Грехи за семью печатями

      Ноги уносили меня все дальше и дальше от злополучного места. Краски сгущались над мрачным заведением. Графитовые тучи разверзлись над «Alpheus» подобно тому дню, когда Люцифер пал с небес в преисподнюю. Все дьявольское отродье — рогатые искусители и премерзкие чревоугодники собрались сегодня в одном месте, чтобы устроить пирушку, насмехаясь над праведной жизнью простого народа.       Огни увеселительных заведений и вывески супермаркетов не горели, как это обычно бывает. Редко где зажигался свет в окнах домов. Кругом стояла такая тишина, что тяжелое уставшее дыхание казалось невыносимо громким. Промозглый пронырливый ветер тянул с севера, лицо горело, будто ошпаренное также как и легкие. Сердце гулко колотилось в груди, ребра того и гляди треснут от давления.       Подгоняемая собственными страхами, я продолжала двигаться по направлению к остановке, с которой автобус забирает паломников и отвозит в Ватикан.       Совсем скоро охрана или, быть может, кто-то внимательный из гостей хватится именинника, а еще позже и его очаровательной невестки. Они, непременно, найдут заледеневший труп Маурицио, там же отыщут и голубое платье из стекляруса. Вне сомнения, Стайлс попадет под подозрение одним из первых. На Фераньи работают не настолько глупые люди, чтобы не суметь сложить пару фактов воедино. Еще через некоторое время они поймут, что замученная девчонка с пакетом униформы из «Alpheus», проскочившая пост — вовсе не официантка. В одночасье мой мир невступно рухнул в очередной раз, и теперь судьбе не обратиться вновь фениксом. Дикий хохот рвался изнутри, редкие прохожие шарахались в стороны. В голове не укладывалось, как такой параноик, как Балтассарэ Инганнамортэ мог подорваться в собственной машине. На его месте мог быть кто угодно, но только не он сам. Раскаленным свинцом совесть невыносимо медленно обжигала глотку, а в ответ тому эгоизм и гнев вторили безмолвием. Мне так хотелось позвонить отцу, хотелось бросить все и побежать домой, стирая ноги в кровь, наплевав на любые угрозы. Мне хотелось вернуться в клуб и спасти Гарри из кишащей безумными змеями норы. Мне хотелось попасть в Ватикан и совершить возмездие. А стоит ли вообще моя месть того, чтобы я вновь рисковала чужой жизнью? Да и не чужой уж вовсе. Если папы не стало, в самом деле, то, что им мешает разыграть несчастный случай с Гарри, как с главным подозреваемым в убийстве отчима? Назло всему я продолжала верить, что отец не мог пасть жертвой гнусного Фераньи. Вот только смысла в этом отнюдь не было. Я пыталась убедить себя во лжи. Такие люди, как Фераньи не могут себе позволить этаких дерзких шуток и оплошностей. «Папа, если ты меня слышишь, если ты жив… Знай, я вернусь к тебе. Совсем скоро вернусь». В ту же секунду я понимала, что не смогу простить себе его смерть, моя душа всегда найдет путь к нему.

