BEWARE

      Когда они приближались к одиноко стоящему складу, скупо освещённому солнцем, сложно было предположить, что это и будет тот самый "тир", где сегодня у них должна была проходить тренировка. Внутри он представлял из себя шкаф с разными видами огнестрела, шкаф с холодным оружием и вырезанные из старых картонок мишени, сваленные в кучу посреди богом забытого здания. Пока Хосок возился с установкой мишеней и подготовкой двух пистолетов к использованию, Чимин и Сокджин стояли поодаль в молчаливом ожидании, поглощённые своими тревогами. Они никогда раньше этим не занимались. Образ оружия всегда вызывал какие-то негативные ассоциации: террористы, убийцы, охотники, жестокие люди, отнимающие чужие жизни. Ни Сокджин, ни Чимин не могли даже мысленно поставить себя в такую позицию. Сокджин даже в детстве не особо-то и дрался, не говоря о том, чтобы иметь хоть какой-то опыт в стрельбе. Он самый обычный парень, ровно как и Чимин, который вообще сидел в офисе до недавних пор и ни разу в жизни не брал в руки пистолет. Но теперь два таких опускаются на железный стол рядом с ними. — Итак! — громко хлопнув в ладони, объявляет Хосок, светящийся от нетерпения побыть в роли учителя. Хлопок эхом разносится по старому заброшенному складу, куда он их притащил. Отчасти не по их воле, ведь если бы можно было обойтись без подобных уроков, Сокджин с Чимином с радостью бы отказались. Но это "приказ", "необходимость", "ваша обязанность" и прочие аргументы, которыми их завалил вчера Хосок вместе с Тэхёном. — На самом деле, тут всё очень просто. Как и любая другая фигня, это приходит с практикой, и всё, — начинает объяснять Хосок, подходя к бортику, за которым начинается поле для стрельбы. — Для начала просто зацените, как это делаю я, и оно само пойдёт! — радостно продолжает он с ноткой гордости, поворачивает голову к мишеням, и... Они даже толком не успевают ничего уловить — так быстро действует Хосок. Раздаётся грохот последовательных выстрелов, отчего парни резко вздрагивают. Всего пара секунд, и мишень поражена в самый центр. Сокджин и Чимин заворожённо наблюдают, как несчастная картонка падает на пыльный пол. Хосок, довольный своим результатом, оборачивается к ним с улыбкой и говорит: — Ну, типа того. — Ничего себе... — только и может выдать Сокджин. Хосок направляется к Чимину в первую очередь, тот неуверенно пятится назад. Путей к отступлению и отнекиванию уже нет, и пистолет оказывается прямо у него в руках, тяжелее, чем он ожидал. Чимин смотрит на оружие, как на бомбу — боится сделать лишнее неверное движение. Хосока веселит его страх, он ехидно улыбается, но ничего не говорит, просто ждёт. — Э-э... Ты покажешь ещё раз, как это делается? — неуверенно просит Чимин. Хосок охотно кивает. — Давай постреляю вместе с тобой! Он берёт второй пистолет и на своём примере показывает основы: как снимать с предохранителя, в какую позу лучше встать, как держать руки и целиться. Даже несмотря на своё безалаберное отношение к чему-то такому опасному, он всё равно умудряется доступно объяснить и показать на себе. Чимин чувствует всё сильнее нарастающее волнение, которое невозможно ни с чем сравнить. Он держит оружие, с помощью которого можно очень сильно кого-то поранить. Или убить. Эта мысль заставляет его вздрогнуть. После того, как Хосок заканчивает с подробным объяснением и подготовкой Чимина, он в последний раз оценочно окидывает его взглядом и поднимает палец вверх. — Теперь дело за тобой. Самая страшная часть дела. Чимин оборачивается к мишени, отчаянно пытаясь не представлять на её месте кого-то живого, ставит палец на курок и никак не решается его нажать. — Меньше думай, больше делай! — с энтузиазмом подбадривает Хосок. Сокджин стоит немного поодаль и напряжённо наблюдает за происходящим. Чимин чувствует давление: надо сделать всё хорошо, на него ведь смотрят люди. Но делать всё равно не хочется. Он неуверенно опускает пистолет, даже толком не прицелившись. Хосок встречает его жест вопросительным взглядом. — Что такое? Показать ещё раз? — Нет, я просто... не могу. Нетерпеливо вздохнув и закатив глаза, Хосок подходит ближе. — Чими-и-ин, не заставляй меня снова читать эти дурацкие нотации, ты и сам всё прекрасно знаешь, — недовольствует он, размахивая руками, что вызывает кучу тревоги, ведь в одной из них — пистолет. — Я не хочу стрелять в людей, — тихо произносит Чимин и протягивает Хосоку свой пистолет, но его отклоняют. — Да они не люди, блин, даже! — не сдерживается Хосок, переходя на повышенные тона. — Алло, они злые ублюдки, которые только рады будут в любой момент выпить вас до последней капли. Конечно, все заслуживают жить, и именно поэтому ты тоже заслуживаешь этого! И заслуживаешь право защищать себя в опасных ситуациях. Вот и всё, проще простого. Если не для себя, научись это делать хотя бы ради Чонгука и Сокджина. Вот, смотри. Хосок подскакивает к Сокджину, хватая его за плечи. Чимина всё ещё слишком беспокоит пистолет в неаккуратных руках. — Вот представь, что я этот ублюдок, — Хосок намеренно гримасничает, изображая оскал и рычание. — Сейчас я возьму и буду потягивать кровь твоего бойфренда как Лонг Айленд в жаркий денёк на пляже. Ну, и что ты будешь делать? В меня только не стреляй, вон, мишени есть. Сокджин театрально вздыхает, закидывая руку ко лбу и обмякая в руках Хосока. — Ах, нет, только не пейте мою кровь, мистер вампир! Они хихикают, и Чимин чувствует себя глуповато из-за того, что он, похоже, один так серьёзно относится к этой ситуации. Внутри начинает полыхать обида вперемешку с разочарованием. Пока Сокджин и Хосок разыгрывают друг с другом чуть ли не целый спектакль с пожиранием шеи старшего в несколько гомоэротическом подтексте, Чимин вздыхает и направляет дуло пистолета на грустную картонку. Он решает нажать на курок на выдохе. Вдох. Огонь. От отдачи его неожиданно сильно толкает назад, даже несмотря на то, что он стоял точно так, как велел ему Хосок. Громкие реплики и смех моментально стихают. Чимин выстреливает ещё раз, хотя звон в ушах от первого раза ещё не прошёл. Он выпускает всю обойму, пока не раздаётся пустой щелчок. Когда-нибудь Чимин отучится от этой ужасной привычки потакать