Синтетический мескалин. Чистейший. Лучшее из всего, что на свете есть.
Усталый водитель грузовика еще немного помедлил, остановившись перед светофором — впереди маячила развилка, и ему надо было решить за эти короткие двадцать секунд, куда ехать. Вариантов было два — либо дальше, всё же завершая очередной рейс, либо съехать в придорожную забегаловку и поужинать. Время хоть и стояло позднее, но он не сомневался, что уж здесь-то всегда открыто, и Джойс накормит его либо оставшимися с утра бельгийскими вафлями, либо сделает на скорую руку яичницу с беконом. Если честно, он больше склонялся ко второму — за окном поливал дождь и стоял лютый холод, совсем не отдававший осенью, а скорее зимой. Наконец, светофор загорелся зеленым огоньком, и в тот момент водитель, наконец, всё для себя решил. Прибавив чуть ходу и доехав до развилки, он повернул налево, дымя сигаретой, зажатой меж губ. Глаза на небритом лицо, спрятанные под козырьком кепки, щурились от дыма. В общем-то, если отбросить в сторону один инцидентик на шоссе, эту ходку можно считать удачной. Всю его жизнь за последние два года можно было считать удачной. Он успешно зарабатывал тем, что провозил всякую запрещенку, мотаясь из города в город, а иногда и из штата в штат, но его еще никто не остановил и никто ни в чем не заподозрил. Какое-то поистине фантастическое везение, хотя, по большому счету, даже самый бывалый полицейский, сидящий за обедом, не найдет ничего подозрительного в грузовичке с надписью «Айс Колд-Найс Колд Милк». Определенно никакому патрульному не придет в голову вскрывать все без исключения огромные ящики, половина из которых действительно была заполнена молочными продуктами. Может быть, он приоткроет крышку одного или двух, но до конца не доберется, и Рамон Сандерс был в этом уверен. Мать мистера Сандерса перебралась в Америку и устроилась здесь чудом, не имея при себе ни документов, ни денег. Сам он закипал, если кто-то из недругов смел назвать его сыном эмигрантки-шлюхи, однако, признаться, врагов у него водилось не так уж и много, потому что Рамон Сандерс весил не меньше двести двадцати фунтов и ростом был под шесть футов. С ним связывались единицы, да и тех он мог с легкостью сбить с ног одним хуком левой. Более того, сам Рамон считал, что работает на людей таких, которым достаточно одного щелчка, чтобы убрать кого угодно. Само собой они не пожелают терять такого добросовестного трудягу, делающего всё, чтобы порошки, смеси, марки с кислотой доставлялись в нужное место. Потому Сандерс был спокоен за себя. Забегаловка мигала неоновой фиолетовой стрелочкой, призывая заехать для начала на парковку. Он не счел это опасным поступком — никто не станет пробираться в грузовик, теоретически набитый молоком, да и ничего бы у них не вышло. Он мог со спокойной душой отправиться есть свою яичницу, а потом бы снова тронулся в путь, получил бы свои деньги и промотал бы их в каком-нибудь дешевом мотеле с очередной девицей из клуба. Рамон считал себя не таким уж и молодым, чтобы всю ночь топтаться под музыку, поэтому клубы он использовал исключительно как площадки для секс-знакомств. Даже не выпивал — печень и так в последнее время подводила. Конечно, завалиться в «Рай» гораздо удобнее (и, само собой, дороже), но Рамон ненавидел андроидов, и даже после укрепления за ними равных прав с людьми его тянуло блевать при виде серебристого корпуса, с которого сходила кожа. Он предпочитал живое, дышащее мясо, он предпочитал знать, что он трахает — как ни странно, в первые годы появления секс-андроидов ему казалось, что эти твари могут с радостью откусить тебе член, если в их голове что-то поломается. Признаться, и со шлюхами так тоже порой происходит, но гораздо реже, потому что деньги уже заплачены, а отрабатывать нужно. Он заехал на стоянку