corps-a-corps

      Победить Мин Юнги — невероятно трудная задача… для любого, кто попытается замахнуться на него. До поединков ещё две недели, и Чонгуку кажется, что этого не хватит, чтобы отрастить себе лишнюю пару рук или ног, чтобы совладать с его скоростью. Даже с кучей синяков по всему телу, он будто рыцарь, что взмахом меча разрубает любого, кто посмеет ступить на дорожку. На это одновременно и приятно, и больно смотреть. Чонгук вздыхает, стоя в ужасно длинной очереди в ближайшем кафе, его тело нудит после тренировки, и он раскидывает руки, потягиваясь. Костяшки пальцев врезаются в чью-то макушку. Он разворачивается, уже в поклоне: “Мне так ж…”       Его взгляд сталкивается с глазами Юнги, немного сонными, что придаёт им красивый, серый оттенок. Кожа под ними отдаёт фиолетовым. Юнги поднимает бровь.       — Ты повсюду, — это совсем не то, что Чонгук ожидает от него услышать. Судя по тому, как Юнги покрывается контрастно-розовым налётом румянца, вероятно, фраза вырывается неожиданно даже для него самого.       — Эта ближайшая кофейня к спортзалу, — отвечает Чонгук, моргая.       В своем длинном, скрывающим фигуру пальто, чёрных джинсах и дорогих ботинках, Юнги выглядит очень элегантно. Его волосы влажные от пота и убраны кривым пробором, открывая лицо. Чонгуку становится некомфортно в своей толстовке, даже несмотря на то, что большинство людей вокруг одеты похожим образом.       — Я в курсе, — бормочет Юнги, и Чонгук думает о том, что никогда не видел его смущённым. Очередь подтягивается, и он делает шаг назад. Когда молчание становится невыносимым, и они оба отворачиваются друг от друга, Чонгук опускает голову, фокусируя взгляд на земле и своих стоптанных ботинках. На его счете осталось не так уж и много денег, а в кафе большая наценка, и, несмотря на то, что какая-то часть его приказывает ему забить, Чонгук жмуриться, чтобы собраться с мыслями, и затем оборачивается через плечо, натягивая улыбку.       Но Юнги оказывается быстрее и колет его, как и всегда:       — Ты не будешь покупать мне кофе, — рот Чонгука так и остается открытым. Юнги прочищает горло. — Там люди ждут, чтобы сделать заказ.       Чонгук отворачивается слишком быстро, пальцы смущённо застревают у мочки левого уха. Слова встают поперёк горла, и он совершенно забывает, как составлять из них предложения. Сердце колотится, как сумасшедшее.       Он старается не смотреть на профиль Юнги, пока они оба дожидаются своих кофе, и он старается не искать его взглядом, когда они расходятся за разные столики в противоположных углах кафе. Они садятся лицами в направлении друг друга, разделённые кучей людей. “Я сделал глупость”, набирает он Тэхену дрожащими, липикими пальцами. Чонгук выдыхает, рассуждая сам с собой и придумывая целые цепочки аргументов на тему того, что он не должен нервничать, и Юнги — просто кто-то, с кем ему нужно конкурировать, и ничего больше. Но затем он поднимает взгляд и замечает, как кто-то садится на стул напротив Мин Юнги — высокий парень с обесцвеченными волосами, — и Юнги улыбается. Чонгука бросает в жар, дыхание застревает в лёгких. О нет, о нет, о нет, о нет, о нет, о нет…       … откатываясь в прошлое, Чонгук вспоминает день, когда он впервые видит, как Мин Юнги фехтует. Это школьные соревнования, и Чонгук слишком маленький, чтобы участвовать в поединках со старшеклассниками. Юнги девятнадцать, возможно, восемнадцать, Чонгук не знает наверняка, но черты его лица более мягкие, а глаза ещё не режут, как бритвы. Красный шнурок уже обмотан вокруг его запястья, тогда она была толще, не такая заношенная. Он