В поисках тебя.

- Ты откроешь мне дверь. Впусти меня, я хочу её видеть! – я повернул голову в сторону звука. Нино всё также продолжала болтать ножками. Я мельком глянул на неё и повернулся к двери. - Считаю до трёх, а затем, ты, - его голос прервался. Я весь обратился в слух, но как не пытался, так и не смог услышать голос оппонента. - Не испытывай моё терпение, старая, - человек был разъярен и напряжён, в голосе слышалась ядовитая злоба. Я подошёл к двери. Всё стихло. Затишье перед бурей. Прислонился к ней, пытаясь хоть что-то уловить. Тщетно. Отчётливо было слышно глубокое дыхание девочки и моё сердцебиение. И ни единым звуком более. - Не заставляй меня делать этого, - процедил голос в абсолютной тишине. - Что здесь происходит? – открыв дверь, с серьёзным видом спросил я. Надоело подслушивать, хочу поучаствовать. - Ничего, милая леди, - расплылся парень в притворно-слащавой улыбке. – Беседуем. Я окинул его беглым взглядом. Безупречен, как и ранее. Идеальное лицо с горящими звериными глазами, прямой нос, точеные скулы, губы, сжатые в тугую полоску, волевой подбородок… Сильные руки сложены на груди, ноги расставлены чуть шире плеч – удобная стойка на случай атаки. Но от кого? От Кино, которая играет пожилую гувернантку? Или… Забудем. Природа уделила ему слишком много времени, а судьба отвела одну из главных ролей. Везунчик. - Всё в порядке? – спросил я у женщины. Она стояла у стены, её лицо не выражало никаких эмоций. Тело было напряжено, брови сведены у переносицы, она глаз не сводила с гостя. Тот, в свою очередь, ненавидел её также. Моя игра не оценивается, по-видимому. Исправим. - Вы по какому вопросу? – спросил я, переключая его внимание. Женщина недовольно буркнула. - Я? Не Ваше дело, леди, - бросил он. Мальчик, не забудь, с кем разговариваешь. - Я с Вами разговариваю, - голос сделался жёстким, но всё ещё оставался высоким. - Какая честь, - кинул он. – Кино, открывай дверь! – он подошёл к старушке. – Живо. Та и бровью не повела. Она медленно перевела взгляд на юношу, после чего посмотрела на меня. - Тебе здесь не рады, - сухо произнесла она. – Уходи. - Где мой ребёнок?! Я хочу его видеть, - процедил он. - Хотеть не вредно, - кинул я. Парень тут же развернулся и посмотрел на меня. Его золотые глаза хищно сверкнули. Боюсь-боюсь. - Вы что-то сказали? – он пытался сохранять никому ненужные рамки. Зачем? Со мной? Да я первым же тебе врежу. - Ребёнка Вы не увидите, - ответил я, расплываясь в довольной улыбке. - Что Вы сказали? - Что слышали. Ваше дело сделано, прощайте, - продолжая улыбаться, закончил я. - Да кто ты такая, чтобы мне указывать?! – он подлетел ко мне, и уже было схватил меня за горло, но я увернулся. Неожиданно, правда? Это разозлило его ещё больше. Дыхание участилось, пальцы сжались в кулаки. Я видел, как проступили вены у него на руках. В звериных глазах стало читаться лишь одно-единственное желание – найти и наказать непокорных. Он вновь кинулся в мою сторону, как хищник, готовый разорвать свою жертву при первой же возможности. Жаль, что жертва сама считает себя хищником. Я усмехнулся, наблюдая за тем, как он становится жертвой своих собственных эмоций. Смотрел на то, как тело не может совладать с разумом и он мечется из стороны в сторону в надежде поймать прыткую тень моей фигуры. Осознав, что он не владеет ситуацией, он остановился и посмотрел мне в глаза. Я не стал скрываться за девичьей личиной. Хищники рвут друг друга за территорию, ты знал об этом? Я усмехнулся. - Что за чёрт, - процедил он. – Ты кто вообще… - он не успел договорить. Дверь в зал с грохотом распахнулась, и мы втроём обернулись на шум. Шум шуршащего платья по полу и… босых ног? Странная девица. Поддерживая