Нулевой цикл

Сон. Странный сон повторяется. Почему? Зачем? Втянув голову в плечи, парень оглядывается и видит всё словно на экране телевизора с севшим кинескопом — с нереальными выцветшими цветами, да ещё и сквозь сетку помех. Сбоит то ли зрение, то ли сознание. «Видим не глазами, а мозгом», — всплыли в памяти слова. «Тогда сними очки и не жмурься. С мозгом у тебя более чем нормально», — был ответ. «Остряк нашёлся». «Нашла меня, спасибо!» Прохладный ветер заставил поёжиться и вернуться к нечёткой картинке. Металлические ворота с выдавленными буквами «пионерлагерь», краска серебристая, несвежая. Над входом еле виднеется в сумраке надпись «Совёнок». Что-то в букве «ё» кажется ненормальным, зыбким, будто она вот-вот исчезнет. У входа справа и слева по статуе, в них сознание тут же угадывает пионеров. Может, потому оно ухватилось за название на воротах. А может, за сохранившиеся в памяти образы. А было бы забавно увидеть по бокам у входа статуи Пионеров — две ухмыляющиеся копии себя. Но разглядеть очертания фигур нельзя. Просто невозможно. Очередная условность сна. Можно пройтись, дойти до остановки, коснуться ворот, сесть на асфальт или в траву у дороги. Но ничего нельзя изменить. Это настолько же точно, как и то, что всё происходит во сне. В сознание врывается голос — он кажется одновременно и знакомым, и нет. Обладателя или обладательницу не видно. Да и есть ли тело? Голос может раздаваться непосредственно в голове. Как и быть своим же. — Ты пойдёшь со мной? Одновременно хочется и рассмеяться, и раскричаться от ужаса. Бежать нельзя: это не может быть выходом. Всё это уже было. Зачем это повторяется, к чему, почему, за что? И тут же, когда дыхание уже перехватило, а мышцы заледенели, по телу разнеслось тепло. Проникая через спину, оно входило в сердце. Обернувшись, парень увидел жену, обнимающую его, уткнувшись носом в лопатки. — Спасибо… — А я тебе говорила: у нас один сон на двоих. Женя, милая Женя. Сильная и рассудительная. — И что теперь? — Семён ещё раз осмотрелся. — Что это? — Думаю, экзамен. Провалишь его — «останешься на второй год», развлекаться с Алисами, Славями и иже с ними. Коммунальный рай без хлопот и забот, фактически коммунизм. Подумай, может, стоит того? Глаза за очками были хитрые, умные, но как будто даже не недовольные, а бесстрастные, взвешивающие все за и против. Само воплощение правосудия. Парень вздрогнул и сжал руку Жени. Нет, это совсем не то, что нужно. — Юля! — рявкнул он. — Покажись! Не первосменник, понимает, что к чему. Рядом из серебристых искр в воздухе соткался силуэт девочки-кошки. — Ну, что, теперь доволен? Ты пойдёшь со мной? Хвост Юли ходил из стороны в сторону. Присутствие Жени настораживало её. — А она с тобой? — Кивок в ответ. — Она знает, как помогать? — тон недовольный. — Ой, кто бы говорил, — усмехнулся Семён. — Я! А ты фактически говоришь только со мной и с ней! — Юля добродушно улыбнулась и положила голову на сложенные ладони. — И вообще, ты обещал, что будешь слушаться меня. — Прости, но обещал другой Семён, тот, к которому прицепились все остальные Пионеры, тени. Там, в автобусе… — А кого тогда мне и тебе слушаться? — удивлённо спросила девочка-кошка, растерянно хлопая глазами. Семён улыбнулся. — Голоса разума. И его внешнего модуля, — он кивнул на Женю. — Она тут сообразительнее всех. Юля задумалась и посмотрела на переплетённые пальцы супругов. — Так вы пойдёте со мной? — Нет, мы не пойдём с тобой в пионерлагерь. Мы выросли и нашли друг друга — больше нам нечего делать там. Лёгкая дымка тронула очертания девушки-кошки, и вскоре она уже предстала перед парой как уже полностью сформировавшаяся женщина в алом платье, правда, не утратила своих кошачьих ушей и хвоста. — Вижу по вам, даже роль вожатых вас там не устроит. — Всё верно: настал момент жить, а не играть роли. Тратить наше небесконечное время. Проживать наши года, а не условные недели несуществующего года. Произнеся это, Женя встретилась с одобрительным взглядом Юли. — Тогда, раз ни вам, ни миру не нужен ещё один шанс, приглашаю на последнюю экскурсию. Не переживайте: она не только ни к чему не обязывает, но и не может предложить ничего. Идём, до будильника ещё почти три часа. Юля хлопнула в ладоши, и замерший нечеткий мир поменялся. Краски будто вспыхнули с прежним, почти реальным напором, а окружение наконец стало чётким. Мир принял свою окончательную форму, в которой он предстанет перед двумя (не считать же аватару подсознания за самостоятельную единицу?) посетителями. Левая статуя у ворот лежала у постамента, лишившаяся головы, а справа — со сломанной рукой. В стене не хватало кирпичей. Краска