задаётся вопросом, есть ли другой такой же, парный ей, чей-то другой шнурок на чьем-то другом запястье. Юнги сходит с дорожки — снова победитель — маска зажата у него в руке, и со лба льется пот. Чонгук следит за ним до конца дня, следит за его движениями, за тем, как он держит саблю и как он шагает, нещадно атакуя. Однажды, когда Чонгук идёт к дорожке за своей забытой перчаткой, их глаза встречаются. Их глаза встречаются, и Чонгук краснеет с головы до пят, а его сердце сжимается от осознания, что Мин Юнги — живое олицетворение того, каким Чонгук желает быть, и всех тех тайных вещей, которые он просто желает.       Парень с обесцвеченными волосами смешит Юнги, и этот звук разноситься во всех направлениях, прерывистый поток ха-ха-ха, который не могут заглушить даже звуки кафе. Чонгук встаёт, отталкивая свой стул назад, и этот скрежещущий звук привлекает внимание Юнги и, как и тогда, много лет назад, их глаза встречаются. Это очень короткий контакт, потому что Юнги сразу же отворачивается. Чонгук сглатывает. Он не понимает, почему он настолько… задет. Его телефон вибрирует, и сообщение от Тэхёна вылезает посреди экрана. “Ты признался ему?” и дебильный смайлик в конце. “Заткнись, хён.”       Выходя, Чонгук проходит мимо столика Юнги, но тот больше не смотрит на него. Их следующая встреча происходит лишь в спортзале, часами позже, когда Чонгук на мгновение отвлекается от спарринга — до победы одно очко — и замечает, как Юнги, кривясь, прислоняется боком к трибунам в нескольких метрах от него. Преимущество, говорил Тэхён. Всё тело Юнги покрыто синяками, уродливые фиолетовые пятна ярко выделяются на бледной коже.       — Хочешь пофехтовать? — говорит он громко, достаточно для того, чтобы Юнги услышал, но недостаточно для того, чтобы это мог сделать кто-то, кроме него.       Юнги бросает короткий взгляд в его сторону.       — Нет, — отвечает он твёрдо, и его руки быстро прячут исколотые участки кожи под формой. Юнги выпрямляется. Это заставляет Чонгука хмыкнуть. — Я пас.       Такой простой отказ только подливает масла в огонь чонгуковой самоуверенности.       — Ты ведь можешь и проиграть, верно? — в ответ на это Юнги усмехается. Он продолжает собирать вещи и расстёгивает куртку, видимо, чтобы подкрепить свои слова делом. Чонгук шагает ближе, недостаточно для того, чтобы Юнги мог в достать до него, но достаточно для того, чтобы сильно ткнуть ему в бок кончиком своего клинка. Юнги вздрагивает, отталкивая лезвие, и его лицо искажается гримасой боли, намного более сильной, чем Чонгук ожидал увидеть. Это выбивает почву у него из-под ног. — Тебе… очень больно, и-извини…       — Мне не больно, — произносит Юнги чуть менее резко, его пальцы подхватывают лямки сумки, и он направляется к выходу. — В любом случае, это не твоё дело, — и это и правда не его дело, но это не мешает Чонгуку пристроиться сбоку от Юнги и тоже схватить лямки. — Что ты…       — Позволь мне помочь, сонбэ, — голос звучит приглушенно, и Юнги обдаёт его таким взглядом, что Чонгук просто не может не покраснеть. — Я не должен был…       На секунду ему кажется, что Юнги скажет ему отъебаться или попросту оттолкнет. Но он не делает ни того, ни другого, просто прибавляет шаг и молча утаскивает Чонгука вслед за собой за лямки сумки. Больше они не разговаривают. Сумка Юнги опускается на скамейку в их раздевалке, и Чонгук уходит, стоит Юнги, с румяным от прилившей к щекам крови лицом, начать развязывать тесёмки на своей форме. Между ними твориться что-то странное, Чонгук уверен в этом. Он не может назвать причину, но это терзает его, словно глубоко залезшая под кожу заноза.       