Это была самая худшая неделя в жизни Азирафаэль.
Очнулась она в небольшой комнате с окошком. Выглянув оттуда, она увидела белую даль, простирающуюся на многие-многие мили, сочные зелёные деревья и птичьи трели. Ангелу не понадобилось много времени, чтобы понять: она Наверху. Только не там, куда она попадает Поднимаясь по лестнице, она не в офисе, координирующем работу ангелов, нет, она в другом месте. В соседнем здании, почти заброшенным. Точнее, это было небольшое здание с непонятой планировкой, путающимися коридорами и унылыми, но светлыми комнатами. Его строительство было навеяно наступлением индустриальной эпохи на Земле, но, увы, оказалось, что ангелы не такие хорошие строители. Первый блин, то есть здание, было комом. Изначально оно должно было стать офисом, но из-за того, что все путались в коридорах и плутали в них по несколько месяцев, прежде чем находили нужную комнату, взамен ему был построен новый офис, который сейчас успешно действует. Однако, этим старым зданием иногда пользуются. Небожители — существа не нуждающиеся во сне, а если кому-то и приходит в голову поспать немного ради удовольствия, то он предпочитает это делать, где угодно: Рай велик, места всем хватит. Правда, иногда сюда всё же захаживают ангелы, желающие побыть в тишине и в таком полном одиночестве, которое точно никто не нарушит. Однако, и одиночество в этом здании заблудших сюда ангелов нарушается. За всю историю Небес у них было всего пара пленных демонов и их размещали на первом этаже, (чтобы не заблудиться), как раз этого здания, накладывали заклинания на комнаты, в которых держали врагов, блокировали их магию и допрашивали. Но результат был почти всегда нулевым, так что на седьмой день (ангелы придерживались мнения, что шесть дней для дел, а седьмой для завершения и отдыха) уничтожали. Пожалуй, только убийство демонов и позволялось ангелам, хотя разоблачение тёмных личностей на Земле тоже поощрялось со стороны начальства. Азирафаэль дотрагивается до своего лба, откидывает кудрявую прядь, пытаясь вспомнить, что же произошло. И ей это удается. Она в Раю. И у ангелов явно много вопросов к ней. Это совсем не нравится Азирафаэль, но её терзает иной вопрос: а что с Кроули? Азирафаэль щелкает пальцами, а потом на её лице появляется грустная улыбка: чудо не сработало, значит, и на этой комнате противо-магическое заклинание. Нет смысла бежать, всё равно не получится. Белая комната пуста, лишь ангел сидит на белом полу и смотрит на лазурное небо через окно. Азирафаэль вздыхает, тянется и расправляет крылья. Девушка помнит, как когда-то, давным-давным, она гуляла здесь, когда Небо было для неё домом, она наслаждалась прибыванием здесь. Но не сейчас. Сейчас это место для ангела такое же чужое и враждебное, как и Ад: теперь Азирафаэль не принадлежит ни одному из миров, теперь единственное место, которое может стать для неё приютом — это Земля. А единственный, кто сможет её принять такой, какая она есть — это, как бы странно не звучало, демон, а если быть точнее, то падший ангел Кроули. Азирафаэль знает наверняка: у неё есть семь дней. Семь дней на то, чтобы доказать: она не подвержена влиянию Кроули, она не заколдована, и все её действия — это её выбор. Её, и больше ничей. Семь дней на то, что спасти себя и, предположительно, Кроули. Как Он создал всё за семь дней, так и у неё семь дней на то, чтобы разрушить клевету. Семь дней создания — семь дней разрушения. Отсчёт времени запущен.Понедельник.
Тишина — это всё, что заполняет мир Азирафаэль. Маленькая белая комната и окно, наполовину голубое, наполовину зелёное, из которого доносятся трели птиц. Ангел ходит из угла в угол. Меряет комнату шагами: двадцать мелких наискосок, а вдоль стен по три широченных. Время всё тянется и тянется, и никак не исчезает, не растворяется, оно словно жвачка, которая уже стала безвкусной от такого долгого и бесконечного жевания. Азирафаэль ходит по комнате, хмурится в нетерпеливом ожидании гостей, ангелов, которые будут её допрашивать, но которых почему всё ещё нет. Девушка взмахивает крыльями, потягивает их и испытывает смешанные чувства: с одной стороны она давно не пользовалась своими крыльями и сейчас ей очень приятно ощущать их за спиной во весь вес и чувствовать, как при взмахах вздрагивают белоснежные перья от порывов создаваемого ветра, но с другой стороны комната слишком маленькая, чтобы ангел могла взлететь, что ей сейчас так хочется сделать. Наконец, дверь бесшумно открывается и на пороге показывается Гавриил. Его осанка всегда идеально прямая, голова высоко поднята, показывающая всем его слегка квадратный подбородок. Чем-то это всё раздражает девушку. «Слишком правильный, — думает она, а потом чуть ли не в слух ахает, — но ведь именно правильным и должен быть ангел! О чём я таком думаю?!» Гавриил же иначе истолковывает почти-ох небожительницы. В его гордом взгляде проскальзывает беспокойство, но девушка-то знает, чего он вдруг так резко стал беспокоится за неё. Он — её начальник, то бишь она — его подопечная. И всё, что случится с ней, отразится и на нём. Падает она — он получит за то, что не уследил, не досмотрел, не наставил на путь истинный, когда она повернула не туда. А учитывая, что «Азирафаэль» не сгорела в адском пламени, то сейчас Гавриил самое заинтересованное лицо в выяснении правды, ибо большую часть ответственности за всё случившееся несёт он. — Не беспокойся, — говорит он, — я просто задам тебе пару вопросов. — Я не беспокоюсь, — отвечает Азирафаэль, а потом тихо добавляет, скрещивая руки на груди в защитном жесте и отводя взгляд, — разве что капельку. — Вот видишь, — мягко говорит Гавриил, — уже начинаешь врать. Это всё влияние того демона. Давай быстро разберемся со всем. Просто честно ответить: что он с тобой сделал? Азирафаэль смотрит на Гавриила: она, как и все ангелы, обладает холодным и непроницаемым взглядом. Серебристый цвет её глаз серьёзно взирает на начальника, несколько секунд небожители играют в гляделки, как маленькие дети, но в итоге девушка сдаётся и её слова разносятся одиноким эхом по комнате: — Ничего. Он не сделал со мной абсолютно ничего. Гавриил тяжело вздыхает. — Ты уверена, Азирафаэль? — Уверена. — Ты могла не заметить, — говорит архангел, — с