Очищение

Риккард спал, уткнувшись носом в холодную влажную стену, подогнув колени и обняв себя руками. Франциск какое-то время разглядывал мальчика перед тем, как разбудить. Смотрел, как подрагивают во сне красивые густые ресницы, как растрепались русые волосы, как еле заметно сжимаются и разжимаются тонкие выразительные губы. Как его не сломать? Франциск уже понял, что будет сложно. Мальчишка — не трус, к тому же довольно упрямый. Беспрекословного послушания от него ждать точно не стоит. Поэтому сразу надо выставить жёсткие рамки. — Пора вставать, Риккард, — Избавитель нагнулся и тряхнул юношу за плечо. Мальчик подскочил, уставился на мужчину. — Я думал, Вы уже не придёте. Обед был давно. — Я задержался немного. Искал способ ограничить твои способности. — Нашли? — Вроде того. Пойдём. Первым делом Франциск привёл его к купели, в которой предусмотрительно нагрел магией воду. — Мойся. И пока моешься, послушай меня внимательно. Мальчик стянул грязную рубаху и смущённо замер, теребя между пальцами завязки штанов. — Я тебя уже видел голым. И ещё насмотрюсь. Быстрее. Риккард повернулся к Франциску спиной, быстро стянул штаны и буквально запрыгнул в купель. Но Избавитель успел заметить, что на спине всё ещё видны красноватые полосы от ударов. Значит, тело не исцеляется — просто боли он не чувствует. Опасная штука, так можно получить серьёзную травму и не заметить. Или вот в кипяток прыгнуть… Франциск подошёл к купели и тронул воду пальцами. Горячая, но терпимо. Риккард совсем раскраснелся — то ли от горячей воды, то ли от того, как близко стоял мужчина — и начал сосредоточенно тереться губкой, стараясь не смотреть на Чистейшего. — Вы вроде как должны были что-то мне говорить, — тихо пробормотал он. — В Ордене Очищения очень жёсткая иерархия и очень жёсткая дисциплина, Риккард. Ты теперь мой ученик и подчиняешься мне. Безоговорочно. Если ты не понимаешь каких-то запретов или ограничений, если какие-то мои требования кажутся тебе слишком строгими — это всё обсуждается за закрытыми дверями. Понятно? — Вполне. — Не «вполне», а «да, Мастер». Всегда обращаться ко мне таким образом. К остальным служителям ты обращаешься по имени с приставкой «брат» перед ним. К послушникам просто по именам. Никому не хамить, никого не провоцировать. Про наглый и вызывающий тон лучше сразу забудь, как и про свои речи о власти и религии. Со всеми общаться очень вежливо и уважительно. Усвоено? — Да, Мастер. — Хорошо. Рот не открывать, пока к тебе не обратятся старшие. Хочешь что-то спросить или сказать, сначала попроси позволения. Франциск рассматривал немного потерянного мальчишку, который замер в купели, сжимая в кулаке губку. Так старательно слушал, что аж мыться забыл. Франциск еле задушил улыбку — рано. Он жёсткий и холодный Великий Избавитель, у которого не забалуешь. — Наказывать тебя могу только я. Вряд ли кто-то поднимет на тебя руку, но если вдруг так случится — уходи и сразу сообщай мне. Риккард, мойся быстрее, у меня нет времени здесь торчать. — Простите, Мастер. Мальчик встрепенулся и принялся мыть голову. Франциск молчал, чтобы не отвлекать его, и следил за резкими, дёргаными, неловкими движениями. Мальчик был довольно высокий, крепкий, подтянутый, но не худой. На коже никаких шрамов или ран, помимо вчерашних ссадин от плети. Ничего, что свидетельствовало бы о жестоком обращении. — Как тебя наказывал учитель? — Никак. На самом деле бывало, что они с Лео неправильно понимали друг друга, спорили, ссорились, бывало, что Риккард не оправдывал его ожиданий. В