Очищение

Пергаментные листы шелестели успокаивающе и приятно. Изображения разных невероятных существ, которых он раньше не видел даже на картинках, завораживали. Риккард водил пальцами по контурам чернильных рисунков. В этот раз Мастер его так просто не найдёт — он не сел за стол у всех на виду, а забрался на подоконник между двумя дальними полками. Здесь вроде как хранились книги, к которым редко обращались, какие-то автобиографии, дневники. Среди всего этого Рик нашёл дневник с описанием разных «волшебных» животных, почему-то неподписанный. Воображение нарисовало, что это дневник Себастиана, исследователя, о котором он так много слышал от Лео. Рик знал, что это скорее всего невозможно. В Ордене вряд ли будут храниться записи гражданского, хоть и Одарённого. От попыток разобрать заковыристый почерк неизвестного исследователя Риккарда оторвали шаги. Лёгкие, еле слышные, будто на носочках. За шагами послышался тихий напев. Приятный, мягкий, вызывающий какие-то совсем детские воспоминания. Те, которые были спрятаны очень глубоко. Те, которые казались чужими или обманчивыми. В его жизни когда-то всё было хорошо? Он когда-то был счастлив? Рик всхлипнул, закрыл рот рукой в попытке удержать это всё внутри. Пение прекратилось. Шаги приблизились. — О, привет! — из-за полки высунулась голова брата Валериана. — Кажется, я это сегодня уже говорил… Ты в порядке? Рик кивнул, попытался вытереть глаза, выронил дневник. Брат Валериан вдруг оказался рядом, аккуратным мягким движением поймал тетрадь, глянул на неё. — Ой, я надеюсь, это не он тебя так расстроил… Риккард замотал головой. Хотя в его нынешнем состоянии мог бы и над описанием зверей пореветь. — А то многих расстраивает мой почерк, но чтобы настолько… Рик удивлённо уставился на брата Валериана. — Так это ваш дневник? — Угу. Старьё, — брат Валериан легко запрыгнул на подоконник рядом с ним. — Мне кажется, или пахнет похлебкой? — Это от меня, — мрачно сообщил Рик. Продемонстрировал валяющуюся рядом рясу, от которой действительно неслабо несло супом. И тут же закрыл лицо руками, тихо засмеялся. Какая же идиотская ситуация… — Стесняюсь спросить, — хмыкнул брат Валериан. — Выбесил учителя. — Отца Франциска? Его можно выбесить? — Он говорит, что у меня талант. Но на самом деле он первый начал, - проворчал Риккард. — Звучит немного по-детски. Он облил тебя супом? — Он лишил меня обеда. Так что я вроде как съел его суп. Но не до конца. И он ударил меня. И я вылил суп на себя и на него… И… Ну, не специально. — И за что он лишил тебя обеда? Странное какое-то наказание… — Да откуда я знаю? Он обещал наказать меня в трапезной, если я не… Вот дьявол. Риккард снова закрыл лицо руками, чтобы спрятать стыд. Он вспомнил, как утром уходил с завтрака. Очень некрасиво и демонстративно уходил. — Ладно, кажется, первым начал я… Брат Валериан улыбнулся, похлопал Рика по плечу. — Не переживай, всякое случается. Так ты тут прячешься от гнева Чистейшего? Он, правда, теперь не такой уж Чистейший, раз испачкан супом… Они хором прыснули. — Да, вроде того, — сквозь смех ответил Рик. — Пытался отвлечься и нашёл вот… Оказывается, ваше. — А плакал чего? Неужели из-за похлёбки? — Нет. Я не могу рассказать, брат Валериан, извините. — Как скажешь. Ну, кто в моём бестиарии понравился тебе больше всего? Рисунки, конечно, корявые, но реальность в принципе отражают… — Отличные же рисунки! Можно? — Рик аккуратно забрал дневник из рук учителя, быстро пролистал. — Вот этот очень необычный… На иллюстрации был очаровательный пушистый кругляшок, очевидно, растущий из земли. У кругляшка имелись два ряда острых тонких зубов и маленькие злобные глазки. — Это дентофитум опушённый. Они растут в пустыне Альбизу. Милые ребята, но очень кусачие. Брат Валериан легко приподнял полу рясы, закатал штанину, стянул башмак и продемонстрировал ряд шрамов на ступне, который вполне соответствовал зарисованной в дневнике челюсти дентофитума. — Вы были в пустыне Альбизу? — Рик не знал, куда ему смотреть: то ли на завораживающие шрамы лектора, то ли ему в глаза. — Да, давно. — И вы видели, как падают киты? Брат Валериан кивнул, грустно