В их номере пахнет болеутоляющими пластырями. Чонгук вдыхает этот знакомый запах, как только он входит вовнутрь, сбрасывая обувь и слыша, как льётся в душе вода. Некоторое время он стоит у двери, прислушиваясь к звукам, которые доносятся из ванной, и размышляя, должен ли он был сходить туда первым. Сталкиваться с Мин Юнги становится своего рода испытанием. Чаще всего, когда Чонгук возвращается из спортзала, Юнги всё ещё нет, и он не вернётся вплоть до позднего вечера, и тогда Чонгук притворится, что уже спит, а сам Юнги — что не знает того, что это не так. Чонгук вспоминает, как тот уворачивался от его клинка несколькими часами ранее, и ощущает волну стыда.       Вода в ванной перестаёт литься, и Чонгук отмирает, начиная было продвигаться в сторону своей кровати, но в этот момент дверь распахивается, и Юнги замирает на пороге, одно полотенце обмотано вокруг его талии, второе — на голове. Чонгук старается не смотреть на синяки на его боках, но получается плохо, глаза задерживаются там слишком долго. Юнги, конечно, это замечает.       — Не парься, — бросает он, обходя свой чемодан, и его грудь розовеет. Это… мило. Чонгук тяжело сглатывает.       — Я задел тебя всего пару раз, — подмечает он, сгорая от любопытства и отворачиваясь от Юнги, пока тот одевается. Чонгук снимает свою толстовку, стягивая её через голову. — Я не понимаю...       — Я не только с тобой тренируюсь, — вздыхает он, и Чонгук вслушивается в шуршание его одежды. Наверное, уже можно повернуться… нет, совсем нет, и кровь Чонгука приливает к сомнительным местам, когда он довольно резко отворачивается, втягивая носом запахи персиков и лейкопластырей.       — А-а-а, понятно, — голос срывается, и он откашливается. То, как сейчас колотится его сердце, это просто какой-то стыд. Но потом Юнги проходит мимо его кровати, останавливаясь у зеркала. На его ногах — брюки, свободная чёрная рубашка скрывает его тело. Он слегка приподнимает её, словно проверяя свои синяки, большинство из которых теперь заклеены белыми пятнами. — Ты… ты пропустил один.       — Ты заикаешься, — бормочет Юнги, встречаясь с ним взглядом в отражении зеркала, прежде чем повернуться в попытке найти упущенное место.       Ещё одна глупость, но Чонгук откладывает свою одежду и, схватив один из рассыпанных по чужой кровати пластырей, осторожно подходит ближе. Юнги молча наблюдает за ним, его рубашка всё ещё слегка приподнята. Он ничего не говорит, когда Чонгук цепляет пальцем подол и задирает её ещё выше.       — Здесь, — произносит Чонгук ослабевшим голосом, прижимая пластырь к его синяку и ощущая, как напрягаются чужие мышцы. Кожа под пальцем кажется слишком тёплой. Уши Юнги резко багровеют, и он смущенно моргает. — Возможно, тебе стоит купить себе новый протектор.       — Я не ношу его на тренировки, — это явно не самая приятная ему тема для разговора, потому что Юнги отходит и, сталкиваясь с Чонгуком плечом, натягивает свою рубашку обратно и быстро собирает свои вещи. — Но всё равно спасибо.       — Ага, — Чонгук кивает, думая, что ходит по очень тонкому льду. Остаётся вздохнуть и, перестав толкаться, снова сгрести одежду и, не размениваясь лишними взглядами, закрыться в ванной. Его сердце колотится, как сумасшедшее, и на то есть причина. Стоит завязывать с этим, пока есть возможность.       