все свои многочисленные юбки, к нам бежала юная Тамара. Она зарделась, когда увидела гостя. Стала поверхностно дышать и на секунду остановилась, но потом быстро засеменила к центру комнаты. Её розовые кудри растрепались, малиновые глаза наполнились слезами-бусинками, а пальцы от волнения то сжимали, то разжимали ткань. Она остановилась перед парнем, когда до него оставалось не более пяти шагов. Окинула всех нас взглядом, кивнула и долго смотрела в пол. В комнате повисла тягучая тишина, политая розовым сиропом. Господи, как приторно. Наконец, девушка подняла голову. Лицо было влажным – всё это время она плакала. Она закусила губу, останавливая саму себя. Её рука то тянулась к юноше, то она сжимала платье уже с целью удержаться. Однако она всё же сорвалась с места и прильнула к гостю. Тот обнял её нерешительно – он колебался. Но затем сомкнул руки на её талии и положил голову на плечо. Я посмотрел на него. Его глаза бегали туда-сюда. Не решился. Я отвернулся. Кем бы они ни были, но то мягкое чувство, что эти двое создавали, заполнило всю комнату. И я чувствовал его. Милое, мягкое, но слишком простое, что ли. Не для меня такое. Приторное, даже противно. Путь жёсткости парня хватало на то, чтобы было возможным не захлебнуться в вишнёвом сиропе, но этого было не достаточно, чтобы перекрыть его доступ в комнату полностью. Наконец, девушка отстранилась от парня. Она отвела взгляд и упёрлась им в пол. Он взял её лицо в руки и поцеловал. Нежно, совсем ненастойчиво. Так, как люди любящие делают. Так, как у меня не было. Не умею я. И делать никогда не буду. Не с кем. - Ваше Высочество… - хрипло начала Кино. Девушка тут же посмотрела на неё. Слёз больше не было, она улыбалась, как самый счастливый человек в этом мире. - Да? – радостно спросила она, обнимая парня. - Он хочет… - Увидеться с ребёнком, - закончил предложение уже другой, более властный голос. Парочка с удивлением обернулась, а я не стал этого делать. Зачем? Этот голос я из тысячи других узнаю, этим голосом у меня сердце слова выстукивает. - Ты, правда, этого хочешь? – радостно спросила Тамара. – Это так чудесно! – она вновь обняла его. Сил больше смотреть на это нет. Где соль? Смыла ноль. - Пойдём скорее, - она взяла его за руку и, поддерживая одной рукой подол платья, засеменила по направлению к большой деревянной двери. - Вы никуда не пойдёте, - скрестив руки на груди, остановила их Анна. Я, в свою очередь, подошёл к двери и встал перед ней, преграждая им путь. - Почему? – обиженно спросила Тамара, посмотрев на советницу. В её голосе явственно читались нотки обиженного семилетнего ребёнка. - Не за чем вам это, - отрезала девушка. - Ты что себе позволяешь, - разворачиваясь к ней, зло прошипел парень. - Это ты что себе позволяешь? – вскинув бровь, спокойно парировала она. - Стерва, - оставив Тамару, кинул он, подойдя к Анне. - Приятно видеть, что не забыл меня, Тао, - хмыкнула девушка, в упор смотря на него. - Чего ты хочешь? – продолжал он. - Покиньте комнату. Оба, - с вызовом смотря на него, ответила она. - Анна, ты же девушка, я понимаю… - его рука потянулась к её щеке. Я напрягся. Вообразить, что к ней прикасался кто-то ещё? Увольте. Будь моя воля, я испепелил бы его в ту же секунду. Мразь похотливая. Её взгляд стал ещё твёрже. Она отбила его руку ещё до того, как он прикоснулся к ней. - Я тебе не шлюха, - процедила она. - Ну, что ты, - расплылся он в довольной улыбке, посмотрев на свою руку. – Ничего такого, всё по-деловому. Ты же знаешь, - он облизал зубы, не сводя глаз с девушки. - Убирайся, - исподлобья смотря на него, стояла она на своём. - Мне нужен мой ребёнок, - склонив голову набок, твердил он. - Воспитай сначала Тамару, а потом и