corps-a-corps

      Полуденная тренировка за два дня до начала поединков проходит как обычно, если не брать в расчёт лёгкого волнения, которое, кажется, уже закрадывается под кожу ко всем. Чонгук чувствует, что устаёт сильнее, чем следовало, а потому, лениво размахивая саблей в вялых руках, тренируется только вполсилы, но не заостряет на этом внимания. Большинство людей просто расселись вокруг или тихо практикуются, спаррингов происходит мало, общая уверенность не растёт. “Тебе стоит взять денёк передышки”, сказал ему Тэхён накануне, “твой первый поединок будет рано утром”. Наверное, он прав, думает Чонгук, делая слабый шаг вперёд. В нескольких метров от себя он слышит звуки сталкивающихся клинков.       — А, он ведь у нас не устаёт, правда? — уныло усмехается кто-то справа от него. Чонгук знает, что под маской абсолютного победителя — Юнги; каждый раз, когда тот двигается, красный шнурок на его запястье вспыхивает, как огонёк. Человек, с которым он спаррингует спотыкается и шлёпается на задницу, в точности, как и Чонгук несколько недель назад, и его сабля выкатывается за пределы дорожки. — Честно говоря, я не знаю, зачем мы стараемся… он по-любому выиграет.       Другой парень соглашается, невесело усмехаясь. Юнги протягивает руку упавшему фехтовальщику, но тот с шлепком отталкивает её прочь. Воцаряется тишина, кто-то из людей усмехается. Чонгук чувствует себя… странно. Так, будто этот удар причинил боль и ему самому. Юнги снимает маску и отворачивается, и, хотя он не выглядит особо задетым, Чонгук знает, что это не так. Всё дело в том, что его губы сжаты в тонкую линию, а кончики ушей покраснели. Не от нагрузки, а от стыда. Преимущество, говорил Тэхён.       — Место в сборной ведь и так у тебя в кармане, — злобно бросает свалившийся на пол парень. — Мне кажется, тебе просто нравится нас здесь унижать, сонбэ…       Юнги опускается на колени у своей спортивной сумки и начинает расстёгивать молнию на куртке. Вокруг него плотно концентрируется та самая аура безразличия, которая была у него ещё со дня их приезда, и кажется, что даже самая острая сторона лезвия не сможет причинить ему боль. Чонгук почти не разговаривал с ним с тех пор, как они вместе поужинали, потому что Юнги всегда один, всегда слишком занят, чтобы общаться с ним. "Может, именно поэтому он всегда побеждает", сказал как-то Чонгук Тэхёну, "если не знаешь человека, намного проще разрушить его мечту". Парень поднимается с пола и, схватив саблю, швыряет свою маску на дорожку. Чонгук непроизвольно делает несколько шагов вперёд.       — Ты просто грёбанный мудак.       — Эй… — говорит Чонгук неожиданно, достаточно громко, чтобы они оба услышали, и Юнги бросает на него взгляд. Краска приливает к лицу, а сердце сбивается с ритма: ему не нравится такое внимание. — Остынь, ладно? — голос звучит слабо, и он заикается. — В смысле…       — А сам ты тоже просто возьмёшь и остынешь, когда пролетишь со сборной? — остальные начинают поддакивать, и злоба распространяется в воздухе, как зараза. Произнося это парень сплёвывает, его короткие потные волосы прилипают ко лбу. Чонгук не знает, что он чувствует, но это неприятное чувство. Юнги поднимается и, подхватив сумку, направляется к раздевалке. Проигравший парень срывается следом, остальные начинают двигаться, и Чонгук тоже двигается, двигается пока не втискивается между Юнги и парнем, отталкивая его назад. Остальные ребята вопят, и на секунду это сбивает с толку, потный парень бросается вперёд, хватая его за одежду, Юнги отталкивают в сторону, затем — круговорот из размытых белых фигур, и челюсть взрывается болью, пробирая до самых зубов. Всё заканчивается быстро — тренеры разгоняют толпу, крича, что на сегодня тренировка завершена, и любая другая драка вынудит их принять серьёзные меры. Чонгук весь кипит, но суматоха застилает глаза, и его оттаскивают в сторону раздевалки. Кто-то больно прижимает к его лицу пакет со льдом. Головная боль усиливается, и он моргает, слыша, как остальные ребята уходят, все в белой форме, которую они не снимают, потому что никому не хочется здесь задерживаться. Чонгук заставляет себя подняться и, сунув руки в рукава своей куртки, тоже направляется к выходу.       