Когда он выходит из ванной двадцатью минутами позже, Юнги уже спит. Не похоже, правда, что тот собирался ложиться: книга подпирает ему подбородок, очки криво сдвинуты. Он очень классно выглядит, даже несмотря на то, что когда его грудь мягко вздымается и опадает, из его рта вырывается тихий храп. Чонгук чувствует, как тепло непроизвольно приливает к щекам, и заставляет себя отвернуться. Он заползает на свою кровать и несколько минут лежит там, изучая глазами белую стену. Однако вскоре Чонгук переворачивается обратно, и проклиная сошедшее с ума сердце, оценивает расстояние между кроватями. Оно не такое уж и большое… поэтому он протягивает руку и, подхватив забытую книгу, откладывает её на общий прикроватный столик. Он хочет сделать тоже самое и с очками, но в этот момент Юнги просыпается, и его пальцы крепко обхватывают чонгуково запястье, останавливая его на полпути.       — Тебе не стоит прикасаться к людям, когда они спят, — говорит он сухо, его глаза кажутся немного мутными и опухшими ото сна. Сжимающие руку пальцы холодные.       — Я не прикасался к тебе, — слабо отвечает Чонгук. Юнги хмыкает и, оттолкнув его руку, сам снимает очки и кладёт их поверху книги. Чонгук зарывается глубже под одеяло, наблюдая, как он встаёт, вероятно, чтобы уйти. — Тебе нужно отдохнуть, — Юнги бросает короткий взгляд в его сторону, хватая свою спортивную сумку и оглядываясь в поисках других необходимых ему вещей. Забей, Чонгук. — Иначе тебя будет слишком легко победить.       А вот на это тот уже улыбается, и то, насколько сильно это цепляет, выбивает Чонгука из колеи. Юнги прореживает рукой спутанные пряди своих черных волос.       — Хороший сон не сделает тебя лучше, — он заканчивает зашнуровывать свои ботинки и после закидывает сумку к себе на плечо. Прежде, чем открыть дверь, Юнги иронично ухмыляется: — Сладких снов, мелкий.       Мелкий.       Чонгук усмехается и садится, готовый начать препираться, но дверь захлопывается, и всё заканчивается.       — Тебе стоит прекратить попытки, — говорит Тэхён, указывая в сторону дорожки, где спаррингует Юнги, за пару дней до того, как начнутся поединки. У него в руках — куча разноцветных бутылок с газировкой. — Он не хочет дружить с тобой, Чонгук, — и Чонгук фыркает, думая с горечью нет, не то, друг — это не то слово, но Тэхён понимает его и без слов. — Но, если ты надеешься на что-то другое, ты…       — Я не этого хочу, — Чонгук чувствует, что краснеет, как только Юнги снимает маску, и он на секунду встречает его глаза, полностью завешанные прядями чернильно-чёрных волос. Почему-то это будоражит. Тэхён громко прокашливается, и Чонгук отворачивается краснея, краснея, краснея. Это только малая часть из того, что он хочет. — Просто мне кажется, у меня получиться его победить, — и частично это действительно правда. Чонгук становился лучше с каждым спаррингом и проиграл пока только свои самые первые поединки, так что мог бы составить конкуренцию Юнги, мог бы… только если бы не пришлось смотреть ему в глаза на дорожке. — Он лучше меня, вот и всё.       — Или, может, вы оба достаточно хороши, чтобы попасть в команду вместе, — предлагает Тэхён. Затем добавляя с ухмылкой: — Держась за ручки.       Чонгук легко пихает его, и тот роняет бутылки, шум разносится по всему спортзалу, и они смеются. Он знает, что Тэхён не даст ему покоя и будет беззастенчиво говорить о его чувствах, пихая их в один ряд с увлечениями времён средней школы и влюбленностями в актёров, по которым Чонгук фанател. Все эти подростковые сопли совсем не вяжутся с кем-то вроде Мин Юнги.       — Может тебе остаться и посмотреть, как он тренируется? — продолжает Тэхён, как только все бутылки подобраны. — У него наверняка есть какие-то секретные приёмы.       — Мне кажется, это сталкерство, хён, — вздыхает Чонгук и делает глоток голубой жидкости. Слишком сладкая, такая, что зубы начинает сводить. — Мне просто нужно больше тренироваться.       