какого момента прекратилась вражда между вами? — С самой первой встречи, — девушка пожимает плечами, — он никогда не пытался напасть на меня, а я — на него. Гавриил разочарованно смотрит на Азирафаэль, та молчит. Разговор продолжается, он крутится на одних и тех же нотах, он не сдвигается с места, архангел не верит девушке, а ангел не может доказать своему начальнику, что Кроули не виновен: Гавриил просто не слушает. Слова льются медленно, даже ласково, с присущей ангелам терпимостью и изящностью: они заполняют пространство и душат Азирафаэль. Мягкие, даже осторожные слова сталкиваются другу с другом и создают волны в своём потоке: они отскакивают друг от друга и возвращаются к своим владельцам, готовящимся к новой подаче, к новой защите и аргументам в противовес. Игра продолжается, разговор течет, а спор никак не заканчивается. В итоге они ни к чему не приходят: каждый остаётся при своём мнении. Гавриил уходит, оставляя Азирафаэль одну. Ангел несколько часов от безделья печально смотрит на закрытую дверь, а потом складывает крылья и садится на пол, облокачиваясь о стену. Девушка думает над новыми аргументами, которые она могла бы завтра принести, когда к ней зайдут. А в том, что к ней зайдут, она не сомневается: таков обычай у небожителей — шесть дней допроса, а на седьмой казнь. На полу появляется тень, небо краснеет, а потом чернеет, Солнце сменяется Луной, пение птиц стрекотанием цикад и кузнечиков, а Азирафаэль всё так и сидит неподвижно в глубокой задумчивости. Она не замечает утренние тени и пропажу с неба Луны: на её место приходит Солнце, а небо вновь становится голубым.Вторник.
Девушка так и сидит до прихода Гавриила. — Нет, действительно! — более твердо, чем вчера, говорит Азирафаэль, когда видит архангела, — Кроули ничего — вы слышите? — ничего, совсем ничего не делал со мной! Он не заговаривал мне зубы, не склонял ни на какую-либо сторону, он просто… общался со мной. — Азирафаэль, — отвечает Гавриил, — но не может такого быть, чтобы ангел в здравом уме и твердой памяти называл демона своим товарищем! — Может! — отрезает девушка, и в её глазах загорается мятежные серые звёзды, — очень даже может! Почему же не может? — А как ты объяснишь то, что считаешь его хорошим? — холодный голос раздается от двери; Азирафаэль вздрагивает, не хватало только этого! В комнату входит Михаил и прикрывает за собой дверь, — почему ты считаешь падшего, предателя, бунтовщика и злодея, хорошим? Азирафаэль бледнеет, мысли начинают путаться. У неё много причин, почему. Кроули ни разу не проявлял агрессию к Азирафаэль, он никогда не пытался напасть на неё, он три раза, если не больше, спасал её от развоплощения, демон проявлял больше сострадания к утопающим людям во время Великого Потопа в Месопотамии, чем большинство ангелов; пусть Кроули и водил лихо, но он всегда объезжал людей и даже животных; а спасённые специально для неё при бомбардировки книги во время Второй Мировой? Да, Кроули демон, он пакостит, но так ему положено. Однако, он не настолько плохой, на сколько обычно представляют демонов, в нём есть частичка света, которая и заставляет его после устроенный им перестрелки творить чудо и оставлять всех людей живыми. Да и вообще, разве может он быть абсолютным злом, если у него есть привязанности, любимые песни и ненаглядная Бентли, в которой он души не чает? С трудом верится, что такое возможно. Азирафаэль в панике смотрит на Михаил. Причин много, но вот назвать их — значит раскрыть всю их долгую, многовековую историю, а за это её точно по головке не погладят. Да и Кроули… Он будет явно не доволен, если хотя бы одна история, где он «хороший», выплывет наружу, а уж если дойдёт до Ада, то демон просто будет рвать и метать. — Я не могу сказать, почему, — обречённо вздыхает Азирафаэль, понимая, что без объяснений любой её аргумент отвергнут, — я просто не могу сказать. — Так и знала, — подводит итоги Михаил, — на ней точно лежит какое-то проклятие, которые заставляет её думать так и блокирует память. — То есть? — спрашивает Гавриил, — что ты имеешь в виду? — Она не может сказать нам о проклятии, — поясняет ангел, — она просто не помнит о нём. — И что ты предлагаешь? — архангел нервно смотрит на Михаил, — что делать-то теперь? — Попробуем снять это проклятие, — Михаил пожимает плечами, — мой человек работает над добычей информации. Но демон только спит и всё. Пока ничего интересного. — Э, стойте! — восклицает Азирафаэль, — я всё помню, нет на мне никакого проклятия! И Кроули совсем здесь не причём! И он, что, здесь?! — Продолжим разговор в другом месте, — холодно замечает Михаил, уходя. — До завтра, Азирафаэль, — строго бросает Гавриил, с укоризной смотря на ангела. Он скрывается за дверью, а та даже без скрипа закрывается. А скрип сейчас бы совсем не помешал Азирафаэль, её настроение упало ниже плинтуса. В голове девушки так быстро проносятся мысли: не успевает первая мысль закончится, как она заменяется тысячью других и прежде, чем ангел поймёт другие, встаёт на своё прежнее место и продолжается. От такой скорости кажется, что они слишком медленно ворочаются. Но даже так, Азирафаэль понимает: Кроули здесь. Демон тоже в плену, он тоже в этом здании, и лишь одному Богу и ещё паре небожителей известно, что с ним делают. Азирафаэль вздрагивает, когда представляет демона одного в какой-нибудь такой же белой пустой и незнакомой ему комнате. Её сердце сжимается от сожалений, ведь именно из-за неё, из-за общения с ней он и загремел сюда. Девушка бросается к двери, дёргает за ручку, но так ничего и не выходит: её не бьёт током, ангелы не изверги, чтобы использовать такие жестокие шутки, но дверь и не открывается, она остаётся неподвижной и ни одной щелочки не появляется. Отчаявшись, девушка замирает и в наступившей тишине слышит трели птиц. «Окно!» Но ангел слишком наивна, окно тоже защищено, так что когда она подбегает к нему, то перед ней невидимая преграда, которая не позволяет ей протянуть руки из здания. Она прозрачным стеклом разделяет пленницу и такую желанную ею свободу с небесным простором. Выхода нет, есть неизбежность. И с этим надо было смирится. Азирафаэль посмотрела в окно: день сменился ночью, а потом Солнце согнало Луну с небоскреба.Среда.
