В сумерках

Шамони, семь месяцев спустя.

Даже неизвестно, в какой стране мне предстояло сгинуть. Горы служили границей между Францией и Испанией, и наречие местных жителей являло собой смесь двух языков. Моя мать безупречного говорила на французском, отец изучал испанский в университете. Когда-то давно, целую вечность назад, я сдавала древнегреческий. Кажется, Пиренеи переводились как «гробница». Стояла мёртвая тишина, белая пелена начала стремительно сереть, пока не превратилась в черноту. Я не могла ни шелохнуться, ни вдохнуть — рот и нос были забиты снегом. С силой выдохнув, я почувствовала, как в ноздрях хлюпнула ледяная струйка. Затем кашлянула и сумела наконец глотнуть воздуха, но шевельнуться так и не получалось. Я напрягла пальцы внутри лыжных перчаток — лишь намёк на движение. Скованные руки застыли в двадцати-тридцати сантиметрах от лица. Растопыренные пальцы было не согнуть, удавалось лишь чуть-чуть шевельнуть ими внутри перчаток. А ведь какое было чудесное утро, самое то, чтобы умереть. Колючий горный воздух отдавал привкусом сосновой смолы. Ещё пять минут назад я смотрела на тёмный абрис курортного посёлка и кособокие пики горной гряды. На пушистом снегу заострённые носы красных лыж походили на когти невиданной птицы, готовой спикировать на жертву. Я глубоко вдыхала и задерживала дыхание, смакуя бодрящий холодок, а горная вершина словно отвечала вздохом и кивком, отчего на меня находило невероятное чувство радости и счастья. Вокруг был лишь снег и тишина. Заснеженная белизна принадлежала только нам двоим. Чёрная экипировка Лэнса контрастировала с его модным сине-белым костюмом, на выпуклых стёклах затемнённых очков плясали радужные блики. Из его рта шёл чуть приметный сизоватый парок. Лэнс замер рядом со мной, отдавая дань очарованию гор, а затем завопил что есть мочи, вдребезги разрушив тишину. Потом вскинул палки и завилял обращённым к горе задом. Средь скал заметалось эхо вопля, одновременно прославлявшего и осквернявшего природу. Нельзя было крутить задницей перед горами. Мы оба одновременно устремились вниз. Я взяла чуть правее. Лыжи шептали снегу нечто интимное. На краю склона, укрытого завесой деревьев, под лыжами вдруг сорвался небольшой снежный пласт, и меня слегка подбросило. Обретая равновесие, я покатилась по прямой, но метров через триста вдруг услышала невнятное ворчанье, заглушившее лыжный шорох. Боковым зрением я заметила, что Лэнс остановился на краю трассы и смотрел на вершину склона. Раздосадованная сбоем, я заложила пару виражей и, притормозив, обернулась к нему. Ворчанье стало громче. На макушке горы возникло нечто вроде дымчатого столпа. Красота! Я улыбнулась. Через секунду улыбка моя застыла. С перекошенным в крике ртом, Лэнс стрелой помчался ко мне: — В сторону! Уходи в сторону! Я уже поняла: лавина. Лэнс орал что есть мочи: — Живо под деревья! Цепляйся! Слова его потонули в реве, сменившем ворчанье. Оттолкнувшись, я напрямик рванула по спуску, пытаясь уйти от рычащего облака, настигавшего, точно цунами. Устремляясь к деревьям, я заложила вираж, но было уже поздно. В клубящейся снежной массе мелькнул светлый костюм Лэнса. В то же мгновенье меня сшибло с ног, подбросило в воздух и закружило-завертело в белесом мареве. Кажется, я успела прикрыть голову руками. Несколько секунд меня вращало, словно в центрифуге стиральной машины, а потом хрустко шмякнуло оземь. И вот теперь я была заживо похоронена в снежной могиле. Чудесное начало зимних каникул. Я безуспешно дёрнулась, и тотчас же накатила паника, участилось дыхание и бешено заколотилось сердце. Моя жизнь зависела от воздушного кармана, и я приказала себе успокоиться и реже дышать. Сознание будто раздвоилось: одна его часть желала поддаться страху, другая увещевала — если намерена выжить, сохраняй самообладание. — Лэнс! — промычала я. Потом ещё раз, переходя уже на более-менее полноценный крик: — Лэнс! Это было всё равно что вопить в ладонь, прижатую ко рту. Я вновь попыталась согнуть пальцы, но ничего не вышло. Тогда я опробовала каждый сустав: пальцы ног, колени, локти, плечи. Бесполезно. Снег наглухо меня упаковал. Немного двигалась шея. Я успела закрыть лицо руками, это меня и спасло. — Лэнс! Кто