Вскоре после этого Тэхён уходит, и Чонгук снова окунается в тренировки, сосредотачиваясь на своей маневренности и на работе ног. Он пытается вспомнить, как двигается Юнги во время спаррингов, то, как он держит свою саблю и контролирует положение ног. Один из тренеров советует ему держать спину прямее, и Чонгук атакует воздух, нанося укол в кварту тренировочного манекена; кончик сабли утыкается в нужную точку почти грациозно. Юнги тоже практикуется в одиночку, буквально в нескольких метрах от него, и Чонгук поглядывает на него время от времени, но движения его клинка настолько быстрые, что в этом вихре атак совершенно невозможно разобрать, что к чему. Чонгук остаётся настолько же долго, насколько и Юнги, а это долго, долго, намного дольше, чем остальные и намного дольше, чем он привык, но Юнги, кажется, вообще не парит, что он уже пропотел насквозь и что, возможно, завтра всё его тело будет ныть от боли, которая обычно схватывает тела спортсменов после долгого дня. В какой-то момент Чонгук останавливается, тяжело дыша под своей маской, и ощущает, что это его предел. Когда он уходит в раздевалку, смиряясь с очередным поражением, Юнги не поворачивает в его сторону даже головы. “Не думаю, что у меня получится, хён”, набирает он Тэхёну, и эта фраза вбирает в себя намного больше вещей, чем фехтовальные дорожки и соревнования. Слишком маленький шанс победить одного Мин Юнги.       Душевые в раздевалках даже сравниться не могут с душевыми в отеле, но Чонгук просто не может вытерпеть льющийся с него пот, так что он быстро ныряет под поток воды. По мере того, как она нагревается, в воздухе концентрируется пар, и вскоре становится так горячо, что почти невмоготу. Чонгук закрывает глаза и стонет от наслаждения, вода омывает всё его тело и успокаивает зуд в мышцах. Эйфория длится всего пару минут, потому что потом он осознаёт, что Юнги тоже может войти, а в общей душевой не так-то много места, чтоб спрятаться. От мысли об этом кожу начинает покалывать. Чонгуку становится жарко, но в ином смысле, и внезапно вода становится невыносимо горячей. Он быстро промывает волосы, небрежно ополаскивает их и заматывается в полотенце, как только вода прекращает лить. Юнги заходит в раздевалку только, когда Чонгук уже почти одет.       — Ты всё ещё здесь, — говорит он, и, судя по тому, что его щёки слегка розовеют, также, как и то “ты повсюду”, это совсем не то, что он хотел сказать.       — На улице холодно, мне стрёмно туда соваться, — отвечает Чонгук серьёзно и улыбается ему.       — Да, — кивает Юнги, возясь с тесёмками на своей форме. — Наверное, холодно.       Обыденность их разговора кажется странной. Юнги вздыхает, пытаясь распутать узлы.       — Тебе помочь, сонбэ?       — Нет, — тотчас же отвечает он, недовольно нахмурив брови. — Это всего лишь узел.       — Как знаешь, — когда Юнги снова не справляется с тем, чтобы развязать тесёмки, Чонгук фыркает. Проклятия, которые тот бормочет, вызывают у него смех. Юнги поднимает на него взгляд и сглатывает, признавая своё поражение. — Помочь? — следует робкий кивок, и Чонгук улыбается слишком хорошо, когда встаёт и быстро подступает к Юнги, мягко отталкивая его руки. Тот не вздрагивает и не отводит взгляд. Очевидно, что он смущён, но Чонгук не заостряет на этом внимание. — Неужели ты не умеешь завязывать…       — Я торопился, — оправдание сказано монотонным, свойственным Юнги голосом, но всё равно звучит слабо. Чонгук ловит его взгляд и, ухмыльнувшись, резковато тянет за тесёмки на форме, привлекая его ближе. Юнги усмехается, отворачиваясь. — Просто делай дело.       