Дверь так и не скрипит и это уже начинает раздражать Азирафаэль. Любая приличная дверь, не дающая главному герою выйти, должна зловеще скрипеть, когда в комнату заходят антагонисты! Но нет: здесь не было ни главных героев, ни антагонистов. Каждый писатель собственной жизни, у каждого своя правда. А дверь так и не скрипит, но открывается и извергает из коридора в комнату Гавриила с Михаил. — Что с Кроули?! — первым делом спрашивает Азирафаэль, — где он?! С ним всё в порядке?! — Сколько вопросов, — усмехается Михаэль, — держи. Ангел протягивает Азирафаэль высушенный листик папоротника. Девушка смотрит на листик в своих руках, потом на Михаил, а затем переводит взгляд на Гавриила. — Зачем это? — только и спрашивает Азирафаэль, ничего не понимая. В глазах Гавриила она видит такое же замешательство, в каком она сейчас и пребывает. — Сейчас мы попробуем снять проклятие, — пояснено Михаил, а Азирафаэль про себя добавляет: «Которого никогда не было, нет и не будет!» — Что с Кроули? — спрашивает девушка и на этот раз смотрит на Гавриила, — он здесь? Гавриил несколько секунд думает, а потом кратко сообщает: — Михаил расскажет тебе о нём, но ты взамен будешь послушным ангелом и сделаешь всё так, как мы просим. Хорошо, Азирафаэль? — Хорошо, — Азирафаэль пожимает плечами и смотрит на Михаил в ожидании. Михаил недовольно косится на Гавриила, ей явно не нравится такой расклад, но деваться некуда, она говорит: — Он в одной из соседних комнат. С ним всё хорошо, только он впал в спячку. Азирафаэль мало этой информации, но по убийственному взгляду собеседницы она понимает, что больше ей не скажут. Но девушке этой крохи информации хватает, чтобы успокоить свои нервы. Хотя бы частично успокоить. Кроули жив, он рядом и с ним относительно всё хорошо — демон спит, значит, и не сможет острить и раздражать своими независимыми рассуждениями ангелов — ему не причинят лишнюю боль за болтовню. Уже хоть что-то. — А теперь слушай меня, — сообщает Михаил, — сейчас поджигаешь листочек папоротника, ходишь по комнате и говоришь: «Я отпускаю тебя, ты отпускаешь меня, уходи отсюда». Поняла? Азирафаэль не отвечает, она жестом показывает, чтобы архангелы посторонились. И они отходят, а девушка смотрит на лист папоротника в руках, несколько секунд, пытается его поджечь, и лишь потом понимает, что её чудо заблокировано. — Не могу поджечь, — говорит она, — тут же чудо не работает. По крайней мере, моё. Подожгите. Михаил недовольно закатывает глаза, скрещивая руки на груди, а Гавриил щелкает пальцами, и сухой листик в руках Азирафаэль вспыхивает священным огнём. — Я отпускаю тебя, ты отпускаешь меня, уходи отсюда… — говорит Азирафаэль, идя по периметру комнаты, — уходи… Я отпускаю тебя… Ты отпускаешь меня, уходи… отсюда. Не торопясь, ангел ходит по комнате, по периметру, наискосок, кругами, как получится, повторяет слова, смотря на сгорающий лист папоротника, со скрупулезной точностью выговаривает слова. В конце концов, папоротник сгорает, оставляя лишь серый пепел у неё на руках. — Всё, — даже как-то опустошено сообщает она, поднимая взгляд на архангелов, стоящих в стороне, — всё… — Так что ты думаешь о демоне? — задаёт вопрос Михаэль, — он хороший? — Нет, — Азирафаэль пожимает плечами, разводя руки и часть пепла падает на белый пол, окрашивая его в серый, — но и не плохой. Ритуал очищения от проклятия не сработал. Михаил переглядывается с Гавриилом, и они молча покидают комнату, наступая на кучку пепла и пачкая свои ботинки в нём, оставляют несколько серых отпечатков на полу, а дверь — предательница! — опять не скрипит. Азирафаэль смотрит на руки. Серые. У ангелом руки чистые, белые, у демонов — чёрные от покрывших их грехов, у людей — серые. Люди — единственные создания, которые могут менять сторону, цвет рук которых меняется, создания, обладающие свободой воли. А демоны? А ангелы? Разве они безвольные существа? У Азирафаэль руки сейчас тоже — серые. Но это лишь иллюзия, лишь сожженный пепел. Лишь её сгоревшая свобода из-за дружбы с демоном. Звёзды на небе сменяются одной большой звездой под названием Солнце. Наступает следующий день.Четверг.