и хлопнул дверцей грузовика, бросая на мокрый тротуар не затушенную сигарету. Дождь перестал поливать как из ведра, но стояла морось, заметно ухудшавшая видимость, и холод пробирал до костей. Рамону не хотелось возвращаться за курткой к грузовику и он поспешил ко входу в закусочную, стирая капли со лба и темных волос, в которых уже проглядывала седина. Джойс проводила почти всё свое время за стойкой и приветливо помахала ему рукой. Рамон едва удостоил её взглядом, однако официантку это нисколько не обидело — она уже привыкла к тому, что этот клиент не особенно приветлив. Когда он занял стол, Джойс подошла к нему. — Ночные поставки? — она приподняла густо подведенную бровь. — А то как же, — хмыкнул Рамон. — Всем же на утро нужно будет молоко для их детишек, чтобы те могли есть свои вонючие радужные хлопья из сахара. Слышала новость? Оказывается, у нас уже столько младенцев-диабетиков, что можно хоть половину еды из магазинов убирать. — Не такие уж они и младенцы, — пожала плечами Джойс, держа в руках кружку с уже налитым кофе. — В наше время никто не знает, чем кормить ребенка. И в этом нет ничего удивительного. Ты как сегодня? Двойную яичницу с беконом? — Было бы отлично, — сказал он, усмехнувшись и обнажив желтоватые от курения зубы. — За кофе спасибо. — Не за что. Она ушла, виляя бедрами, хотя зал был почти пустым — кроме Рамона здесь была еще совсем молодая парочка, устроившаяся за дальним столиком, парень и девушка. Наверняка в скором времени они заплатят по счету и уйдут на стоянку, и там же мальчишка снимет с неё трусики, соберет все сливки до того, как она захочет знакомить его с мамочкой. Девица была, кстати, весьма миловидна, и он был почти на сто процентов уверен, что ноги у неё длинные, а задница упругая и подтянутая, и грудь болтается под майкой, не стесненная лифчиком. Маленькая шлюшка… Рамон поймал себя на внезапной мысли о том, что не сможет долго прислуживать своим таинственным и могущественным хозяевам. Иногда его самого начинала пугать такая везучесть, а еще его пугало усиливавшееся пристрастие и страх попасться. Не далее как два месяца назад он стал потихоньку подворовывать «красный лёд» — пакетик за пакетиком. Он опасался, что покровители об этом уже прознали, и нарочно оставили его в покое, придумывая ему самую страшную кару. Он еще помнил, как в юности увидел короткую запись издевательства боевиков наркокартеля над ворами — одного из них прикончили быстрее, а второму перерезали горло и вскрыли брюшину. Тогда Рамон дал себе слово, что никогда не свяжется ни с чем подобным. Вспоминая это теперь, он смеялся. И сейчас у него в кармане лежал пакетик «красного льда» — он собирался разделаться с остатками наркотика по приезду домой и часто укорял себя за эти кражи. Не только потому, что его могли убрать люди «сверху», но и потому, что личный обыск у копов никто не отменял. Нужно было что-то делать. Рамон Сандерс никогда не считал себя отъявленным трусом. Нет, он ввязывался в вещи и похлеще наркоторговли, и однажды поплатился за это, отсидев несколько лет в тюрьме. Этот ад ему никогда не удастся забыть и больше угодить туда ему не хотелось, однако манивший красный кристаллический порошок управлял его мозгами с ловкостью искуснейшего кукловода, заставляя охотиться на себя в любом месте и в любое время, плюя на законы и договоренности. Он мог бы покупать «красный лед» и ширяться на свои деньги, но было что-то пугающе возбуждающее в том, чтобы рисковать. — Твоя яичница, — Джойс поставила перед ним тарелку. — Спасибо, — буркнул он и принялся за еду, несмотря на то, что от потока мыслей желудок его сам собой отяжелел и сжался во влажный комок. Он думал теперь не столько о насыщении, сколько об элементарном отдыхе — и хотя он всего лишь сменил водительское кресло на диванчик