Я чувствую тебя / I feel you

Изуку расплывчато вспоминает свой сон. Все начинается с того, как он лежит на кровати. Он разбит, сломлен и покрыт синяками. Это обычное явление, учитывая, что он склонен ломать себе кости при каждом удобном случае. Он привык думать, что теперь он лучше в контроле своей причуды, контроле себя, контроле ситуации — к сожалению, монитор сердцебиения и его ноющие мышцы пищат в ответ, будто издеваясь над его наивностью. Седативных средств в его организме достаточно, чтобы он оставался относительно спокойным, так как первое, что он бы сделал в ином случае — это закричал о том, где сейчас Каччан и Всемогущий. Его мутное сознание улавливает достаточно, чтобы понять, что он сейчас на больничной койке, так как лишь причуда Исцеляющей Девочки не смогла излечить его полностью. Его глаза исследуют комнату, и усталый взгляд останавливается на личности, что сидит слева. Лунный свет из окна падает на плечи фигуры, и она обретает очертания того, кого Изуку знает достаточно хорошо. Ты в безопасности. На его лице улыбка, потому что, даже если Кацуки тоже побит и в ушибах, он все равно с ним, с руками в его руках, проводящих бесформенные узоры по его ладони с такой нежностью и заботой, что это почти заставляет его сойти с ума. Как хорошо. Это и вправду прекрасный сон. * После инцидента под дождем (названного так Изуку, поскольку он не знал, как это описать) прошло несколько дней. С тех пор он в смятении, ведь последние слова Кацуки отзываются эхом в его голове и сердце. Лишь воспоминание о них делает его счастливым, но также и настороженным. Из-за отсутствия точных объяснений Хачико, Изуку решает поэкспериментировать с эликсиром и получить верные ответы на вечные «а что, если», которые появились в его мыслях еще с того дня. Он не был уверен, закончилось ли действие эмпатийного эликсира до того, как Кацуки взял его руку. Следовательно, теперь он не может точно узнать, был ли Кацуки правда честен с ним и не вешал ли он ему лапшу на уши, чтобы снова поиздеваться над ним. Он знает, что произошедшее в раздевалке должно доказывать это, но… Часть его хочет убедиться. Даже если он знает, что ему это ничего не даст, он хочет покончить с этим, чтобы успокоить свои совсем слабые давние чувства. Он хочет покончить с одними из самых важных, но болезненных отношений, которые у него были в жизни. Когда ему пришла в голову эта мысль, он начал пить эту жидкость в разных количествах каждый день, и пока он понял три вещи. Количество жидкости не влияет на ее эффект. Он мог бы выпить каплю или всю бутылку, и в том, как он воспринимает эмоции и чувства людей, не будет разницы. Количество жидкости влияет на продолжительность. Два глотка имеют очень длительный эффект, и теперь, когда он понимает это, он пьет чуть больше трёх капель, которых достаточно на половину дня. Количества жидкости ему будет слишком мало, потому что он быстро привыкает к этому. Эта часть его заставляет волноваться, потому что он всегда знал, что Урарака и Иида любят его так, как и он их, но чувствовать их дружбу на самом деле — это ощущение, которым он не может насытиться. Он наслаждается коротким перерывом от тренировки и находит убежище от жары под одним из ближайших деревьев возле тренировочного поля. Он чувствует себя непринужденно и настолько уходит в свои мысли, что ослабляет бдительность достаточно для появления возле него еще одного человека, который обвивает рукой его плечи. Это грустно, почти иронично, будто карма шутит над ним, потому что сегодня 1-А класс имеет силовую тренировку, что означает, что они одеты в свои синие костюмы и рука касается его шеи кожа к коже. Он собирается отмахнуться от нее, но затем… Свет. На него льется мягкий свет. Даже если он теплый, он не заставляет его кожу покалывать, как чувства Урараки или Ииды. В том, как он ощущает это, есть схожесть, но это не кажется чем-то личным. Этого достаточно, чтобы его мышцы расслабились и приняли это. Как только он улавливает ощущение полностью, он почти представляет себя на сцене, на которую все смотрят. Это не ошеломляет, но дает ему спокойное и сильное