знает, надолго ли мне хватит воздуха. Голова начала пульсировать болью. Какая-то кроха под безымянным пальцем вдруг слегка подалась, и он чуть продвинулся вперёд. Я принялась усердно шевелить им, и вскоре на пару со средним он был способен изобразить движение ножниц. Пальцы быстро свело. Я дала им передохнуть, а затем вновь отправила на работу. Я собиралась выстричь себе путь на свободу. Может, появится Лэнс? Если его самого не завалило. Может, придут спасатели? Но на спуске никого не было. Если лавина была маленькой, то есть вероятность, что никто вообще ничего не заметил. Мы покинули отель ещё до рассвета. Без всяких уведомлений в снежном застенке вдруг что-то отвалилось, освободив все мои пальцы. Я собрала их в кулак и распрямила, почувствовав, как они чиркнули по щеке. Рядом образовалось крохотное пространство, позволявшее взять маленький разгон. Наконец одна свободная рука освободила другую. Я свела их вместе и что есть силы пропихнула перед собой. Могила. Пиренеи. Родители прилетят завтра. Мы не виделись почти три месяца. Мне нельзя умирать. — Лэнс! На сей раз зов прозвучал ещё громче, но всё столь же беспомощно. Рука вдруг задела что-то твёрдое. Лыжная палка. Рукоятка находилась на уровне бедра, а сама палка — точнехонько вдоль ноги. Я коснулась шеи: ага, сквозь снег можно было протолкнуть руку к груди. И еще дальше — к бедру. На лицо тут же посыпались снежные комочки. Мне удалось схватить рукоятку, и сердце радостно скакнуло, когда палка царапнула ботинок. Я стала дёргать её туда-сюда, позабыв об экономии воздуха. Вдруг раздался слабый хлопок, и палка, пробив наст, выскочила наружу. В снежную могилу проник тоненький лучик яркого света. Я издала нечто среднее между смехом и рыданием. Как говорил герой Мэтта Дэймона в «Марсианине»: «Я тут не сдохну!». — Твою мать, Лэнс! — снова заорала я. Вновь ухватившись за палку, я попыталась расширить узкий пробой, чтобы впустить побольше воздуха, но потерпела неудачу. Силы мои иссякли, руки ослабели. Палка выскользнула из моих пальцев и своим кольцом лишь подгребла снег, завалив пробитое отверстие. Стараясь умерить дыхание, я застыла и тотчас поняла, что спёртый воздух заканчивался. Голова поплыла, дыхание стало прерывистым, накатила апатия. Рано ты вспомнила о Мэтте Дэймоне. Откуда-то доносился слабый неясный звук, похожий на шорох просеиваемой муки. Далекий-далекий. Затем он стал громче и превратился в скрежет. А потом раздался голос: — Я здесь! Эй, я здесь! Всё хорошо, я с тобой! Я не видела Лэнса, но голос его был подобен свету, проникающему сквозь церковный витраж. Он лихорадочно копал где-то возле моего ботинка. Было слышно, как он натужно пыхтит. — Мне одному не справиться! Нужна помощь! — прокричал Лэнс. — Нет! Выкопай меня сейчас! Я задыхаюсь. «Я тону, тону». Тишина. — Ладно. Буду рыть. Я тебя не брошу. — Копай с одного края. — Что? — С одного края! — Не слышу! Сейчас откопаю! Лэнс откапывал меня битый час. Никто так и не появился. Добравшись до моей правой ноги, он прокопал глубокую канавку к голове; я все еще была обездвижена, но опасность задохнуться больше не грозила. Потом он высвободил мою руку, и тогда я смогла ему помочь. Лэнсу еле достало сил вытащить меня из снежной ямы. Вдвоем мы справились. Стоя на коленях, мы обнялись и чуть не задушили друг друга в объятьях. — Сегодня мой второй день рождения, — выдохнул он. — Пока тебя искал, пообещал Богу, что брошу пить. Господи, у тебя белки глаз прямо красные! — Снегом измордовало. — Я оглядела склон. — И ведь вокруг ни души. Я потеряла лыжи. — Я тоже. Придётся пешком. Я продрог. — Надо двигаться, — решительно заявила я, а затем с трудом поднялась на ноги. Лэнс поднялся следом. — Ты как? — Нормально. Адреналин действует, чувствую себя сносно. Идём скорее. Поддерживая друг друга, яы побрели вниз по склону. Живые. Живые. У промежуточной станции замершего бугельного подъёмника нас встречала целая толпа. Вдалеке слышался рокот вертолёта. Какой-то мужик мигом сграбастал меня в свои объятия и поднял над землёй. Я повисла на нём без сил. — Немедленно отпустите её! — приказал строгий голос справа. — У неё могут быть повреждения. Лэнс безумолчно балаболил. Мол, его спасли деревья. Лавиной