за ребёнком приходите. Лет через сто. - Не мой пробел воспитание Её Величества, а Кино… - он мельком посмотрел на старушку. – Говорят, тут новая гувернантка будет. Не эта ли? – в этот раз он посмотрел на меня и еле заметно изменился в лице, вспомнив недавний инцидент. - Ничего об этом не слышала. Проваливай, - выпрямившись, строго произнесла Киояма. - Рен, пойдём, - Тамара подбежала к юноше и взяла его за руку. – В другой раз зайдём. Пойдём, не зли Анну, - она с мольбой смотрела на парня. На Анну она даже глаз поднять не смела – так была напугана. - Конечно, - отозвался он, не сводя глаз с Анны. – Позвольте откланяться. Анна промолчала. Она неподвижно стояла до тех пор, пока за парочкой не захлопнулась дверь. После этого она подошла к Кино. Её рука взметнулась вверх и со звонким шлепком коснулась щеки старушки. Та не смела пошевелиться, её руки были сложены в замок, а голова опущена. - Простите, госпожа… - прошептала она. - Ты нарушила приказ. Я сказала тебе – как только он появится, зови меня. А ты… - она не сумела закончить предложение. - Я думала, что сама в состоянии справиться с этим, - боясь сказать лишнее слово, шептала женщина. - Я знала, что так будет, - закрыв глаза и убрав волосы с лица, покачала головой девушка. – Приказы не обсуждаются. Ты должна делать всё по инструкции, не иначе, - она стала говорить мягче. Самой тяжело на пожилую женщину кричать. - Ты понимаешь, что он убить тебя мог? Это ведь Тао… - она опустила взгляд, и её рука потянулась к левому плечу. Пальцы поглаживали плотную ткань блузки несколько секунд, а затем она вновь опустила руку. - Да, я всё понимаю. Судьбой всё предрешено, госпожа, - не поднимая головы, отвечала Кино. - Фаталистка чёртова, - выругалась девушка. Вовремя опомнившись, что они здесь не одни, она подошла ко мне. Ну, что? Тоже бить станешь? Странная ты, Киояма, женщина. Силой уважение завоёвываешь, ей же симпатию из людей выбиваешь. А любовь ты как добываешь? Никак? А я-то, кто тогда? Испорченный? Люблю тебя уже две жизни как. Выбьешь из меня это чёртово чувство, а? Прошу тебя. Со спокойной душой убью тебя тогда и дело с концом. Чтоб уж спокойно всем было, чтоб людей ты больше не губила. И не любила. Никого кроме меня. Она смотрела на меня, как тогда. Снизу вверх, в смысле. Пальцами что-то делала, сжимала-разжимала их какое-то время. Затем начала говорить. Жаль, что не в глаза мне смотрела. - Ты зачем вышла? – стальным голосом спросила она. Таким ненатуральным. Знаешь, я болен. Когда сталь огонь распилить пытается - я болен. Ты представляешь себе, как это? Это так же, как ты плачешь, абсолютно нагая в темноте ночной. Плачешь из-за того, что целуешь мои горячие губы и замерзнуть боишься, когда вот ты, пламенем объятая пылаешь рядом со мной. А здесь – плавится сталь, слезами огонь заливая. И кто выживет, скажи мне. Кто? Такую мы игру выбрали, смертельную, уж прости. Я умираю, когда ты не находишься, что сказать. Почему? Нет, почему не находишься? Я же каждое слово ловлю, пустые вздохи лишь место заполняют, но я и их словлю, я и их запомню. Ты только дышать не переставай, а то затем и слов не выбьешь. А ещё… смотри на меня. На меня только. Я забыл уже, как это взгляда твоего не видеть. Мне нужно, понимаешь? Каждый час его на себе ощущать. Иначе никак. И дыхание твоё ни к чему, я ведь уже умру без взгляда твоего, ведь стужа лучше всего пламя распаляет. Разносит его по округе. Может, и тебя так заразить однажды получится? - Шум за дверью услышала, решила помочь, - ответил я. Её брови подпрыгнули вверх, но тут же опустились на место. Она покачала головой. В голове явно крутились тысячи ругательств. - На первый раз прощу, - произнесла она. Жаль, я готов принять