чувство… Ох. Изуку поворачивается вправо, и его взгляд сталкивается с красным. Огненный, но нежный красный и глаза, что отображают сильное чувство… Восхищения и уважения. Мысли Изуку дают сбой, потому что как может кто-то настолько крутой и потрясающий, как Киришима Эйджиро, чувствовать восхищение к кому-то настолько обычному и заурядному, как Мидория Изуку? Как это возможно? — Эй, мужик, не хочешь пойти с нами? — Что? — После занятий мы идем в зал игровых автоматов! Игровой зал! Знаешь, нам пора уделить время и самим себе, — Изуку посылает быстрый взгляд Ииде и Урараке, которые находятся справа от них и говорят друг с другом, отдыхая от интенсивной тренировки. — Я… — Урарака и Иида тоже могут пойти! На самом деле, Каминари сейчас собирается спросить их об этом, — настаивает Киришима, когда он замечает, как тот смотрит на упомянутый дуэт. — Давай, чувак, — Киришима выглядит почти смущенным и надавливает рукой немного сильнее. — Нам правда нужен перерыв, я думаю, это может помочь. Изуку улыбается этому, потому что как он мог забыть, что Киришима тоже проходит психотерапевтическую терапию и помнит те страшные события. Поход к игровым автоматам будет прекрасным способом избавиться от стресса. Может, Киришима и не староста их класса, но то, как он соединяет людей и делает их ближе, восхищает Изуку, и это нравится ему в Киришиме. — Да, я думаю, это хорошая идея! Давай, — как только эти слова вырываются из его рта, на лице отражается ослепляющая улыбка Киришимы. Свет становится ярче, падая на него и омывая, как солнечные лучи лета. Тепла достаточно, чтобы почувствовать удовлетворенность, но это не заставляет его кожу зудеть. Это идеально. — Хорошо! Я рад! Мы классно проведем время! — Рука Киришимы все еще возле его шеи, но Изуку не чувствует вины из-за того, что использует его прикосновение, потому что это сам Киришима решил так разместить свою руку. — Кто еще идет? — Каминари, Серо, думаю, Ашидо идет тоже, но эта идея пришла в последний момент, так что остальные уже чем-то заняты, и… — Киришима переводит свой взгляд и считает на пальцах, пока называет каждое имя. Изуку улыбается этому детскому жесту. — А, Бакуго идет тоже, — говорит он, будто забыл об этом. — … это будет проблемой? — спрашивает Киришима, когда замечает, как тот вздрогнул от упоминания Кацуки. — Э, нет, нет, не проблема, правда, все хорошо… — в его голосе не хватает уверенности, и это отображается в том, как губы Киришимы изгибаются в обеспокоенной улыбке. Дело в том, что Изуку не досаждает присутствие Кацуки, но между ними осталась какая-то неловкость после события с зонтиком. Прикосновение Кацуки все еще отзывается в его мыслях, и хотя он не прикасался к нему с тех пор, будь то нежное касание рук, как в тот день, или жестокие удары, которые он получал давно… Давно? Как давно было это давно? Эта мысль заставляет его замереть, потому что он не может вспомнить, когда Кацуки в последний раз применял к нему силу в виде своих кулаков. Как он мог не заметить этого? — Мидория? — А, прости. Все хорошо, правда. Я хочу пойти, — говорит он, и в этот раз, вероятно, с большей уверенностью в своем ответе, потому что Киришима выглядит еще радостней, чем раньше. — Класс! Мы идем к… Взрыв прерывает слова Киришимы, и Изуку знает, чьим это движение является. Он смотрит назад за плечо, пока Киришима делает то же самое. Их лбы почти соприкасаются, так как оба видят руку, которой Киришима обвил его плечи. Убийственный взгляд Кацуки направлен на них. Даже Киришима вздрагивает от него, и этого достаточно, чтобы понять, что, что бы ни вызвало злость Кацуки, они попадут в беду, так как являются её причиной. Он быстро кидает взгляд на лицо Киришимы, ожидая увидеть легкомысленную улыбку, что сможет подавить гнев Кацуки, но вместо этого эмоции на его лице похожи на выражение мальчика, чья мать только что увидела, как он вытаскивает печенье из банки перед ужином. Внезапно рука, обернутая вокруг его плеча, возвращается назад. Разум Изуку все еще не может отвыкнуть от плаванья в ощущении солнечного света, откровенного и теплого на его коже, так что, даже не замечая