остальным, даже если сам не согласен. Однако сомнений в собственных убеждениях слишком много, и нет сил разбираться, насколько большим упущением будет принципиальный отказ от стрельбы. — Слушай, для первого раза вполне сносно! — удовлетворённо заявляет отлипший от Сокджина Хосок, подбегая к бордюру, чтобы получше рассмотреть результат. — Три, четыре... Четыре из семи раз попал, совсем недурно. Это же больше, чем половина! Поздравляю! — Спасибо, — тихо откликается Чимин, глядя на дырки в мишени. Станут ли когда-нибудь они дырками в человеке? — С прицелом тут поработать надо, но, хэй, это всего лишь первый раз! Сокджин, давай теперь ты. Чимин наблюдает на тем, как вся та же самая процедура проводится с Сокджином. Может, на фоне собственной неуверенности, Чимину кажется, что у его парня получается всё проще, но смотреть на то, насколько спокойно Сокджину держать оружие, становится тошно. Он попадает три раза из семи, но Хосок всё равно его хвалит, делает замечания насчёт позы, большую часть из которых Чимин пропускает мимо ушей. Разочарование растёт, в ком или чём конкретно — понять сложно. В жизни, за то, что она подкинула им такие условия? В Сокджине, что он не относится к этому так же серьёзно, как сам Чимин? В себе, потому что ставит свои чувства важнее безопасности себя и близких? Довольно быстро Чимин разбирается, что к чему. Со временем, ему удаётся улучшить свой результат до шести из семи попаданий, и дырки в картоне начинают появляться всё ближе и ближе к центру. Хосок твердит, что у него предрасположенность, отличный талант стрелка, хвалит его за прогресс, и обычно Чимин бы очень порадовался похвале за свои старания. Только его это совсем не трогает. Пока Хосок суматошно меняет мишени, Сокджин легонько проводит пальцем по ладони Чимина, прошептав ему на ухо: — Всё хорошо? В ответ — ничего, кроме кивания. Не хочется сейчас об этом говорить, тем более в компании Хосока, который как раз возвращается с кучей энергии и предложений, из чего ещё можно было бы попалить в следующий раз. Пока он перечисляет составляющие их "семейного" огнестрельного арсенала, в голову закрадывается опасение, что они связались не с теми людьми. И не людьми. Чимин беспокойно кусает свою щёку изнутри в попытках избавиться от мыслей, что они действительно могли попасть в ловушку, но ещё не поняли этого. Тренируются они несколько часов, пока все втроём не начинают жаловаться на обострившееся чувство голода и решают вернуться обратно. Хосок обещает практику утром и вечером каждый день до их отъезда, чтобы получше подготовить их... ко всему неожиданному, видимо. Это всё, что надо, чтобы ясно дать понять, что переезд сам по себе будет опасен. А что там дальше — это уже другой вопрос. Хосок советует об этом не беспокоиться. Его умение не держать лишних мыслей в голове поражает: Чимин сразу подметил, что их новоиспечённый учитель предпочитает решать проблемы по мере их поступления, нежели предугадывать и подготавливаться заранее. Может, это и к лучшему. По крайней мере, он не накручивает себя по поводу и без. В отличие от Чимина. Дорога назад оказывается изматывающей. На улице успел заморосить неприятный дождь, из-за которого все тропинки превратились в грязное месиво. Они кое-как шлёпают по жухлой, уже умирающей траве, стараясь избегать скоплений грязи. Хосок всё равно вовсю жалуется на испачканные кроссовки, когда садится в машину и заводит двигатель. Все трое продрогли по пути к автомобилю от сырости и упавшей к вечеру температуры, так что оказаться в укрытии оказалось настоящим облегчением. Как обычно, Хосок сначала врубает диско, прежде чем тронуться в путь. Чимин следит за неинтересным пейзажем за окном, не желая участвовать в разговорах. Его немного укачивает от виляний по кочкам вдали от асфальтированной дороги, что на голодный желудок ощущается совершенно мерзко. Он думает о переезде. Точнее, о том, как они скоро покинут свой дом, вероятно, навсегда. И позади останутся счастливые воспоминания, работа, друзья, документы, деньги, любимые вещи и сама квартира. Любимые места в парках, забегаловки в трёх минутах от дома, вся прежняя жизнь. Придётся что-то строить с нуля, а он так сильно это ненавидит. По прибытии первым делом они бегут на кухню, обрадованные тем, что Сынван как раз заканчивала готовить ужин. Жареный рис уплетается за считанные минуты, даже Чимином, ещё совсем недавно беспокоившимся, что он не притронется к еде до самой ночи из-за неприятной тошноты после дороги. После ужина Хосок не задерживается внизу, он убегает вслед за зацепившим его Намджуном. "По важному делу", как выражается Хосок. Видимо, тут никто без дела не сидит. После ужина Чимин приходит в их комнату с неаккуратной стопкой одежды. Тэхён стал их спасителем, одолжившим свои вещи на то время, пока у них не появится хотя бы небольшой гардероб, а то носить вещи несколько дней подряд без возможности их постирать уже сидит в печёнках. Чимин бесцеремонно раскидывает всё по кровати, чтобы легче было распределить на троих. Сокджин уже ждёт его, скучающе пролистывая новости в телефоне. — Тормозить стал после того ливня, — обречённо вздыхает Сокджин, отбрасывая гаджет на подушки. Внимание парня переключается на новую одежду. Точнее, старую. Но новую для них. — Купим тебе новый, когда переедем, — обещает Чимин. В ответ Сокджин с сомнением хмыкает, что-то пробормотав про деньги, а, точнее, их отсутствие. Спорить с этим невозможно. О каком телефоне речь, когда они одежду заимствуют у другого человека? Чимин пытается успокоить себя мыслью, что им проще будет себя обеспечивать, когда их будущее станет хотя бы капельку менее туманным. Снова устроиться на работу будет сложно, учитывая, как он ушёл с прошлой. Просто не пришёл. Рассказывать руководству причину показалось нелепым. Что, сказать, что его парень стал вампиром? Его руководитель отдела точно не оценил бы это даже как шутку. — Хотя бы за еду и проживание не заставляют платить, — говорит Чимин, отчаянно стараясь зацепиться за что-то хорошее. Он моментально откидывает простую белую футболку в свою кучку, даже не разглядывая и не примеряя. Тэхён в любом случае больше него, так что любая его одежда