Азирафаэль думает о Кроули. Об этом слишком добром для демона падшем ангеле. Он где-то в соседней комнате, спит. Девушка надеется, что мирным сном. Ангелы — не демоны, чтобы подвергать кого-либо студящим кровь в жилах пыткам, но даже так, у небожителей есть несколько приёмов, которые они иногда используют. Например, угрожают святой водой или, в особых случаях, когда информация нужна позарез, даже брызгают ей на демонов. Относительно простые и безобидные, не пачкающие рук дела. Но Кроули — это другая история. Он — демон, который «искупался» в святой воде и не просто выжил, а ему было глубоко наплевать на это. Так что его точно не будут пытать святой водой. А больше у ангелов нет идей, они, как и большинство демонов, лишены воображения. Всё придумывают люди, и за Верх, и за Низ. В общем, с Кроули, полагают ангелы, заранее известно: святая вода не сработает. Её использовать не будут. Но кто знает, на что он способен? — так что его просто поместят в комнату и понизят там температуру, чтобы он впал в спячку. Довольно хитрый ход, не считая всех неудобств, которые будет вызывать его сонное состояние при допросах. Ангелы именно так и сделали. Азирафаэль не сдерживает грустной улыбки. Не плохо, что святая вода не угрожает Кроули, но плохо, что он вообще здесь. А почему он здесь? Потому что на протяжении шести тысяч он лет пытался добиться дружбы ангела, потому что оказался не в том месте — рядом с ней, — и не то время — у неё в магазине По сути, это всё с ним из-за Азирафаэль. «Жалеет ли он теперь о своих действиях? — думает она, — хотя, во сне вряд ли можно о чём-либо жалеть. Но когда проснется, то будет ли жалеть?» Дверь бесшумно открывается, Азирафаэль не сразу замечает пришедших архангелов. Она стоит и смотрит через окно на голубое небо, где в облаках изредка парят белокрылые ангелы. Она тоже когда-то так парила, а потом спустилась на Землю и началась работа… А теперь она здесь, в этой белой тесной комнате, с небольшим и непроницаемым окном. Азирафаэль смотрит наружу, и ей кажется, что она подглядывает за чужой жизнью. Она — жулик, она подсматривает за чужим счастьем, за чужим горем, но даже так девушка не может оторвать взгляда от голубого неба. Давно, очень давно небо не было так близко к ней, и сейчас её сердце особо сильно ноет и тоскует о полетах по бескрайнему лазурному небосводу с прыжками из облако в облако и рисованием из них кривых, но достаточно забавных фигур, которые так любят отгадывать маленькие дети, смотря на небо. — Кхм, — привлекает её внимание к себе Гавриил. Азирафаэль резко поворачивается, усталым взглядом смотрит на него с Михаил, стоящую рядом. Надежда переубедить их всё ещё теплится в её груди, ведь теперь исход будет судьбоносным не только для самой девушки, но и для Кроули. — Надеюсь, — чеканит Михаил, — ты не будешь сопротивляться. Иначе нам придется применить силу. — Не буду, — смиренно отвечает Азирафаэль, смотря на то, как вокруг неё два архангела чертят октаграмму каким-то белым порошком, — это что? — девушка садится на корточки и пытается понять, чем является этот белый порошок. — Соль, — сообщает Гавриил, заканчивая октаграмму, — выпей, — он суёт ей в руки стакан с водой. Азирафаэль с удивлением смотрит на него, но сразу понимает, что это святая вода. — Зачем? — она поднимается и смотрит на отошедших архангелов. Октаграмма вокруг Азирафаэль начинает слабо светиться. — Мы попробуем на тебе обряд очищения и изгнания нечисти, — поясняет Михаил, беззаботно разводя руками в разные стороны: в отличии от Гавриила, не её подопечная не сгорела в адском огне, Михаил волноваться особо не о чём, — к тому же, — таким же тоном добавляет она, — если ты не сгорела от огня, то, может, погибнешь от святой воды. — Мои крылья всё ещё белые, — замечает Азирафаэль, — я всё ещё ангел. — Но ведь попытаться стоит, — холодно улыбается Михаил, — не умрёшь, может, очистишься от проклятия; не освободишься от проклятия, тогда, может, умрёшь. Беспроигрышный вариант. «Для вас, — хочет заметить Азирафаэль, но молчит, — но и для меня тоже». Девушка хмурится и смотрит на стакан со святой водой. Вздыхает, прикрывает дымчатые глаза и залпом опустошает стакан. Свечение тут же усиливается, оно заливает комнату, на миг слепит архангелов. Руки Азирафаэль опускаются, но стакан не роняют. Девушка стоит в священном свете и смотрит на ангелов. В её глазах читается сожаление, жалость к оппонентам. — Я же говорила, — сообщает она с укоризной в голосе, — не работает на мне всё это. Нет на мне проклятия. Михаил недовольно сводит брови к переносице, она явно ожидала от всего этого какого-то результата. А с лица Гавриила стирается самодовольная улыбка, по нему видно: ангелу всё это уже надоело, он просто хочет закрыть это дело, перевернуть эту страницу жизни и забыть обо всём связанным с Азирафаэль, да только сама Азирафаэль маячит тут бельмом на глазу. — И вообще, — продолжает небожительница, — неужели вам так важно, что я думаю о Кроули? Это ведь такое… такое субъективное мнение, которое ничего всё равно не решит. — Нет, это значения не имеет, — говорит Гавриил, — мы просто пытаемся понять, почему ты не сгорела в адском огне. Ангелы и люди подвержены его влиянию. Если ты очеловечилась, то он бы тебя всё равно убил. В таком случае ответ один: ты стала демоном. Но это невозможно, ведь всё говорит, что ты ангел, даже твои крылья: они всё ещё белые. — Ты нам можешь объяснить, — спрашивает Михаил, — как так вышло, что ангел не сгорел в адском огне, но при этом не стал демоном и не расплавился от выпитой святой воды? Азирафаэль грустно вздыхает, она чувствует себя загнанной в угол. Если скажет правду, то её как минимум отругают, а как максимум, попытаются сжечь в адском огне, и на этот раз сожгут точно. А Кроули… Его секрет тоже раскроется и несомненно демоны не будут с ним такими милосердными: они не просто устроит ему душ из святой воды, они будут частями сжигать его плоть, иными словами, Кроули наградят долгой и мучительной смертью. Значит, говорит нельзя, это грозит смертью для обоих. Но молчать… Если Азирафаэль будет молчать, то ангелы так и будут пытаться снять с неё несуществующее проклятие. И на седьмой день устроят двойную казнь. Пусть считается, что ангельскими и демоническими способами их не убить, но обычного человеческого ножа хватит, чтобы их обоих проткнуть: а смерть здесь, Наверху, не просто развоплощает, а убивает саму душу. Два варианта, и что бы Азирафаэль не выбрала, всё заканчивается на одной печальной ноте: смерть. Разве что во втором варианте есть малюсенький шанс на то, что она сможет убедить ангелов в своей правоте, да и смерть у них тогда будет более безболезненной. Ангел выбирает второй вариант: молчать и пытаться убедить. В конце концов, даже если не удастся, они умрут вместе и быстро, их убьют максимально гуманно. По крайней мере, на это надеется Азирафаэль. — Нет, я не могу этого объяснить, — девушка неловко пожимает плечами и отводит взгляд, — у меня нет никого объяснения. Процесс запущен. До рокового дня казни осталось двое суток. Отсчёт продолжается. Азирафаэль отпускает глаза и носочком туфельки разрывает солёную линию октаграммы. Свет от неё «отключается».Пятница.