этого, он следует за рукой Киришимы, как кошка следует за ласкающей рукой, ожидая большего. Его дергают за костюм, и это останавливает его от преследования руки Киришимы. — Что за дерьмо?! — Э-эй, Бакуго! Ты вернулся с терапии! — Изуку замечает неловкий тон Киришимы. Когда он смотрит за плечо и видит взгляд Кацуки, направленный на Киришиму, в его груди зарождается неприятное чувство. Оно наполнено замешательством, но так же есть что-то, что он принимает за ожидание. — Угадай, что? — Киришима, кажется, возвращает свою игривую и легкую улыбку, игнорируя взгляд Кацуки. — Мидория идет с нами! — Куда, блять? — Мы говорили об этом! — Киришима делает слишком сильный акцент на последнем слове. Изуку в замешательстве хмурится, а Кацуки рычит, словно ему нужно больше подсказок, чтобы понять, о чем говорит красноволосый. — Это! Мы говорили об этом! Погулять! Пытаться провести больше времени вместе, как хорошие друзья, которыми мы все являемся! Изуку чувствует, будто ему что-то недоговаривают, будто есть тайное послание в том, как Киришима акцентирует некоторые слова с очевидной настойчивостью. — А… — осознанность, что бы она ни значила, наконец, успокаивает Кацуки, и он выпускает Мидорию из своей хватки. Изуку отходит от него на несколько шагов, и это действие вызывает хмурый взгляд и щелчок языка. — Да, неважно… — первоначальная злость Кацуки, кажется, улеглась, но в его раздраженных движениях все еще заметно недовольство. — Хорошо! Тогда я пойду спрошу еще людей! — поспешно говорит Киришима и бежит от них, будто бы спасаясь от чего-то. Тело Изуку дрожит, когда появляется чувство, как эти алые глаза пронзают его взглядом. — М. Привет… — он неловко смотрит в сторону долгого взгляда Кацуки и криво улыбается. — Эм. К-как прошло… сеанс… — Кацуки рычит. — А! Извини, это слишком личное, извини, у меня тоже был сегодня, они сократили мои сеансы до трех в неделю, вместо целой недели, и я думал, что это хорошо! Не то чтобы то, что ты ходишь каждый день — это что-то плохое! Я-я надеюсь, что ты поправляешься, я, на самом деле… — Блять. Где, черт возьми, твой выключатель? — Изуку замирает и втягивает свои губы, как будто пытаясь не выдавить больше ни звука. Это действие заставляет Кацуки посмотреть на него со странным выражением лица и отвернуться следом. — Чертово дерьмо! Прекрати это! Это чертовски сложно, проклятье! — Извини? — говорит Изуку вопросительным тоном, так как он не уверен, что подразумевали последние слова Кацуки. — Что за черт?! Прекрати извиняться! — Извин… — Кацуки посылает ему убийственный взгляд перед тем, как он успевает закончить, и он почти что снова втягивает губы, в последнюю минуту предотвращая это. Слышится рычание, будто бы Кацуки что-то осознал. Изуку смотрит на него взволнованным взглядом, когда большой и указательный пальцы Кацуки поднимаются к переносице. Это едва заметно, но он дышит так, будто считает до десяти. Когда Кацуки наконец приподнимает веки, в его глазах появляется спокойствие, что удивляет Изуку. — Терапия была такой же дерьмовой, как и всегда, скучной до такой степени, что я хотел все взорвать, — глаза Изуку сияют, когда Кацуки отвечает на вопрос. — Но ты не сделал этого. — Не сделал. Это разговор, который прекращается слишком рано для Изуку, но этого достаточно, чтобы сделать его счастливым. Он должен чувствовать себя немного глупо и смущенно из-за этого, но ему все равно, он ведь теперь на самом деле общается с Кацуки, даже если это и не настолько важная тема. То, что это принесло ему целое предложение без взрывов и криков, кажется достижением. — Ой, — Кацуки подходит ближе, чтобы опереться на дерево, под которым Изуку отдыхает, и тот чувствует себя владельцем кошки, который не знает, что говорить или делать, чтобы кошка оставалась на месте. — Я забыл воду, дай мне свою. Хотя Кацуки и не делал ничего физически изнуряющего, Изуку не спрашивает его, зачем. Пусть это и звучит, как приказ, это не равняется с угрозой, так что Изуку наклоняется, берет бутылку и передает Кацуки, думая о том, что будет, если коснуться его руки. Он знает, что его прикосновение разрушит