Everyone needs AU

Х век. Правление Романа II Младшего. Византийская империя. Константинополь.       — Что? Шестьсот солидов за отрез?! — воскликнул Габриэлло.       — Согласитесь, это достаточно удобная цена для всех, — спокойно ответила ему собеседница.       — Но это почти семь с половиной тысяч динариев!       — Семь тысяч двести, если быть точнее.       — Это слишком дорого! Вы пытаетесь продать мне византийский шелк по цене китайского?!       — Мой дорогой гость, если бы я хотела продать вам шелк с родины моей матери, то я бы просила за него не меньше двенадцати тысяч.       На такое заявление Габриэлло лишь открыл рот, не зная, что сказать в ответ, но тут же закрыл его, чтобы, не приведи Господь, не сорваться на ругательства. Он уже битый час — не считая нескольких дней перед встречей — пытался договориться с самой именитой торговкой Константинополя о покупке византийского шелка, но так и не преуспел.       Мужчина прибыл в столицу Византийской империи десять дней назад в составе делегации венецианского посольства. Пока его земляки добивались аудиенции у царя Романа, Габриэлло выполнял поручение дожа — активно занимался торговлей. Одним из самых важных пунктов в его списке было приобретение византийского шелка для нужд двора. Все бы ничего, но жена дожа — натура весьма притязательная, как и ее супруг, — потребовала, чтобы ткань была куплена у главного поставщика имперского двора.       Впервые входя в роскошный дом Фомы Псоми — именно он и слыл любимцем василевсов, — Габриэлло никак не ожидал, что вместо купца, ведущего прямую торговлю с Китаем, встретит… женщину, которая назовется его дочерью и заявит, что все вопросы касаемо покупки ткани флорентийцу придется решать непосредственно с ней. Поначалу Габриэлло посчитал, что сможет даже обогатиться за счет, как показалось, недалекой женщины, вот только Мария Псоми проявила себя дамой расчетливой и весьма неглупой…       Сегодня они беседовали в саду. Лучи жаркого летнего солнца неумолимо пробивались под сень оливкового дерева, где расположились мужчина и его собеседница, усугубляя раздражение Гарбриэлло. Облачённый в бархат мужчина едва ли не откровенно завидовал Марии, одетой в шелковое платье и прятавшей волосы под таким же шелковым мафорием. Несмотря на закрытость, наряд с лихвой выдавал достаток владелицы, заставляя посла испытывать недовольство. О таких богатствах ему оставалось только мечтать… «Господи, за какие грехи ты посылаешь мне такие испытания?» — устало вздохнул Габриэлло и приготовился торговаться в очередной раз.       — Боюсь, для меня это неприемлемая цена, — сказал мужчина, вперив взгляд в хозяйку дома.       — Как будет угодно, — пожала плечами Мария. — Вы можете обратиться в другие лавки, но вряд ли вам предложат что-то стоящее за такую скромную сумму.       «Скромную сумму? И это ты называешь скромной суммой?!» — негодовал про себя Габриэлло. Торговка хотела шестьсот солидов за отрез, а ему требовалось не менее пяти. В пересчете сумма получалась не маленькая: тридцать шесть тысяч динариев, что равнялось примерно годовому доходу Светлейшей республики! Выходило, что ради покупки несчастной материи послу пришлось бы потратить не только все выданные ему деньги, но и еще вложить свои собственные сбережения. А на такое расточительство он не готов был идти.       — Дож Венеции и его досточтимая супруга пожелали, чтобы я приобрел шелк только у вас.       — Тогда я не вижу смысла в ваших попытках сбавить цену, — мягко улыбнулась женщина. — Я не делаю уступок даже Багрянородным, так почему вы решили, что ради вас я должна буду торговать себе в убыток?       В ее глазах читалось столь откровенное превосходство, что Габриэлло не знал, каким чудом у него получалось сохранять самообладание. «Вот упертая девка!» — подумал он, глядя, как Мария тянется к резному столу, заставленному снедью, и берет в руки чашу с вином. — «Недаром вся Империя называет тебя Демоницей».       В первый раз возвратившись не солоно хлебавши на постоялый двор, мужчина в сердцах пожаловался своему другу на строптивую женщину и получил взамен весьма интересный рассказ. Род Псоми занимался производством и торговлей шелком уже почти четыре столетия. Но дед Марии жаждал большего и решил прибегнуть к хитрости. Он женил своего единственного сына — остальные умерли во младенчестве — на девушке из Китая, и все ради того, чтобы иметь возможность получать китайский шелк непосредственно от родственников и зарабатывать еще больше богатств.       