В спортивном зале пусто, только Юнги сидит на трибунах.       — Ты глупый, — многозначительно констатирует он, и Чонгук останавливается, выдыхая и прижимая к лицу пакет со льдом. — Тебе могло и не повезти.       — Он бы не стал бить меня саблей…       — … если бы тебя отстранили от соревнований — громко вздыхает Юнги и, поднимаясь, начинает шагать к выходу. — Тебе не стоит вмешиваться в чужие драки.       — Он вёл себя, как мудак, — Чонгук следует за ним, слегка отставая, потому что у него нет сил идти быстрее. Мир вокруг всё ещё немного шатается. Юнги фыркает. — Мне это не понравилось, — он останавливается, чувствуя головокружение. — Сонбэ, — зовёт Чонгук, и Юнги тоже останавливается, но не оборачивается. Если честно, Чонгук не знает чего он хочет… по крайней мере, если иметь в виду вещи, которые ему дозволены. Беседа, похлопывание по спине, похвала — он жаждет этого, да, но не сильнее всех тех вещей, которые наводняют его разум, каждый раз, когда Юнги бросает на него взгляд. — Пофехтуй со мной.       Юнги поворачивается, лёгкое замешательство появляется у него на лице.       — Тренировка окончена, и тебя побили, — напоминает он. — Я не буду с тобой фехтовать.       — Пожалуйста.       — Если кто-нибудь увидит, нас могут…       — Пожалуйста.       Чонгуку почти стыдно за волну жара, которая проходит по его телу от ушей до пят в момент, когда Юнги тяжело вздыхает и, опустив сумку, достаёт саблю и перчатку. Чонгук откладывает пакет со льдом и делает то же самое. Они снимают верхнюю одежду, и Чонгук, следуя примеру Юнги, стягивает свой протектор и подкладку. То, что они раздеваются таким образом на дорожке, будоражит.       — Один укол, — говорит ему Юнги. Лямки его штанов повторяют контуры его тела. Чонгук кивает. — Только не сюда, — добавляет он мягко. — Пожалуйста.       Чонгук фыркает.       — Хорошо, — он прокашливается. — Не… — и неловко указывает себе на лицо. — … сюда.       О начале поединка некому объявлять, так что они начинают медленно двигаться друг к другу по дорожке, словно вернувшись во времена, когда бои на мечах были настоящими. Это очень волнительно: смотреть на Юнги и пытаться просчитать, когда он сделает выпад, и в момент, когда тот его наконец делает, заблокировать его атаку. Чонгук шумно выдыхает, когда он отступает назад.       — Ты поработал над своими ногами, — говорит Юнги, удивляясь парированию. Он атакует снова, намного быстрее, и у Чонгука почти получается его задеть, но Юнги поспешно отшатывается, смеясь и восстанавливая дистанцию. — Всё ещё недостаточно шустрый.       — Ты сказал, “один укол”, сонбэ, — усмехается Чонгук, снова приближаясь. Его всё ещё немного шатает, лицо болит. — А пока ещё даже не коснулся меня.       Почему-то эта фраза отвлекает Юнги, почему-то он сконфуженно моргает, теряя бдительность почти на целую секунду, почему-то всё его лицо заливается краской. Этой заминки оказывается достаточно для того, чтобы Чонгук сделал выпад вперёд, и почти достаточно для того, чтобы Юнги получил удар, но тот не получает его, всё ещё будучи лучше, шустрей. Он проворачивает своим клинком почти что prise de fer и заливается смехом, когда их сабли сталкиваются на полпути. Чонгук удерживает свою позицию, налегая вперёд, и оружие сближает их. Он сглатывает, внезапно ощущая волнение, потому что мысли о вещах, которые он хочет и о вещах, которые он не должен хотеть, переполняют его разум, и река смятения захлёстывает всё его тело так сильно, что Чонгуку кажется, что он готов утонуть. И Юнги замечает это, замечает, как начинают блуждать его глаза, замечает, как, на секунду, Чонгук наклоняется, наклоняется над клинками, стирая рамки соперничества. В следующее мгновение он быстро отступает назад, легко и осторожно касаясь Чонгука кончиком своей сабли.       — Один укол, — бормочет он, краснея, краснея, краснея. Сердце Чонгука колотится с непозволительной скоростью. Это его очко, его маленькая победа, но Чонгук не говорит этого вслух.       Он наблюдает за тем, как Юнги снова подходит к своей сумке, за его лёгкими, грациозными шагами и его фигурой, которую подчёркивает белая форма.       — У тебя всё получится со сборной, — отмечает Чонгук, и его голос звучит разочарованно (потому что он действительно разочарован, но не из-за тех вещей, из-за которых должен быть). — Возможно, ты выиграешь олимпийскую медаль.       — Да, — вздыхает Юнги, перекидывая сумку себе через плечо. — Возможно, — они смотрят друг на друга, и затем Юнги отворачивается, закусывая мягкую, розовую губу. — Ты тоже хороший фехтовальщик, — “просто не лучше меня”, это было бы комплиментом, и Чонгук ждёт, что тот скажет это вслух. Но Юнги больше ничего не говорит и отворачивается, решая уйти. Через пару шагов он останавливается и оборачивается. — Ты идёшь?       — Нет, я… я встречаюсь со своим другом.       — С тем парнем, который приносит тебе энергетики? — Чонгук кивает, и сердце пропускает неловкий удар. То, что Юнги запомнил такую деталь немного… странно, смущающе и волнующе. — Тогда увидимся позже.       Буквально на долю секунды Чонгуку хочется сорваться следом за ним, но его ноги словно прилипли к полу, и он не двигается, поэтому Юнги уходит, снова оставляя его позади.       Парень, который приносит ему энергетики, сидит прямо напротив него в торговом центре сорок минут спустя, когда они набивают рты купленным там же фастфудом. Переулок спокойный и недалеко от отеля, несколько автомобилей припаркованы тут и там. Чонгук не хочет есть, его горло болит, как и его лицо, но, несмотря на это, он набивает себе рот почти под завязку, чтобы не говорить. Тэхён следит за ним, впиваясь зубами в бумажную соломинку своего коктейля.       — Тебя побили, — повторяет он снова, как бы продолжая тему. Чонгук сглатывает и снова кивает. По крайней мере, горячая лапша не даёт ему замерзнуть, а униформа неплохо сохраняет это тепло. — … кто, кстати говоря?       — Шиу-сонбэ, — Чонгук говорит настолько осторожно, насколько это возможно, зная, что Тэхён достаточно прозорлив, чтобы подловить его на лжи. — Забей на эту херню, он просто злой неудачник.       Тэхён поднимает бровь. Чонгук нервно касается своих волос, и на это тот громко щёлкает пальцами, выкрикивая “ага!”.       — Ты коснулся своих волос, значит для тебя это не херня, — Чонгук начинает тихо бормотать о том, что это ничего не значит, и что Тэхён ищет тайный смысл там, где его нет. Если честно, он уязвлён. Тэхён драматично ставит свой коктейль на стол. — Это как-то связано с Мин Юнги, — Чонгук спотыкается на своих словах и смущённо закашливается. — Чонгука-а, — голос Тэхёна становится ниже и как-то добрей. — неужели ты…       — Мы можем поговорить о чём-то другом?       — Я просто спрашиваю, неужели ты…       — Пожалуйста, хён.       — Ты нервничаешь, — подмечает Тэхён, наклоняясь ближе и тыкая ему в щёку кончиком палочки точно так же, как это делал Юнги несколько ночей назад, когда он выглядел таким привлекательным и так улыбался...       — Да, я нервничаю, — суетливо выпаливает Чонгук, и его голос звучит на октаву выше. — Я ничего не могу поделать, я просто чувствую… что-то, и Юнги-сонбэ, он… — он осекается. Он — то, чего Чонгук хочет. Всё, что он хочет. Всё, что он хочет. На лице Тэхёна проскальзывает изумление, и это делает Чонгука ещё более зашуганным. Он отворачивается, кусая губу. Тэхён слегка ёрзает на стуле и прочищает горло. — Прости.       — За что ты извиняешься?       — За то, что я такой… — Чонгук поднимает глаза, и Тэхён моргает, будто в лёгком замешательстве. — Что мне нравятся парни.       — Ты ходишь в этих бриджах каждый божий день, — тот пожимает плечами. — То, что тебе нравятся парни — наименьшая из твоих проблем, Чонгука-а, — Чонгук разряжается слабым смешком, и Тэхён тоже смеётся. Кинутая им бумажная салфетка легонько ударяет Чонгука по лбу. — Но, — Чонгук складывает и разворачивает салфетку, его пальцы дрожат. — Ты собираешься… поговорить с ним об этих вещах?       — Нет, — ответ звучит безапеляционно, и Чонгук оглядывается по сторонам с широко раскрытыми глазами, словно бы ожидая увидеть Мин Юнги, прячущегося по углам и пытающегося подслушать их разговор. Обнаруживается только бродячая кошка и заскучавший владелец магазина внутри. Тем не менее, он понижает голос. — Я не могу, — он уверен, что услышав признание, Юнги лишь фыркнет и пройдёт мимо него, не оглядываясь — резкий, жестокий отказ, который саданёт его под самое сердце и размажет по полу. Не самая приятная картина. Он вздыхает и, допив остатки своего бананового молока, горло болит. — В любом случае, мне пора идти.       — Когда начинаются поединки?       — Послезавтра, — они оба встают, собирая остатки своего неполезного ужина. Тэхён распихивает то, что осталось, Чонгуку по карманам и сумке. Чонгук чувствует, что его немного трясёт.       — Стрёмно, — комментирует он, ухмыляясь. Чонгук фыркает и ухмыляется в ответ. — Пойдём, тут слишком холодно. Ты весь посинел...       Тэхён провожает его до отеля и осторожно машет рукой, обещая принести ему какой-нибудь горячей еды на тренировку. Чонгук смотрит, как цифры на табло лифта медленно ползут наверх, его горло пересохло и саднит. Он кашляет. Комната под номером двенадцать-двенадцать быстро находится в конце коридора. На двери табличка "не беспокоить", наверное, это значит, что Юнги уже спит. И действительно, в комнате темно, и Чонгук спотыкается о ботинки, когда заходит внутрь, и ругается себе под нос из-за того, что глаза совершенно ничего не могут различить в этом мраке. Он идёт медленно, вытянув перед собой руки, и, наткнувшись на угол кровати и постельное бельё, Чонгук стаскивает свою одежду и, будучи слишком усталыми замёрзшим, чтобы делать что-то помимо этого, хватается за одеяло и залезает в постель, и...       — Мы делим комнату, а не кровать, — голос Юнги звучит хрипло и очень близко и, возможно, Чонгук касается гладкой и тёплой кожи, не своей. Он давится воздухом, но попытку отстраниться прерывает чужая хватка на запястье. — Погоди, у тебя… — затем следует возня, и всё вокруг заливает зажёгшийся свет. Юнги садится, а Чонгук моргает, глядя на спутанные пряди его тёмных волос и опухшие ото сна глаза. Он вздрагивает, когда Юнги дотрагивается до его лба. — Чонгук, у тебя жар.       — Вовсе нет, — отвечает он ровным голосом и отстраняется, понимая, что на нём только трусы, и что он в постели Мин Юнги, и что они слишком близко. — Всё нормально, я в порядке, — Юнги собирается сказать что-то ещё, но Чонгук быстро забирается на свою кровать. Холодные простыни заставляют его сжаться, и, возможно, его кожа действительно немного горячая, но это только потому что он нагулялся, наверняка. Чонгук натягивает одеяло на голову, почти сразу же поворачиваясь к Юнги спиной, и выдыхает. Его лицо тёплое, но он дрожит.

      — Хорошо, — свет выключается, и Чонгук слышит, как Юнги вздыхает прежде чем, наверное, снова заснуть. Ушиб на лице начинает болеть. Чонгук заставляет себя закрыть глаза…       … Чонгук просыпается, как будто в тумане. Его голова кажется тяжёлой, ссадина на лице сильно болит, а горло саднит. Он шмыгает носом, чувствуя что-то холодное у себя на лбу. Ещё не рассвело, так что комната погружена в полумрак, в те самые оттенки, которые обычно окрашивают предрассветные часы. Он моргает, отвлекаясь на запах: ваниль, персик, почему здесь так пахнет? Ответ приходит только тогда, когда глаза Чонгука окончаетельно привыкают к полутьме, и он ёрзает, находя другое тело рядом со своим. Юнги спит сидя, прислонившись спиной к спинке кровати. Его голова наклонена вперёд, и подбородок почти прижался к груди, губы слегка приоткрыты. Чонгук наблюдает за ним всего секунду, прежде чем отшатнуться; его спина с глухим стуком ударяется о стену, а лежащая на лбу мокрая тряпка падает на кровать. Юнги вздрагивает, потревоженный. Мгновение спустя, их глаза встречаются.       — А, — произносит Юнги, выпрямляясь и пытаясь не зевать. Его слова звучат немного невнятно. — Ты проснулся.       — Мы делим комнату, а не кровать, — Чонгук сглатывает обжигающую горло сухость и повторяет фразу, прозвучавшую всего несколько часов назад.       — Я не мог уснуть из-за твоих стонов, — резко, на выдохе отвечает Юнги. Он выглядит слегка взволнованным. — Тебя лихорадило всю ночь, — его ладонь прижимается к его лбу абсолютно без предупреждения. Чонгук чувствует, как жар опускается на низ живота. Это… стрёмно. — Сейчас уже лучше.       Он касается мокрой ткани и отворачивается, смущённый и расстроенный одновременно.       — Тебе не стоит прикасаться к людям, когда они спят, — ещё одна цитата. Чонгуку кажется, что он вообще забыл, как связывать слова в предложения, а ещё ему кажется, что, возможно, лихорадка пока не спешит покидать его горящее тело. Юнги фыркает, приподняв губы, и подбирает влажную тряпку, прежде чем встать.       — Погоди, — произносит Чонгук так поспешно, что становится неловко. — Ты… ты куда?       — За холодной водой, — Юнги направляется к ванной. — И ибупрофеном.       “Я в порядке”, хочет сказать Чонгук. “Я в порядке” потому что за день до начала соревнований он просто не может позволить себе заболеть. Юнги уходит прежде, чем он успевает озвучить это, и Чонгук прислушивается к шуму воды. Через минуту он возвращается и прижимает ко лбу Чонгука мокрое полотенце, легонько вдавливая его голову обратно в подушку. Чонгук пытается успокоить своё сердцебиение и дыхание.       — Всё в порядке, — говорит он наконец и, приподнимая ткань ладонью, замечает Юнги у минибара, открывающим бутылку воды. — Нет, за них нужно будет платить, они…       — Я заплачу, — Юнги садится на край его кровати и, снова зевая, облокачивается локтем на бедро и лениво опирается головой себе на руку. Он протягивает Чонгуку ибупрофен и бутылку воды. — Выпей.       Чонгук вздыхает, неохотно приподнимаясь. Таблетка болезненно проскальзывает внутрь, а вода пробуждает жажду. Юнги снова зевает и, наклонившись к своей кровати, подбирает телефон, мерцание экрана подсвечивает его лицо голубым светом. Сейчас около шести, замечает Чонгук. Юнги поднимает взгляд, и их глаза встречаются на полпути. Наступает пауза, странная, полная ожидания. Чонгуку кажется, что он что-то видит в глазах Юнги, что-то странное, пугающее его. Неожиданно Юнги снова тянется к нему, легонько толкая его в плечо.       — Ложись и спи.       Рука Юнги оказывается достаточно близко, чтобы сжать её, и Чонгук делает это, слабо, но всё же.       — Спасибо за, — его голос срывается из-за нервов. Юнги не пытается убрать свою руку, — то, что ты позаботился обо мне… сонбэ.       Это странно, когда Юнги слегка поворачивает своё запястье, чтобы коротко коснуться пальцев Чонгука, но этого оказывается достаточно, чтобы заставить его вздрогнуть, шумно втягивая воздух.       — Я не заботился, — Юнги прочищает горло и наконец отстраняется, вставая. — Ты не давал мне спать.       Чонгук наблюдает за тем, как он, широко зевая, начинает собирать вещи. Он пойдёт на тренировку. Несмотря на то, что он не спал очень долгое время, Юнги пойдёт на тренировку. Это заставляет Чонгука ощутить вину. Нет смысла говорить ему не уходить… они не друзья, хотя Чонгук и не настолько глупый, чтобы верить в это. Юнги потягивается, вероятно его спина болит после сна в положении сидя.       — Прими ещё одну таблетку через шесть часов, — снова произносит Юнги, бросая взгляд в его сторону и попутно с этим застёгивая куртку. — И не ходи на улицу.       — Мне нужно будет сходить на тренировку, — бормочет Чонгук, краснея.       — Нет, не нужно.       — Но Шиу-сонбэ…       — Он придурок, — Юнги на мгновение останавливается, засовывая руки в карманы. Уже наверняка пробило шесть, если судить по слабому намёку на утренний свет, который окрашивает его черты. Он снова, в который раз зевает и чешет свои уставшие глаза. Это заставляет Чонгука раздражённо хмыкнуть.       — Айщ, не вставай с постели, — предупреждает он, когда Чонгук снова начинает подниматься, оставляя полотенце на прикроватной тумбочке. Юнги усмехается, но он явно расстроен. — Чонгук…       — Я в душ, — Чонгук успокаивающе похлопывает его по руке, наблюдая, как краска приливает к чужому лицу, и не упуская того волнения в голосе, с которым Юнги произнёс его имя. — Если только ты не хочешь помочь мне и с этим тоже, — и он слабо смеётся, когда тот издаёт ещё одно предупреждающее “айщ!”.       Чонгук закрывает дверь и прижимается к ней спиной, тяжело дыша. В течение нескольких минут Юнги, кажется, совсем не двигается с той стороны. В течение нескольких минут Чонгук только частично вспоминает, как нужно дышать. Затем слышится звук открывающийся двери, тихий писк разблокированного замка, а потом Юнги снова исчезает.       