подойдёт. Только для штанов, скорее всего, потребуется ремень. — Не беспокойся, скоро будем платить своей кровью. Боже... почему у Тэхёна такой вкус?.. — стонет Сокджин, разглядывая всё в поисках чего-то, что хоть как-то подходило бы ему по стилю. — Слушай, он хотя бы одолжил вещи, — сухо цедит Чимин. — Скажи спасибо, что не оставили голыми ходить. Вот, держи, — он передаёт небольшую стопку нижнего белья. — Это на какое-то время. — Теперь понятно, почему ты спрашивал про размер моих трусов. Хотя я всё ещё оскорблён тем, что ты не знаешь такой важной информации обо мне. — Мало ли, может, у тебя жопа наконец-то выросла. — Прямо по больному, — драматично вздыхает Сокджин, визуально примеряя новые трусы. — В таком случае, ты бы это первым заметил. — Ты забыл, кто тут больше всех внимания обращает на жопы? — с усмешкой спрашивает Чимин, откладывая в свою кучку одежды ярко-оранжевую тай-дай футболку. — Ах, точно, господин Чон Чонгук, министр по вопросам задниц. Оба не сдерживают смешка. Он эхом отдаётся от стен, заполняя пространство и тут же исчезая. Сокджин недовольно перебирает одежду, лежащую перед собой. — Почему у него столько дурацких рубашек? Что это такое? — возмущается он, показывая Чимину розовую рубашку с леопардовым принтом. — Я это не надену. — Ну и ходи голый, — заключает Чимин, вырывая из его рук рубашку. — А это что, носки с лапами курицы? Он из нас клоунов хочет сделать, я не понимаю? Хотя ладно, подожди, прикольно будет. Возьму себе. Чимин фыркает и закатывает глаза. Он слишком устал, чтобы спорить о чём угодно со своим партнёром, поэтому все его реплики насчёт нелепости гардероба Тэхёна и одновременно с этим откладывание этой же самой нелепой одежды в свою кучу Чимин оставляет без какого-либо отклика. В конце концов, Сокджин тоже умолкает, заметив, что Чимин никак не реагирует на его комментарии. Они вдвоём переодеваются в полной тишине. Сокджин натягивает на себя штаны свободного фасона, когда Чимин уже стоит, одетый в треники с таксами, ту самую единственную белую футболку и длинный кардиган с причудливыми узорами, а рядом с ним лежит небольшая кучка вещей, которые теперь будут принадлежать ему. Скорее всего, даже не временно, потому что Тэхён с большим удовольствием разгребал свой шкаф и воспринял это, как отличный повод избавиться от того, что он давно не носит сам. Чимин чувствует себя немного неловко из-за того, что они не дождались Чонгука, потому что в общей куче, кажется, остались только самые нелепые шмотки, какие только можно себе представить. — Что думаешь? — спрашивает Сокджин без особого энтузиазма. Полосатые штаны ему очевидно коротковаты, высокий рост даёт о себе знать. Но вот мягкий оранжевый свитер придаёт ему такой чудесной уютности, что сразу возникает желание обниматься. Это смотрится непривычно, потому что ни Сокджин, ни Чимин обычно не носят яркие цвета, но в контексте импровизированного наряда вышло гораздо лучше, чем могло бы быть. — Выглядишь как стильный хипстер. Идёшь пить тыквенный латте в Старбакс? — Надо поддержать осеннее настроение. Уже готова горка одежды, в которой они пришли в это место и которая наконец-то дождалась такой необходимой встречи со стиралкой. Можно было бы уже взять и отнести её в общую ванную, но Чимин медлит, а чего конкретно ждёт — не знает. Он так и стоит с грязными вещами в руках, глядя на то, как Сокджин вертится перед зеркалом на дверце шкафа. Такой дурацкий. — Мне с тобой сходить? — предлагает он, заметив, что за ним наблюдают. Сокджин разворачивается на сто восемьдесят градусов, уперев руки в бока, явно набравшийся уверенности после одобрения Чимином его нового образа. Они стоят в тишине, глядя друг на друга. Возникает оглушающая неловкость, в которой ни один из них не уверен, что нужно сделать и почему вообще возникла эта странная пауза. За окном звонко капает дождь по металлическим поверхностям. Шумно гудит лампочка на прикроватном столике, старая и едва справляющаяся. Она отбрасывает на замершее лицо Сокджина длинные острые тени. Чимин думает о том, насколько ему хочется выматывать себя не только мыслями о будущем, но и разговорами. Потом Чимин думает, как ему хочется поддержки. Поэтому он говорит: — Да, пошли вместе. В коридоре безлюдно, и в ванной тоже никого не встречается. Закинуть в стиралку одежду, найти порошок, запустить процесс — дело минуты на две. Сокджин облокачивается на раковину, молча наблюдая на тем, как Чимин нажимает на кнопки. Барабан начинает неохотно крутиться с характерным шумом, словно подчёркивая это напряжённое молчание. Попытки сформулировать в голове вопрос не заканчиваются успехом. Чимин пялится в окошко с плавающей одеждой, заверяя себя, что сейчас он откроет рот и сможет сказать. На следующем вдохе ком в горле пропадёт, он сможет спросить. На следующем. — Ты злишься на меня за то, что я стрелял без зазрения совести? Прямой вопрос застаёт врасплох, сбивает выстроенную подготовку к тому, чтобы спросить что-то важное. Но Сокджин взял правильное направление. Он смотрит на Чимина внимательно и с ожиданием, его руки скрещены на груди, брови слегка нахмурены. — Нет, не злюсь. Но мне... наверное... как ты вообще к этому относишься? — Я просто не могу себе представить картину, где я действительно стреляю в кого-то. В картонки — пожалуйста. Но я не знаю, как поведу себя перед живой угрозой. Не думаю, что смогу. — И ты просто... просто так этому учишься? — в замешательстве спрашивает Чимин. Слишком много противоречивых чувств, они давят на голову и мешают мыслить чётко. От усталости он садится на холодный кафельный пол. — Если не думать о всех усложняющих последствиях, то вполне сносно, — пожимает плечами Сокджин. — Я не погружаюсь в то, что когда-нибудь это нам пригодится. Я просто хочу, чтобы Хосок до меня не докапывался. Поверь, мне это нравится не больше, чем тебе. В горле першит от сухости. Чимин отводит взгляд вниз, на кроссовки Сокджина, медленно осмысляя сказанное. Отчего-то становится только хуже. Получается, старший выбрал тактику игнорирования всего плохого, делает вид, что всё нормально. На него похоже. Чимин столько раз бесился из-за этой его привычки, никогда не угадаешь, о чём он