— Я не проклята, — в какой раз повторяет Азирафаэль, размахивает букетиком из чертополоха в одной руке, а в другой держа лошадиную подкову, — я не проклята! Девушка уже устала. Целый день её подвергали различным пыткам в виде обрядов по снятию проклятий, восстановлению воспоминаний, освящению и изгнанию злых духов. Ничего хуже такого ангел в своей жизни не проходила. Это не больно, это не страшно, но жутко изматывает. — Я не проклята, — говорит ангел, хотя уже понимает: это бесполезно, невозможно доказать архангелам, что она независима от Кроули, — я не проклята! На мне нет проклятия! Хотя, независима — относительное понятие. Несомненно, она очень привязалась к Кроули, ей с ним нравится разделять долгие вечера за кружечкой чая или бокальчиком вина в спорах о дельфинах, птичках и Непостижимом. Если это — зависимость, то да, она — зависима. — А как тогда ты объяснишь то, что не горишь в адском огне и не таешь от святой воды? — строго спрашивает Гавриил, — как? — Никак, — скрепя сердце, отвечает Азирафаэль. Ей всё это до чёрта надоело. Она хочет лечь и поспать, хотя её ангельская сущность и не нуждается во сне. Просто закрыть глаза и забыться в безмолвной вечности. Азирафаэль отдаёт чертополох с абсолютно холодной лошадиной подковой Гавриилу. — Не работает, — сообщает Азирафаэль, а в её голосе слышится уже не усталость, а ликование. Архангелы достали её, так что она уже радуется, что мучается не только она, но они — они мучаются, придумывая новые способы снятия с неё проклятия, которого в помине не существовало. В комнату заходит Михаил с копной сухой крапивы, которую бесцеремонно суёт Азирафаэль. — Вяжи рубаху из неё, а потом надень на себя. Азирафаэль и Гавриилом удивленно смотрят на небожительницу. В их светлых глазах так и читается непонимание с долей шока. — Где нашла этот способ? — спрашивает Гавриил, — впервые слышу о таком. — В одной людской книжке вычитала, — сообщает Михаил, — это заклинание превращает заколдованных людей в тех, кем они являются: в людей. А точно! Азирафаэль, молчи ещё! — Да… — отвечает ангел, — только я вязать не умею. Да и нечем, если уж на то пошло, вязать мне. В комнате воцаряется тишина. Не лёгкая, но и не тяжёлая, она не падает непреподъёмным грузом на плечи небожителей, не угнетает их и не качается петлями над головами. Эта тишина неловкая, немного растерянная и сконфуженная: все в замешательстве. — А что ты можешь сделать? — спрашивает Михаил, — может, юбку? — Я могу сплести венок, — честно признается Азирафаэль, — криво, но могу. — Тогда сплети венки из крапивы, — говорит Михаил, — и надеть их себе на голову. Не снимай до завтра и не говори. Молчи. Молчание — смирение, важное условие. Мы завтра придём. Всё, приступай! Михаил хватает под локоть Гавриила и уходит вместе с ним, хлопая дверью. Хлопок — звук, уже лучше тишины. За это ангел благодарна двери, или в такой ситуации надо благодарить Михаил, вышедшую из себя из-за ряда неудач и создавшую хлопок? Эх, не важно. Азирафаэль остаётся один на один с копной сухой крапивы, она рада, что крапива хотя бы сухая, не жжётся. Девушка вздыхает и садится на пол, начинает плести венки. Через два часа у неё на голове красуется семь венков из крапивы, ангел лежит на полу, раскинув руки и крылья в разные стороны: концы крыльев упираются в стены, они еле умещаются в комнате в растянутом виде. «Какая глупость, — думает Азирафаэль, — какая глупость!»Суббота.
Ангел хочет заснуть, скрыться в этом царстве безмолвия и небытия хотя бы на какое-то время, но у неё не получается: девушка просто лежит и думает, думает, думает… А думает она обо всём: о Кроули, о себе, о Непостижимом плане, а птичках и дельфинчиках, об Адаме и Еве, об Антихристе, об Армагедонне и французских блинчиках… Азирафаэль прокручивает в своей голове всю свою жизнь и думает о ней, переживает её заново, неподвижно лёжа на полу и раскинув во всю длину идеально белоснежные крылья, которые занимают почти всё пространство комнаты.Скорей всего, завтра думать обо всём этом будет уже некому.