самое суровое наказание из её рук. - Приказы принято исполнять. Если я сказала тебе, чтобы ты его в комнату не впускала, значит ты не должна её покидать, чтобы за дверью не творилось. - А если кого-то убивают? Вас, например, - я еле сдержал улыбку, жаждущую покрасоваться на моём лице. Давай, что ответишь, когда бьют в самое больное место? Она замерла. Сделала вздох-шарик, который оказался слишком крупным, чтобы протиснуться в лёгкие. Готов поспорить, что в голове у неё крутилась тысяча мыслей. Но не о том, что умирать она не хотела. О том, как достойнее ответить. Марку держать и доказать, что правила – это всё. А если иначе скажет, тогда что? Ничего. Пустое это всё. - Пускай попробуют, - сурово произнесла она. Умница, девочка. Я в тебе не сомневался. - Хорошо, - улыбнувшись, ответил я. - Кино, - она посмотрела на женщину. – Проведай Нино. Женщина покорно поклонилась и исчезла за дверью. Анна продолжала стоять в нескольких сантиметрах от моего сердца. А оно дотянуться до неё никак не могло. - Сходи в ярус В, - разворачиваясь, небрежно начала она. – Принеси чистые пелёнки. - Но… - Быстро, я сказала, - жёстоко оборвала она. Ничего не понимая, я вышел из комнаты, оставив её одну. Шёл по тёмным, запутанным коридорам, погружённый в свои мысли. Никак не мог отделаться от чувства того, что она ужасно во мне нуждается. Только ничего не знает, не понимает. Если бы объяснить я ей всё смог… Смогу вскоре. Надеюсь. Туфли противно стучали о железный пол, оставляя за мной невидимый след из многочисленных следов. Мерный стук сотрясал коридор. Я делал шаг за шагом, огибал очередной поворот и вдруг остановился. Почувствовал какой-то прежний, естественный запах. Такой, каких в это время не бывает. Обернулся и посмотрел назад. Белое-белое. Настолько, что глаз режет. Огромное пространство и одно-единственное дерево. Тонкое, с погнутыми ветками, но живое. Кое-где лежало это самое «белое-белое». Такое пушистое, защищающее. Белый шарф, окутавший тонкий древесный стан. Снежные брызги холода. Я сделал шаг босыми ногами по махровому ковру. Миллион снежинок тут же исчез под моими горячими ногами, оставив лишь след ступни. Я медленно продвигался к дереву, не в силах поверить в то, что вижу. Зима… Я не чувствовал холода – сердце слишком горячо, оно так долго мечтало об этом. Пальцы жадно впитывали в себя влажную поверхность древесной коры, пока я, закрыв глаза, прислонился лбом к дереву. Пытался услышать его дыхание. Оно было погружено в сон. Настолько давно, что и забыло уже, как это, просыпаться. Я растворился с ветром, готовый проникнуть внутрь ствола и найти глубоко спрятанную жизнь. Я знал, что где-то там она ещё теплится, но зачем будить его? Сейчас, когда вокруг нет ничего живого? Рано ещё, пусть дремлет. Я резко открыл глаза. Чья-то мёртвенно-холодная рука схватила меня за ногу. Я опустил взгляд и увидел замёрзшую девушку. Её руки тряслись, босые ноги были поджаты под себя. Она отпустила мою лодыжку и обняла себя руками, с опаской поглядывая на меня. У меня было тепло, так необходимое ей, но она боялась попросить меня поделиться им с ней. Я сделал шаг по направлению к ней, но она тут же отползла назад. Её лицо исказила ужасная гримаса боли и я посмотрел на снег позади неё. К дереву вёл ни один десяток следов. И все они, как один, были ярко-алого цвета. Поджатые ступни девушки кровоточили – она до смерти замёрзла. Пальцы на руках, как и тонкие губы, посинели. Зубы стучали от холода, глаза бегали, как у загнанного в угол зверя. Мягкие волосы с таким жизненно необходимым для меня пшеничным цветом были спутаны. На щеках были замёрзшие слёзы-льдинки. Я вновь приблизился к ней, но она отползла ещё дальше. Колени её были