Чёрный лотос

Яньли принесли котёнка. Один из наставников, которые стекались в Пристань по приглашению отца, просто выставил перед ней корзинку с пищащим малышом. — Моя милая подруга недавно окотилась, — мужчина похлопал по спине большую тигрицу, лежащую у ног. — Это её сын. Вам нравится, молодая госпожа? Яньли, завороженно глядящая на мягкий пушистый клубок, кивнула. Так она наконец нашла что-то, что подходило ей больше ядов и всего остального. Заклинатель животных. Тайное редкое искусство из-за моря. Хотя, здесь тоже были свои проблемы. — Вам надо научиться охватывать расстояния, — сказал учитель, — …не сейчас, конечно, но позже, если вы хотите подчинять большое количество животных, вам стоит освоить какой-нибудь музыкальный инструмент уже сейчас. Так Яньли порвала первую струну на своём первом гуцине и узнала, что, помимо плохих заклинательских спосоностей, у неё ещё и плохой слух. Это не страшно, как ей сказали, с годами можно выучиться играть на приемлимом уровне. Не каждый ребёнок в Гусу Лань рождается с идеальным слухом и что же? Вы знаете взрослого адепта Гусу Лань, не способного сыграть хоть простенькую мелодию? …одно было хорошо — Яньли действительно полюбила нового питомца. Она была тем самым ребёнком, который умел прощать подраное платье, грязь и прочие недостатки владения животным ради тихого мурлыканья. А ещё она умела концентрироваться. Основа заклинательства животных —чувствовать их духовную энергию и уметь вступать с ней в контакт. На практике овладение этим умением означало лежать рядом с питомцем часами, закрыв глаза, и полностью погрузившись в течение чего-то незримого вокруг. Поскольку котёнок был ещё мал и не умел оставаться неподвижным дольше пяти минут, Яньли занималась с его матерью по имени Чери. Чери была весьма дружелюбной и охотно лизала лицо по малейшему поводу. Разве что чужих не любила — чтобы получить право погладить её, требовалось выполнить ряд условий, вроде: одобрение хозяина, вкусное угощение, не резкий запах от одежды, проявление уважения к кошачьей персоне… Как говорил, наставник, всё вместе это не так просто, как кажется, и у девы Цзян есть настоящий талант. Яньли благодарно кивала, подозревая, что ей льстят из-за денег, выделяемых на оплату наставника, но всё равно чувствуя огромное счастье и тепло. Её не так часто хвалили. Матушка была к ней холодна после возвращения; она и раньше была, но теперь особенно. Возможно, причиной тому был отказ Яньли от тренировок с ней, или внезапная поддержка отца, или вина за случайный удар, а может то, что Яньли также болезненно походила на отца, как А-Ин на свою мать. Говорят, птенец, упавший на землю и подобранный человеком, пробывший в его руках слишком долго, больше не сможет вернуться в гнездо, птица-мать его не примет. Так и Яньли, оставленная тогда в Пристани из-за ранения, прожившая с отцом и А-Ином два месяца в почти безоблачном счастье, более не находила принятия у собственной матушки. Яньли рассчитывала это переждать, как и раньше. Матушка всегда легко распалялась и долго отходила, но Яньли не думала, что она может по-настоящему разлюбить свою дочь. Глубоко-глубоко внутри сердце матушки было нежным, именно потому её так ранила нелюбовь отца и само присутствие Яньли, во всём похожей на него, сумевшей простить. Матушке просто требовалось это пережить, перегореть своей болью, и Яньли готова была подождать. В Пристани Лотоса уже ощущалось затишье: через месяц отец и матушка устали кричать друг на друга, их споры стали спокойней, голоса ровней, больше не требовалось заменять всю утварь почти ежедневно. Однажды матушка позвала Яньли к себе и с чуть заметной радостью сообщила, что в скором времени их навестит госпожа Цзинь с сыном, женихом Яньли. Яньли тоже обрадовалась: матушка очень любила госпожу Цзинь, общение с ней должно было оказать самое лучшее влияние. Ко всему, Цзинь Цзысюань также оказывал некое влияние на Яньли. Когда он был рядом, Яньли прилипала взглядом к его лицу, становилась крайне неловкой; так хотелось его коснуться, поговорить, чтобы он хоть разок улыбнулся ей. Думая