Дверь бесшумно открывается, а ангел уже почти ненавидит эту тихую дверь. Девушка устало переводит взгляд: на пороге стоят Гавриил и Михаил — её неизменные гости за эти шесть дней. — Крылья убери. Азирафаэль вздыхает и подтягивает к себе крылья, садится и складывает их за спиной. Потом со знанием дела поправляет на голове семь венков из сушёной крапивы и встаёт, всё же она ещё уважает архангелов и считает невежеством сидеть на полу в их присутствии. — Так что? — спрашивает Гавриил, — как твое сознание? Что скажешь по поводу демона и твоего «неумерщвления» огнём и водой? Азирафаэль осуждающе смотрит на своего начальника. Он уже не её начальник, полагает она, после того, как они хотели её убить, сложно их назвать своими лидерами, которые пекутся о подчинённых. Но в тоже время девушка продолжает верить в добро и видит в архангелах, пусть странных, немного не таких, каких бы ей хотелось, но всё же предводителей небожителей. — Чего молчишь? — уже немного возмущённо спрашивает Гавриил, — не хочешь говорить с нами? Азирафаэль обречённо роняет голову на грудь. Венки начинают падать, но девушка успевает их подхватить до того, как они коснуться пола: ангел вновь надевает их на голову. Их семь, они цепляются друг за друга и неуклюже смотряться на голове пленницы в собственном доме. — Ты нам будешь отвечать или нет? — раздраженно спрашивает Михаил, скрещивая руки на груди, — или это подействовало на тебя? Азирафаэль смотрит на неё, а потом указывает ладошкой на Михаил и касается ладошкой своих губ. Архангелы явно не понимают то, что она хочет сказать. — Шутки шутить с нами вздумала?! — уже злиться Гавриил, — да ты знаешь, что играешь в игры с огнём?! Азирафаэль вздыхает. Проводит пальцами у своего рта, делая вид, что застегивает его на замок. Несколько секунд она просто пялится на архангелов, а потом видит в их глазах нотки понимания. — А, — бросает Михаил, — можешь говорить. Так что там по поводу твоего неумирания? — Спасибо, — сухо отвечает Азирафаэль, — ничего. Я не могу дать объяснения этому явлению. «Хорошо демонам, — думает ангел, — Кроули провернул со мной эту шутку и всё: демоны отстали от него. Славно, просто и беззаботно. Внизу всё просто… А здесь, Наверху, что? Взяли и привязались, надо им до истины докапываться! Эх… Верно говорят: одна ложь порождает другую. Вот и породилась. Только отступать смысла нет. Уже нет» Михаил обречённо закатывает глаза и запрокидывает голову: эти шесть дней хорошо измотали её, она уже не знает, что можно ещё сделать. Гавриил сочувственно смотрит на неё, а потом переводит прожигающее сиреневый взгляд на Азирафаэль. — Значит, объяснений нет? — спрашивает он, — да? — Да, — отвечает Азирафаэль, — объяснений нет. — И демона ты продолжаешь считать хорошим парнем? — У демона есть имя! Его зовут Кроули! — говорит девушка, а в её крови вскипает возмущение за все эти шесть тысяч лет, Армагедонн и шесть дней, — пусть он демон, пусть он хуже нас, пусть он несёт в мир зло, но он всё равно остаётся личностью! Неповторимой, уникальной личностью с присущим только ему набором социальных качеств! Личностью со своими страхами и любимыми вещами, со своими чувствами и воспоминаниями, сожалениями и гордостями! И у этой личности есть имя: его зовут Кроули! — Знаешь, — слегка опешев, сообщает Гавриил, Михаил просто стоит и молчит, она выдохлась, моторчик заглох, руки опустились, — ты рассуждаешь как человек. — Возможно, — отвечает Азирафаэль, — я шесть тысяч лет провела на Земле. У меня уже больше общего с людьми, чем с Небом. Может, в этом вся причина? — Нет, — отсекает её предположение архангел, — очеловечься ты, тебя бы всё равно огонь взял, ведь люди в огне умирают. Азирафаэль издаёт сдавленный стон. Сколько ещё будет длится этот бестолковый спор, где они всё равно не придут к консенсусу? — А ты так и не ответила на вопрос, — замечает Гавриил, — про демона… Кроули? — Да, он не такой уж плохой для демона, — нехотя сообщает Азирафаэль. — И у тебя есть причины полагать так? — Есть, — ангел пожимает плечами, — у меня много причин считать так. Но я не могу назвать ни одну из них. — Почему же? — голос Гавриила становится немного высокомерным, немного гордым и очень хитрым, — что тебе мешает поведать мне истину? — Мораль, — просто отвечает Азирафаэль, не сводя взгляда с начальника, — если я скажу, Кроули будет недоволен. Он же демон, он же должен поддерживать дурную репутацию. Он обидится. Это как безмолвный договор между детьми. Один проливает чашку сока на палас, вытирает, но пятно остается: ребёнок немного переставляет вещи и скрывает его. А другой молчит. Спустя время, год или два, взрослые замечают это пятно и спрашивают: что такое, откуда оно? Но ни виновный не сознается, ни его друг — подельник, ставший сторонним наблюдателем. Все молчат, а пятно, кажется, появилось из ниоткуда. — И всё опять приводит к этому демону… — тянет мужчина, — что же тебя с ним связывает? — Мы общаемся, — уже заученной речью повторяет Азирафаэль, — иногда ужинаем вместе: вдвоём веселее, чем по одиночке. — Вы встречаетесь? — удивлённо спрашивает Гавриил, явно придавая романтический смысл словам, — ты с ним спала? Он обольстил