сбиты, как и костяшки пальцев. Маленькое чёрное платье было изорвано, непослушные лямки то и дело спадали, а она уже и не пыталась их поправлять. Закрывала руками грудь – по-видимому, и там были дыры. Я замер. Опустил голову. Рукой провёл по шершавой поверхности дерева и вздохнул. То, что я вижу – результат её собственной работы. Усилия, которые она прикладывает для достижения какой-либо цели, не оправданны. Разрушает саму себя, чтобы казаться сильной. Но для кого? Такой сильной, какой вижу её я? Я ведь знаю, какая она на самом деле. Я оторвал руку от дерева. Снял привычное пончо и протянул ей. Я видел, как её глаза загорелись диким желанием заполучить его и почувствовать жизненно необходимое тепло хотя бы на мгновение. Но гордость перерубила это чувство в ту же секунду и она отстранилась, закрыла глаза и вздёрнула нос. Вновь открыла глаза, и еле подавляя желание, с жадностью продолжила смотреть на пончо. Ничего не говоря, я быстро подошёл к ней, опустился на колени и накрыл её пончо. Мои руки сомкнулись у неё на спине. Так теплее в несколько раз будет. Когда два тела ткань разделяет. Я закрыл глаза, прислушиваясь к её дыханию. Поначалу она хотела вырваться, но физиология оказалась сильнее гордости. Она сильнее прижалась ко мне, с опаской протянула руки к вещи, но вскоре поняла, что для её рук этого слишком мало и какой-то кусок ткани не сможет согреть её. Тогда она нашла моё тело. Она робко коснулась моей распалённой кожи несколькими холодными пальцами. В ту же секунду меня пронзило током. От холода, который она в себе носила и от её дурманящих прикосновений. Не понимая, что это опасно и идёт в разрез со всеми её принципами, она обвила мою талию руками и впилась ногтями мне в кожу, в надежде, что так тепло скорее перейдёт от меня к ней. Её дыхание стало размеренней и медленней – она стала успокаиваться. Уткнулась носом мне в плечо и просто молчала. Я же сидел, пытался скрыть от неё то ужасное чувство, посетившее меня с её первым прикосновением. Боролся с желанием оттолкнуть – она была мёртвенно холодной. Она высасывала моё тепло с невероятной скоростью, меняя его на отрезвляющий холод. Я держался за пончо, под которым находилось её тело, а ещё глубже билось её холодное сердце. Дышал только пшеничным запахом её волос, щекочущих мне нос. Почувствовал движение у себя на спине – она перехватила руки. Я отстранился, чтобы посмотреть на неё. Её всё так же трясло, она не могла согреться до конца. Пыталась завернуть посиневшие ноги в пончо. Я осторожно развернул ткань и взял в руку одну из её ног. Маленькая, хрупкая ножка с тонкой лодыжкой и длинными, сбитыми пальцами. Я осторожно провёл указательным пальцем от щиколотки до большого пальца. Девушка еле заметно дёрнулась. Я взял её ногу в одну руку, а другой стал растирать пальцы, поглаживать замёрзшую кожу. По рукам побежал противный холодок, пальцы измазались в крови. Я бережно положил ногу на пончо, после чего закутал. Взял вторую ногу и стал поглаживать. Девушка внимательно наблюдала за моими движениями. Ей было страшно. И холодно. Но желание согреться было сильнее, чем страх или недоверие. Нет, она боялась, но доверяла мне. Я наклонился и горячим дыханием подул на ногу. Она вновь дёрнулась от стада мурашек, взбиравшегося вверх по её ноге. Я улыбнулся и поднёс ножку к своим губам. На мгновение прильнул к щиколотке и вновь опустил, закутав в ткань. Понял, что отдал и сделал всё, что смог. Я подарил ей своё тепло, у меня больше не осталось. Я поднялся с колен, и уже было хотел уходить, как она вдруг схватила меня за штанину. Я обернулся, а она уже встала, всё так же с закутанными ногами и потянулась ко мне. Я усмехнулся, а она уже дотянулась до моей