таких случаях Лео просто уходил на несколько часов в город. — То есть ты научился принимать боль не благодаря ему? — Нет. — А благодаря кому? Или чему? — Простите, Мастер, я не буду отвечать. Это не имеет значения, Вы ведь сказали, что нашли способ это ограничивать. — Ты прав. Забавно вот что. Я сидел над магическими книгами, пытаясь найти в них ответ, почти полдня. А ответ был на поверхности. Буквально. Франциск вытянул ладонь, на которой лежали пять узких полос серебристой кожи — одна длинная и четыре покороче, все с застёжками. — Это шкура небесного кита. Ей обтягивают магические книги, чтобы удерживать магию внутри… Вылезай и подойди ко мне. Мальчик выскочил из воды, смущаясь уже куда меньше. Судя по всему, любопытство было сильнее остальных чувств. Что ж, в этом они похожи. — Вытяни руки. Полоски мягко обвили запястья, еле слышно звякнули маленькие серебряные замочки. Кожа немного села, самостоятельно подстраиваясь под ширину запястий Риккарда. Франциск довольно хмыкнул, опустился на корточки. Риккард издал какой-то звук, выражающий то ли смущение, то ли страх, то ли робкий протест, и судорожно прикрыл ладонями гениталии. Но Чистейший сделал вид, что не заметил этого. Обвил полосками кожи лодыжки, застегнул, поднялся. Мальчишка был краснее варёного рака и часто дышал. Франциск снова заставил себя сдержать улыбку. Зашёл за спину Риккарда, обернул последней, самой длинной полоской шею, внизу, возле самых ключиц. Почувствовал, как дёрнулся кадык, скользнул пальцами по напряжённым мышцам. — Не слишком давит? — Нет, Мастер, — глухо ответил Риккард. — Хорошо. Одевайся пока вот в это, рясу тебе брат Бернард принесёт ближе к вечеру, — Франциск протянул ему рубаху и штаны. К сожалению, они не имели свойства самостоятельно подстраиваться под размер, поэтому оказались немного великоваты. Из выреза рубахи красиво выглядывала полоска серебристой кожи, и Франциск не мог отвести от неё глаз. Главное, чтоб она ещё и работала. — Дай-ка руку ещё раз, — он с силой ударил открытой ладонью по запястью мальчика. Тот вскрикнул и немного дёрнулся. Скорее от испуга и удивления, чем от боли. Но этого было достаточно, чтобы понять — находка Чистейшего работает. — Отлично. Снимать нельзя, понятно? — Вы поставили меня перед выбором, которого не было, — мрачно проворчал мальчик, потирая запястье. — Что? — Я должен был выбрать: стать Вашим учеником или лишиться Дара. Но в итоге я Ваш ученик и Даром пользоваться тоже не могу. — Временно. Чуть позже мы определим, когда ты будешь их носить, а когда нет. И я позволю тебе снимать их самостоятельно. Чуть позже, — Франциск произнес последние два слова с нажимом. — По-моему, это не то же самое, что лишиться Дара навсегда. Начинай уже следить за тем, что и как ты мне говоришь. У меня терпение не вечное. Или можем расторгнуть наш договор прямо сейчас. Хочешь? — Нет, Мастер. Прошу прощения, — мальчик не выглядел виноватым, но и лишиться Дара не хотел, а потому заставил себя сказать то, чего от него ждали. — Хорошо. Идём. *** Риккард неуверенно замер на пороге Зала Избавления, пытаясь понять, почему он снова здесь. Нервно взглянул на свисающие с потолка цепи, тянущиеся к деревянному колесу, вспомнил все те беспомощность и отчаяние, которые овладели им тогда. Провёл пальцами по кожаному браслету на запястье, неуверенно глянул на Чистейшего. — Это всё ложь, верно? — Что? — Вам не нужен такой ученик, как я. Вы просто боитесь меня. Вы хотите забрать мой Дар, но боитесь, что я слишком силён и дам вам отпор. Поэтому Вы