тебя, верно? Щеки Азирафаэль постепенно краснеют, девушка заливается краской. Они с Кроули? Да никогда. Не было и не будет. Но лишь от одного такого предположения ангел теряет дар речи и пытается собрать свои смутившиеся мысли в возмущенную кучку, чтобы возразить. — Ага, вот оно что, — расценивает как «да» молчание Азирафаэль Гавриил, — ты просто покайся. Признайся нам во всём и мы тебя простим. — Не думала я, — холодно замечает Михаил, — что ты так низко пала. — Да не спала я с ним! — наконец, говорит Азирафаэль, — это… Это… Это просто уму не постижимо, как вы до такого могли додуматься! У нас с ним нет ничего такого! Меня с Кроули не связывают и никогда не связывали романтические отношения! А ужины… Просто приятное времяпровождения. И только! — И кто же он тогда для тебя? — задаёт провокационный вопрос Михаил: она вновь решает вступить в игру, — кем он является для тебя, раз ты так печешься о том, что он может обидится? — Он… Кроули… — на секунду Азирафаэль замялась, пытаясь понять, кем же действительно является для неё этот демон в пафосных солнечных очках. Он тот, кто спас её от развоплощения, он тот, с кем она коротала свои довольно частые ужины, он тот, с кем можно поговорить о вечном, обо всём, в конце концов, он тот, кто играл на противоположной стороне, но именно это их и сблизило: это и заставило заключить соглашение, ведь игра, точнее, они сами всё равно сводили результат от своих усилий в ноль, нейтрализовали поступки друг друга. Так кто же Кроули для Азирафаэль? — Он… — девушка сжимает руки в кулаки, — Кроули мой товарищ. — Товарищ? — с усмешкой спрашивает Гавриил, — почти друг? — Почти друг, — подтверждает Азирафаэль. — Дружба между ангелом и демонов невозможна, — заявляет Михаэль, — и между мужчиной и женщиной, учитывая ваши оболочки, тоже. Так что два раза невозможно. — Минус на минус даёт плюс, — мягко улыбается Азирафаэль, — всё возможно. Гавриил мрачно смотрит, Михаил прожигает взглядом, но Азирафаэль продолжает неподвижно стоять и безмятежно улыбаться, словно она встретила на улице старых знакомых, с которыми надо о чём-нибудь поговорить, но она не знает, о чём, и от того между ними висит неловкая пауза. — Так это твоё последнее слово? — Определенно, — говорит девушка, — последнее. — Что ж, — гневно сообщает Гавриил, — надеюсь, ты не пожалеешь о нём. Архангелы удаляются, а дверь беззвучно закрывается за ними. Азирафаэль несколько секунд смотрит на дверь, а потом улыбка с её лица стирается, взгляд темнеет, девушка поправляет крапивные венки на голове и говорит вслед ушедшим, в пустоту: — Не пожалею. Будьте уверены.Воскресенье.
Азирафаэль лежит на полу и осознаёт, что полагающиеся ей шесть дней прошли. Сегодня — последний день её жизни после конца света. Ангел смотрит в потолок: он идеально белый, как и вся эта комната, и это уже начинает угнетать. Белые стены кажутся призрачными, нереальными, не существующими, и лишь то, что крылья иногда неприятно упираются в них и заставляет помнить девушку об их действительности. Белые крылья сливаются с белым полом, всё в этой комнате кажется единым целом, какой-то пресной дырой, ужасной безвкусицей: словно на белой бумаге рисуют белыми красками, словно на белой колонне белая лепнина — всё сливается, нет и намека на индивидуальность. Азирафаэль уже не чувствует себя индивидуальностью, она чувствует себя белой краской, которая такая же, как и все другие, такая же, как и этот пол, как этот потолок. Девушка прикрывает глаза и погружается в темноту: делать абсолютно нечего, убедить ангелов не получилось, остаётся лишь ждать, когда за ней придут и поведут на место казни. Пытаясь развеять тоску, Азирафаэль вспоминает отрывки людских книжек.«Быть или не быть — вот в чём вопрос»
Гамлет, Шекспир. Губы девушки трогает лёгкая улыбка, она вспоминает его. Кроули никогда не нравился Шекспир, а она была от него в восторге. Азирафаэль чуть морщит нос от полуулыбки и перемещается своими мыслями дальше.«Полезно всё, что кстати, а не в срок — Все блага превращаются в порок. К примеру, этого цветка сосуды: Одно в них хорошо, другое худо. В его цветах — целебный аромат, А в листьях и корнях — сильнейший яд. Так надвое нам душу раскололи Дух доброты и злого своеволья».
А это уже «Ромео и Джульетта», тот же Шекспир, реплика монаха Лоренцо. Азирафаэль больше всего нравится именно Лоренцо. Он ей казался очень мудрым и рассудительным персонажем, готовым на самопожертвование: именно он предлагает план Джульетте с её фальсификацией смерти. Но ведь все эти персонажи: Джульетта, Ромео, Тибальт, Лоренцо — это всё Шекспир, это всё он: он раскалывает себя на кусочки, обращается полностью к одному из них, отвергая иные, и получает мировоззрение персонажа. Шекспир — по истине великая личность, пьесам которой никогда не будет равных. Он, как никто другой, смог разобрать свою душу, смог понять противоречивость человеческой природы и, основываясь на этом, создать великие шедевры. Но не от того ли Шекспиру удалось понять всё это, что он контактировал и с ангелом, и с демонов, даже не подозревая об этой иронии судьбы?«В своем несчастье одному я рад, Что ты — мой грех и ты — мой вечный ад».