думает, чем взволнован. Сейчас это не бесит, сейчас это просто... утомительно. Всё утомительно. — Если бы в ту ночь, когда на Чонгука напали, у тебя был пистолет и навыки, ты бы выстрелил? — вдруг вырывается из него вопрос, который тревожит его самого уже весь вечер. — Чимин... извини, конечно, но это пиздец. Не надо такое спрашивать. Мыс кроссовка ковыряет пол. Чимин прислушивается к тяжёлому встревоженному дыханию Сокджина, его беспокойному шарканью обувью. Дальше развивать эту тему, наверное, не следует, однако Чимину так сильно хочется знать ответ. Чтобы понять Сокджина и себя в том числе. Он решает зайти дальше знаков стоп. — Это потому, что ты боишься ответить? — Это потому, что я не хочу такое представлять. Я не хочу вспоминать об этом снова, я не хочу представлять, как бы было, потому что это уже неважно, — голос Сокджина начинает звучать угрожающе резко, что совершенно непривычно для слуха. Что-то внутри замирает от страха. — Это уже произошло, и сколько бы мы тут не сидели и не гадали, как бы всё сложилось, если бы у нас было оружие, если бы мы вызвали скорую, если бы что-угодно сделали по-другому, — это всё неважно! Важно то, что это уже случилось, и теперь мы с этим живём. И никуда от этого не денемся. Рядом с ощетинившимся Сокджином становится некомфортно находиться. Чимину хочется избавиться от навязчивой мысли, что он виноват, что он неправ и разозлил любимого человека какой-то глупостью. Он обнимает свои колени и прячет в них лицо, гораздо аккуратнее подбирая следующие слова. Фразы комкаются в голове, отказываются складываться в единую картинку. Чимин внимательно слушает и проводит так несколько минут бестолку, потому что Сокджин стоит неподвижно и больше не говорит. Пятая точка уже замёрзла от холода плитки, но Чимин отказывается вставать, чтобы не терять отличную позицию, в которой он не видит Сокджина и не видно его самого. — Тебе бывает стыдно за то, что вышло именно так? — почти шепчет Чимин, тело сковывает от пребывания в неудобной позе, холода и откровенности. — Я думаю иногда... что мог бы среагировать лучше. И, возможно, ничего бы из этого не случилось. И мы бы сейчас сидели дома, вспоминали это, как почти забытое и просто... странное. — Ты бы ничего не смог изменить. Это было неизбежно. И с этим надо смириться. Сокджин подходит к нему ближе, садится рядом, прислонившись спиной к вибрирующей стиральной машине. Чимин исподтишка поглядывает на его выражение лица. В тусклом освещении и под неудобным углом обзора сложно прочитать его наверняка, поэтому Чимин ждёт каких-либо движений или слов, чтобы лучше понять. Молчание начинает нервировать — непонятно, ждут ли от него самого каких-то действий или просто не хотят дальше продолжать беседу. Но обрывать всё на таком месте не хочется. — Я тогда потащил нас домой, — медленно начинает Сокджин, уперевшись взглядом в одну точку на стене, — и думал, что это было неправильно, надо было обращаться за медицинской помощью. Но мы никогда не узнаем, как бы всё обернулось. Поэтому надо оставить это в прошлом, ничего уже не поменять. Научимся жить, как есть. Слова эхом отдаются в голове, оседая неприятным осадком в груди. Конечно, он прав. Нет смысла зацикливаться на прошлом, иначе они так и не смогут приспособиться к новой реальности. Даже если Чимин это понимает, оно не делает проще задачу отделаться от воспоминаний и тревог по поводу того, что произошло. Картинки до сих пор так ярко вспыхивают у него в голове, раз за разом вороша этот ужасный шок, всепоглощающее чувство страха, как будто оно никуда не уходило и малейшие ассоциации возвращают его к жизни за считанные секунды. Такое же сковывающее, как и в ту ночь. — Вообще, я думаю, — неуверенно тянет Сокджин, вырвав Чимина из его калейдоскопа неприятных воспоминаний, — что это довольно эгоистично. — Что? — спрашивает Чимин, жмурясь от ощущения подступающей головной боли. — Думать, что во всём виноват ты. Как будто ты центр всего мира. Пытаешься выставить себя главным злодеем, хотя тут настолько очевиден виновник. От такого взгляда на ситуацию у Чимина загораются уши от стыда. Это уже слишком. — Я же не про это, я просто... — Разве это не так? — перебивает Сокджин, но в его голосе нет агрессивных интонаций. Это вселяет небольшую надежду на то, что Чимина сейчас не пытаются отчитывать. — Буквально есть человек, напавший на Чонгука, он злодей в этой истории. А мы с тобой сидим и пытаемся его оправдывать, что ли, строя из себя самых неправильных на свете? По-моему, это уже ненормально. Лучше давай думать про сейчас. В глазах появляется раздражающее жжение и щипание от обиды. Чимин совсем не то имел в виду, однако со словами Сокджина совершенно невозможно спорить. Ведь он прав. Именно так это и выглядит. — Я не пытаюсь оправдывать этого... — со слезами на глазах оправдывается Чимин, снова спрятав голову в коленях. — Я хочу, чтобы он... не знаю, чтобы он умер, чтобы ему было ещё хуже. В сто раз. В тысячу раз. Я ненавижу его. — Я тоже, — соглашается Сокджин. Чимин чувствует несильный толчок в свою ладонь, по привычке раскрывает её, переплетая пальцы с Сокджином. Телесный контакт немного успокаивает, ведь пытаться не заплакать так сложно. Он старается как можно тише вдыхать воздух через рот, хотя и так понятно, что Сокджин уже заметил его слабость. Шея и уши загораются от вспыхнувшего стыда. — Ты не виноват. Ни в чём. Мы сделали то, что могли. Ты отлично справился, приносил всё, о чём я тебя просил. Просидел с Чонгуком столько времени, заботился о нём. И обо мне тоже. Я до сих пор поражаюсь тому, что ты решился расхерачить себе ногу ради нашего мелкого оболтуса. Сокджин и Чимин одновременно выдают сдавленный смешок, у последнего он получается больше похожим на квакающе-булькающий вздох из-за слёз, соплей и кома в горле. Сокджин возит пальцами по узорам со смешными таксами в праздничных колпаках. — Мог бы сразу так и сказать, — дрожащим голосом говорит Чимин, успокоившийся после того, что он первоначально хотел услышать. Сокджин его не винит, и это самое главное. Значит, сам он тоже сможет перестать себя этим мучить. — Ты бы тогда ничему не научился! — возмущается Сокджин. — Чимин, это же серьёзная