спокойную атмосферу и после этого точно последуют крики и ссора, которую не уладить одними словами, поэтому он сдерживается. Он думает, что ему нужно терпеливо ждать прикосновения, что не будет выглядеть слишком желанным или вынужденным. До тех пор замешательство и растерянность будут продолжать сдавливать его сердце. До тех пор он будет соблюдать тишину, чтобы кошка не покинула его. * Как и ожидалось, поход в игровой зал точно того стоил. Каждый уголок его сердца наполняется теплом, пока он снова приходит в норму. Он соревнуется с Ураракой в езде на мотоциклах, с Иидой в стрельбе и выигрывает милую, но немного странную плюшевую игрушку Всемогущего для Ашидо. Хотя их друзей не так уж много, это делает его счастливым и заставляет выбросить из головы все, что не является улыбкой Урараки, смехом Ииды, яркими голосами Каминари и Киришимы и даже ухмылкой Кацуки, когда он выигрывает у Серо. Он почти разрывается от радости, когда мастерство Урараки в танцевальных баттлах заставляют всех танцоров бросить ей вызов, и теперь она стала настоящей королевой танцев. Когда рука обхватывает его шею, ему не нужно смотреть, кому она принадлежит, так как она отдает теми же дружелюбием и искренностью, что и раньше в тот день. — Что я говорил тебе! Разве это не лучшее время? Место переполнено, и воздух немного теплый даже при включенном кондиционере, так что большинство уже сняли школьные пиджаки и закатили свои рукава. Это немного раздражает, но нет ничего, что могло бы унять его радость. — Да! Все так хорошо! Спасибо, что пригласил меня! — Изуку даже не замечает, что кричит, так как энергия этого места и заразительная улыбка Киришимы заставляют его чувствовать себя так, будто он объелся сладостей. — Чувак, мы должны ходить сюда каждую неделю! На его плечах появляется еще одна рука. Она касается его щеки и немного задевает ухо. Глаза Изуку расширяются от новых ощущений, наполняющих его тело. Это странно — почти ошеломляюще — как он может уловить эмоции Каминари до того, как они смешиваются с эмоциями Киришимы. Теперь он не уверен, где начинаются одни и заканчиваются другие; они слишком близко друг к другу, чтобы различить. У него в голове появляется одинокая мысль, и она настолько же захватывает, как и пугает. Мы все связаны. Кожа Киришимы и Каминари касаются его, но когда они обе соприкасаются между собой, рождается иное чувство. Сначала оба чувства обволакивают его, как большое мягкое одеяло. Он окружен его мягкостью. Это длится мгновение, прежде чем он начинает чувствовать себя голым. Одеяло больше не оборачивается вокруг него, но тепло, которое оно оставляет, остается на его коже. Киришима смеется, что-то говорит Каминари, который говорит с тем же рвением и дружелюбием. Их голоса звучат приглушенно, и Изуку внезапно кажется, что он проникает в то, что ему не следует. Он, сам того не желая, попадает внутрь урагана, не понимая, как выйти, но в то же время радуясь тому, что находится в центре него. Повсюду искры, от которых его кожу покалывает так, словно ласковая рука касается каждого уголка его тела, его сердца, его души. Что-то внутри него повторяет мольбы и слова любви достаточно долго, чтобы те эхом отразились в его сердце. Он хочет поддаться и впасть в это чувство, но знает, что оно не принадлежит ему, это Каминари, и… О. — Тебе нравится Киришима-кун. Это тихий шепот, который никто не должен был услышать из-за шума голосов и смеха, но когда Каминари прекращает смеяться, смотрит на него испуганными глазами, Изуку осознает сделанную им ошибку. — Я-я… — Что? — говорит Киришима, как будто ему нужно услышать это снова, но в его удивленных глазах видно, что он услышал это и в первый раз. Изуку и Каминари смотрят друг на друга со страхом в глазах. — И-извините! П-пожалуйста, забудьте, что я только что сказал! Это глупость! Пожалуйста, не обращайте на меня внимания! Слишком поздно говорить это, так как на лице Каминари появляется выражение, подтверждающее эти слова. — Нет, подождите! Это правда? — Киришима убирает руку с его плеча, как и Каминари. И красный, и желтый сталкиваются перед его глазами, и он не знает, стоит