швырнуло на сосну, и он карабкался по ее стволу, удирая от прибывавшего снега. Меня буквально отдирали от мужика, прижимавшего меня к себе. Он всё не переставал повторять: «Слава богу! Слава богу!». Я наконец отстранилась и посмотрела на него. Серая вязаная шапка, надвинутая на глаза, усыпанные снежинками ресницы. Тут я уже сама вцепилась в него мёртвой хваткой. — Привет, — промычала я, не придумав ничего лучше. В рот словно натолкали камней. Меня знобило, веки сильно щипало. Вортигерн издал истерический смешок. Его глаза влажно блестели, вокруг них собрались морщинки. Зубы его сияли ярче снега. — Объявили, что сошла лавина. Время было раннее, мало кто бодрствовал, подъёмники не работали, — говорил кто-то. — Вызвали спасателей, чтобы убедиться наверняка. Вортигерн расцеловал меня в обе щёки, и это ощущалось словно ожоги. — Сейчас мы тебя обогреем, — пообещал он, но его почти тут же отпихнули в сторону. — Всё хорошо, со мной всё хорошо, — повторяла я, пока мою голову поворачивали то в одну сторону, то в другую. Я слышала, как Вортигерн рассказывал Лэнсу о том, что он заехал в отель два часа назад и почти сразу же отправился искать нас. А потом объявили о лавине. Мы добрались до ближайшей сторожки на снегоходах. Сквозь мутное дверное стекло виднелся целый строй тумблеров на пульте. Моторы подъемника были выключены. Из сторожки тянуло теплом. Вортигерн толкнул чуть приоткрытую дверь: — Заходите. Заходите скорее. Мы с Лэнсом плюхнулись на диван с драной кожаной обивкой. Несколько человек остались снаружи, остальные — из спасательной группы — зашли вместе с нами. Медик внимательнее осмотрел меня и Лэнса: ощупал спину и грудную клетку. Сторож предложил плоскую фляжку. — Что это? — спросил Лэнс, отвинтив колпачок. — Согреет, — добродушно отозвался старик. — Смерть прошла так близко, ребята. Прямо саваном задела. Лэнс отхлебнул из горлышка, а затем протянул фляжку мне. — Дрянь несусветная! — скривившись, выдавила из себя я. — Но пробрало, спасибо. Вортигерн опустился передо мной на колени. — Голова не болит? Рёбра? Я смотрела на него, но не видела. Лицо Вортигерна расплывалось, растягивалось в разные стороны. — Закрой глаза, закрой их, — велел он. Я сделала так, как он сказал, но глазам сделалось ещё больнее. Тотчас видения неумолимой лавины набросились на меня, будто злобно шипящие змеи. Свело живот. Послышался шорох и треск «липучек», затем я почувствовала прикосновение прохладных пальцев к своим дрожащим векам. Я выдохнула и ощутила собственное дыхание на своей коже. Другая рука Вортигерна лежала на моём колене. — Ребята сейчас развернутся, — сообщил кто-то из спасателей. — Доставим вас обратно в отель на вертолёте. Я откинулась на спинку дивана. Пальцы исчезли с век, Вортигерн поднялся и сел между мной и Лэнсом. Слава богу, здесь не было родителей, думала я. Жаль, что случившееся нельзя будет скрыть от них. Лэнс подробнее рассказал о том, что с нами произошло, его прямо-таки распирало от впечатлений. У меня же не было сил, чтобы дополнить его историю. В сторожке было жарко, но меня по-прежнему знобило. Глотка горела от выпивки и морозного воздуха. Вортигерн взял мои руки в свои, чтобы согреть их. Я склонила голову к его плечу и вдруг всхлипнула. Слеза скатилась вбок, к носу и замерла на переносице. — Тише, милая. — Вортигерн наклонился ко мне. — Ты сегодня открыла лыжный сезон, да? Даже лавина не смогла тебя остановить. Неудержимая. Он расстегнул свою куртку, и я сунула руки внутрь, прижав их к его животу. Вортигерн обнял меня. — Как же вы меня напугали, — вздохнул он. Его сердце билось ровно и сильно. Свободной рукой он погладил меня по обветренной щеке, стёр слезу, провёл большим пальцем по брови. Я наконец согрелась, и меня начало клонить в сон. Лэнс всё болтал и болтал. Когда Вортигерн отвечал ему, его грудь вибрировала, плечо чуть-чуть поднималось и опускалось. Засвистел чайник. Дверь открылась и закрылась. Вортигерн аккуратно стянул с моей головы шапку и прижался губами ко лбу. «Мэтт Дэймон выжил на Марсе, а я — во время лавины», — сонно подумала я и поглубже зарылась носом в воротник куртки Вортигерна. Когда вернулись остальные мужчины из спасательного отряда, я уже крепко спала.