проблема. Перестань во всём себя винить. Это всем нам упростит жизнь... — Надо ему тоже об этом сказать, — делает для себя заметку Чимин, наконец-то вылезая из своего укрытия и падает головой на плечо старшему. — Я в любом случае собирался. — Хорошо. Вдруг дверь кто-то дёргает с той стороны, слышится заглушённый голос двух девушек. Они громко стучат, выкрикивая: "Вы ещё долго там?". Парни быстро поднимаются с пола, отряхиваясь от пыли. Ощущение, будто задница вот-вот отвалится от слишком долгого соприкосновения с холодной и твёрдой поверхностью. Чимин благодарен, что они всё же заперлись тут и их не застали в таком уязвлённом положении случайные люди. Девушки тут же залетают в ванную комнату, как только парни выходят в коридор. — У нас там вещи стираются, если что! — кричит им вслед Сокджин. — Окей! — отвечают ему и захлопывают дверь. Они целеустремлённо направляются по узкому коридору к себе в комнату, облегчение возвращается только вместе с прибытием в своё убежище, где им никто не мешает. Тут хотя бы можно плакать более-менее спокойно и быть нежными друг к другу. Чимин скучает по их квартире, где никого лишнего не было. — Извини, если обидел тебя, — сонно произносит Сокджин, пока они обнимаются на кровати, усевшись в ожидании Чонгука. — Мне неприятно говорить такие вещи, но это кажется правильным. — Да... Спасибо за это. * * * — Ты недостаточно сосредоточен, — словно плевок в лицо раздаётся едкий комментарий и напрочь рушит результаты всех непосильных страданий Чонгука за прошедшие полчаса. — Я стараюсь! — в голосе отчётливо проскальзывает раздражение, не утаившееся и от слуха Юнги, из-за чего тот надменно хмыкает. Тяжёлые ботинки шуршат по траве, знаменуя приближение их владельца, и где-то совсем рядом, над самым ухом, он тихо произносит: — Недостаточно стараешься. Не выдержав, Чонгук широко открывает крепко зажмуренные глаза и бросает на наставника взгляд, который, как он надеется, в полной мере передаёт всю его ярость. Так и хочется заехать кулаком по этой физиономии, возомнившей из себя невесть что. Юнги настойчиво держит зрительный контакт, раздражённо хмурит брови и кривит рот от внезапной дерзости младшего. Слабый ветер разбрасывает пряди его волос по лбу, придавая ему облик взъерошенного котёнка и разрушая этим напускное устрашение, но в целом, помимо этой детали, вампир выглядит так, будто готов пустить в ход свои клыки в любую секунду. — Я не виноват, что у меня не получается! Я предупреждал, что мне сложно концентрироваться! — рычит Чонгук и всё же отводит взгляд в сторону. Внутри вдруг вспыхивает чувство вины, беспощадно вытекая напоказ через покрасневшие щёки. — Мы занимаемся уже целый час, я дал тебе все необходимые указания, а ты ноешь, как ребёнок, — Юнги выпрямляется и недовольно складывает руки на груди. Чонгук тяжело дышит и меняет позу, свесив затёкшие ноги с камня. Они ушли довольно далеко от отеля, на этом настоял Юнги. И выбрал для их места тренировки какой-то заброшенный амбар посреди меланхоличных осенних полей и рощ. В ночи они навевают особенную тоску и загадочность, будто хранят в себе море секретов, о которых никто никогда не узнает. Совсем рядом течёт небольшая речка, её журчание помогает Чонгуку успокоиться и привести свои мысли в порядок, хотя бы самую малость. Вдали сияют огни ночного города, завлекая своей яркостью в кромешной тьме и отбрасывая на уставшее лицо напротив приглушённые блики. — Может, мне просто не суждено овладеть этим, — озвучивает свои мысли Чонгук. Усталость позволяет беспокойствам взять верх. Он замучился снова и снова терпеть неудачи. — Все это умеют, и ты тоже научишься, — твёрдо возражает Юнги, не дав ему продолжить. — У тебя нет выбора. Когда от твоих способностей зависит жизнь, волей-неволей нужно их развивать. Так что прекрати этот цирк и возьми себя в руки. Мне тут тоже не особо хочется быть, знаешь ли. Горло болезненно сдавливает от едкой смеси обиды, усталости и вины. Он не переносит критику, просто напросто не умеет её воспринимать спокойно. Хочется полностью опустить руки и упасть на землю в бессилии. Пролежать на ней до самой смерти, только бы никто не трогал. — Какие у тебя интересные методы обучения, хён. Третий голос появляется совершенно внезапно, Чонгук не слышал, как его хозяин появился поблизости. Для Юнги, однако, это совсем не стало сюрпризом, а лишь ещё одним поводом для недовольства. Развернувшись назад, он цокает языком с таким видом, будто отдал бы сейчас что угодно на свете, лишь бы не выслушивать нравоучения от Намджуна. Чонгук заинтересованно разглядывает его из-за плеча Юнги в надежде, что лидер пришёл избавить его от дальнейших мук. — Что ты здесь делаешь? — бурчит Юнги, снова ссутулившись. — Решил проверить, как у вас дела, — беспечно отвечает Намджун с самым невозмутимым и добродушным выражением лица. — Вот как? У тебя внезапно появилось свободное время? — обиженно отзывается Юнги, отступая в сторону и открывая обзор на сжавшегося под двумя взглядами Чонгука. — Вообще-то, да. Полностью проигнорировав едкое заявление, Намджун подходит чуть ближе неспешным шагом. От него веет чем-то сладким и пряным, что сразу приносит комфорт, но Чонгук ждёт, что его будут ругать за плохие успехи. Он смотрит на Намджуна снизу вверх огромными печальными глазами, полностью открытый и уязвлённый, и не замечает чужое присутствие в своих мыслях вплоть до самого последнего момента. — Ты совсем его измотал, у мальчика каша в голове, — укоризненно обращается Намджун к Юнги, демонстративно вздыхающему в стороне. Сцена того, как кто-то отругивает строгого учителя, приносит Чонгуку дикое удовольствие, и он упивается этим с особым злорадством, отодвигая в сторону все свои неуверенности. — Ты сам сказал, что он должен быть подготовлен, вот я и готовлю! — возмущается Юнги, небрежно указывая рукой на молчащего паренька. — Мне кажется, твой подход не слишком... воодушевляет Чонгука, — хоть голос Намджуна и звучит мягко, в его глазах заметны ехидные искорки. — Позволь мне. Можешь пока что отдохнуть, всё-таки работа нелёгкая. Юнги фыркает и, взмахнув руками, уходит к амбару. Даже по его плечам заметно, насколько оскорблённым он себя