ли ему этого избегать или нет, поскольку из-за осознания того, что их нынешняя дилемма возникла благодаря ему, он чувствует тяжелый груз ответственности. — Н-нет… я имею в виду… я просто… — Каминари смотрит на него так, словно просит о помощи, но Изуку не может оправдать его ожиданий, не тогда, когда первое, что он хочет сделать — это сбежать. — Я… да… — тихие и смиренные слова Каминари отдаются эхом в их ушах. Изуку почти плачет, глядя на то, как страдает Каминари. Он ругает себя и проклинает свою неспособность контролировать язык, так как теперь он, скорее всего, разрушил хорошую дружбу. — Ох. Киришима звучит ошеломленно, но он не выглядит шокированным или отвращенным. Тем не менее, Каминари выглядит так, будто готовится к удару, если судить по тому, как напряглись его плечи из-за отсутствия у Киришимы более внятной реакции. Вина Изуку возрастает в десять раз, когда он смотрит на тревожное выражение лица Каминари. — Это классно! Изуку и Каминари моргают, их лица приобретают невозмутимый вид. У Изуку нулевой опыт в любви, но он знает, что случайный подбор слов — это не то, что кто-то должен сказать тому, кто просто — неохотно и по ошибке — признается вам. — Нет! — Изуку может понять подавленное настроение Каминари. Тот стонет и обхватывает руками свое лицо: — Вот почему я не хотел говорить тебе, я знал, что ты не поймешь! — Что? Но, мужик, это круто, я действительно все понимаю. Изуку воздерживается от того, чтобы ударить себя по лицу из-за отсутствия такта у Киришимы. При ситуации, происходящей на его глазах, Изуку думает, что может лишь мечтать о том, чтобы у него было достаточно смелости признаться в своих чувствах. Его подсознание подкидывало много ответов, делая его то радостным, то унылым, но что бы он ни придумывал, это сильно отличалось от того, как все разворачивается перед ним прямо сейчас. Даже если он не является активным участником этого, из своих мечтаний он знает, что… Нет, нет, нет, не думай об этом снова… — Нет, не понимаешь! Когда кто-то говорит, что ты им нравишься, ты должен ответить «ты мне нравишься тоже» или «не нравишься». Сказать «это круто» — не ответ! — Но… Каминари снова кричит, как будто терпение собирается его покинуть, и даже если Изуку знает, что ему не следует вмешиваться еще раз, исправить положение Каминари — это чувство долга, и он забывает о своей первоначальной нерешительности. — Киришима-кун, я не думаю… — Это круто, потому что ты мне тоже нравишься. От слов Киришимы и Каминари, и Изуку замирают. — Что? — Я сказал, что ты мне тоже нравишься, — щеки Каминари покрываются розовым цветом, и на его лице появляется самая яркая улыбка, которую Изуку только видел. — И это здорово, потому что значит, что мы нравимся друг другу! Это взаимно! — Подож… это не… нет, не нравлюсь. — Нравишься. — Послушай! — Изуку чувствует, как Каминари дергает его сзади за рубашку, прыгая из стороны в сторону, будто щенок, которого показывают покупателю в зоомагазине. — Мне нравится Мидория… — Что?! — выдавливает Изуку. Он выглядит так, словно упадет в обморок, но, как ни странно, Киришима следит лишь за смешной реакцией Каминари. — … но он мне нравится так, что мы можем проводить время вместе, как друзья, но то, как ты мне нравишься… — Да! Это другое, я знаю. Я хочу взять тебя за руку, поцеловать и тусоваться вдвоем, желательно, в моей комнате. Киришима-кун слишком прямолинеен! Изуку не может слушать этот разговор, не испытывая смущения. Очевидно, Каминари думает о том же, потому что его лицо такое же красное, как и огненные волосы Киришимы. Каминари на секунду замирает, а затем выпускает его рубашку. Он выглядит, будто достаточно осмелел, чтобы сказать что-то. — Я тебе правда нравлюсь? Т-ты уверен? — Вопрос не в том, уверен я или нет, ты мне просто нравишься, Каминари. Чувствуя, что он уже слишком влез не в свое дело, Изуку начинает отходить назад, надеясь остаться незамеченным, но, похоже, ему не нужно об этом беспокоиться, так как сейчас на его присутствие не обращают внимания. И Киришима, и Каминари слишком сосредоточены друг на друге, чтобы заметить его уход. * Как только