Мертвые часы-2: Клубок Ариадны

— Зачем Томми вообще понадобилась эта программа реабилитации заложников? Он же любого психоаналитика за пояс заткнет. — Линн захлопнул папку с документами, закончив тем самым совещание в кабинете своего шефа. Адам помолчал, потом, нехотя, ответил: — Я упросил его. После всей этой… истории с Фениксом, Томми изменился. Он словно бы замкнулся в себе, я несколько раз пытался поговорить с ним, но он отвечал так односложно, что я бросал свои тщетные попытки через пару реплик. И спал он плохо, и эти его головные боли никуда не ушли. — Так и не прошли? — Удивился Лансен. — Я думал, это от такого напряжения, в котором он жил все это время, а вон оно как оказалось… Да, это серьезно. Адам закусил губу. — Я беспокоюсь за него. Боюсь. Программа реабилитации проходит, ты же помнишь, в Центре Лоуренс, там прекрасные специалисты, и обследования проводятся на самом высоком уровне… И вот я боюсь. — Адам, — осторожно сказал Линн, который уже не раз успокаивал своего друга за эти несколько дней, что прошли после самоубийства Феникса и завершения расследования дела об убийстве семьи дю Брие. — Адам, ну посуди сам — если бы вдруг, было бы что-то серьезное, неужели бы Томми не почувствовал это сам? Сейчас мы все накручены по самые макушки — одних только рапортов мы написали уже десятки, а само дело грозит разрастись на несколько томов документов, но, нет… Я уверен, что Томми не стал бы так просто уходить от разговора с тобой или пугать тебя своими ночными кошмарами. Просто ему нужно время, он восстановится, отдохнет, придет в норму и снова станет прежним Томми Джо — тем, которого ты всегда знал и любил. — А если… ? — Ламберт даже произнести побоялся вслух свое предположение. — Ничего нет «если», — уверенно ответил его друг. — Прекрати даже думать так. Когда ты собираешься в Майами? — Я звонил в Лоуренс утром. Томми сказал, что программа заканчивается и все результаты будут готовы завтра. Поэтому, я возьму выходные на пару дней и завтра вылетаю в Майами. — Ну, вот, — Линн поднялся. — Все будет хорошо, вернетесь вместе, и все будет по-прежнему. — Я не знаю, насколько по-прежнему это все будет. — Отозвался грустно Адам. — Некоторые вещи так и остаются рубцами на сердце. — Ламберт, — нахмурился Лансен. — Ты к старости становишься неврастеником. — К старости? — ахнул Адам. — Да ты сам старше меня на три года, старикан маразматичный! — Вот, теперь уже получше! — довольно засмеялся Линн. — Так что давай, потихоньку, возвращайся уже в прежнее свое состояние. Война кончилась, начинаются осенние распродажи в бутиках. Какой цвет в моде этой осенью, не напомнишь? Адам прилетел в Майами дневным рейсом и по пути в Центр Лоуренс, который специализировался на программах реабилитации и восстановления людей, служащих в армии, полиции, спецназе и прочих силовых структурах, успел полюбоваться из окна такси на безоблачное небо и размеренную курортную жизнь побережья Флориды. Он ехал и вспоминал, все время прокручивал в своей памяти все то, что произошло уже после того, как не стало Феникса — убийцы, расследование дела которого так жестоко поделило их жизнь на «до» и «после». Адам привез тогда Томми домой, едва живого, абсолютно вымотанного и почти без чувств, но категорически отказывающегося ехать в госпиталь, отдаваться в руки врачам и психологам. — Нет, — сказал он тогда на уговоры Ламберта. — Мне не нужно ничего. Я просто хочу быть дома. Адам согласился и надеялся, что Томми отогреется в домашнем уюте, они спокойно поговорят и сгладят все острые углы, все недосказанности, которые еще существовали между ними, несмотря на то, что Феникс — причина этого всего, уже был мертв и неопасен. А оказалось, что опасен, и еще как! — Томми, — сказал утром следующего после завершения операции Адам. — Я знаю, что у тебя еще остались вопросы ко мне, потому что мы не договорили тогда, ну, когда ты уехал в «Аркадию», и… — Нет, — Томми лежал в их кровати, укутанный одеялом до самых ушей, высунув наружу лишь кончик своего аккуратного