Нерушимые правила

      — А вы, простите, кто?       — Я невеста Хатаке-сана, — неожиданно для себя довольно спокойно солгала она и растянула уголки губ в фальшивой, но крайне дружелюбной улыбке. — У меня допуск на посещения от лечащего врача.       Кивнув и угукнув что-то себе под нос, медсестра тихонько прикрыла дверь палаты, а Сакура снова уставилась в раскрытую книгу. Не то чтобы она её читала, нет. Книжонка была собственностью Какаши и своим содержанием могла вызвать у неё лишь крайнее недоумение и лёгкие рвотные позывы — фанатом такого чтива она не была. Но стоило признать, что печатный текст, по которому можно было бесцельно бродить взглядом, отлично отвлекал от рассматривания спящего Хатаке и, в первую очередь, от мыслей.       О, в эти дни она много думала. О событиях прошедших дней и месяцев, о совершённых ошибках, о друзьях, об отношениях и узах, и о том, насколько удачливо сложилась её собственная жизнь.       С самого раннего детства и до сегодняшнего дня её родители нерушимой стеной стояли за её плечами. Даже если её выбор и поступки разочаровывали их, они всегда находили в себе силы принять это. Цветные волосы? Отрастут или перекрасим. Первая буйная любовь и хочется нестись под венец? Хорошо, будь счастлива. Уже передумала и видеть не хочешь этого мерзавца? Тоже не беда, хорошо, что разошлись до свадьбы и не натворили бед. Живых людей лечить не собираешься? Это твой выбор, дочка. Выбрала новый образ жизни? Кто ты? Кто-кто? Доминант? Ну, ты всегда у нас была волевой и решительной…       Конечно же, не каждое её решение было принято сразу и спокойно. Её мама обладала звонким голосом, о котором с бóльшим успехом рассказали бы их соседи, и достаточно взрывным и несгибаемым характером (от кого-то же он должен был передаться Сакуре?), но в любом из споров не было и капли укора.       И в этом ей определённо повезло. Хинате вот нет. Да и остальных тоже было не назвать баловнями такой удачи… В конце концов, все люди разные, у всех своя история, и каждый по-своему реагирует и преодолевает трудности. Кому-то сверх меры отсыпано в одной сфере жизни, но откровенно не досталось в другой. Например, не случилось Сакуре любить кого-то с такой же маниакальной силой, как делала это та же Хината. Конечно, она не собиралась жалеть по этому поводу: жизнь не раз показывала ей, что отношения, построенные с партнёром, которого выбираешь вначале головой, а потом уже сердцем — более здоровые и крепкие. Она вообще почти всегда полагалась на свои мозги, не только в любви. Поэтому ей было сложно поставить себя на место нестабильной Хьюги. Впрочем, она всё равно делала это не единожды с момента допроса. Так и эдак перекручивала ситуацию в мыслях, но каждый раз приходила к одному и тому же выводу: не получи она родительской поддержки, предай её тот, кто должен был любить и защищать, несмотря ни на что — она бы не сломалась.       Вытерла бы слёзы, сгребла бы остатки гордости в кучу и пошла бы дальше.       И это не было пустой бахвальной болтовнёй — не каждый после переживания личного ада становился убийцей. Кто-то находил в себе силы и становился лучше, кто-то хуже, потому что катиться с горы всегда проще, но всех объединяла одна маленькая деталь — они всегда выбирали себя.       Сакура любила своих близких, но про себя не забывала никогда. И это было правильным.       И нет, она не обманывала и не заблуждалась — она совершенно точно знала, что такое любовь. Любовь — это чувство самоотверженной и глубокой привязанности, сердечного влечения. И она, несомненно, любила и была любимой.       Она любила родителей, из чьего дома ушла при первой возможности.       Любила Саске, но их привязанность смогла оборвать по-живому. И теперь они оба были счастливы на расстоянии друг от друга. А если и были близко, то ничего уже внутри не кровоточило: они смогли даже переночевать на одном диване, слушая, как Наруто скулит в пьяном ночном бреду…       Ли она тоже любила. Она помогла ему и отпустила, для его же счастья. Рядом с ней он смог смириться с собой и со своей личной драмой, а теперь слал ей открытки с разных концов мира.       А Какаши… С Какаши всё было сложно.       