grrrlz

— Так а почему мне дали какое-то задание для младшеклассницы? — Ойкава недовольно пинает камушек. — Потому что ты лох, — честно отвечает Ива-чан. — Вот мы в нашем элитном классе над такими заданиями смеёмся, — подхватывает Маттсун. — Да мы над всеми смеёмся, — заканчивает Ханамаки. — Я отказываюсь с вами дружить, — бурчит Ойкава и даже не думает перестать держать Иваизуми за руку. Третьегодки Сейджо учатся в одном классе, кроме Торико, и так получилось, что её класс считается не таким сильным. — Нет, ну слушайте, ну незадолго до выпускного писать сочинение "О чём я мечтаю" — это пропаганда суицидальных мыслей, — продолжает ворчать Ойкава. Они вчетвером идут домой — разойдутся по парочкам на перекрёстке, если не вздумается пойти вместе в пиццерию или в парк; Матсукава и Ханамаки тем более очень хорошо разбираются в местных кафе. Обычно они обсуждают абсолютно всё на свете. Как-то так повелось, что между ними не было никаких табу и секретов. И они первые из друзей узнавали о том, что кто-то наконец-то нашёл в себе смелость признаться. — И о чём ты рассказала в этом детском сочинении? — любопытствует Такахиро. — Не скажу, — Торико из вредности показывает язык. — Написала, что мечтаешь, чтобы Ива-чан тебя поцеловала и кружила на ручках, — поддевает Маттсун. Но Ойкава не смущается: — Зачем мечтать, если я могу попросить, и Ива-чан это сделает. Правда ведь? — Если хорошо попросишь, — соглашается Хаджиме. — Тогда что-нибудь про волейбол, — втягивается в угадывание Ханамаки. — Да о нём уже как-то поздно. — Ну тогда какую-нибудь глупость, мол, мечтаю, чтобы в новом сезоне не забыли экранизировать ту сцену с машиной, — снова предполагает Маттсун. — Да почему я у вас всегда глупая, — вздыхает Ойкава, которая против таких хэдканонов, которые не соответствуют действительности. — Может, я написала, что мечтаю, чтобы Ива-чан бросила курить. Они втроём резко замирают и пытаются понять, Ойкава сейчас надела маску кицунэ или говорит правду. — Я тебе буду дымить в лицо, — угрюмо угрожает Хаджиме. — Убьёшь меня этим. — И сама за тобой следом. Два сощуренных взгляда пересекаются — искрит. Такахиро дёргает Иссэй за рукав и шепчет: — Давай свалим, пока они флиртуют. Маттсун кивает; уже неважно, что там Ойкава написала на самом деле — всё равно вечером всё узнают в чате — а вот сбежать с Ханамаки она всегда рада. Они расходятся, и Хаджиме закуривает. — Ты не могла меня сдать, — спокойно говорит она. Сцена словно из фильма: школьница с пластырями на коленках строго прищуривается, и сигаретный дым кольцами-щупальцами обнимает шею нежной девочки, которой не повезло стать жертвой якудзы под прикрытием. А впрочем, Ойкаве с Иваизуми как раз повезло, и кольца вокруг шеи — то ли словно дорогое украшение, то ли символический ошейник. — Написала, что мечтаю зарабатывать много денег, чтобы путешествовать и всё такое, — пожимает плечами Торико. — И это не то чтобы прям мечта, но я бы от такого не отказалась. Хаджиме кивает. Не обещает лучшую жизнь, но уже продумывает, как бы это всё воплотить. — Но про курение тоже, — вздыхает Ойкава. — Я не заставляю тебя и всё такое, но ведь вредно же, а я не хочу, чтобы ты себе вредила. Иваизуми немного молчит, а потом вдруг заявляет: — Я мечтаю, чтобы мы умерли в один день, — и тушит сигарету. Ойкава замирает — смотрит в прямую спину Хаджиме, а потом с разбега напрыгивает на неё с объятиями. — Ты такая хорошая, — хнычет Торико. — Я вот часто об этом думаю и боюсь сказать, а ты говоришь, и это совсем нестрашно. Хаджиме ухмыляется, разворачивается и целует Ойкаву в нос. — Покружи меня на ручках. — Ты можешь лучше. — О великая и несравненная Иваизуми-сама, пожалуйста, покружите меня на ручках, — Ойкава кланяется. — Ах значит мои руки — это шутка для тебя? — наигранно обижается Хаджиме. — Не-е-ет! — Торико нежно берёт Иваизуми за руки и целует её запястья. — Да как после такого вот тебе отказывать, — вздыхает Хаджиме. Она подхватывает Торико как принцессу и кружится с ней прямо на переходе — и Ойкава смеётся, когда на них могут лететь машины. Перекрёсток пустой, но обеим так хочется танцевать именно с этим ощущением, словно жизнь через пару мгновений будет размазана по асфальту. — Пойдём в памятное место, — Иваизуми ставит Ойкаву на землю — отдирает их обеих от асфальта — куда-то в небо. — Ага, — Ойкава даже не уточняет, за Хаджиме — куда угодно. Ива-чан приводит её в самое уютное