он достаточно далеко от Киришимы и Каминари, он оборачивается с намерением бежать, но сталкивается с кем-то прежде, чем успевает сделать шаг. — Что за дерьмо?.. — Каччан! — Черт возьми! Какого черта ты делаешь?! Изуку делает гримасу и бросает взгляд назад, где Киришима улыбается, как сумасшедший, и Каминари, кажется, почти теряет сознание. Его лицо слишком красное, и он явно заикается, как сумасшедший. — …Я… ничего! — слишком быстро проговаривает Изуку, и у Кацуки не занимает много времени, чтобы понять, что происходит, когда он смотрит на сцену позади Изуку. — Отвратительно. Тон Кацуки почти равнодушен, но Изуку не нравится слово, которое он использует. Он не должен принимать это на свой счет, но это, вроде как, обижает его. Что-то в глубине его сознания воспринимает реакцию Кацуки как очередную маленькую песчинку, падающую в ящик, в котором есть все причины, почему бесполезно чувствовать что-то к Бакуго Кацуки. Этот ящик весит столько, что маленькая песчинка никак не облегчает его бремя. — Это не так! Киришима-кун — твой друг, не говори, что это… — Это отвратительно, потому что это Волосы-Вместо-Мозгов и ему нравится гребаный ананас, а мне плевать, но я все равно нахожу это отвратительным, перестань неправильно истолковывать, долбаный Деку! Изуку моргает, и та злость, которая образовалась внутри него из-за обидных слов, теперь тускнеет. Он чувствует облегчение, исходя из того, что Кацуки хотя бы не чувствует отвращение к своему другу. Киришима слишком добрый, чтобы заслуживать ещё одного мудацкого проявления дружбы от Кацуки. — О. Хорошо. Было время, когда знание того, что Кацуки не противны отношения двух парней, сделало бы его счастливым, но сейчас нет ничего, что могло бы возродить надежду в его сердце. Она была мертвой слишком долго, чтобы вернуть ее к жизни. — Это так тупо, идем домой, уже поздно. Изуку не оставляют ни секунды, чтобы подготовить себя к последующим событиям. Удивление от того, что Кацуки взял его за запястье, сменяется целым рядом эмоций, которые столь же сильны, как и раньше, но теперь они атакуют его чувства с преднамеренным спокойствием и порядком. Как в тот день в раздевалке, есть огонь. В этом вся суть, и хотя он заставляет его тело нагреваться с угрожающей скоростью, нет никакой опасности, что он задохнется. Однако, в легкие доходит лишь ограниченное количество воздуха, и только если он начнет судорожно вдыхать и выдыхать, он сможет возобновить свое дыхание. Должно быть, Кацуки замечает, как напряглись его мышцы и как ускорилось дыхание, поскольку он останавливается и оборачивается, чтобы посмотреть на него. Изуку не знает, что сейчас представляется его взору, но из-за этого на лице Кацуки появляется страх — выражение, которого он никогда не видел на его лице. — Эй, Деку, что не так?.. Алый цвет — это главный детонатор одинокого пламени, покоящегося в его животе, которое, он знает, вспыхнет через несколько секунд. Что это? Что это? Что это? Это не похоже на прикосновение, которое у них было раньше, это удивительно близко, но далеко не так дико и неконтролируемо. То, чего боится Изуку — это сколько еще времени ему придется касаться ладони Кацуки. Все его тело дрожит, воздух кажется слишком холодным, и на его коже появляются мурашки из-за такого контраста с теплотой тела. Это ненависть? Это гнев? Это?.. Раньше он не чувствовал ничего подобного, это огонь, чистый и грубый, более дикий, чем что-либо еще, что он когда-либо чувствовал от кого-либо, кого он касался до этого момента. Это не больно, наоборот, это хорошо, на самом деле слишком хорошо, и Изуку стонет, чувствуя свое возбуждение. Губы Кацуки двигаются, но он не может слышать, что они говорят, и он просто… Хочет. Эта мысль заставляет его забрать руку с явной неприязнью. Кацуки выглядит удивленным, и за секунду перед тем, как, он знает, Кацуки закричит на него, Изуку понимает, насколько печальна эта ситуация. Это был один из немногих моментов, когда Кацуки коснулся его по собственной воле и не для применения насилия. — Мне очень жаль, Каччан, — дрожащим голосом говорит Изуку, прежде чем убежать от этих алых глаз.