чувствует. Его темнеющая фигура облокачивается о трухлявую деревянную стену, а Намджун, коротко улыбнувшись, ловко забирается на камень прямо напротив Чонгука. Его ноги по привычке складываются в позу лотоса, спина выпрямляется, вновь внушая младшему благоговение. Их колени мельком соприкасаются, и Чонгук, резко вздрогнув, неуклюже отодвигается подальше. Ком в горле от волнения становится только больше, когда смотришь на это эфемерное создание напротив себя, такое спокойное и благодушное. — Не бойся, Чонгук, просто попробуем с тобой вместе один последний раз. Будь что будет, правда? Негоже всё-таки себя перенапрягать, а то ты никакущий придёшь на следующую тренировку. Бархатистый голос заполняет уши подобно музыке. Одеревеневшие плечи слегка опускаются под его воздействием. — Закрой глаза. Чонгук делает глубокий вдох и опускает веки, позволяя миру исчезнуть. Слух моментально обостряется сам по себе, его сознание блуждает по разным потокам и прыгает с одного на другое, как по камешкам сквозь ручеёк. — Для начала восстановим дыхание. Помни, что твоё спокойствие, как и твои способности, зависят от дыхания. Ты должен быть собран. Позволь мыслям утекать из твоей головы, освободи её от лишнего. Забудь о своих беспокойствах, просто расслабься. Делай вдох за мной. Хочется съязвить, что они тут уже всю ночь дышат вместе с Юнги, но Чонгук решает, что лучше оставить это при себе. Несколько минут он копирует дыхание Намджуна, опираясь на слух. Поначалу он то и дело сбивается, слишком опережает вдохи или недотягивает до выдохов, но постепенно дыхание Чонгука полностью подстраивается под намджуново, сплетаясь воедино. Темнота перед глазами перестаёт быть такой страшной, утешает мысль, что рядом кто-то есть, дышащий в унисон. Мир вокруг перестаёт существовать, и все тревоги неохотно покидают голову, лениво выползают одна за другой и оставляют место расслабленности и пустоте. — Чувствуешь, как много энергии сейчас вокруг тебя? — тихо спрашивает Намджун. Вокруг, действительно, копошится так много потоков, столько звуков и историй, неизвестных диалогов и мыслей, но они все плывут мимо Чонгука, плавно обтекают его и оставляют позади. Вокруг целый мир. Можно дотянуться так далеко. — Да, — с глубоким выдохом отвечает Чонгук. — Хорошо. Давай подумаем о Тэхёне. Опиши мне его. Чонгук слегка сбивается, не уверенный в том, что стоит сказать. Он совсем не знает Тэхёна, они знакомы всего лишь два дня. Что-то подсказывает, что даже если бы они были знакомы дольше, вряд ли Чонгук бы хорошо его знал. — Он... высокий. С каштановыми волосами. Похож на собаку. Намджун как-то странно закашливается, не совсем умело маскируя свой смешок. Из-за этого губы сразу расползаются в улыбке. Видимо, не только он один думал об этом. — Опиши его характер. Что ты думаешь о Тэхёне? — Он... непонятный. Я его не понимаю. Он вроде как и устрашающий, но вроде и добродушный. Наверное, очень преданный. И сильный? Мне показалось, у него довольно сильная аура. — Да, верно. Он раскрыл в себе большой потенциал. И ты тоже сможешь. У него действительно сильная аура, но словно затаившаяся. Временно тихая. Попробуй почувствовать это, представить. Переживи моменты, через которые вы прошли вместе с ним. Вспомни мысли, которые приходили тебе в голову. Вспомни Тэхёна. Перед внутренним взором мелькают образы пережитого прошлыми ночами. Тэхён со звериным оскалом на испачканном кровью лице. Тэхён и Чимин, их шок и тяга друг к другу. Тэхён, отчитываемый за безрассудство. Болтающий про старших. Дающий советы. Витающий в облаках. Это конкретный человек, и даже если Чонгук не знает его достаточно хорошо, чтобы назвать другом, первое впечатление по-прежнему есть. Он где-то там, в этом мире, неподалёку... Чонгук вскрикивает так неожиданно, что пугает сам себя, не говоря уже о Намджуне, который подскакивает на месте и чуть не падает с камня на землю. — Я знаю! Я знаю! — вопит обрадованный Чонгук, хватаясь за голову. — Он в городе! Блин, как же называется эта улица... там рядом мост, где-то ближе к центру. Я знаю, где он! Ответом служит довольная улыбка. Намджун неуклюже соскакивает с камня и поправляет светлые пряди, выбившиеся из высокого пучка. В груди у Чонгука бешено бьётся сердце от переполняющего восторга, от ощущения эйфории. После стольких неудачных попыток он смог. — Молодец, — Намджун опускает руку ему на плечо и легонько сжимает в знак одобрения. Усталость как рукой сняло. Чонгук спрыгивает на землю вслед за лидером и бросает взгляд на сверкающие в темноте высотки, уже слабо видимые через сгущающийся туман. Замёрзший и вымотанный, он не может сдержать восторга от того, что наконец-то справился с казавшимся непосильным заданием отследить хоть кого-то. — Я правильно расслышал? — раздаётся голос подошедшего Юнги. — Тэхён сейчас в городе? Намджун поворачивается к нему с таким видом, будто ожидал подобный вопрос. Претензия в интонации Юнги его совсем не смущает. — Да. Он на задании с Хосоком. — Насколько мне помнится, он был наказан. — Никто с этим не справится так же хорошо, как они, — просто отвечает Намджун, подняв брови. Юнги явно ставит это под сомнение, но перечить дальше не решается. Видимо, последнее слово всегда остаётся за Намджуном. Чонгук отрывается от них, чтобы ещё раз посмотреть вдаль, где он чувствует Тэхёна. Его устрашающе-спящую ауру. — Вы с Юнги-хёном сегодня отлично поработали, — подытоживает Намджун, подталкивая обоих к тропинке, ведущей в сторону отеля. Они начинают обратный путь неспешно, прогулочным шагом прокладывая себе дорогу через туман и темноту. Чонгук невольно подмечает, что видит всё на удивление хорошо. Раньше он по сто раз спотыкался о барахло дома, пытаясь ночью пролезть в холодильник и никого не разбудить. Но сейчас всё такое ясное и чёткое, что даже становится не по себе. — Из тебя учитель куда лучше, чем из меня, — утверждает Юнги, засунув руки в карманы. Он громко шаркает берцами по пыльной дороге, явно недовольный. Чонгуку это видеть крайне приятно после всех его интенсивных наставлений. — Я лишь подытожил начатое тобой. Уверен, вы с Чонгуком достигните отличных результатов, — мягко улыбается ему Намджун. — Если найдёте общий