закусочной, в котором невольно утопаешь, разница казалась ему существенной. Он допивал последние горьковатые капли кофе, когда услышал скрип приоткрывшейся двери и шаги. Рамон сидел спиной ко входу и инстинктивно обернулся, чтобы посмотреть, не пришли ли копы. Но это оказались всего лишь андроиды — двое мужчин и девушка, ниже них ростом. Сандерс, кажется, нигде раньше не видел подобной модели — что-то смутное вырисовывалось у него в голове и никак не обретало нормальных очертаний. Светлые волосы, глаза узковатые, но она абсолютно не смахивала на тех американок китайского происхождения. Она вошла сюда, как победительница, и не похоже было, что кто-то из тех двоих ребят за её спиной занимал более главенствующее положение. Нет. Она была их лидером. Она пришла, и Рамон почувствовал внутри себя зарождающиеся огоньки ярости. Его рука сама собой скользнула в карман и нащупала пакетик с «красным льдом». Бояться нечего, что они ему сделают, черт побери, но так хочется раскурить сейчас… Казалось, что время на какое-то мгновение остановилось. Официантка как-то инстинктивно вжалась в стойку, чуть не выронив кофейник, а парочка в углу мгновенно прекратила скучать и вжалась в спинки диванчиков, во все глаза уставившись на незваных гостей. Рамона затрясло, когда он не сразу, но понял — девчонку-андроида сложно представить не в форме. Признаться, их всех сложно представить. Изначально они должны были носить те проклятые тряпки с треугольником и указанной моделью, а теперь они сливаются с людьми. Они незаметны, и точно так же незаметна ухмылка, полная превосходства, что играла частенько на их губах. Те умные ребятки-роботы, которые снимают диод, и вовсе выдают себя только при общении с собратьями. И спутать такого с человеком… Нет уж, Рамон бы ни за что не спутал. У него нюх был на подобные вещи. Девчонка сразу же направилась к его столику — видимо, она оглядела присутствующих и сочла, что он здесь будет наиболее интересным собеседником. Что ж, Рамону было что ей сказать. В первую очередь он назвал бы её шлюхой. Пластиковой шлюхой или сучкой. Имей он при себе пистолет — он бы проделал в её идеальной кукольной головке такую же идеальную дырочку. И готов был поспорить, что она бы только украсила это псевдоазиатское личико. Он опустил глаза, всё еще сжимая в кармане пакетик с «красным льдом», когда услышал, как заскрипела кожа диванчика. Она села напротив, вальяжно закинув ногу на ногу. Сучка. — Что скучаем, дядя? — девчонка улыбалась, глядя на него, и Рамон понял, что одним только ударом может выбить ей все зубы — при условии, что это пройдет с андроидом так же легко, как с людьми. Она провоцировала его, и ему хотелось на эту провокацию повестись, разбить её сучью морду прямо об этот шикарный крепкий дубовый стол. — Сучка, — сказал он, глядя ей в глаза, и ухмыльнулся. Их зрительный контакт не прерывался — Рамон не смог бы назвать это иначе как гипнозом. Сквозь него он не почувствовал ни упершегося ему в живот ствола пистолета, ни запаха скорой смерти. Не подумал он и о том, что в скором времени ему уже не нужно будет никому отдавать долги и расплачиваться за украденные наркотики. Это случится намного раньше. Выстрелы гремели в закусочной долго и часто, но находившиеся поблизости люди принимали их за грохот приближающейся грозы. Рамон Сандерс поплатился в тот же вечер — внутренности ему разнесло по всему дивану, и он умер почти мгновенно, не успев даже ухватиться за вывалившийся клубок кишок и, упав лицом прямо в разлитый по тарелке желток, испачкал парой капель крови изо рта клетчатую скатерть.***