Он наполняет ванну и на этот раз проводит там почти целый час. Облегчение приходит только тогда, когда вода становится застоявшейся и холодной. В их комнате пахнет волосами Юнги, его кровать застелена как обычно, в то время как на кровати Чонгука всё ещё царит бардак. Юнги тоже спал в ней. Эта мысль заставляет его залиться краской и, сбив дыхание, почесать за ухом, но хуже всего то, что она заставляет его… улыбнуться. “Хён, принеси мне рисовую кашу”, набирает он Тэхёну, заползая обратно в кровать. Тело всё ещё немного ломит. След от удара вокруг глаза выглядит чуть менее фиолетовым, но теперь вокруг него проступает жёлтое кольцо, такое же уродливое.       Чонгук не помнит, когда он снова засыпает, но он засыпает, и это странный сон, недостаточно глубокий для того, чтобы он видел сны, но достаточный для того, чтобы его тело чувствовало себя отдохнувшим, когда он просыпается пару часов спустя. Запах рисовой каши оказывается слишком соблазнительным, чтобы его игнорировать. Маленький контейнер стоит на мини-баре, и там же находится и небольшая записка: “парень с энергетиками принёс это тебе на тренировку, съешь полностью.” Почерк Юнги мелкий и слегка наклонный, как будто он писал это в спешке. Чонгук фыркает. Съешь полностью.. И он и правда съедает, чувствуя себя немного лучше, чем до этого. На часах уже около трёх часов дня, когда он, быстро проглатывая очередную таблетку ибупрофена, выходит из отеля, холодный ветерок обжигает его тёплые щёки. В тренировочном зале очень тихо, люди не расположены к общению, большинство из них тренируется в одиночку, так что только манекены получают уколы. Чонгук почти сразу же замечает Юнги, он обсуждает что-то с одним из тренеров.       — Классно выглядишь, — иронично комментирует кто-то, и Чонгук только пожимает плечами, направляясь к раздевалке.       Он уже наполовину переодет в свою форму, когда Юнги заходит внутрь.       — Что ты делаешь?...       — Переодеваюсь, сонбэ, — он почти успевает усмехнуться и поднять взгляд на Юнги, но тот настигает его первым, и его ладонь, без перчатки, прижимается ко лбу, убирая волосы. Его рука тёплая, и это приятно. Чонгук вздыхает. — У меня… нет температуры.       — Да, — Юнги прочищает горло, снова отступая на безопасное расстояние. Чонгук наконец-то заставляет себя на него посмотреть, на его потные волосы и лёгкое огорчение, проступившее на его лице, на румянец на его щеках. В груди начинает жечь от желания. — Тебе не стоило приходить.       — Ты бы тоже пришёл, — это правда, и Юнги знает это. Он приполз бы, если бы пришлось. — Сонбэ, — Чонгук встаёт, слегка пошатываясь, и Юнги невольно протягивает руку, но тут же отдёргивает себя, взволнованный. — Ты можешь позаботиться обо мне позже.       Кто-то входит, и Юнги моргает, он выглядит настолько смущённым, что цвет его кожи почти совпадает с цветом шнурка на его запястье. Чонгук хмыкает и, схватив свою сумку, направляется к двери, прежде чем Юнги смог бы услышать быстрое, сошедшее с ритма биение его сердца. Это… пугающие приятно, заставить Юнги чувствовать себя неудобно, так легко смутить его этим бесстыдным флиртом. Чонгук прячет улыбку, прежде чем кто-либо смог бы её заметить.       Однако тренировка оказывается ужасающе утомительной, так что, возможно, Юнги был прав. Возможно ему стоило остаться в отеле, закидываясь ибупрофеном. Чонгук стонет по мере того, как он двигается, задыхаясь уже после пары выпадов. Его ноги медленные, голова тяжёлая. Ему кажется, что Юнги насмехается над ним с другой стороны спортзала, но каждый раз, когда Чонгук позволяет себе посмотреть в его сторону, Юнги оказывается полностью занятым своей тренировкой. На мгновение Чонгук останавливается, тяжело дыша в своей маске и наблюдая через сетку, как Юнги потягивается, наклоняясь так, что кончики его пальцев касаются его ног. Он отводит взгляд, сухо сглатывая и чудом минуя риск быть задетым тренирующимся рядом конкурентом. Прежде чем тренировка закончится, тренеры и наставники собирают всех, чтобы прочитать мотивационную речь, большую часть которой Чонгук пропускает мимо ушей, потому что его тело и голова болят настолько сильно, что перед глазами плывёт. Возможно, если он сейчас упадёт в обморок, они отложат поединки ещё на несколько дней. "Нет, не отложат", звучит голосом Юнги у него в голове. Чонгук дотрагивается до своих глаз, и вспышка боли взрывается на обратной стороне его век.       — Давай, пойдём, — говорит кто-то голосом настоящего Мин Юнги у него над ухом, и пальцы сжимаются вокруг его руки, вытягивая его из толпы. Несколько людей оборачивается, чтобы посмотреть.       — Они ещё не договорили, — бормочет Чонгук, закрывая глаза, но тем не менее позволяет оттащить себя в сторону. — Нам нужно…       — Тебе не нужно, — и Чонгуку остаётся только слабо вцепиться в руку и плечи Юнги, прижимаясь к его телу, чтобы удержать равновесие. Они идут быстро и близко друг к другу, Чонгук иногда задевает других людей, и он, заикаясь, бормочет им извинения. — Ты же не хочешь проиграть завтра свой первый бой.       — Я не проиграю, — он чувствует, как Юнги вздрагивает, когда Чонгук мягко дотрагивается рукой до его руки. Это не было специально, но Чонгук он всё равно наслаждается этим чувством. — Я выиграю все свои поединки, сонбэ, — он продолжает. — А потом я выиграю и у тебя.       Юнги бросает на него косой взгляд и хихикает. Глаза Чонгука расширяются, он не знает, как понять эту реакцию. Его сердце пускается во все тяжкие, и это беспокоит.       — Кажется, ты бредишь, — и затем его пальцы касаются шеи Чонгука прямо под ухом, касаются того определённого участка кожи, от прикосновения к которому по всему телу спускается дрожь. — Хотя температуры у тебя нет, так что вроде не должен.       Чонгук стряхивает его ладони, наконец разъединяя их руки, и обгоняет его на шаг. Конечно, это делает ситуацию ещё более неловкой, всё это, каждое странное прикосновение, каждый неуместный взгляд. Чонгуку хочется всего этого, но ему нельзя. Нет смысла вести себя так, будто можно. Вестибюль отеля пуст, и Юнги останавливается возле стойки ресепшена, что-то тихо говоря женщине за ней. Чонгук бредёт к лифтам, позволяя себе прислониться к прохладной мраморной стенке. Холод помогает. Тело ощущается более усталым, чем должно быть, словно его карманы полны тяжёлых камней, и они стремятся утянуть его под воду. Когда Юнги присоединяется к нему, Чонгук чувствует это по сильному запаху его волос, они так пахнут свежестью… это заставляет его открыть глаза, наткнувшись на очертания его мягкого, словно он нарисован акварелью, профиля. Его волосы всё ещё немного влажные. Чонгук вздыхает, чувствуя себя недопустимо влюблённым. Лифт пищит, и двери открываются. Они стоят бок о бок, и Юнги нажимает кнопку двенадцатого этажа, красный шнурок выглядывает из под его рукава.       Чонгук, всё ещё немного растерянный, обнаруживает, что протягивает руку и берёт Юнги за запястье, дотрагиваясь до красной ткани.       — Почему ты носишь его?       — Потому что я хочу, — и Юнги убирает руку, пожимая плечами. — Это… — но он не продолжает, словно его слова неуместны. “Девчонка”, думает Чонгук, его сердце сжимается от боли, а пальцы сводит от желания дотронуться до него снова. Он не делает этого. Лифт останавливается, и Чонгук покачивается. — Только не падай в обморок здесь.       — Не упаду, — кажется, что коридор растягивается на километров сто. Чонгука немного шатает, и он плетётся позади Юнги. Он знает, что не имеет права расстраиваться из-за личной жизни Юнги, и ему стыдно, потому что в груди всё равно засела тупая боль. Юнги открывает дверь в их комнату, и Чонгук заходит внутрь первым, быстро сбрасывая ботинки. Дверь закрывается и пищит.       — Это моей матери, — говорит Юнги, невнятно выговаривая согласные. Чонгук хмурится и поворачивается, чтобы взглянуть на него, что за… — Шнурок, — он трясёт запястьем. — На удачу.       Пауза.       — А, — Чонгук кивает, но от стыда зрение застилает красным, и он притворяется увлечённым тем, что разглядывает рукава своей куртки. — … она во Франции?       — В Тэгу, — Юнги проходит мимо, и, бросая сумку на пол более небрежно, чем обычно, со стоном ложится, кровать издаёт скрип. Чонгук не может заставить себя пошевелиться. “Неужели так будет и на дорожке?”, думает он, втягивая воздух. Слышится звук трения ткани о ткань и вжиканье застёжек. Затем раздаётся мягкий голос Юнги. — … тебе надо лечь, тебе нехорошо, — Чонгук приходит в себя, двигаясь. Он едва успевает рассмотреть, что Юнги лежит на животе и что его ноги кажутся длиннее, чем на самом деле, слегка раздвинутые и зажавшие между коленей подушку, что его лицо наполовину спрятано за рукой.       