на воротах облупилась, местами обнажился ржавый металл, одна из створок покосилась настолько, что углом впилась в землю. Буква «ё» в названии лагеря действительно отсутствовала. Свет луны казался ниспадающим с неба шёлком или паутиной, полупрозрачный, но вполне материальный и какой-то… густой. Он ложился на отросшую траву, перемежающуюся сорняками, безраздельно властвующими в заброшенном лагере. Взгляд зацепился за что-то новое. Там, где этого раньше не было ни при одном из вариантов развития событий. — Стой! — скомандовал Семён. И указал на остановку. — Это же не просто венок со следами блёсток? Юля грустно улыбнулась. — Я одна на вас всех… Поэтому я знаю, а ты нет. Уже никто, кроме меня, и не знает… — женщина-кошка закрыла лицо ладонями. — Ты правда хочешь узнать? Женя поджала губы, но промолчала. Семён прищурил левый глаз и наконец ответил: — Да. Я хочу знать, что здесь выглядит как траурный венок. — Это он и есть. Я сплела его, когда автобус сбил того… последнего Семёна. Девушка задумалась и постучала по запястью. — И он не исчезает со сменой недель? Юля усмехнулась. — Время здесь… Не такое, как в прежних лагерях: никто не приезжает, нет автобусов — нет Семёнов, нет девочек, нет персонала. Смены не меняются и не повторяются. Можно сказать, что «Совёнок» перенёс, но не пережил удар запустением и парой десятков лет. — Как старый лагерь? — озвучил догадку парень. Кивок. — А рядом не появился ещё более новый лагерь? — спросила Женя. — Я не знаю. Думаю, нет. Может, появился бы, согласись вы пойти. Женщина-кошка пожала плечами. — Сейчас угадаю. Этот Семён мутил с Ольгой Дмитриевной, и она покончила с собой? — на лице парня показалась самодовольная ухмылка знатока. Пионера. — Фу, как пошло. Женя поморщилась: и выражение, и сама идея отношений с вожатой кого-то из Семёнов казалась странной. С другой стороны, ей ли обращать на такое внимание? Она тоже по сути персонал лагеря. Тоже старше. Для неё тоже не предусмотрено любовной линии. По итогам размышлений девушка просто взяла мужа под руку и прижала чуточку сильнее, чем обычно и чем следовало, чтобы не причинить боли. А он — привык, что нужен настолько. Как воздух, когда петля мира затягивается на горле. — Слушай! А ведь это логично: витки связаны автобусом, он увозит и привозит. Даже если покончить с собой или умереть от чужих рук… Но если тебя убьёт тот самый автобус, то это будет реально концом… — парень усмехнулся. — Смена закончится так, увозить и привозить будет некого. Юля пожала плечами. — Звучит как истина. Скажу честно, у меня не заложен ответ… — У меня другой вопрос, — Женя задумчиво наклонила голову. — Лагерь изменился не мгновенно, а стал таким за много лет — ты прожила всё это время здесь? Семён усмехнулся и почесал бороду. — Запасы на зиму пригодились? Женя закрыла ладонью глаза, но промолчала. — Тут такое дело… — начала Юля. — Смена закончилась, и меня выбросило отсюда, так что я здесь впервые с того момента. Только с вами могу пройтись, снова сюда попасть. — Тогда как ты… — начал Семён. — Просто знаю. Как ты знаешь. Они прошлись по лагерю, с тоской смотря на руины, с нежностью проводя рукой по остовам зданий. Отдельная остановка — у библиотеки. — Больше не сидеть нам на этой крыше. — Больше не куковать в прохладе на этой работе. — Больше не… — Больше не… Говорить было трудно. — У вас будет всё другое, но не менее счастливое. Просто не здесь. Просто не с нами… — Юля задумалась. — Не с ними. Друг с другом. Женщина-кошка, аватара подсознания, была не лучшей в объяснениях. В конечном счёте, эта часть личности и не отвечает за логику. — Мы знаем, — вместе ответили супруги. И вот они снова были у ворот. — Прости, что не могу пригласить тебя на чашечку чая. На глазах Семёна были слёзы. Он знал, что больше Юлю ему не увидеть. Что искра магии, проникшая в их жизни и осветившая их, зажегшая то, что почти погасло, догорела. Спектакль окончен, актёрам пора снимать грим и расходиться по домам. Просто на этот раз приходилось прощаться не только со сценой, но и с театром. Старое покосившееся здание рушилось, оставленное за ненадобностью. И они сами подписали постановление о сносе. — Не грусти, Семён. Я с тобой. А ты со мной. Твой личный телохранитель, подкидывающий предчувствия. Твой клоун-маньяк. Твоё подсознание. А ты, — Юля игриво коснулась кончика носа Жени, — не ревнуй. Ты с ним вполне осязаемо, тебя он хочет и может видеть. Осознанный выбор куда дороже данности. Мир потерял чёткость, цвета, будто волшебный кинескоп окончательно сел. Пыльца феи обратилась в пыль, значит, пора было пропылесосить в своей квартире. Оставалось проснуться и сиять самим.