Несколько раз, пока они были в пути на место преступления, ему казалось, что в соседних машинах и на улице был его отец. Гэвин цеплялся взглядом за клетчатые рубашки под куртками и старые джинсы. Иногда попадались похожие лица. Его передергивало и он радовался мрачно тому факту, что на дороге нет пробок и есть шанс быстро проехать дальше. Мешать прошлое с работой — это себе дороже. Он уяснил этот принцип еще давно, когда только попал в полицейскую академию и вынес всё на своей шкуре — он понял, что пережил отец, пока учился здесь, и к концу выпуска боялся мыслей о том, что стал его копией. На самом деле это было, конечно же, не так. Совсем не так. У него не было отцовской жестокости, но были самолюбие и азарт. Если вызов не заканчивался дракой или погоней, Гэвин считал день потраченным впустую. Он не желал разговаривать с Ричардом и отвечать на его уже четвертый вопрос о самочувствии. Ужасно. Больше ему нечего было сказать — то ли потому что разговоры его бесили, то ли потому что железка опять впилась ему в плечо своими клещами, и он мучился от боли. Он вел машину с непроницаемым лицом. Ричард тоже молчал — он закрыл глаза и как будто бы погрузился в спящий режим, но диод его не погасал, мигая желтым. Опять что-то делает тайком от него, наверняка… Этот андроид не походил на остальных. Девиант и машина одновременно. Обнаруживший у себя любовь к растениям, заставивший ими рабочее место и наверняка дом. Надоедливый и похожий на обузу. Нет. Синоним обузы. — Что там вообще? — спросил Гэвин, круто поворачивая на следующую улицу. — Я читал, что десяток трупов, какой-то нарик и целый грузовик молока с мескалином, «красным льдом» и прочей дрянью. — Подробных сведений пока нет, — Ричард пожал плечами, — но, кажется, орудовали андроиды. — Херня. Наверняка разборки наркокартеля. Приятель, наверное, просто решил, что весь грузовик с дерьмом должен достаться ему, а его пришили за наглость. — Детектив… — Ладно, замолчи. Ты мешаешь мне сосредоточиться. Глупо, конечно — сосредотачиваться ему было не на чем. За окнами хлестал дождь, проносились машины, и сам Гэвин мог думать лишь об одном — о том, что случилось в прошлом. Он снова и снова, точно киноленту, прокручивал воспоминания об утраченной пожарной машине, чувствуя, как жжет в горле и что-то стискивает его стальными пальцами. Новое дело Рид послал к черту — оно не казалось ему и хоть сколько-нибудь интересным. Его заботил лишь тот факт, что внутри наверняка будет теплее, чем так, стоя под дождем. Ричард же нисколько на него не обиделся. Он послушно затих, сидя рядом, и уставился в окно, похожий на ребёнка, который впервые увидел столь сильный ливень — не хватало только прижаться кончиком носа к стеклу, пытаясь собрать капли, находящиеся на другой стороне. В этот момент Гэвин, сделав еще один поворот, мысленно заключил, что совсем не злится на него — скорее ему просто мешала его болящая рука и общее мутноватое состояние. — Протез нужно сменить, — заметил Ричард. — Вы не можете полноценно работать. — Смеешься? — Рид самодовольно хмыкнул. — Со мной всё в порядке и я работаю нормально. Не лучший работник месяца, как ты, но меня всё устраивает. Если те пластиковые уродцы еще на месте или поблизости, нас ожидает веселый вечерок. «Терпеть не могу скуку». Около закусочной уже стояло несколько патрульных машин. Коронер еще не приехал, трупы наверняка никто даже не трогал. Гэвин уверенно хлопнул дверцей «дельты» и закурил. Ричард тонкой тенью следовал за ним. — Давай-ка обговорим кое-что перед тем, как войдем, — Рид невозмутимо стряхнул пепел. — Если вдруг случится так, что они там затаились, — а они явно не робкого десятка, — ты не лезешь мне под ноги, о’кей? Даже если меня ранят, неважно, насколько серьезно — ты продолжаешь погоню. Потому что в нашем случае важнее напарника, а я — не Андерсон, и мне плевать, спасла меня в итоге моя железка или нет. Я всегда забочусь о себе сам. Кивни, если понял. — Я понял, детектив. Еще кое-что. Если мы кого-то из них