То, что она испытывала рядом с ним, не казалось красивым и правильным описанием из словаря — скорей напоминало бесконтрольное предчувствие надвигающихся проблем.       Да, до этой трагедии точно всё было как-то проще…       Многие месяцы жить с установкой «я подумаю об этом завтра» было проще. И за размытыми границами личного скрываться от себя было проще: она для Какаши была всего лишь коллегой, хорошим партнёром для секса и душевных разговоров, но не более. По крайней мере, они не обговаривали иного, а она старалась не задавать себе лишних вопросов. Теперь же это пресловутое «завтра» уже наступило. И между ними столько не сказанного и не сделанного, что спрятаться уже не выйдет.       За эти четыре дня, что Какаши провёл в реанимации, она сотню раз уже представляла себе и их встречу, и то, как начнёт разговор. Без устали прокручивала диалоги и реплики, воображала его реакции, но по какому бы сценарию в её голове всё ни происходило, всего лишь один вопрос ставил в тупик:       «Кто мы друг для друга?»       Сакура закрыла книгу и, отложив ту на журнальный столик, встала и подошла к окну.       На улице было солнечно, и она жмурилась, подставляя лицо под яркие лучики. Буквально неделю назад ей казалось, что нервничать и жить рука об руку с паникой придётся всегда, но она ошибалась, забыв, что всё непременно проходит. А сегодня утром, за привычным кофе, её будто тяжёлым одеялом укрыли — стало мягко и спокойно. Сакура сперва даже затревожилась, что попросту перестала что-либо чувствовать — отгорела, как коротившая лампочка. Ведь невозможно отрицать, что с того самого момента, как двери машины скорой захлопнулись, всё изменилось. Но здравая часть разума шептала: «Вряд ли», потому что сердце всё так же заходилось при мысли о нём, а радость, что она испытала при виде его болезненного осунувшегося лица, невозможно было описать никакими словами. Боги, да она наконец-то поверила — ничего страшного впереди их больше не ждёт! И это, пусть ещё хрупкое, как заиндевевший лист, спокойствие теперь, конечно, немного пугало.       Нет, вокруг всё было и есть — паршиво. Они фактически облажались, хоть и сделали всё, что могли, но этого всё равно оказалось ничтожно мало. Но Хатаке был жив, почти здоров и убаюкивающе посапывал в паре метров от неё. И только из-за этого исход их отношений, её карьера, членство в клубе, правила и статус её больше не волновали.       — Ты такая красивая.       Она на секунду прикрыла глаза: его голос был мягким и чуть хриплым ото сна, и это растёкшееся тепло в груди хотелось сохранить на чуточку дольше.       — Привет. — Сакура обернулась и, оперевшись на подоконник, искренне и широко улыбнулась. — Ты тоже выглядишь, м-м… сносно.       — Я им то же самое говорю, но выписывать меня не хотят. — Состроив самое трагичное выражение лица, на которое только был способен, он вздохнул и подтянулся на локтях, чтобы занимать хотя бы полулежащую позицию.       — Ты пока даже сидишь с трудом, — пожурила она, но, вспомнив абсолютную нелюбовь Какаши к больницам, смягчилась: — Потерпи ещё немного, скоро уже будешь дома.       Он, вероятно, не ожидая того, что с ним будут разговаривать, как с маленьким поранившимся ребёнком, смущённо улыбнулся и отвёл взгляд. Сакура машинально обняла себя руками и так же неловко улыбнулась в ответ, впервые в жизни не совсем представляя, что говорить дальше.       Их рабочее было для обоих постыдным и его отчаянно хотелось закопать поглубже в памяти и никогда не поднимать. Ни в слух, ни мысленно. А вот до обсуждения личного нужно было ещё дойти: признать, что, кажется, вырос из прошлых отношений, взвесил, обдумал и решил хоть что-то — действие почти героическое.       — Как там Наруто? — нарушил тишину он.       Сакура вздохнула: «Значит, всё-таки о работе…»       — Нормально, — коротко ответила она и всё же добавила: — ну, насколько это вообще возможно в данной ситуации… Он сейчас у родителей. — Она поджала губы и, решив, что и слова правды скрывать не будет, пояснила: — Первые пару дней мы с Саске были рядом, жили с ним, а потом Наруто решил уехать к родителям.       — Это правильно, — без доли сомнения в голосе согласился Какаши, — Наруто хоть и сильный парень, но слишком импульсивный.       Сакура тихо угукнула. К её счастью, большую часть всех стадий принятия взял на себя Саске ещё до её приезда. Ей оставалась только «депрессия».       