И Чонгук делает, возясь до тех пор, пока все узлы не будут окончательно развязаны, а Юнги — освобождён. Он отступает назад, вдыхая грудью запах лейкопластырей, которыми тот обклеен с ног до головы.       — Сонбэ, — тихо зовёт Чонгук. — Мы можем дойти до отеля вместе.       На секунду ему кажется, что Юнги собирается холодно его осадить.       — Ладно, — бубнит тот тихо, улыбка Чонгука на лице, как по щелчку пальцев, и он отворачивается, чтобы её скрыть. Юнги закутывается в пальто и, обматывая шарф вокруг шеи, смотрит в его сторону. Он моргает, выглядя неуверенно. — Ты замёрзнешь.       — Я забыл ветровку, — Чонгук чешет затылок и поднимается со скамейки, когда Юнги направляется к двери. — Ничего страшного, если идти быстро… — а дальше голос его подводит, потому что Юнги протягивает ему свою куртку, держа её на расстоянии вытянутой руки в его направлении. Чёрная маска скрывает его зардевшееся лицо. Чонгук растерянно моргает. — Нет, всё в порядке, я могу…       — Я не хочу, чтобы ты проиграл мне из-за того, что заработал себе пневмонию, — обрывает его Юнги. Куртка впечатывается в чонгукову грудь, и он сжимает её холодными руками. — Я хочу, чтобы ты проиграл мне из-за того, что я лучше тебя.       Чонгуку приходится засовывать руки в рукава уже на ходу, чтобы поспеть за ним: шагает Юнги так же твёрдо, как и наносит удары своим противникам.       Гостиницу и спортивный зал, в котором они тренируются, разделяет несколько кварталов, и Чонгук знает каждый уголок, каждый магазин и каждую забегаловку на тех нескольких улицах, которые они проходят. Он излазил их всё, вместе с Тэхёном и сам по себе, пробуя дегустационную еду и заходя в большие гипермаркеты, чтобы урвать себе бесплатные маски для лица. Если со сборной не сложится, он хотя бы сможет сказать себе, что приятно провел здесь время, прежде чем уедет домой. Юнги молча наблюдает за тем, как Чонгук при каждом удобном случае задерживается у закусочных, чтобы поздороваться там с аджумами, заботившимися о том, чтобы он был сыт.       — Мы можем поесть, — предлагает он, замечая, некую тоску в глазах Юнги, в момент, когда тот смотрит на остро-сладкого жареного цыплёнка.       — Но я… — он отворачивается, и Чонгук мягко толкает его локтем, бормоча “ну давай же, сонбэ. — … только вчера видел, как ты пересчитываешь деньги, тебе это не по карману, — произносит Юнги, когда он дёргает его за рукав, и краска бросается Чонгуку в лицо. Чёрт.       — А, — это так. Цены невысокие, но на те деньги, которые ему прислали родители, Чонгук действительно не может позволить себе есть более, чем три раза в сутки. Тэхён оплачивает большинство его расходов на пищу, но это не значит, что у Чонгука всегда полный кошелёк. — Да… пойдём тогда.       Они успевают сделать всего пару шагов, прежде чем Юнги останавливается и тяжело вздыхает. Чонгук с любопытством наблюдает за тем, как он стягивает маску и с какой-то странной решительностью на лице, поднимает на него взгляд.       — Я старше тебя, мне стоит купить тебе еды, — предложение выходит скомканным, Юнги произносит слова настолько быстро, насколько может, чтобы не запнуться. Это выбивает почву из-под ног, и Чонгук медленно моргает, прежде чем начать улыбаться. — … это не делает нас друзьями.       — А кем это нас делает? — совершает попытку Чонгук, присаживаясь рядом с Юнги, когда они размещаются на тесных стульчиках в закусочной.       — Двумя людьми, которые делят трапезу, — ответ звучит по-детски, и они оба знают об этом, но Чонгук легкомысленно улыбается, стоит Юнги заказать им цыплёнка. Пар от жаровень и кастрюль греет руки. Он настаивает на пиве, и Юнги упирается, напоминая о том, что им нельзя пить во время отборочных, на что Чонгук отвечает, “до них ещё целых четыре дня, сонбэ”. Холодное пиво идеально сочетается с острым цыплёнком, и Чонгук счастливо мычит от удовольствия. Юнги ест медленно и аккуратно, как наследник Чеболь*.       — Тебе нужно расслабиться, — он хватает кусочек с тарелки Юнги, чавкая. Тот шлёпает его по руке, и это заставляет Чонгука расхохотаться. — Я знаю, что ты умеешь смеяться, я видел недавно, — голос немного ломается, и Чонгук нервно сглатывает, — когда ты был с тем… высоким парнем.       — Конечно, я умею смеяться, — всё так же бормочет Юнги. — Просто мы с тобой разные.       — Смех полезен…       — Для морщин, — виснет небольшая пауза, и затем Чонгук фыркает и прыскает со смеху. Юнги пытается удержаться, но углы его губ забавно выгибаются наверх, и он усмехается. — Видишь, у тебя все глаза теперь сморщились… — но внезапно смех Чонгука срывается в кашель, просто потому что Юнги смотрит прямо на него, всё ещё слегка улыбаясь, и он очень, очень хорош собой. Юнги тычет в него кончиком палочки. — Ты странный.       — Ты… — но когда Чонгук пытается продолжить, единственное слово, которое приходит на ум — “симпатичный”, и поэтому он осекается, затыкая себе рот цыплёнком, чтобы не проболтаться. Юнги, кажется, не замечает. — Сонбэ, — произносит он мягко. — Улыбайся почаще, это… мило.       Юнги фыркает, но лёгкая краснота всё равно трогает его уши и ползёт вниз по шее, и, видя это, Чонгук несомненно чувствует себя хорошо. Теперь они едят в основном молча, вероятно, потому что приходит осознание, что лёд треснул, и его нельзя склеить обратно. Они ещё не друзья, они — знакомые, которые разделили трапезу. Что-то изменилось.       — Твои… — начинает Юнги, прожевывая. — Твои движения ногами немного грязные. Поэтому ты всё ещё медленный. Тебе стоит поработать над этим, вместо твоих выпадов.       Комментарий звучит, как гром среди ясного неба, и Чонгук роняет свою еду на колени и тихо стонет. Приходится встать, чтобы стряхнуть её с брюк, и там всё равно остаётся пятно. Глядя на него, Юнги снова усмехается. Чонгук смущённо извиняется, присаживаясь назад.       — Я не медленный, — отпирается он, несмотря на то, что эта похожая на совет фраза для него очень важна. — Но… спасибо.       Юнги не отвечает, добивая остатки своего пива. Румянец закрепляется у него на щеках.       — Почему ты хочешь попасть в сборную? Ты же жил за границей почти… некоторое время, — факт того, что он владеет этой информацией, может показаться странным, поэтому Чонгук поспешно уточняет. — Я слежу за европейскими соревнованиями.       — Почему ты хочешь попасть в сборную?       — Я кореец, — бормочет Чонгук.       — Я тоже, — Юнги пожимает плечами и слегка поворачивает голову, чтобы взглянуть на него, и Чонгуку думает о том, что каждая встреча их взглядов ощущается, как удар током. Жар концентрируется там, где его быть не должно. Он отворачивается первым. — Ты закончил?       — Да, — он кивает, слегка смущённый. Юнги благодарит аджуму за заботу о них, собирая тарелки, чтобы их было легче вымыть, и его голос звучит мягче, чем обычно. Они выходят, шагая на расстоянии друг от друга, потому что они не друзья. До отеля недалеко, всего одна остановка, и в это время ночи в поезде всё ещё полно народу: подвыпившие взрослые, которые возвращаются с корпоративных ужинов, пахнущие сигаретами подростки, пожилые женщины с их тяжелыми сумками. Чонгук не может усидеть на месте, а потому стоит. Юнги устало присаживается. Чонгук видит, как он потирает свой бок, прикрывая глаза.       — С кем ты тренируешься? — вопрос сам вылетает у него изо рта, и Чонгук ощущает, как жар касается его ушей. Руки тянутся размять их, слегка покачиваясь в такт движению поезда. — В смысле…       — С другом, — отвечает Юнги, и, к его удивлению, выглядит он при этом совершенно невозмутимым.       — С тем высоким парнем из кафе? — преимущество, преимущество, преимущество. Откидываясь на прошлое, Чонгук понимает, что он никто. Юнги его конкурент, тот, с кем он должен соперничать, и всё же… и всё же в момент, когда тот, слегка приоткрывая губы, поднимает на него взгляд из-под спутанных прядей волос, Чонгук медленно осознаёт, что хочет его поцеловать. О нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет...       — Да, — Юнги коротко кивает, смотря на него. Чонгук почти что теряет равновесие, когда поезд начинает замедляться. Платформа ощущается слишком пустой, когда они выходят туда ещё вместе с несколькими людьми.       В гостиничном номере темно, только одна забытая спешившим Чонгуком лампочка горит возле его кровати. Они оба передвигаются с осторожностью, так как вещи выглядят совсем иначе при таком освещении, и они оба отворачиваются, когда начинают раздеваться. Чонгук чувствует себя благодарным, когда Юнги уходит в ванную, закрывая за собой дверь. Он резко выдыхает, чувствуя, как болит голова и, возможно, кое-что в груди. Поцелуи. Он не должен думать о поцелуях… особенно, о поцелуях с Мин Юнги. Он поспешно стягивает куртку, которую одолжил ему Юнги, и, не желая быть на ногах, когда тот закончит принимать душ, быстро скидывает свою одежду и ложится в кровать. Сердце колотится, как чокнутое. Свет выключен, но Чонгук не спит. Как и в любой другой вечер, он ждёт, прислушиваясь к тому, как Юнги, выйдя из душа, передвигается в темноте, разглядывая контуры его тела на фоне льющегося из-под двери света, и зная, насколько это неправильно. А Юнги… Юнги позволяет ему это, несмотря на то, что явно чувствует его пристальный взгляд.       — Тебе помочь? — предлагает Чонгук тихо и сбивчиво, когда Юнги присаживается на кровать, сжимая в руке обезболивающие пластыри.       — Нет, — его ответ тихий. — Всё нормально.       — Хорошо, — говорит Чонгук, отворачиваясь, потому что знает, что не сможет дальше смотреть, не ощущая неловкости. Он слышит, как Юнги возится, слышит, как он сдерживает стон, вероятно из-за того, что нажал на синяк слишком сильно, слышит, как он сминает оставшиеся обёртки в комок. — Он, наверное, реально хорош, — замечает Чонгук. — Если так тебя отделал.       В течение долгого времени висит молчание, но, только когда Чонгук начинает думать о том, что Юнги заснул, до его ушей доносится сонное бормотание:       — Ты тоже хорош, знаешь ли, — и усмешка. — Хотя я всё равно лучше.       Чонгук ухмыляется и, обернувшись через плечо, натыкается на взгляд Юнги. Тот лениво моргает, красный шнурок всё также намотан на его запястье.       — Пока что, сонбэ.       Юнги слегка улыбается и закрывает глаза, и выражение его лица становится умиротворенным, когда он наконец засыпает. Чонгук наблюдает за ним лишь секунду, прежде чем позволяет сну овладеть и собой тоже. [от переводчика]: *Чебо́ль (кор. чэболь) — южнокорейская форма финансово-промышленных групп. Конгломерат, представляющий собой группу формально самостоятельных фирм, находящихся в собственности определённых семей и под единым административным и финансовым контролем. Чеболи возникли в Южной Корее в конце Корейской войны и существуют до сих пор.