придумали сказку про ученичество, чтобы надеть на меня эти штуки… — Ага, и помыл я тебя тоже для этого. А то из грязного Дар вынимать как-то фу, — хмыкнул Франциск, открывая ключом резной шкаф у стены. — Иди сюда живо. Аргумент показался Риккарду весьма логичным. Он послушно приблизился к Избавителю, заглянул в шкаф. Там было полно орудий для наказаний, но практически все они выглядели как-то безобидно по сравнению с тем, что в открытую висело на стенах Зала Избавления и стояло вдоль них. Кожаные ремни, деревянные трости, какие-то плоские шлёпалки, кожаные и деревянные, большие и маленькие; несколько разных многохвосток, хлысты и один достаточно длинный кнут, от которого Риккард поспешил отвести взгляд. Но в целом всё это пугало куда меньше, чем всякие дыбы, колодки, кресла с шипами, щипцы, кусачки, цепи, металлические прутья, ошейники с шипами внутрь и длинные иглы, которые красовались у всех на виду. — И для чего Вы это обычно используете? — скептически поинтересовался Риккард. — Чтобы пытать детей? — Чтобы воспитывать детей. Хотя должен признаться, — Франциск достал из шкафа тонкую гибкую трость и взмахнул ей в воздухе, — действует это не только на детей. Например, впечатлительным аристократкам достаточно посмотреть на эту штуку, и они тут же начинают в слезах рассказывать, что выходили за Грань, чтобы нагадать суженого, или обращались к Духам, чтобы влюбить в себя одного богатого графа. Риккард фыркнул. Использовать Дар ради такого — просто идиотизм. — И что, Вы лишаете их Дара? — Зависит от случая. Как правило, даём испытательный срок. Иногда отправляем в монастырь Дарителя. Иногда избавляем, да. — И кто же определяет их судьбы? Великий? — мальчик растянул последнее слово, произнёс его с насмешкой и иронией. — Нет, у Великого обычно нет на это времени, — Франциск проигнорировал его насмешку. — Палач принимает решение сам, если оно очевидное. Вот как с тобой было. Я присутствую на пытках и казнях, только когда есть желание и — что самое главное — время. Бедный брат Адриан трудится за троих, что называется. Потому что послушников тоже наказывает он. Учителя, как правило, отправляют провинившихся к Палачу с запиской, за что те должны быть наказаны, а Палач уже решает, сколько и чем они получат. — Почему не наказывают сами? — Риккард всё ещё рассматривал содержимое шкафа, к некоторым вещам даже прикасался, а Великий не возражал. — Не всем братьям доставляет удовольствие причинять боль. — Но меня Палач не может наказать? — Нет. Только я. — Потому что Вам это доставляет удовольствие? — Риккард развернулся и встретился взглядом с Чистейшим. — И поэтому тоже. А ещё потому, что ты будущий наместник Бога. Так что тебя может наказывать только Бог. Ну, или его нынешний наместник. То есть я. — Вам не кажется, что боль не воспитывает? — Я знаю, что боль отлично воспитывает дисциплину и терпение. А ещё напрочь отбивает желание совершать одну ошибку дважды. Я не считаю, что этими методами стоит воспитывать всех детей в мире. Но послушников Ордена Очищения — однозначно. — То есть Вас воспитывали так же? — Риккард снял с гвоздика деревянную шлёпалку, покрутил её в руках, слегка шлёпнул себя по ладони. — Да. — В таком случае Вы предвзяты, Мастер, — шлёпнул ещё раз, сильнее, сжал и разжал кулак. — Как Вы можете быть уверены, что такие методы необходимы, если не пробовали по-другому? — Вот станешь Чистейшим и попробуешь по-другому, — Франциск наконец забрал у мальчика орудие, повесил его обратно. — А пока придётся терпеть мою предвзятость. И