Вот только события пошли не так, как задумал купец. Вместо наследника заморская невестка родила дочь и через три дня умерла от родильной горячки. От потрясения у властного мужчины прихватило сердце, и он отошел почти в ту же ночь, что и несчастная китаянка, оставив на сына весь груз семейного дела. Однако Фома был человеком хоть и хватким, но бесконечно добрым. Не решившись жениться еще раз — и заодно прервать связи с китайской родней, — он принялся с юных лет обучать горячо любимую дочь всем премудростям торговли.       Девочка росла послушной и смышленой, но это отнюдь не увеличивало её ценность в глазах других. Многие посмеивались над полукровкой, называли её некрасивой и вовсе не стремились предлагать такую невесту своим сыновьям и племянникам. Со смертью Фомы многие «доброхоты» предположили, что девушка-переросток — незамужняя, и это в семнадцать-то лет! — обязательно сбежит из Константинополя, распродав по дешевке все отцовское добро. Однако Мария ловко заткнула за пояс всех своих завистников, приумножив состояние семьи, оставшись не только поставщиком василевсова двора, но и начав активную торговлю за рубежом. Она пользовалась небывалыми для женщин свободами, однако личного счастья самостоятельность ей так и не принесла.       Габриэлло пытливо вгляделся в лицо Марии. Лично он не видел в ней ничего откровенно отталкивающего: достаточно миловидное лицо, прямой нос, красивый изгиб губ. Разве что странноват разрез глаз, но цветом они смело могли бы сравниться с синевой Средиземного моря…       — В любом случае… это мое окончательное слово. Если вы не согласны, то нам более не о чем говорить.       Мужчина очнулся от своих мыслей и перевел взгляд на Марию. Та поднялась на ноги со своего резного стула, больше походившего на небольшой трон, и подошла к венецианцу почти вплотную.       — Я была бы рада остаться, но меня ждут дела. Прислуга покажет вам, где выход.       — Нет!       Габриэлло резко вскочил на ноги и попытался было удержать женщину за руку, но вместо этого промахнулся и ухватился за мафорий. Мария, ужаснувшаяся такому повороту событий, отчаянно дернулась. Брошь, удерживающая ткань, вдруг расстегнулась, и мафорий соскользнул с головы и плеч, оставшись в руках у мужчины. Он перевел взгляд на Марию и обомлел.       Ему еще ни разу не доводилось видеть такой красоты. Темные волосы, украшенные золотым обручем с драгоценными камнями, были распущены. Голубые глаза влажно блестели, будто от непролитых слез. На бледных щеках красовался румянец, а губы были столь чувственно приоткрыты, что Габриэлло откровенно растерялся. В свои двадцать она казалась ему прелестнее любой только-только созревшей девушки. Под его пристальным взглядом Мария смутилась еще сильнее и попыталась отвернуться, но мужчина решительно шагнул навстречу и мягко взял ее за подбородок. Она вроде бы что-то сказала, но Габриэлло уже не слушал. Не в силах совладать с собой, флорентиец подался вперед и поцеловал женщину…       Очевидно, Псоми была сильно обескуражена поступком, вот только он даже не задумался о последствиях. Отняв руку от лица, он заключил Марию в объятья, тем самым пресекая ее попытку сбежать, и слегка усилил напор. Габриэлло в любой момент ожидал попытки отстраниться, но женщина не только не воспротивилась, но еще и прижалась к нему вплотную. Её губы на мгновение дрогнули, а затем она ответила на поцелуй…       Спустя какое-то время оба отстранились друг от друга. Мария, коротко всхлипнув, неожиданно уткнулась ему в грудь. Габриэлло устало прикрыл глаза. Если госпожа этого дома сейчас поднимет крик, то скандала не избежать. За такое оскорбление женщины, находящейся в дружбе с василевсами, и, как следствие, подрыв отношений между двумя государствами, дож заставит его уйти на тот свет своим ходом.       — Хорошо, будь по-твоему, — наконец заговорила Мария.       Мужчина резко распахнул глаза и опустил взгляд. Она все еще смотрелась испуганной, но голубые глаза будто засияли ярче, а в них самих читалась… заинтересованность?       — О чем ты? — недоуменно спросил Габриэлло.       — Я уступлю тебе. Продам ткани за твою цену. Только…       Она замолчала, словно не могла подобрать нужных слов. Вот только взгляд, красноречиво остановившийся на его губах, говорил сам за себя. Мужчина мягко улыбнулся и вновь притянул Марию к себе, чтобы еще раз поцеловать.       Они еще успеют сторговаться. А если нет, тогда придется задержаться в Константинополе еще на день или несколько.