улыбнулся. — Это душераздирающее зрелище. Кстати, о китах. Можно посмотреть на твои запястья? Я заметил утром... Рик так же смело, как и брат Валериан, скинул башмаки, закатал рукава и штанины, расстегнул верхнюю пуговицу рубахи. На фехтовании он не делал так, даже когда изнывал от жары. Но брат Валериан вёл себя так искренне и открыто, что Риккарду хотелось ответить тем же. — Я думал, мне показалось. Мастер? — Угу. — Так ты не можешь пользоваться Даром? — Не могу, — к горлу снова подступил ком. Бессилие, признанное перед кем-то, оказалось ещё более невыносимым, чем запрятанное внутри. Когда «команда А» пристала к нему с идиотским вопросом, почему он не приходит на занятия по практике Дара, он гордо ответил, что слишком хорош и занимается с Мастером по индивидуальной программе. Больше этот вопрос не поднимался… — Что ж ты натворил такое? Сладкий чай ему на кудряшки вылил? Рик снова не удержался от смешка, хотя было совсем не до смеха. — Я вроде как Осквернитель… — Ясно, — брат Валериан оперся на стену, скользнул взглядом по мальчику. Но больше ничего не спросил. Долго молчал, глядя куда-то сквозь Рика. — Отец Франциск — невероятный человек… Погоди спорить, я объясню. Я пришёл к Богу довольно поздно. Я вырос в семье скептика, у которого была одна цель в жизни: доказать, что Дарителя не существует. Что Дар — это такая же спонтанная вещь, как талант к пению или рисованию. У него для всего было рациональное объяснение. Для всего, кроме природы. И он всю жизнь пытался её объяснить, истолковать, вывести какую-то формулу наделения Даром, просчитать вероятность… А я с детства видел, что всё сложнее. Видел, что мир больше меня, больше него, что его невозможно понять нашими маленькими мозгами. Но он настоял на том, чтобы я стал исследователем. Да я и не знал другой жизни. Он с детства таскал меня за собой. А потом мы попали в страшную лавину в Тенненских горах. Я не знал ни одной молитвы, но я так отчаянно просил у Дарителя ещё один шанс, что он меня услышал. Отец погиб, а я чудом спасся. Я упал в заросли снежного хлопка — в дневнике где-то, кстати, должно быть его изображение. У меня были сломаны нога и пара рёбер, выбита рука и разбита голова. Каким-то чудом я дошёл до монастыря. Ты знаешь что-нибудь о Тенненберне вообще? — Нет. — Его ещё называют Монастырём Молчания… Там общаются только жестами, и то редко. Даже молятся там молча. Я, помню, казался себе таким громким и несдержанным первое время. В общем, они меня подлечили и выставили вон. Но мне некуда было идти. И если честно, я уже тогда хотел остаться. Мне казалось, так я должен отблагодарить Дарителя. Я сидел под дверями два дня. А потом в Монастырь прибыл отец Франциск. Он выслушал мою историю и отправился прямиком к настоятелю, таща меня за собой. До сих пор помню его слова: «Я мог бы просто приказать вам принять его, но я хочу, чтобы вы меня услышали: для Ордена нет человека ценнее, чем тот, кто сам пришёл к Богу». Благодаря ему я остался там. Отец Франциск задержался на месяц. Он был разбит чем-то — я видел это, но каждый день он находил для меня время. Помогал вписаться, привыкнуть, понять. Тебе он, наверное, кажется бесчувственным тираном, упивающимся властью и чужой болью, но на самом деле я не знаю человека более чуткого и доброго, чем отец Франциск. Он Чистейший. И это не просто титул. Брат Валериан закончил, светло улыбаясь своим воспоминаниям. Пока говорил, он мягко перебирал страницы дневника. И его приятный голос вместе с шелестом так успокоили, убаюкали, что выходить из этого транса совсем не хотелось. Но одна навязчивая мысль всё крутилась, зудела в голове, не давала расслабиться. И касалась она не Мастера. — Вы — сын Себастиана, да? — наконец тихо спросил Риккард. — А ты сообразительный, — улыбчиво кивнул брат Валериан. — Да, он был отличным исследователем и отвратительным отцом. Так часто бывает. Но несмотря на то, что ты прав, ты сделал ошибочный вывод, Рик. — Это как? Брат Валериан слегка наклонился к мальчику, мягко хлопнул его по плечу. — Я рассказывал тебе не о себе. Иди извинись перед отцом Франциском. Что бы он ни сделал, он не заслужил пахнуть супом.