руки. Переплела наши пальцы, другой рукой прикоснулась к груди. Там, где было сердце. У людей, не у меня. У меня своего уже давно не было. Она не слышала. Я подошёл к ней. А я её рука взбиралась вверх, замораживая отдельные участки моего тела. То там, то здесь. Маленькими голубыми льдинками она испещрила весь свой путь – от моей груди к моим губам. Она прикоснулась ко мне, запустив в рот холодный язычок. Я понимал, чего она хочет – чтобы я отдал ей всё тепло, до последней капли. Я пытался играть с ней, но она не понимала, продолжая настойчиво добиваться своего. Я прикусил кончик её языка, и пока она замерла на мгновение, выдохнул всё, что осталось во мне. Она открыла глаза в надежде увидеть меня, но место, где за мгновение до этого был я, пустовало. Она оглянулась и увидела бездыханное тело молодого мужчины, прислонённое к дереву. Подошла и села рядом. Подняла голову вверх, когда поняла, что пошёл снег. Вновь. Подставила руку, на которую тут же опустились несколько снежинок. Она дотянулась до моей руки, раскрыла её и вложила три маленькие снежинки мне в ладонь. Ещё раз провела тонким пальцем по моим губам, по груди, спустившись к пупку. Вытерла слезинки, скопившиеся в уголках глаз. Хотела было что-то сказать, потому что уже открыла рот, но тут же его вновь закрыла. Взяла пончо и надела его. Отошла от мёртвого дерева на несколько метров, а потом остановилась и обернулась. Вновь посмотрела туда, где я подарил ей тепло. В её голову закралась мысль: а может, это что-то значит? И люди в её жизни – не просто прохожие… Она вздохнула, и зашагала босыми ногами по холодному снегу, пытаясь забыть те чувства, которые ей подарил незнакомец. Тот, кто всегда был у неё в сердце. Тот, кого она больше всего боялась. Боялась любить и впустить в сердце. Но не когда не думала, что так просто его убить. Что он умрёт за нее, подарив ей жизнь. Его убить можно, а любовь – нет. Она будет жить вечно. Я моргнул. По телу пробежали мурашки с последним свистом северного ветра. То, что я сейчас видел, было картиной, которую я разглядывал тысячу раз. Миллион мгновений, когда был в чистилище. Ожидал наших встреч. Плевать на жизнь, я хотел увидеть её. А это говорило о том, что она не готова. Не поймёт, не примет, не узнает, не полюбит. Не потому что я такой, а потому что она сама не может. Пока не осознает, что своими силами со всеми преградами в жизни не справится. Одной быть никак нельзя. Нужно, чтобы кто-нибудь помог. Я хотя бы. Я пошёл вперёд, а душу до сих пор грел её образ. Пусть выдуманный, пусть ненастоящий, пусть только у меня в голове, но всё-таки её образ. Волосы, руки, губы… Забавно, но не знаю я их. Всегда думаю, но не ощущаю. Я подошёл к знакомой двери. Распахнул её и в нос тут же ударил запах детских смесей. Послышалась суета, детское сопение и быстрые шаги по деревянному полу. Шаги на мгновение прекратились, но потом вновь продолжились. Я нерешительно зашёл в комнату – в душе что-то давило. Стыд? За что? Да и у кого? У меня? Враки. Это всего лишь дурацкая недосказанность, то, что она не знает о моих истинных намерениях, а я не знаю о её прежних страхах. Я прошёл в комнату, не решаясь заходить слишком глубоко. Пилика продолжала носиться с баночками от одного ребёнка к другому. Я не смог удержаться, чтобы не поприветствовать малышку по имени Миа. Моего первого ребёнка на воспитании. Я без труда нашёл её кроватку и склонился над ней. За то время, пока я её не видел, она заметно подросла. Её чёрные волосы закручивались в причудливые кольца, а синие, как море, глаза, радостно засветились при виде меня. Я протянул к ней руку, и она тут же схватила меня за указательный палец и стала весело трясти его из стороны в сторону