язык. Чонгук с Юнги коротко перекидываются взглядом. Юнги фыркает, Чонгук повторяет то же самое, но мысленно, чтобы не получить нагоняй. Он двигается уверенными шагами, гордый и довольный, напрочь забывший обо всех неудачах, предшествовавших успеху. Теперь самое главное — практика. И он ни за что не потеряется. — Всё же поверить не могу, что ты отпустил их в центр, — бурчит Юнги. — Советуйся со мной, прежде чем принимать такие решения, хорошо? — Я не посоветовался именно по той причине, что ты бы их не отпустил, — с улыбкой поясняет Намджун, сложив руки за спиной и выпрямившись в полный рост. Юнги закатывает глаза и засовывает руки в карманы, сгорбившись в отличие от своего друга. Какое-то время они идут в молчании, а Чонгук настороженно за ними наблюдает, ожидая продолжения ссоры. Вместо этого к нему оборачивается Юнги и грозно щурится. — Мы не ссоримся. — Хватит читать мои мысли! — возмущается Чонгук, даже не заметивший проникновения в свою голову. И как только этому ворчуну удаётся залезать в мысли, когда это очень не к месту? Намджун от этого только посмеивается. — Мы правда не ссоримся. Просто Юнги важно, чтобы его мнение учитывали. А ещё он обидчивая бука, — с мудрым видом заключает он. — Ещё слово и... — Что, будешь опровергать правду? Чонгук с улыбкой смотрит, как Юнги показательно надувает губы и складывает руки на груди. Лучшее зрелище на свете. Но это всё ещё так странно, что есть кто-то, кто может сказать колкость в ответ кому-то такому важному и сильному. Не как Хосок, полушуточно и забавы ради, а... как Намджун. Они взбираются на холм, с которого открывается прекрасный вид на окрестности, однако ничего кроме деревьев и одного старого полуразрушенного дома на глаза не попадается. Блуждая по неровной тропинке, они пересекают широкую поляну с чахлыми кустами, давно оставив позади тот старый амбар. Всё ещё взволнованный новыми возможностями, Чонгук не может перестать раз за разом отслеживать Тэхёна и находить его, носящегося по улицам Сеула. — Людей тоже можно выслеживать? — любопытно интересуется Чонгук, параллельно стараясь проделать такой же трюк с Сокджином и Чимином. С ними связано слишком много мыслей и воспоминаний. — Нет, только вампиров, — говорит Намджун, задумчиво глядя на жиденькую рощу молодых деревьев. — Ты можешь чувствовать людей поблизости, наверное, уже замечал. — В смысле? — Ты чувствуешь кровь, — поясняет Юнги, нахмурившись. — Но чья она ты узнать не сможешь. Это так не работает. Сразу же становится некомфортно. Наплывают воспоминания о том, как он постоянно чувствовал бегущую по венам кровь, пока находился в одной квартире с Сокджином и Чимином. Как сильно он был на этом зациклен. Как он её пил. К горлу подступает тошнота. — В этом нет ничего страшного, если питаться вовремя, — успокаивает его Намджун. Даже это делать страшно. Чонгук не находит, что ответить, поэтому они идут дальше в неловком молчании. В воздухе витает ощущение недосказанности, в голове бурлит варево тревог, которые так и хочется выплеснуть наружу, попросить утешения, совета. Намджун с Юнги наверняка проходили через нечто похожее. Чонгук не может представить, как кто-то был бы рад после обращения и не желал умереть. Он горит желанием спросить их об этом, нервно поглядывает то на одного, то на другого, но тут же отворачивается. Почему-то возникает ощущение, что их воспоминания и личный опыт — это запретная территория, и ему здесь быть не положено. В мозгу пульсирует надежда, что кто-то из них просто вторгнется в его мысли, как они любят это делать, и сразу же заведут разговор о своих вампирских начинаниях, но молчание всё тянется и тянется, а путь всё неотвратимо приближается к концу. Кто знает, когда представится следующая возможность поговорить с ними обоими. Этого может и не произойти до переезда. Слова в голове путаются, предложения разваливаются на куски, и вместо того, чтобы спросить о тревожащих вопросах, он обращается к чему-то менее, на его взгляд, личному: — А как... как давно вы дружите? Кажется, у вас уже столько всего позади. Вампиры переглядываются. Чонгук не видит лицо Намджуна, но в глазах Юнги замечает какую-то неопределённость и крупицу страха. — Я уже как-то сбился со счёта, — признаётся Намджун, почёсывая затылок. — Сто двадцать шесть лет или больше? — Да чёрт его знает. Наверное, около того, — пожимает плечами Юнги и расплывается в улыбке. Чонгук неловко смеётся. Он ждёт продолжения шутки, но оно всё никак не появляется, а напряжение в груди стягивается сильнее. — Это как? Сколько же вам тогда лет? Намджун и Юнги одновременно останавливаются и оборачиваются друг к другу. Теперь они оба выглядят напуганными. — Ты не говорил с ним? — удивлённо шепчет Намджун, прикусывая губу. Юнги хмурится. — Я думал, ты поговорил, — беспокойно отвечает он. Чонгук неуверенно топчется на месте, размышляя над тем, стоит ли ему подойти к ним поближе и расспросить о чём таком они должны были поговорить. Его взгляд цепляется за трясущуюся руку Намджуна, его напряжённый взгляд и застывшее тело. Юнги смотрит на него с некой немой мольбой, тянется к рукаву, но Намджун резко дёргается и говорит: — Мне нужно вернуться. Он уходит вперёд так быстро, что Чонгук не успевает понять, что произошло. Его высокая фигура постепенно пропадает из виду, скрываясь за толстыми слоями тумана, через которые даже Чонгук со своим улучшенным зрением не может проглядеть убежавшего ни с того ни с сего лидера. Юнги тяжело вздыхает и продолжает свой путь такими же медленными шагами, как и прежде. — Пошли, — зовёт он тихим голосом. — Почему?.. — Чонгук, пошли. Нагнав старшего, Чонгук всё продолжает пялиться во мрак в попытках разобраться. Что только что произошло? Он никогда не видел Намджуна настолько напряжённым, казалось, будто он вообще не умеет испытывать тревогу или страх. Вечно спокойный и умиротворённый, вечно прекрасный лидер. Просто сбежал? Чонгук поворачивается к Юнги, чтобы засыпать его вопросами, но прежде, чем он успевает заговорить, вампир сам приступает к объяснениям: — Он не любит вести об этом беседы. Честно говоря, никто не любит. Я сам не фанат, но он вечно скидывает это на меня. Достал уже. Парень внимательно