Осколки всего, что только могло разбиться в его квартире, аккуратно смели и выбросили. Раскуроченную мебель просто свалили в одном из углов. А затем, поужинав прямо на полу тем нехитрым, что она успела прихватить с собой, молча курили. Наруто не разговаривал. То задумчиво грыз губы и собственные пальцы, то нервно раскачивался из стороны в сторону. Он явно уже всё осознавал, но ещё не до конца верил, что это не сон.       «— Мне кажется, что меня заперли в этом теле, в этой квартире, в этой хуёвой реальности. — Он наконец-то поднял на них ошалелый взгляд. — Я просто хочу сбежать отсюда, т-байо!»       Его голос был слабым, скрипучим и измученным прошлыми часами крика, и даже спустя несколько дней оставался таким же в её голове. И Сакура теперь боялась, что если она будет вспоминать Наруто, то того прежнего беззаботного звонкого тембра её память больше не воспроизведёт.       — Хорошо, что Саске был рядом, — тихо сказала она, возвращаясь и садясь рядом с ним, но к её удивлению, Какаши только понимающе погладил её по руке. И это было замечательно — глупых припадков ревности она бы не вынесла.       Пусть они и были в ту ночь непозволительно близко друг к другу: Сакура по старой памяти упиралась лбом ему между лопаток, когда они ютились на кое-как разложенном диване. Но упрекнуть их было не в чем. Слушать истеричные причитания и вскрики сквозь беспокойный сон Наруто было настоящей пыткой — помочь ничем не могли. Только лишь быть рядом.       И всё.       Они снова замолчали, глядя друг на друга. Высматривая на лицах новые морщинки, следы того, что им пришлось вместе пережить. Даже звуки и запахи больницы, такие привычные и почти умиротворяющие для Сакуры, едва ощущались. Был только взгляд его тёмно-серых глаз. Серьёзный и сочувствующий. Его-то она и не выдержала — всё же ей пора было заговорить.       — Я хотела бы извиниться, — начала она, чтобы наконец-то поставить точку в этом карнавале стыда и ошибок.       — За что? — удивился, а затем нахмурился он.       — Хотя бы за то, что ты здесь. Это была моя вина: я изначально знала, что идея — дерьмо. Просто не могла бездействовать.       — Брось, — Какаши слабо улыбнулся. — Все решения в своей жизни я принимаю сам. Твоей вины здесь нет, даже не пытайся искать её. Дело закрыто…       — Закрыто, — перебив его, согласно кивнула она. — Даже предано забвению — всё материалы изъяты, а разглашение деталей будет караться ликвидацией агентства. — Сакура замолчала и поджала губы.       Кому и зачем она это объясняла?       Последние офисные новости и сплетни Хатаке уже знал — шеф Джи конечно же навестил его первым. Приносил бумаги на подпись.       Они должны были потерять из памяти все эти месяцы: Хинаты Хьюга больше не существовало. Ей выдали новое имя, совершенно мудачье прозвище в прессе и одиночную камеру в психушке. Её больше не было. Её стёрли из этого мира меньше чем за неделю. Её имени вчера устроили шикарные похороны, на которые Сакура не пошла. Какую причину скоропостижной смерти выдумал её чумной папаша, Харуно знать не желала — пусть горят в аду всем семейством.       Что ещё сказать? За что ещё она могла извиниться перед ним? Ей было так стыдно за так многое, что это почти убивало её. И ей было одинаково нестерпимо молчать рядом с ним, как нестерпимо было не видеть его все эти дни.       К счастью, в дверь постучали, прервав этот тяжелый разговор и её малодушный поток мыслей. Обед был по расписанию и спасительно вовремя.       — Приятного аппетита, — девушка, разносящая еду по палатам, оставила поднос на столике и, поймав на себе взгляд Какаши, быстро вышла из палаты. Наверняка были и те, кто, в отличие от него, ждал её с более радушным видом.       — Что за скорбный вид? — Сакура, увидев эту кислую мину, почти забыла обо всём, о чём думала минуту назад, и, не удержавшись, хмыкнула.       — Я это есть не буду. — Он совершенно не наигранно скривился. И если бы мог, наверняка бы укатил на своей койке как можно дальше от подноса с одинаковыми пластиковыми контейнерами.       — Какаши, — она поморщилась, и он будто весь подобрался от её тона. — Это специальное диетическое меню, после отравления организм должен восстановиться.       