пристрелим, обещай не ныть потом по этому поводу. Вы добивались равных прав — вы их получили. Теперь я, как блюститель порядка, имею право стрелять по таким как ты, если только замечу любое подозрительное движение. Это уяснил? — Понял, — Ричард слабо нахмурился. Гэвин слабо ухмыльнулся и по привычке постучал здоровыми пальцами по протезу. — Славно. До зачисления в полицейскую академию он не очень представлял себе жизнь полицейского. Вернее сказать, нормальную жизнь, потому что отец был плохим примером. Отец злился, когда не получал ожидаемого повышения, и особенно трудные дела были для него мукой. В некоторых делах участвовал он сам, и более того — совершенно спокойно рассказывал об этом ему и его матери. Невозможно было пересчитать количество случаев, когда отцу грозила тюрьма. Под конец же он стал инспектором первого класса, он получил всеобщее уважение (хотя любой нормальный человек назвал бы это страхом перед самым сильным). Наверняка он много раз в своих жестоких приступах паники представлял, как предстанет перед судом и, ведомый всё теми же приступами, засучивал рукава и шёл на второй этаж, в спальню жены, чтобы размять кулаки об мягкое тело. Может быть, работа копа была и не для него, но всё же копом он стал. Он вышел на пенсию позже всех своих коллег-одногодок и был застрелен человеком, которого когда-то сам упёк за решетку. «Может быть, и со мной будет что-то подобное…» — Ну и дерьмо… — пробормотал он, открыв дверь, ведущую в зал. — Бен, воняет как от воробья, в которого выстрелили из пушки — мясом и гарью. Коллинз, уже прибывший на место, пожал плечами. — Ты не поверишь, сколько примерно пулевых ранений мы насчитали на каждом трупе. И это если учесть, что мы только прикинули. — И сколько же? — хмыкнул Рид. Ричард осторожно оторвал голову полусидевшего мужчины от тарелки. Видимо, его застрелили прямо за столом. Подбородок был залит вытекшей кровью, клетчатая рубашка и куртка пропитались ею насквозь. Внутренности вывалились из его живота и скользким клубком лежали у ног. — Вот на этом, — Бен поморщился, — они решили отыграться по-настоящему. Не меньше двадцати пуль всадили. Похоже, стремились не столько убить, сколько поиздеваться. Мы покопались у него в карманах и нашли пачку «красного льда», а в его фургоне целый склад «дури». — Там разве не написано про молочные продукты? — Молоко там только в половине цистерн. Патруль, приехавший самым первым, обнаружил «красный лёд» и решил проверить, не прячет ли что-то еще наш господин Рамон Сандерс. Я удивлен, что ему удавалось обходить все проверки. Мы уже пытаемся найти ниточку, которая приведет нас к его заказчикам. Наверняка накроем целый наркокартель. — Ну, удачи, — фыркнул Рид. — Есть что-то еще? — Парнишке с девчонкой тоже не повезло — их тела буквально начинены свинцом. Официантка оборонялась последней — ударила кого-то из них кухонным ножом, а на нём тириум. Так мы и поняли, что здесь замешаны роботы. Что, Ричард, поможешь нам с этой загадкой? Рид поспешил ответить за своего напарника. — Он здесь только в качестве переносной лаборатории, а всем остальным занят я. У тебя нет подозрений, что они недалеко ушли. Бен поколебался. — Если честно, — он нахмурился, — весьма странно, что они не стёрли тириум с ножа. Забыть о таком трудно. Скорее всего, они либо настолько расхрабрились, что ничего за собой не подчистили, либо… — Либо это было сделано намеренно. Они перебили пулями даже окна. Стреляли и по освещению, но несколько лампочек на стенах еще работали. Перевернутые столы, разбитые стаканы и бутылки, совершенно нетронутая касса. Рид взглянул на лежащую ничком официантку. — Боролась до конца, — заметил Ричард, присев рядом с ней. — Иначе и не скажешь, — хмыкнул Рид. — Ну-ка, мне кажется или что-то там… Он заметил краешек цветастой листовки