носика, — Нет, нет… Я не хочу никаких вопросов, ответов, допросов и бесед по душам. Ничего не хочу. Можно, я просто помолчу? И он молчал почти все это время, до тех пор, пока, отчаявшись, Адам не предложил ему вариант с Майами. Рэтлифф согласился на него так быстро и легко, что Адаму показалось, что Томми был рад уехать из дома куда бы то ни было. Из дома, или же от него, от Адама? И вот теперь, Томми позвонил сам и просил приехать, предлагал провести в Майами пару дней вместе. Центр Лоуренс представлял собой здание, плавно перетекающее своими стеклянными перекрытиями и переходами с одноэтажного до пятиэтажного строения современной городской архитектуры — стильной и интересной: нечто среднее между дорогим пятизвездочным отелем и медицинской клиникой с высокими профессиональными стандартами и широким спектром предоставляемых услуг. Томми занимал двухкомнатную студию — персонал не употреблял слово «палата», так как не считал своих подопечных больными, все клиенты, которые находились в Центре — все эти люди словно проводили здесь свой очередной отпуск, оплачиваемый работодателем, отпуск в элитном пансионате, на островке благополучия и спокойствия. Центр располагался в глубине ландшафтного парка, с аллеями из пальм и магнолий, клумбами с розами и пионами, и скамейками, хаотично расставленными то на газонах, то в кустах. У главной аллеи Ламберта остановил высокий худощавый мужчина в крупных очках в черной оправе. — Вы — мистер Ламберт, Адам? — подавая руку для приветствия спросил он Адама, и получив подтверждение, продолжил, — Я — руководитель Центра, Бен Лоуренс. И я бы хотел с вами поговорить о Томми прежде, чем вы его увидите. — Вот как? — У Адам похолодело внутри от неприятного предчувствия. — Что-то серьезное с его здоровьем? Лоуренс взял его под руку и они медленно двинулись по дорожке к зданию Центра. — Понимаете, — ответил Бен. — Мы были предупреждены, что Томми нуждается в полном компьютерном и томографическом обследовании. Вы говорили, что он страдал от головных болей и от нарушений сна. Ну и, учитывая ту ситуацию, которую ему пришлось пережить, мы были обязаны провести все эти обследования и анализы. — Что с ним? — Адам уже понял, что услышит сейчас нечто совершенно страшное, и ему никак не суметь подготовить себя к этому. — Говорите. — Мы не сказали ему самому, потому что решили, что сначала мы сообщим об этом вам. У Томми — обширная опухоль мозга. Адаму показалось, что земля под его ногами качнулась и начала мягко заваливаться на один бок. — Адам, — Лоуренс крепко держал его за локоть. — Возьмите себя в руки. Ламберт потер свободной рукой холодный лоб. — Обширная, — повторил он. — Неоперабельная? — Мы настояли на еще одном обследовании сегодня утром. По его результатам можно будет составить подробный план лечения. Операция потребуется в любом случае, чтобы приостановить развитие опухоли и продлить ему жизнь. Лоуренс помолчал и продолжил: — Разумеется, если вы желаете, мы сами может сообщить об этом Томми, потому что я понимаю, что для вас это особенно тяжело… — Не надо! — тут же остановил его Адам. — Я сам поговорю с Томми, сам… Лоуренс еще раз внимательно окинул взглядом Адама, кивнул и уже входя сквозь разошедшиеся перед ними стеклянные двери холла Центра, сказал: — Если вам потребуется любая помощь, — вот моя визитка со всеми контактами, в номере Томми есть внутренний телефон, звоните в любое время. Он отошел, а Адам увидел спешащего ему навстречу Томми. Рэтлифф выглядел гораздо лучше, чем в дома, в Новом Орлеане. Он был весь такой светлый, радостный, нетерпеливо, чуть ли не вприпрыжку, огибающий гуляющих по просторному холлу людей, его сияющее лицо высверкивало то из-за одной фигуры, то из-за другой. Адам сглотнул и сделал ему шаг навстречу. — Адам! — Томми с размаху бросился ему на шею. — Я так соскучился! — Смотри! — Томми распахнул стеклянную дверь своего номера на широкий балкон. — Балкончик такой чудесный! Ну, как ты долетел, устал, проголодался? Здесь шикарный ресторан, мы там пообедаем, а