слушает, полностью переключившись на Юнги. Ночная тишина вокруг них внезапно начинает душить своей неестественностью. Старший шмыгает носом, старательно отводит взгляд и пинает ботинком камешек, лежащий на дорожке. Юнги выглядит неловко и опечаленно, что для Чонгука тоже в новинку. — Вообще, это для него больная тема. Я понимаю, он устал. Звуки их шагов и шелест зелени на осеннем ветру. Чонгук не решается разбить эту паузу, он шуршит толстовкой, заправляя волосы за уши и разглядывая Юнги. Тот всё ещё избегает зрительного контакта, тревожно ковыряя кожу ногтями. — Отвечая на твой вопрос... мне двести одиннадцать. Хочется пошутить что-то подобии: "Каким кремом пользуешься?", но серьёзность тона собеседника совершенно не настраивает на подобные потехи. — Но, хён... без обид, конечно, ты выглядишь на тридцать или типа того, — нервно отмечает Чонгук. — На двадцать семь, если конкретнее, потому что в этом возрасте я перестал быть человеком. Чонгук отводит взгляд на дорогу под ногами. Всё перед взглядом как-то странно расплывается. Может, это усталость, но, вероятнее всего, грань приближающейся панической атаки. Юнги на подобные темы вряд ли бы шутил. Намджун вряд ли бы убегал от них, чтобы не застать шуточный разговор. И тяжесть молчания ясно даёт это понять тоже. Всё сразу становится ясным, нет необходимости в дополнительных вопросах, но тишина невыносимо режет уши, поэтому Чонгук спрашивает: — И сколько же живут вампиры? — По-разному. Зависит от многого, — уклончиво отвечает Юнги хриплым голосом. — От навыков выживания, в частности. Он берёт тягучую паузу, шумно вдыхает холодный воздух и смотрит на небо. Оно плотно затянуто тучами, не видна ни одна звезда, как и свет луны. Когда от Чонгука всё-таки не приходит никакого отклика, старший продолжает: — В этом мире нам никто особо не рад, понимаешь ли. На нас точат зуб охотники. Наша семья установила с ними кое-какое сотрудничество, но оно слишком уж шаткое. Я им совершенно не доверяю, и, думаю, эти чувства взаимны. Помимо этого идёт междоусобная вражда, вампиры охотятся на вампиров. Те самые, дикие, отдавшиеся инстинктам твари. Считают замечательной забавой убивать тех, кто не ведёт себя так же, как они. Поэтому немногие доживают до преклонного возраста с таким количеством угроз смерти. Одним из самых старых долгожителей около тысячи лет, их можно по пальцам пересчитать. Это очень тяжело укладывается в голове. Скорее, обрушивается гирей и давит всё под собой. Сложно даже представить, что из этого хуже — быть разодранным другим вампиром, застреленным охотником или прожить тысячу лет. Фантазия невольно подбрасывает картинки с постепенно меняющимся миром и с ним, Чонгуком. Всё таким же в пятьдесят. Сто. Двести. Словно бы застывшим во времени. — И я всегда буду выглядеть вот так? Юнги сглатывает и кивает. Он кидает на младшего сожалеющий взгляд, но так и молчит до самого начала улицы, где лежат границы их дома. Чонгук не уверен, что должен чувствовать по этому поводу. Его мозг, так отчаянно уставший мириться с каждым последующим ужасом, просто ещё не придумал, как реагировать на мысль о перспективе настолько длинной жизни. Самым лучшим решением на сейчас будет просто затолкать это всё глубоко и надолго, потому что мириться с этим и переживать очередную истерику прямо сейчас Чонгуку просто не хватит сил. Когда дорога под их ногами с неровной пыльной тропы сменяется твёрдым асфальтом, Юнги всё же снова заводит попытку разговора. — Не суди Намджуна за то, что он так ушёл. Ему невыносимо думать об этом и особенно рассказывать новичкам. Он пережил очень много потерь в своей жизни, в какой-то момент это так сильно его замучило, что его уже перестала волновать собственная безопасность. Он бросался в любую передрягу, какой бы тяжёлой не была ситуация, и не для того, чтобы помочь кому-то... Да, безусловно, это очень сложно пережить. Оставлять людей позади себя непросто. Оставлять их позади себя просто невозможно. — К сожалению, такова наша доля, — говорит Юнги, отворяя скрипучую калитку. Чонгук проходит во двор вслед за ним и задирает голову, чтобы в последний раз окинуть взором тёмное небо, проглядывающее сквозь густую листву деревьев и кустов. — Ты должен принять это, как данное, и двигаться дальше. Как бы тебе ни хотелось иметь обычную человеческую жизнь, тебе её ни за что не вернуть, ведь с самого начала это была просто иллюзия. Оставь её и прими свою реальность, своё настоящее. С этим ничего не поделать, остаётся только смириться. Но мы... мы есть друг у друга. Мы есть у тебя. Они останавливаются у порога, Юнги впервые смотрит ему в глаза, ужасно беззащитный, но уверенный в том, что говорит. — Мы будем с тобой до самого конца, если ты захочешь жить в нашей семье. Друзья-вампиры — не такая уж сказка. Ты можешь построить тут что-то долгосрочное для себя. Люди для нас плохие компаньоны. Но вампиры держатся друг за друга. Подумай об этом. Он открывает дверь, в уши сразу же льются шумные разговоры и болтовня людей, которых в данный момент совершенно не волнует протяжённость их жизни. Чонгук теряет связь с реальностью. Это всё слишком. Это давно пересекло черту, но каким-то образом продолжает ухудшаться. Он не видит никакого спасения, никакой возможности убежать от этих проблем. Его нога шатко ступает внутрь на деревянный пол, тело на автомате несёт его к лестнице, наверх, чтобы можно было упасть на кровать и, в идеале, заснуть, чтобы ни о чём не думать. Его окликает Хёна, сидящая за барной стойкой, но он не замечает и тяжело волочится по ступенькам, затем вяло тащится по коридору, пока, наконец, не добирается до их комнаты. Свет включён, но Сокджин и Чимин оба спят в неудобных позах, видимо, заснули в ожидании Чонгука. Он щёлкает переключателем, погружая комнату в темноту, медленно двигается к кровати и аккуратно садится на край, стараясь никого не задеть. Их лица тоже кажутся чем-то нереальным и далёким, хочется протянуть руку и потрогать, чтобы убедиться в их подлинности. Но желание оберегать их сон побеждает, поэтому Чонгук просто смотрит с наполовину опущенными веками. Он понимает Намджуна. Внутри горит надежда на то, что он умрёт раньше, чем положено.