Сонет 141, Шекспир. Азирафаэль цитирует про себя фрагменты, которые помнит и наслаждается чтением стихов: она чувствует какое-то нездоровое удовольствие от этого, может, всё от того, что за эти дни её собеседниками были лишь архангелы, которые пытались докопаться до истины, и сейчас Азирафаэль замещает обычные общение на чтение стихов? Неизвестно, что уж там на самом деле, но девушка особо остро чувствует, на сколько прекрасны эти стихи. Они красивы, изящны, грациозны и жизненны. Они показывают вечные проблемы, подходят под настроение и дают понять, что ты не один, многие сталкивались с подобным. И удивительно, ведь это жизненно не только для людей, но, как оказалось по опыту Азирафаэль, и для демона с ангелом — для них. Девушка никак не может понять: неужели дружить — это так плохо? Пусть это будет дружба с врагом, но, как точно подметили люди, дружба — дружбой, служба — службой. Одно не влияет на другое. И если её безобидная дружба — это такое плохое явление, это её грех, то пусть: Азирафаэль готова умереть за это, ведь это её убеждения, она уверена, что любая настоящая дружба стоит того. Азирафаэль даже не замечает, как начинает считать Кроули другом. Открыв глаза, она смотрит на белой потолок и медленно, лениво поворачивает голову на бок, переводит взгляд на не отличную от потолка стену: зелёные венки падают с её головы. Опустевшими серыми глазами Азирафаэль взирает на них, а потом тяжело вздыхает. Девушка неторопливо садится, складывает затёкшие крылья за спиной, подбирает ноги под себя и берёт в руки венки. Высохшие, ломкие, тускло-зелёные, они яркими и неправильными, цветными, индивидуальными пятнами кажутся в этой комнате: неестественные, чужеродные в этой белой мгле. Девушка держит их, ласково поглаживает, но небольшие кусочки от сухих листьев крапивы всё равно отламываются и падают на пол зелёным дождём. Семь венков. Семь дней. В горле Азирафаэль застревает ком, к ней подкатывает отчаяние, захлёстывает её волной и заставляет нервно перебирать эти венки в руках, пока девушка осознаёт, что вся её жизнь делится на семь дней. Семь дней Сотворения мира, за семь дней до Армагедонна она с Кроули поняли, что ребёнок, за которыми они приглядывали одиннадцать лет, не Антихрист, и в конце концов, вот ещё последние семь дней её жизни, начавшиеся с Понедельника. Азирафаэль бросает один веночек, он падает у двери. «День первый — Сотворение мира, отделение света от тьмы. Понедельник». Девушка смотрит на другие. Она отбрасывает в другой угол комнаты очередную зелёную кляксу. «День второй — создание неба. Вторник». Ангел мнёт в руках веночек, надламывает его и чувствует свежий, дурманящий и до дрожи в крыльях приятный запах сушенной крапивы. Азирафаэль втягивает воздух и шумно выдыхает. Откидывает надломленный венок от себя. «День третий — создание суши, морей и растений. Среда». Осталось четыре венка. Азирафаэль ласково перебирает их, замечает, что один из них расплетается. Девушка вешает три венка себе на руку, а четвертый внимательно рассматривает, ласково поправляет его, вновь плетёт и крепко завязывает. Окидывает свою работу взглядом, довольно, но грустно улыбается и бросает его прочь. «День четвертый — сотворение солнца, луны и звёзд. Четверг». Азирафаэль бережно с присущей всем ангелам любовью и осторожностью снимает с руки зелёный браслет, который слишком велик для неё, и откидает этот браслет-венок от себя. Он летит, крутясь вокруг своей оси, и мягко падает на белый пол. «День пятый — создание всех животных. Пятница» Два венка — два дня. Ангел смотрит на них, поворачивает на своей руке: венки кажутся идентичными, но в тоже время каждый листик крапивы лежит по-своему, где-то сплетение стянуто сильнее, где-то слабее. Венки одинаковые, но и разные. Ещё одно зелёное пятно появляется на полу. «День шестой — создание человека. Суббота». В руках Азирафаэль остаётся один зелёный крапивный веночек — день седьмой. Девушка держит его двумя руками и рассматривает, с такой тщательностью, словно больше такого шанса не будет. А ведь действительно — не будет. Жизнь Азирафаэль разграничена семёрками: семь дней Сотворения Мира — семь дней до начала Армагедонна, которого так и не случилось, и вот теперь ещё семь дней — семь дней конца её персонального света. И сегодня — Воскресенье — последний дней, а в руках — седьмой венок. Говорят, три семёрки — число Бога, его номер. Только вот ангел знает, что как бы она не пыталась дозвониться до него, но всё равно с ней будет говорить Метатрон, Глас Божий. А Бог… не ответит. Будет ли Он милостив к ней? Пожалеет ли её чувства? Азирафаэль никогда этого не узнает, ведь Он всегда остаётся безмолвным. Девушка вздыхает — терять ей нечего — и надевает на голову оставшийся венок. Азирафаэль коронует себя предводительницей этих шести беспорядочно разбросанных на белоснежном полу и режущих глаз своей зеленью венков. Дверь беззвучно открывается, на пороге появляются извечные гости ангела — Михаил и Гавриил. — Идём, — говорит мужчина, — время пришло. Азирафаэль послушно встаёт, отряхивает брюки и идёт к выходу из комнаты, она точно знает: сопротивление бесполезно — ангел не сопротивляется. Размеренным шагом девушка подходит к двери и уже собирается покинуть комнату, как Михаил останавливает её движением руки. — Венок — сними. Дымчато-голубые глаза с непониманием смотрят на архангела, а потом проясняются: словно они только что поняли смысл сказанных слов. Молча Азирафаэль дотрагивается пальцами до своего венка, одергивает руку, как будто боится обжечься, но затем мягко берёт венок, глядит на него с нежностью во взгляде, как смотрят матери на своих детей, аккуратно расправляет сухие листья, вздыхает, оборачивается, последний раз смотрит на своё творение: хаотично разбросанные зелёные кляксы жизни на этом пустом, мёртвом и белом полу, — и бросает седьмой венок. Азирафаэль разворачивается и уходит, не оглядываясь. Она оставляет позади себя на полу семь венков: последние семь дней её жизни подходят к концу — сегодня Воскресенье. «День седьмой — отдых. Воскресенье». А для Азирафаэль вечный отдых — вечный покой, вечный свет и вечная тьма, вечный Рай и Ад —Смерть.