место в этом оцарапанном мире — в свою комнату. — Я тут почти каждый день бываю, — не понимает Торико. — Почему памятное? Хаджиме хмурится и злобно падает на кровать, бьёт ладонью по месту рядом — зовёт лечь рядом. Ойкава слушается — всегда — и ложится рядом. — Люблю тебя, — шепчет Ива-чан ей на ухо и сгребает в медвежьи объятия. Торико краснеет — как всегда — вся. — Год прошёл, — тихо напоминает Хаджиме. Ойкава вспоминает: крепкие объятия, тихое признание — и виновато вздыхает: — Я даже не запомнила, какой это был день. — Сумасшедший, конечно. — Прости. Хаджиме легонько кусает её шею. — Боже, я ж не виню тебя, что ты не помнишь дату, я и сама-то совсем недавно вспомнила. Очки относила в оптику для чистки. Ива-чан иногда надевает очки, когда занимается днём, и выглядит серьёзной и немного хитрой, Ойкаве всегда хочется завернуть её в плед и никому не показывать, расцеловывая щёки и снимая очки — на одно мгновение как будто сделать Хаджиме беззащитной. А потом вспоминается — очки-розовые сердечки, юбка немного выше колена, “ива-чан чёрт за мной какая-то стрёмная компания идёт” — сбивчивое сообщение. Торико не помнит деталей — а сердечки, рассыпавшиеся стеклом, помнит. Очки-обманка, а всё равно жалко было терять. А потом, когда руки коснулись её — сжали больно до кулаков — девочке-обманке стало жалко терять и себя. Ойкава помнит только, что Ива-чан в первого из них влетела со всей дури головой. Сама Торико быстро подняла осколки — бросила их в других нападавших. Царапины на теле — быстрее, чем обменяться взглядом друг с другом; только верилось, что Хаджиме, дерущаяся рядом, не потеряла сознание — не потеряла их обеих. Их отпугивает звук сирен вдалеке, и они отпускают двух девчонок, которые оказываются отчего-то сильными — из-за ярости или из-за того, что спортсменки, чёрт их разберёшь. У Хаджиме разбита губа — наливается синяк под глазом — и куча синяков-царапин на руках. У Ойкавы кружится голова — мир переворачивается куда-то — падает в руки Иваизуми. — Не умирай, — с улыбкой хрипит она, придерживая шатающуюся Торико. — Я в порядке, сейчас, только отдышусь. Они прислоняются к стене, и вечерний воздух кажется таким свежим, словно впервые дышишь полной грудью. — Я сама виновата: оделась неподобающе, наивно как-то, юбка ещё эта… — начинает оправдываться Торико. — Я тебя сейчас укушу, дура что ли, — ругается Иваизуми. — Ты лучшая девочка у меня всегда, в какой бы одежде ни была, и ни в чём не виновата. И ни одна девушка вообще не виновата в том, что там мужики о ней подумали или что за неё решили. Хорошо ещё, что ты мне написала и я успела прибежать. Ойкава кивает. Ей было так страшно — она написала даже не потому, что хотела помощи, а просто потому, что думала, что её сейчас убьют, и последняя, кого бы она хотела увидеть — это Ива-чан. — Отдышалась? — заботливо спрашивает Хаджиме. — Угу. Ива-чан берёт её за руку — идёт впереди, потому что Торико страшно делать шаг, но как-то спокойно, когда чуть впереди Хаджиме. Вечер расступается перед ними — и город вымирает, чтобы дать им пройти, а потом продолжает жить, стараясь не задеть этих девочек. — Мы умрём в один день, Торико, и это будет хороший день, — с отчаянной улыбкой говорит ей Хаджиме. — Так и будет, — радостно соглашается Ойкава. Рассвет, кажется, хочет наступить раньше полуночи, сбившимися солнечными лучами — отсветами неспящих домов — ложится на асфальт и хочет теплотой поцеловать бледные оцарапанные лодыжки. Они приходят к Иваизуми домой, залечивают друг другу раны — пластыри и лёд — а потом Хаджиме обнимает Ойкаву так крепко и шепчет: — Люблю тебя. И ещё: — И умру с тобой непременно. И Торико знает: так и будет. И ещё: она чувствует то же самое. Сейчас, спустя год, у Ойкавы новые очки-сердечки — иллюзорные, появляющиеся всякий раз, когда она смотрит на Хаджиме. Лежать с ней в кровати и вспоминать плохое-хорошее — мечтать о том, как всё закончится — мечтать о том, что всё это может закончиться через вечность — кажется Торико лучшей жизнью, которая могла с ней случиться. Ойкава поворачивается — целует Иваизуми в нос. — Я постараюсь в следующем году не забыть. — Постарайся лучше не забыть через тысячу лет, вот тогда действительно будет стоящая дата, — хмыкает Хаджиме и собирается прямо сейчас одну из этих тысяч пережить — рассыпается сотней поцелуев. Кажется, они и правда умрут в один день — от разрыва сердца из-за переполняющей любви.