об этом и ощущая счастливое волнение, которое, казалось, способно оторвать ноги от пола, Яньли бросилась готовить. Готовка всегда была её языком, её лучшим выражением симпатии. А-Ин и А-Чэн хихикали над ней, пока она суетилась на кухне: не зная, что сделать, она взялась за всё — и за первое, и за второе, и за десерт: кто знает, что больше понравится госпоже Цзинь и Цзысюаню?.. А-Чэн что-то прошептал А-Ину на ухо, покрутил пальцем у виска и они захихикали громче. Яньли почувствовала, что краснеет. Цзысюань, прилетевший с госпожой Цзинь, на её мече, выглядел, как человек, который не ждёт от жизни ничего хорошего, а в Пристани Лотоса и вовсе рассчитывает найти стаю бешеных гулей. Яньли, стараясь улыбаться, пригласила его с госпожой Цзинь в дом. На мгновение ей удалось поймать взгляд Цзысюаня, но будущий жених тут же отвернулся. Цзысюань всегда был с ней несколько холоден, но Яньли полагала, что это изменится со временем. Вели бы её братья себя лучше с девочками, определёнными им в невесты? Едва ли. А-Чэн и вовсе был способен нагрубить — не из вредности, от смущения. Вечером состоялся праздничный ужин. Мальчишки поспешно закончили есть и сбежали в сад: как и у её братьев, у Цзысюаня не было особого терпения к церемониям и нудным взрослым. Сама Яньли также была не в восторге, но внимание госпожи Цзинь вынуждало остаться. Госпожа Цзинь всегда любила Яньли и, как в тайне признавалась, всегда хотела дочь. Это делало её более снисходительной к исключительно женским увлечениям Яньли, вроде вышивки и готовки. Узнав о том, что некоторые из блюд, представленных на ужине, являлись результатом трудов Яньли, госпожа Цзинь рассыпалась в комплиментах; после этого она стала что-то расспрашивать про любимые причёски, про… словом, у Яньли не было шансов уйти. Когда она всё-таки вырвалась, в саду уже назревала драка. Испуганная, она поспешила оттащить братьев от Цзысюаня и, извинившись, увести подальше. — А-Ин, А-Чэн, что же там стряслось? — выспрашивала она, отряхивая пыль с их одежд, в которой они успели изваляться. — Цзысюань павлин, — известил сестру А-Чэн, раздражённо хмурясь. — Полный, — согласился А-Ин, чьё детское лицо всё ещё комично искажалось гневом. Яньли покачала головой. Ну, А-Чэн всегда был вспыльчивым, Цзысюань ему не нравился с самого начала; с того момента, как А-Чэн понял, что Яньли однажды вырастет и покинет Пристань Лотоса, чтобы жить с «павлином». Но А-Ин! А-Ин был очень дружелюбным ребёнком! С кем бы он не дрался, А-Ин не затаивал зла (часто вообще забывая, из-за чего дрался). Почему он выглядит так, словно ненавидит Цзысюаня ещё больше, чем А-Чэн? — Цзысюань сказал, что А-цзе плохо готовит, — буркнул А-Ин. А-Чэн пихнул его в плечо. — Дурак, не повторяй за ним! Яньли нахмурилась: разве о том, что её блюда подавались ко столу в числе прочих, не сообщили только госпоже Цзинь? — А-Ин, А-Чэн, как именно он сказал? — Вам лучше сменить поваров. Некоторые из блюд не отвечают никаким эстетическим вкусам, особенно сладости: так грубо слеплено, ни одного узора, — передразнил А-Ин пискляво, с манерными кривляньями. Яньли тихонько хихикнула. — Кто делает такую безыскусную выпечку? Эти пироги годятся для крестьянской хаты, а не для стола заклинателя… Когда этот павлин мог побывать в «крестьянской хате»?! — взорвался А-Ин. — А-цзе ЛУЧШАЯ! Ты лучше любого повара этих напыщенных Цзиней! — А-Ин, А-Ин, тише, — Яньли потрепала брата по плечу. Его память всегда была идеальной, так что в точности слов не приходилось сомневаться. Это больно покалывало самолюбие, но в то же время Яньли понимала, что не имеет права на обиду. — А-Ин, это моя ошибка. Я позволила себе поставить свои блюда рядом с блюдами наших поваров, и сообщила об этом достаточно поздно, когда молодой господин Цзинь уже ушёл. Очевидно, что мне не сравнится с мастерами, которые посвятили приготовлению блюд для ордена Цзян всю жизнь. Своими действиями я поставила их репутацию под сомнение в глазах молодого господина. Я обязательно поговорю с ним и извинюсь. Вам тоже стоит извиниться. Уверена, молодой господин Цзинь не