под телом. Кровь уже пропитала её, и тем не менее еще был шанс что-то разобрать. Гэвин осторожно вытянул бумагу и хмыкнул. — Агитка?.. — Нет, это страница из журнала. — Весьма точно, жестянка. Что-то про выборы… Впервые вижу человека, который еще покупает бумажные газеты и прочую лабуду. Наверняка дорого. Что это за издание? Диод на виске Ричарда зажегся желтым. Рид передал ему вырванную страницу и взглянул на лежащий, покрытый тириумом нож. — Неужели она надеялась их этим остановить? — Гэвин… Он поднял вопросительный взгляд на Ричарда. — Что там? — Думаю, страницу подложили намеренно. Вот что написано на задней стороне. Поверх мелко напечатанной статьи и небольшой фотографии кто-то вывел крупным почерком надпись: «ГДЕ НАШИ ПРАВА, ДЯДЯ СЭММИ?» — Забыл сказать, — Бэн заглянул им через плечо. — Такие бумажки здесь разбросаны везде, и они ничем не различаются. Одинаковый до последней загогулинки почерк, те же слова… — Значит, вырезки не принадлежат ни одной из жертв. -Получается, что так. Они переглянулись. — А надпись… — Кажется, я понял, о каком дяде Сэме здесь говорится, — сказал Ричард.***
— И что? Ты всерьез думаешь, что они имели в виду персонификацию Америки? Что-то вроде «эй, Америка, где наши права?»? — Мне казалось, это логично. Гэвин остановился на светофоре и плюнул на асфальт. Кроме как домой им больше некуда было ехать. Он чувствовал досаду из-за того, что никаких больше следов и зацепок им найти не удалось, а что хуже всего — проснувшийся в нём синдром Чарльза Уитмена никак не унимался. Рука поминутно тянулась к пистолету, дрожащая, словно принадлежащая наркоману. Впрочем, не так уж и далеко это от истины, если учесть, сколько таблеток он принимает перед сном и утром, чтобы унять отходняк после работы. Да и, кажется, не только он. Все вокруг делают это, за исключением андроидов. — Всё это ерунда, — рыкнул Рид. — Мы их обязательно найдем. А эта бумажка нам ничем не поможет. — Детектив, вы не в себе, — Сказал Ричард. — Плохо выглядите, вам нужно больше спать. — Нет. Мне просто нужно было повязать хотя бы одного говнюка. Или даже лучше — пристрелить. Теперь это законом не запрещено. Вообще никак. — Я бы не советовал. Рид, не выдержав, резко свернул на другой поворот, больше ничего не говоря. Предыдущий маршрут, по которому он возвращался, остался позади. Ричард с минуту сидел смирно, а потом всё же спросил: — Куда мы едем? — А на что это похоже? Он остановил машину и замер, вцепившись руками в руль. Пальцы едва-едва подрагивали. — Вы задумали что-то плохое. Или противозаконное. — Ну, если учесть, что тебя ко мне отправил мой брат, ты почти угадал. Ствол пистолета уткнулся Ричарду в лоб. Гэвин разглядывал это идеальное лицо, шумно дыша через нос. — Знаешь, что? С удовольствием бы расплескал твои мозги прямо здесь, на сидушке моей тачки, и не пожалел бы денег на чистку… И вот везение — сегодня на том месте преступления для меня не было ничего интересного, а это значит, что мне скучно. А когда мне скучно, я могу палить во всё, что движется, и уж точно во всё, что меня бесит. Так вот, ты попадаешь под оба этих пункта. — И всё же, детектив, мне тоже есть из чего пострелять. Он буквально желудком ощутил уткнувшуюся ему в живот пушку. — И что? — ухмыльнулся Рид. — Сделаешь это? Они смотрели друг другу в глаза. — Мой отец-коп в детстве давал мне незаряженный револьвер. Он тоже ждал, что мне хватит мужества нажать на курок, когда я наведу на него пистолет. Но я не мог. А вот он в меня выстрелил. Рид крепко вцепился в его руку своей. Его маленькая система, существовавшая исключительно в протезе, и обширные системы Ричарда подключились друг к другу, и Гэвина слегка дернуло — переизбыток информации. Он ткнулся в чужое холодное плечо, обжигая его своим горячим дыханием и закрыл глаза.