и болтать ножками. Я засмеялся. Как чудесно быть беззаботным, ничего не понимающим ребёнком. Я потрепал её по голове, и она забавно захихикала. - Посторонним запрещено трогать детей, - раздался грозный голос Юсуи. - А я не посторонняя, - оторвавшись от малышки, покачал я головой. - Что тебе нужно? – скрестив руки на груди, задала вопрос Пилика. - Пелёнки для Нино, - улыбнувшись, ответила я. Она развернулась и вышла в другую комнату. Через мгновение она вернулась с сумкой, в которой находились вещи. - Прошу покинуть это место, - сказала она, непроницаемым взглядом смотря на меня. - Пили, - начал было я. Очень мягко, безумно тактично. Я не хочу наживать врага в виде второй Юсуи. Первого хватило. - Не называй меня так, - покачала она головой. – Уходи. - Пили, - поставив сумку и подойдя к ней, повторил я. – Позволь мне объясниться. - Ты мне не обязана. Прошу, уходи, - её голос начал дрожать. - Пилика, - я положил руку ей на плечо. – То, что выбор был сделан так – не твоя вина. И не моя. У меня есть цель, и я достигну её любой ценой. - И предательством? – она вопросительно посмотрела на меня. - Ты расцениваешь это как… - зачем-то протянул я. Сам ведь знаю, что она думает и почему. - Да. Она, - она зачем-то указала на дверь. – Мой враг. Она мне всю судьбу сломала. - Глупая, - я не заметил, как мимоходом обнял её и прижал к себе. – Не она виновата. Точнее, не только она. Обстоятельства. Девушка уткнулась лицом мне в плечо. Её плечи сотрясались мелкой дрожью, из глаз брызнули слезы, и она не смогла сдержать рыданий. Я стоял и гладил её по спине. Осознавал, насколько несчастна эта семья. Брат, который любил и был спущен кубарем с горы, но не потерявший своей гордости. Сестра, чьё сердце разрывалось от боли за брата и от ненависти к той, которая, по её мнению, сотворила это с ним. - Пилика, - поглаживая её по спине, начал я. – Анна виновата в вашей истории лишь в том, что полюбила твоего брата, – я закрыл глаза, пытаясь принять это, как данность. Как истину в прошлом. Я не хочу жить с этим в настоящем. - Нет, она… - девушка в кулачке сжала ткань моего платья, а потом отпустила и залилась новой волной рыданий. – Это, это, это она виновата… Она, слышишь? – она посмотрела мне в глаза. – Она разлюбила, а признаться не смогла, вот и… - Ну, что ты, - я улыбнулся, вытирая слёзы с её лица. И замер. Как она воспримет истину? В штыки? Или поймёт? Или решит, что я защищаю Анну? Господи, как всё это сложно… - Это она тебя подослала, да? – шмыгнув носом, спросила девушка. Я кивнул. - А я тебе поверила! Опять! – она ударила меня кулаком в грудь. Но вдруг опомнилась и закрыла рот руками. - Прости, я не хотела… - она упала на колени. Я не сразу сообразил, в чём дело. Девушке, наверное, было бы больно. Поэтому я для маскировки потёр место ушиба и опустился на пол. - Всё в порядке, - я погладил её по волосам. – Не плачь, не стоит. - Почему всё так… - вздохнув, просто так произнесла она. - А хочешь, - вдруг предложил я. – Я приведу её. И мы все сходим вниз, разберёмся. Хочешь? - Хочу, - кивнула она. Кажется, я осознал, что предложил лишь тогда, когда она согласилась. Девичья натура берёт своё. Теперь я сначала говорю, а потом думаю. - Так и сделаем, - немного замявшись, произнёс я. - Завтра, хорошо? – с надеждой в голосе спросила она. Я кивнул. - Ну, я пойду, - встав с пола и помогая ей сесть на стул, произнёс я. - Конечно, - улыбнулась она. Мне кажется, ей уже не важно, что было между нами. Она знает, что я не вру, но и правды всей не говорю. А она пусть и хочет узнать, но разрушать ничего не желает, мы обществом друг друга наслаждаться будем, нам так проще, мы понимаем. Подхватив сумку, я вышел из комнаты. Обратно шёл