потом… — Томми, — Адам старался изо всех сил, чтобы его голос звучал как обычно. Как сказать обо всем своему любимому он не представлял и чувствовал внутри себя застывшую горечь и боль. — Ты выглядишь отдохнувшим. — Да, — согласился Рэтлифф и повалился на кровать в спальне. — Только они тут меня замучили всякими обследованиями… Сегодня утром знаешь, что придумали? Такая штуковина, как стеклянный шар и туда нужно голову запихнуть и не дышать. И там что-то пощелкивает и постукивает… Смешно… — А как твои головные боли? — Адам вошел с балкона в спальню и остановился возле кровати, глядя на Томми сверху вниз. — Прошли, знаешь… — Томми перевернулся на живот. — Я знаю, ты хотел поговорить со мной, обо всем, что произошло тогда и потом, но… Может быть, ты все же сначала хочешь пообедать? Адам с трудом вспомнил, что означает слово «обедать». Все казалось таким далеким, все, кроме Томми, который болтал в воздухе босыми ногами и накручивал на палец длинную светлую прядь из своей пушистой челки. Ламберт отошел от кровати и уселся в широкое низкое кресло чуть поодаль. Томми как-то странно искоса взглянул на него, но промолчал. — Нет, я не голоден. — Адам наконец взял себя в руки, почти потушив в своей голове постоянный рефрен мысли «как?». — Потом, может быть… — Знаешь, — сказал Томми, усаживаясь на кровати, по-турецки, подбирая под себя ноги и обеими руками отбрасывая свои светлые густые волосы назад от лица. — Я хотел извиниться перед тобой за то, что не разговаривал с тобой тогда, после этого всего случившегося. — Не надо, — поспешил Адам. — Я все понимаю. Томми кивнул и продолжил. — Ты не вини себя в том, что тогда у тебя было с Фениксом. — Я изменил тебе. — Адам слышал их разговор как бы со стороны, голоса звучали приглушенно, будто бы они находились не здесь, а в соседней комнате. — Как же мне можно не винить себя? — Все равно. — Упрямо повторил Томми. — Сейчас это не важно, поверь. Адам резко вскинул голову, всматриваясь в лицо Рэтлиффа. Ему показалось, что Томми уже все знает о своем недуге, что он уже прочувствовал все или сам, или все-таки, выудил это из адамовых горячечных мыслей, и сейчас он скажет, что все не важно, потому что все кончено. — Почему? — С трудом выговорил Ламберт. — Не важно именно сейчас? — Я должен был немного побыть наедине с собой, — Отозвался Томми. — Подумать, пережить все заново, все, что произошло с нами. И вот я думал и представлял себе, что все, что мы пережили — это получилось как альбом с фотографиями, как фотокнига, каждая страница которой прикрыта такой знаешь, таким тонким вощеным листом бумаги — прозрачной и в то же время мутной, как пелена. И каждый день-фотография, это разные эмоции, разные чувства, которые мы переживали — страх, отчаяние, гнев, надежда, беспокойство… И вот этот прозрачный, прикрывающий все лист — это любовь. Томми еще раз провел пальцами по своим волосам, а в голове Адама снова забилась мысль «за что это все именно ему, им?». — И я осознал это, не головой осознал, а как-то всем собой, полностью, — продолжил Томми. — Осознал, что я люблю тебя. Всегда любил и всегда буду. — Он усмехнулся своей обычной, немного грустной полуулыбкой, — По всему выходит, что я — однолюб. Адам едва сдержал вздох. — Долго ты там будешь сидеть, в конце-то концов? — Томми расстегнул молнию своей толстовки. — Иди сюда, ко мне, живо! Адам лег рядом с ним на кровать. — Ты винил себя за то, что произошло тогда… Винил себя за мою измену тебе, за то что это я причинил тебе этим боль… — Он лежал на спине, глядя в потолок спальни и медленно выговаривая тяжелые слова. — Теперь, — Он вздрогнул всем телом, — Теперь… Томми наклонился над ним и Адам увидел маленькие искорки, золотинками вспыхивающими в карих глазах. — Перестань все время к этому возвращаться. — У меня не получается, — ответил Адам, не шевелясь под томминым взглядом. — Я слабый. — Нет, — мягкая улыбка осветила красивое нежное лицо. — Ты сильный, намного сильнее меня. И вот что я тебе еще скажу, Адам Ламберт, — Мы оба сильные только