Чонгук стаскивает с себя слои одежды, его конечности тяжёлые. Это верно, он нездоров. Дыхание вырывается горячо и часто. Ибупрофен снова обжигает горло болью, когда он проглатывает его вместе с остатками воды с того утра, застоявшейся и тёплой. Юнги внимательно следит за ним, наблюдая за его движениями, за тем, как он раздевается. Его взгляд заставляет Чонгука нервничать, и он чувствует, что вспотел. Это не лихорадка, он знает, что это не она, это иной вид жара. Он задаётся вопросом, чувствует ли Юнги что-то подобное во время своих поздних возвращений, когда раздевается в мрачной темноте. Чонгук дотрагивается до своей щеки, в виски отдаёт болью.       — Всё ещё болит, — бормочет он и затем находит глаза Юнги, и почему-то они с Чонгуком оба краснеют. — Мне кажется, мне нужно победить и Шиу-сонбэ.       — Это легко, — Юнги хмыкает. — Он нерешительный, его легко задавить, если ты атакуешь первым, — Чонгук хмыкает, соглашаясь, и присаживается у изголовья. — Ты… лучше.       Его пальцы сильнее сжимают простынь, и Чонгук хочет отвернуться, но не может. Он должен, это неуважительно — так открыто пялиться, но Юнги тоже не отводит взгляд.       — … ты думаешь?       На секунду Юнги, кажется, решает не отвечать, его глаза тяжело моргают, как будто он хочет спать. Затем он кивает, краснея кончиком носа.       — Ты не единственный, кто наблюдает.       — Что, — Чонгук сглатывает, чувствуя покалывание в тех местах, где его быть не должно. От этого его дыхание становится прерывистым. — Что ты имеешь в виду, сонбэ?       Юнги улыбается, и в груди у Чонгука случается крах. В конце концов он отворачивается, смущённый, натягивает простынь и ложится, чувствуя головную боль.       — Ты первый среди спортсменов Национального Университета и ты выиграл Гран При Телекома для юниоров в прошлом году, — начинает Юнги, и Чонгук уверен, что тепло под его кожей вот-вот превратиться в небольшой огонь. — Ты был первым на всех олимпиадах ещё со старшей школы, — “это не имеет значения, это всего лишь школа…”, бормочет Чонгук, но Юнги, кажется, лишь смеётся над его страданиями. — Ты очень хорош.       — Но не лучше, чем ты, — Чонгуку хочется, чтобы этот разговор закончился. Он никак не помогает угомонить огромный комок чувств у него в груди. Его веки наливаются тяжестью. — Пока нет, — он больше слышит, чем видит, как Юнги двигается, а потом холодные пальцы касаются его снова, прижимая костяшки к виску. — У меня нет лихорадки.       — Ты всё ещё горишь, — подмечает Юнги, и Чонгуку хочется податься навстречу его прикосновению и тому холодку, который оно несёт. Пальцы Юнги прослеживают линию его челюсти, видимо, следуя её очертаниям, прежде чем поспешно отстранится. — … иди спать, тебе всё ещё нехорошо, — Чонгук вздыхает и сжимает ноги вместе, чувствуя недомогание и в иных смыслах тоже. Это выбивает из колеи.       Следует тишина. Это продолжается некоторое время, и Чонгук слушает, выжидая, пока дыхание Юнги выровняется. Этого не происходит довольно долго. Чонгук не знает, сколько он ждёт.       — Почему ты не спишь?       — Я плохо сплю перед соревнованиями, — откровенный ответ звучит неожиданно, и Чонгук обнаруживает себя поворачивающимся в попытке разглядеть фигуру Юнги на его кровати. Его глаза закрыты. — … ты нет?       — Нет, — ровным голосом отвечает Чонгук, и это заставляют Юнги усмехнуться. — Но не сегодня.       — Почему? — Юнги открывает глаза. Они темнее, чем обычно, но это лишь потому, что в комнате нет света.       — Потому что, — "ты здесь.". — Ты заставляешь меня нервничать, — "во многих смыслах", хочется добавить Чонгуку, но он не делает этого. Его щёки и так уже слишком сильно горят.       — Неужели? — ещё один слабый, лёгкий смешок. Чонгуку остаётся только кивнуть. — Что ж, ты тоже, — Юнги кряхтит, переворачиваясь и глядит в другую сторону, его голос пронизан тяжестью сна. — Тоже заставляешь меня нервничать, наверное.       (Они оба плохо спят этой ночью.)