хотел ничего плохого и просто беспокоился о репутации нашей семьи. Плохим качеством еды на официальных приёмах можно нанести кому-то серьёзное оскорбление. — Но А-цзе!.. — невнятно возмутился А-Чэн. Топнул ногой от обиды. Яньли мягко улыбнулась и обняла своих братьев. — Мне очень приятно, что вы защищаете меня, но не стоит так усердствовать. Если кто-то правда меня обидит, я смогу за себя постоять. — Если кто-то тебя обидит, ты должна сказать нам! — заявил А-Ин. Яньли чмокнула его в лоб: — Конечно. — Молодая госпожа Цзян! — окликнули её откуда-то издалека. К ним, сопровождаемый матерью, шёл Цзысюань, с явным раздражением на лице. — Я… я хотел бы принести извинения… молодая госпожа Цзян… по незнанию, я произнёс в ваш адрес грубые слова… надеюсь, вы не обиделись. Цзысюань прожигал её таким взглядом, что было ясно: обижен тут именно он и очень хочет, чтобы перед ним извинились. Яньли опустила глаза. Ну вот, она доставила всем проблем. — Молодой господин Цзинь, — Яньли присела в вежливом поклоне и твёрдо повторила, — это моя ошибка. Я попросила отца тайно подать свои блюда на этом ужине, рассчитывая на вашу снисходительность и снисходительность госпожи Цзинь. Я… — Яньли смутилась. — …я считаю вас близкими людьми для своей семьи и хотела поделиться… хотела угостить вас чем-то, что сама… услышать ваше мнение… это был… сюрприз?.. Яньли поняла, что путается, ей было очень стыдно. Чего она хотела? Она не пятилетнее дитя, чтобы просить взрослых испробовать свои неумелые кулинарные труды! Занятия готовкой — это просто не подходящее для девушки её положения увлечение, которому, из большой милости, потакает отец. — А-Ли, тебе не за что оправдываться, — с теплотой в голосе сказала госпожа Цзинь. — Это мой сын должен внимательней следить за языком и думать, что и кому говорит. Любой, у кого есть ум, понял бы, что раз непривычная еда оказалась на столе, тому есть причина. Ему стоило вежливо спросить, как это сделала я, а не бросаться неосторожным мнением. Это первейшее качество, которым должен обладать будущий глава ордена. Яньли снова почтительно склонилась, принимая слова утешения. — Твоя еда была очень вкусной, правда, — добавила госпожа Цзинь. — В этом возрасте и в твоём положении, готовить так — просто замечательно, а внешний вид кушанья не так важен, поверь. — Не захваливай её! — издалека возмутилась матушка. — В её положении, она не должна готовить совсем! — Ну не скажи, на ночной охоте иногда бывает… — заговорила госпожа Цзинь, возвращаясь к подруге. Её голос постепенно отдалялся от детей и слышался всё хуже. — Боюсь, моя дочь никогда не побывает на ночной охоте, — голос матушки казался печальным. — Она слишком хороша в тех вещах, которые ей не нужны. Уметь найти еду в лесу одно, а… Дальше Яньли не слышала: наверно, подруги ушли гулять на другой край сада. Цзысюань тоже поспешил уйти, громко и раздражённо пыхтя, чем сильно напомнил А-Чэна. На лице Яньли появилась слабая улыбка. Она любила Цзысюаня — насколько можно любить в этом возрасте и зная, что и без любви придётся быть с выбранным тебе спутником. Всю жизнь наблюдавшая печальные отношения родителей, Яньли была безмерно счастлива, поняв, что присутствие Цзысюаня наполняет её радостью, что ей не скучно наблюдать его тренировки, его движения, мельчайшие выражения лица; ей нравилось слушать его рассуждения, о чём бы он не говорил, её умиляло и приводило в волнение каждое случайное касание их одежд, кожи. Яньли очень боялась, что эти чувства в ней затухнут с годами. Много девочек любило Цзысюаня, он был очень красив и обаятелен, талантлив, в конце концов; и он должен был однажды возглавить богатейший и славный орден — такой блеск завидного жениха способен легко влюбить в себя, Яньли рано это поняла, наблюдая за стайками девочек, всегда круживших вокруг Цзысюаня на людях. Её пугала мысль, что она мало от них отличается, что может подспудно обманываться блеском и дарить свою любовь не Цзысюаню, а кому-то, кем он выглядит. Что её чувства не стоят ломанного юаня и первый год брака задавит их, как давят мелкого противного жука.