быстро – Анну могло заинтересовать, почему меня так долго не было. Я петлял по тёмным коридорам и вышел в королевский отсек. Поразительно, как они отличались. Ночь и день. Свет и тьма. Я распахнул дверь в зал и обнаружил, что советница уже давно ушла. Спросил у охраны, как давно это было и они сообщили, что она покинула зал сразу же после моего ухода. Значит, она и не собиралась ждать меня. Может, так даже лучше. Я открыл дверь в детскую комнату. В нос ударил запах сладкой клубники. Я недолго искал источник запаха. Ими оказались две кнопки-ароматизаторы, прикреплённые над входом. Я тут же подошёл и сорвал их. Положил в карман, чтобы потом выбросить. Такой ужасно противный приторный запах. Точно Королева побывала. Я подошёл к комоду и, вытащив пеленки из сумки, положил их внутрь. Может, это и хорошо, что эта троица объяснится. Пилика не будет больше злиться на Анну, Трей станет спокойнее, да и Анна тоже. А что если они вспомнят прошлое? И будут… вместе? Я своими же руками счастье разрушу. Нет, на такое я не согласен. Анна ведь не зря стену возводила вокруг себя, её от окружающего мира ограждающую. И чтобы вот так просто всё разрушить? Не верю. Не хочу в это верить. Со мной пусть так будет, не с ним. Они не пара, он слишком… какой? В этом мире он другой. Стойкий, мужественный, сильный. Она любит таких, наверное. А я люблю её. Идиотская ситуация. Я тяжело вздохнул и, не совладав с эмоциями, слишком громко захлопнул ящик. Зачем-то зажмурился и обернулся. Плача не последовало. Значит, не услышала. Чудесно. Я убрал сумку (специально положил на видное место, чтобы не забыть вернуть Пилике). Сел на стул и глянул на часы. Без четверти восемь. Скоро кормить Нино нужно. Я улыбнулся, вспоминая лицо малышки. Пусть она ещё совсем крохотная, но уже сейчас возможно узнать в ней черты её родителей. Девчушка имеет такие же золотистые глаза, как и отец, волосы цвета тёмной вишни, маленький материнский носик. Форма губ явственно не принадлежит никому. Наверное, одна дополняет другую. Девочка всегда крепко спит, хорошо кушает. Управляться с ней не составляет абсолютно никаких хлопот. Надеюсь, характер у неё будет в няню (в меня любимого), а то копию отца и матери в одном флаконе, думаю, ни один человек в крепости не вынесет. Адская смесь. С улыбкой на лице я встал со стула и пошёл по направлению к кроватке малышки. Хотел посмотреть на это спящее чудо. На маленькие ручки и ножки, крохотный сопящий носик и приоткрытый ротик. Ангел во плоти. С самых первых минут девочка начинала расти в роскоши. Королевская колыбельная, передаваемая по наследству, была сделана из натурального дуба. Поговаривают, будто её привезли ещё оттуда, с Земли. Сохранили с тех давних времён. Однако по ней не скажешь, что так было. По-видимому, всеми силами поддерживали внешний вид мебели. Шёлковые простыни и одеяла из неизвестного мне материала, мягчайшие подушки в ажурных наволочках с вышитыми инициалами, всевозможные игрушки, развивающие игры, портативные программы, даже электронные голограммы учителей… И что я здесь делаю тогда? Они наверняка больше меня знают. Чего только не было у этой маленькой принцессы в комнате. Я вспоминал своё детство в доме на пригорке с красавицей-матерью и доброй, гостеприимной природой с отсутствием игрушек, кроме что, деревянного меча и понимал, что ни за что бы на свете не согласился на второе детство здесь, в стенах этого железного саркофага со всеми удобствами. Плевать на тысячи игрушек. Того, что мне дала моя мать, здесь не показывают. Любить здесь не умеет никто. Я подошёл к колыбельной и склонился над ней. Зажмурив глаза от удовольствия, пропел: «Привет, малышка», но ответа не последовало. Кроватка была пуста.