порки. Посмотри, пожалуйста, ещё раз на всё это и выбери один предмет, который пугает тебя больше всего. — Чтобы Вы незамедлительно пустили его в ход? — фыркнул Риккард. — Нет. Чтобы я им никогда не пользовался. Риккард, я не собираюсь над тобой издеваться. Давай, выбирай. Но не пытайся угадать, что будет самым болезненным. Всё равно не угадаешь. Выбирай то, что реально пугает. Ему даже думать не надо было. Здесь был один предмет, который вызывал дрожь в коленях, темноту в глазах и желание забиться в самый дальний угол. Риккард дрожащим пальцем ткнул в кнут. Франциск снял его с гвоздя, взвесил в руке, с интересом глянул на побледневшего мальчика. Захотелось развернуть кнут и со всей силы щёлкнуть об пол. Просто чтобы посмотреть на реакцию. Чтобы припугнуть. Но Франциск заметил, как дрожат губы мальчика, как он испуганно гипнотизирует орудие, и спрятал кнут в нижний ящик. Нужно потом сказать Адриану, куда положил. Хотя он им вроде не пользуется… — Сегодня мы попробуем всё. По крайней мере, все виды. Не пугайся. Мне нужно понять тебя. Твои реакции, твой порог. Это не значит, что каждое наказание будет таким. Возможно, некоторые орудия я вообще больше никогда не использую. А тебе нужно понять, как работает боль. — Я прекрасно знаю, как она работает, Мастер, — скривился мальчик. — Сомневаюсь. Пожалуйста, не закрывайся от меня и не отключайся от реальности. Я буду задавать много вопросов, и мне нужно, чтобы ты честно на них отвечал. Они не будут касаться твоего прошлого. Я уже понял, что это табу, и не собираюсь на тебя давить. — Ого. Как это милосердно. — Не советую злоупотреблять моим милосердием. Риккард поджал губы, исподлобья глянул на мужчину и резко стянул рубаху, бросил её на пол. Взялся за шнуровку штанов. — Будь так добр, выполняй мои приказы после того, как я их озвучу. — Извините, Мастер, позволю себе немного своеволия, раз уж сейчас всё равно буду наказан, — рыкнул мальчишка. Франциск задумался о том, что «Мастер» из его уст по отношению к бывшему учителю звучит совсем не так. У Риккарда в каждом звуке сквозил вызов, сквозил пренебрежительный вопрос: «Мастер чего?» — Ты только и делаешь, что позволяешь себе своеволие. — Простите, не привык быть рабом, — выплюнул мальчик, вышагивая из штанов. Он и не думал менять тон. Но в последнем слове Франциск вдруг услышал куда больше ненависти, чем в остальных. — Не привык или отвык? Мальчик сделал вид, что не услышал вопрос, встал напротив Чистейшего, гордо вскинув голову, развёл руками, мол, что дальше? Франциск молча указал на деревянный Х-образный крест у стены. Риккард подошёл, с любопытством осмотрел кожаные застёжки, пожал плечами и наклонился, чтобы застегнуть их на ногах. — Так, стоп. Это буду делать я. — Руки мне потом пристегнёте, — небрежно отмахнулся Риккард. — Ты только что заработал пять дополнительных ударов, — скрипнул зубами Чистейший. — Очень несправедливо, — проворчал мальчик, застёгивая замки. — Риккард, здесь приказываю я! — Вас так легко разозлить? — он наконец выпрямился, криво улыбнулся, демонстративно вскидывая руки вверх, просовывая их в кожаные застёжки. — Великий же должен быть очень уравновешенным. — Кажется, у тебя талант. Франциск приблизился, застегнул замки на запястьях мальчишки, умышленно задевая пальцами полоски серебристой кожи, сочувственно похлопал его по плечу. И вышел. Риккард дёрнулся, силясь освободиться или хотя бы занять более удобную позу, тихо выругался. Кажется, у него действительно талант делать самые жуткие и отвратительные ситуации ещё хуже.