Он, не став спорить, молча насупился, глядя куда угодно, только не на неё. Харуно недовольно цокнула языком — вот уж точно, age play ни разу не был её кинком. Что за ребячество?       — Нужно поесть, — не отступила она, и её взгляд с каждой секундой становился всё более стальным: «Тоже мне, узник "ужасной" люксовой палаты, заботливо оплаченной агентством».       Она чуть наклонила голову, чтобы поймать его взгляд, и, взяв тёплую тарелку с чём-то блёклым и пюрированным, спокойно протянула:       — Ты же хочешь поскорее выйти отсюда?       — Обещай, что в следующий раз принесёшь мне хоть что-то, у чего есть вкус. — По его лицу было видно, что он уже сдался.       А ещё, что он чертовски соскучился по ней и был готов есть из этих рук всё что угодно.       — Не буду, — она фыркнула и поднесла к нему ложку.       — Тогда, когда выберусь отсюда, сходим в нормальный ресторан.       — Боже, Какаши, — Сакура не смогла не рассмеяться в ответ, — это всего лишь больничный обед! Не драматизируй! Будешь хорошим мальчиком, я сама отведу тебя в лучшее заведение города…       Улыбка тут же сползла с её лица, и она отставила тарелку в сторону.       Какаши больше ничего не говорил, просто с прищуром смотрел на неё всё тем же спокойным взглядом, словно не он только что выводил её из себя этим дурацким перформансом. И Сакура знала, что он прекрасно помнил и своё несостоявшееся предсмертное признание в любви, и её обещания, что так некстати сейчас всплыли в разговоре.       Нужно было возвращаться к их разговору: время и место сами соизволили быть подходящими.       Но она нерешительно поджимала губы: нет, мыслей о том, что он пошлёт её ко всем чертям, не было. Он бы пошёл за ней куда угодно, даже пальцем манить не нужно. Вот только осознавал ли он, на что идёт? Разделял ли свою зависимость от эмоций и чувства к ней. Не к своей госпоже, тайной страсти и забаве. А именно к ней — Харуно Сакуре?       — Сакура, — пока она собиралась с духом, первым позвал он. И, подцепив её подбородок пальцами, попросил посмотреть на себя.— Право выбросить хлам из своей жизни всё ещё за тобой.       Она рвано и нервно выдохнула: он всё это время думал об этом?       — Нет. — Она отчаянно зажмурилась и перехватила его руку.       Почему-то именно в этот момент всё, о чем она думала раньше, наконец-то приняло форму.       Вот как понять, что ты нашёл своего человека? Пресловутую вторую половинку, то самое нечто, о котором мечтает большая часть населения планеты?       Никак.       Особенно если изначально считал себя «целым».       Но сейчас, чувствуя тепло его кожи под собственными пальцами, Сакура отчётливо понимала — принять решение раз и навсегда попросту нельзя.       Мы выбираем друг друга едва ли не ежедневно, принимая всё новые и новые стороны своего партнёра. Меняем доски у условного корабля, плывущего из пункта А в пункт Б, и не замечаем того, что если и доплывём до конца, то уже совершенно на другой лодке.       — Сакура, я…       — Подожди, — она мягко перебила его. — Послушай, я не могу гарантировать того, что, даже если мы и попробуем начать отношения… У нас попросту может ничего не выйти.       — Я же обещал не преследовать тебя…       — Да подожди же ты! — Она нервно улыбнулась. — Я готовилась как могла, так что не перебивай.       — Готовилась? — Он растерянно улыбнулся в ответ и по привычке успокаивающе огладил тыльную сторону её ладони большим пальцем.       Сакура кивнула и, сев поудобнее, глубоко вдохнула.       — Я не гарантирую тебе долго и счастливо. Но я могу гарантировать тебе то, что со мной будет тяжело. Я своенравный и властный человек, до одури любящий контролировать всё и всех вокруг. Я обожаю свою работу и принимаю всё близко к сердцу. Хотя тебе ли не знать, как серьёзно я отношусь ко всему, что попадает под мою ответственность… Я могу быть резкой и вспыльчивой, могу… — она сделала небольшую паузу. Вслух всё это звучит не совсем так, как в голове, поэтому она снова начала немного нервничать. — В общем… я буду ревностно относиться и к работе над нашими отношениями и, возможно, к тебе тоже. Так что если ты хочешь быть со мной, действительно хочешь, а не вынужден из-за работы или под давлением чего-либо: обстоятельств или собственных эмоций, то ты должен быть готов принять меня. Не как часть своей зависимости. А… ну, как я принимаю твоё чувство юмора и вечные опоздания…       Сакура прикусила щёку изнутри, борясь с желанием отвести взгляд. Всё-таки вышло не так гладко, как хотелось. Сердце колотилось, как после семи чашек кофе и суток в секционной. Да, она была Верхней и привыкла выражать свои мысли и желания прямо и без стеснения. Но на здесь и сейчас это умение не распространялось, это было не одним и тем же.       — Если ты не заметила, то я уже давно принял все твои правила, любовь к контролю и еде навынос, — полушёпотом ответил он и, подцепив пальцами свободной руки выбившийся локон, наклонился к ней. — И не так уж и часто я опаздываю, — он широко улыбнулся.       — Да ты чуть не умер, потому что опоздал! — Сакура едва удержалась, чтобы не вскочить на ноги от возмущения. Но Хатаке, наконец-то услышав всё то, что так давно хотел услышать, лишь довольно улыбался в ответ её пылкости. — Почему ты улыбаешься?! Ты хоть представляешь, насколько я на тебя зла?       — Погоди-погоди. — Он с усилием унял улыбку и, не переставая растирать её ладонь в своей, удивлённо спросил: — Ты злишься?       — Да, — уже нехотя призналась она, ведь совершенно не планировала возвращаться ни к этому делу, ни к тому случаю в частности. — Какого чёрта ты сидел там и ждал, пока она налюбуется твоими конвульсиями? Почему не ушёл просить помощи, не вызвал скорую? Ты вообще понимаешь, что я могла бы и не успеть?       Какаши просто пожал плечами: он не потупился, не покраснел, да и вообще всем своим видом показывал, что не считает себя виноватым хоть насколько.       — Но ты успела.       — Случайно, — сквозь зубы, сцепленные до скрежета, процедила она. — Ты хоть понимаешь, что я чуть не умерла там от страха? Я так боялась, что… Я боялась потерять тебя!       — Понимаю, — просто кивает Какаши, и Сакуре начинает казаться, что ни черта он не понимает.       — Так какого чёрта, Хатаке?! — в сердцах восклицает она.       И его губы оказываются прижатыми к её настолько быстро, что у неё нет ни малейшего шанса среагировать и остановить этот поцелуй. Она недовольно и рассерженно замычала, пытаясь укусить его, а он, лишь воспользовался этим, чтобы углубить поцелуй. Заставить её в следующую секунду забыть о злости, позволить забыться в том. Пройтись по ряду зубов, встретиться с её языком, прикусить губу и продолжить вдохновенно исследовать её рот, будто не делал это уже сотню раз.       Сакура скучала, боги, как же она скучала!       От этого поцелуя в ней будто что-то окончательно ломалось, распадалось на части. Кажется, она сама раскалывалась, а Какаши собирал её заново, чтобы разбить вновь. И он опьянял её, чтобы, отклонившись, как ей подумалось, для того чтобы глотнуть воздуха, враз отрезвить:       — Если бы я встал из-за стола, следующим трупом была бы ты.       Она рвано вдохнула и непонимающе и ошарашенно заморгала, фокусируя на нём всё ещё одурманенный взгляд. Уже смирившись, что он не ответит, такого она точно не ожидала услышать, и это стало сродни удару под дых.       — Хината сказала мне, что ради любимого человека жизни не жалко, и, знаешь, я с ней согласен, — продолжил он, глядя ей в глаза, и снова посмотрел на её губы. — Если бы мне пришлось выбирать снова — я бы ничего не изменил.       Какаши снова поцеловал её. Раз, другой. На этот раз невесомо. В уголки рта, поочередно прихватил верхнюю и нижнюю губу, скользнул по щеке почти до уха и вернулся обратно к её рту.       На её глаза почему-то навернулись слёзы.       — Никогда, слышишь меня, — прошептала она ему в губы, ловя лёгкие поцелуи, упиваясь этой долгожданной близостью с ним, — Какаши, никогда не смей больше жертвовать собой ради меня. Я… я не переживу.       — Переживёшь. Если понадобится, я ради тебя пожертвую всем.       — Ненормальный, невыносимый, — отвечала она, уже не сдерживая всхлипов, но не прекращая целовать. — Как ты смеешь, я же тебя…       Он замер и чуть отклонился, лукаво сверкая глазами и ухмыляясь.       — Что? Накажешь меня?       — Я же тебя люблю, вообще-то, — укоризненно договорила Сакура, смахнув влагу с щёк, и закусила губу, давя собственную улыбку. — И да, обязательно накажу.

Конец.