лишь вместе. И если я потеряю тебя, то я не хочу быть никем. Только половинкой Адама и Томми. Или никем. — Если я потеряю тебя… — Начал было Адам и остановился, очевидно не собираясь продолжать. С невероятной нежностью Томми обхватил лицо Адама, еще раз всматриваясь в него влюбленным взглядом, а потом с такой же неиссякаемой нежностью прикоснулся своими губами к губам своего любимого и поцелуй накрыл их обоих с головой, словно теплая морская волна. — И на тебе до сих пор еще слишком много одежды, — прошептал Томми. — И мы все еще преступно теряем время. Адам был в таком состоянии, что готов был искать подтекст в каждом произнесенном Томми слове, но сейчас, сейчас его близость, его запах, его прикосновения и его дыхание, это все привычно действовало на Ламберта, словно сильнейший афродизиак. Он разделся, стянул попутно с Томми все еще остававшуюся на нем одежду и затащил его под одеяло. — Не хочу я в одеяло, — засопротивлялся тут же упрямый блондин, — Мне жарко! — Хочу всего чувствовать, — уже почти бессвязно забормотал Томми, — Всего сразу, внутри, вот таким… Он провел пальцами по животу Адама, вниз, сжимая твердый его член, уже подрагивающий от нетерпеливого ожидания. — И не хочу никаких прелюдий, — Адам немного удивился, Томми всегда любил всякие ласки, поглаживания, смешные бормотания и игры, а сейчас, он словно торопился или… ? — Просто соскучился ужасно, — продолжал бормотать под нос Томми, — А все эти прелюдии оставим на потом, ага? Он резко переместился по распластанному под ним телу Адама, поцеловал его еще раз глубоко, захватывая и прикусывая его нижнюю губу, челка светлой волной упала ему на глаза, он мотнул головой и сел сверху на Адама, сжав его своими коленями. — Томми, — Адам с трудом сдерживал уже и на него накатившее желание, — Ты все же не торопись так сразу… — Еще чего, — снова неясное бормотание и рука Томми обхватила у основания уже вовсю эрегированный член Адама, — Давай еще и потратим время на какую-нибудь ерунду, а у нас его не так уж и много, времени-то… Адама снова окатило ледяным осознанием смысла сказанных Томми слов, но в это время, Томми решил перейти уже к вполне конкретным действиям и сел сверху на его член, полностью проигнорировав все эти предварительные ласки и едва успев выдавить на него лубрикант из выловленного откуда-то из сбитого одеяла тюбика. — Аахх, — вздох-стон Адама и он, распаленный нетерпением Томми и заводясь сразу же в жесткий темп, видит над собой запрокинутую голову Томми, чувствует как его член полностью заполняет Томми собой и томмин тяжелый набухший пенис раскачивается в такт его толчкам. Томми упирается одной рукой в кровать позади себя, приподнимая бедра и давая Адаму возможность проникнуть еще глубже, а другой рукой плотно охватывает свой собственный орган и вид его длинных сильных пальцев, скользящих по стволу вверх-вниз, заставляет сердце Адама ухнуть в бездну и спазмом пережать горло. Рэтлифф стонет и сперма белесыми вязкими каплями просачивается сквозь его пальцы и Адам сам догоняет его, поймав его заключительную фазу оргазма и колечко мышц, сжимаясь, выталкивает из томминой задницы струйку спермы. Адам тянет Томми на себя, снова целуя его и прижимая его к себе, но Томми выворачивается из его рук и ложится рядом с ним на бок. — Так странно, — сказал он, и Адам замер, в ожидании того, что он может сейчас услышать, учитывая уникальную томмину способность считывать его мысли или эмоции. — Странно все, такое… — Что же? — Молчание тоже не было выходом, приходилось собирать себя для ответа, иначе Томми точно бы заподозрил неладное. — Что тебе кажется странным? — Мне кажется, что в тебе что-то изменилось… В твоем теле что-то не так… Томми положил руку на грудь Адама. — Или мне просто показалось? — Томми, — решил перевести тему Ламберт. — А этот, как его Бен Лоуренс — он тоже врач, или только руководит этим Центром? Ты вообще встречался с ним? — Бен Лоуренс? — Томми удивленно распахнул свои карие глаза. — Первый раз слышу. Кто он, ты говоришь, руководитель?