***       Очередной автобус паломников с характерными опознавательными знаками замаячил на горизонте. Со всеми остановками автобус прибудет к нужному храму не раньше рассвета. Поспеть к утренней побудке священнослужителей оказалось бы самым лучшим вариантом. С первыми лучами кровавого восхода, ядовитые щупальца моей мстивой натуры обовьются вокруг распухшей лживой глотки епархии.       Длинный красный автобус не спеша подобрался к остановке, где множество лужиц хитросплетениями ручьев объединялись в одну необхватную. Холодный дождь промочил чью-то, оставленную в подсобке одежку, насквозь. И только небольшой пластиковый пакет с униформой мог едва прикрыть голову от нескончаемого потока воды. Дождь все лил и отбивал ритм на асфальте подобно траурной панихиде.       Будто выдохнув, автобус распахнул для меня свои двери и, перепрыгивая через лужу, я вскочила на первую ступеньку. Водитель дожидался, когда я займу свое место, чтобы неторопливо тронуться.       Пожилые женщины в светлых одеждах с покрытыми головами, двое мужчин, храпевшие на весь салон, и влюбленная парочка туристов, прижавшиеся друг к дружке, точно взъерошенные спросонья голуби на Площади Синьории — и были основным контингентом такого рода «мероприятий». По какой-то нелепой случайности, а может и закономерности — пассажиры заняли всю правую часть автобуса, и лишь одна старушка заняла место слева.       Несмотря на ранний час, женщина добродушно улыбалась и будто приглашала взглядом присесть рядышком. По наитию я таки двинулась к приветливой паломнице.       Когда я подошла к попутчице, она аккуратно поднялась со своего места и уступила мне кресло у окна. — Здесь дует теплый воздух из печки, так твоя одежда быстрее подсохнет, и ты скоренько согреешься. — пролепетала заботливая старушка и опустилась на кресло. — Благодарю. — просипела я и зашлась в кашле. — Детонька, ты должно быть долго стояла под дождем? — извиняясь взглядом, она протянула старческую ладонь к моей промокшей кофте, — Ох, насквозь сырая. У тебя есть во что переодеться? — Нет, синьора. Так уж вышло, это вся моя одежда. — прохрипела я, откашлявшись.       Одним движением руки я просунула пакет с одеждой меж креслом и обшивкой автобуса. — Бог ты мой! — воскликнула старушка, — Тебе срочно нужно сменить одежду, если не хочешь подхватить простуду или чего похуже. — она сунула руку под сиденье и выудила тряпичную клетчатую сумку, — Погляди-ка, я прихватила с собой сменное платье. Тебе оно нужнее будет. — Что Вы, право слово, не стоит! — Господь Бог велел нам делиться с ближними. Тебе это платье требуется больше моего, — женщина вынула черное широкое платье с длинными рукавами и таким же подолом, и подала его мне, — Давай я прикрою тебя платком, а ты переоденешься?       Приняв сухое, нагретое теплым воздухом платье из рук попутчицы я принялась стягивать сырые джинсы с ног. Кожаные мужские ботинки были сухими, смогу пойти в них, а под платьем их даже не заметить. Я подтянула платье к бедрам, согнулась в три погибели, и мокрая кофта упала к ногам. Длинные рукава платья закрывали даже пальцы, ноги я подобрала под себя, и старушка накинула мне на голову и плечи теплый белый платок. — Я Вам премного благодарна, Синьора! — Не стоит милая, — отмахивалась старушка, — Лучше приляг ко мне на плечо и поспи. На какой остановке тебе сходить? — вдруг опомнилась она. — Я сойду у Собора Святого Петра. — отозвалась я. — Разбужу тебя, как будем подъезжать. Спи, милая, спи. — приговаривала старушка и поглаживала меня по плечу.       Веки тут же сомкнулись под ласкающий уши старческий лепет и трепетные поглаживания.       Едва дремота окутала возбужденный разум, яркие быстро сменяющиеся картинки замелькали нескончаемой вереницей. В один момент присутствие незнакомки и заботливы касания ее рук сменились на знакомые до дрожи руки Стайлса, в воздухе витал едва уловимый аромат отцовского парфюма. В таком помешательстве легко стирались границы сна и реальности. Я будто вновь пребывала в том коматозном состоянии, когда волею судьбы Балтассарэ стал моим спасителем. И даже во сне слезы душили, но ни капли не покинуло моих глаз. Сильный духом — силен во всем.

***       Разбудили меня негромкие шевеления под боком. Затем ласковый женский голосок привел меня в сознание и, неловко потянувшись, я услышала: — Подъезжаем к твоей остановке, милая. — сообщила попутчица с добродушной улыбкой, — Как ты себя чувствуешь? Больно уж потерянный взгляд у тебя, вишенка. — такие люди никогда не останутся безучастны к чужому горю. — Что Вы, синьора! — чуть бодрее воскликнула я, — Все в полном порядке. Я лишь немного устала после долгой рабочей смены. отнекивалась я, — Скажите, как я могу вернуть Вам одежду? — Ох, оно того не стоит, милая. Эти тряпки не имеют для меня никакой особой ценности. Пусть они станут моим для тебя подарком, — ласково улыбнулась она, — Хотя для молодой девушки вряд ли подарком может стать старушечье одеяние. — хохотнула женщина.       Автобус остановился у ворот собора. Парочка туристов первыми прошмыгнули к выходу, а следом за ними засобиралась и я. — Вы не представляете, насколько я благодарна вашему подарку. Пусть в Вашей жизни не будет места горестям. — женщина пропустила меня к выходу.       — И тебе, милая, я желаю того же. Я помолюсь за тебя Господу.       «Это будет лишним» — подумала я, выпрыгивая на пыльный асфальт.       Автобус тут же двинулся дальше. Старушка махнула мне на прощание и в последний раз одарила нежной улыбкой.       Сорока восьми метровый фасад Базилики величественно возвышался над каждым своим гостем. Статуи Христа и Иоанна Крестителя, а также одиннадцати апостолов венчали убранство фасада. Из портика в собор вели пять порталов. Портиками именовалась та самая выступающая часть фасада, образованная колоннадой. А порталами здесь любили именовать входы в здание, архитектурно оформленные лепниной. Напротив одного из таких порталов находилась именитая мозаика Джотто — «Навичелла». А крайний левы портал имел рельефы именуемые — «Врата смерти».       Оставив здесь несколько загубленных лет своей жизни, любые двери этого сооружения именовались мною «Вратами смерти».       Даже издалека, с порывами капризного сырого ветра доносился притупленный аромат цветущих роз. Ядовитые кусты кружили своим запахом голову, и тошнотворные воспоминания накатывали с новой силой, а заедино с тем и глубокий отцовский баритон глухо отдавался в барабанных перепонках.       Если сегодня придет конец моему единственному и самому жуткому кошмару, в силе со мной не сравнится и вся трусливая элита итальянской мафии.