Не по сценарию

Soundtrack: Amanda Lee — Glassy sky       Три дня в коттедже пролетают как несколько часов.       Райан снова закрывается от неё, отгораживаясь непробиваемым панцирем, давя в зародыше её попытки пойти на контакт. Они почти не говорят. Мужчина большую часть времени проводит в разговорах по телефону со своими людьми, решая проблемы, в том числе и её, а Гвен по-прежнему не разрешается связаться с семьей. Ей бы уже лезть на стену от беспокойства, но поселившаяся в душе апатия притупляет все чувства. Райан уверяет, что с её братом и отцом всё в порядке. Арджент не добрался до них, и это приносит хоть небольшое облегчение.       А потом всё меняется.       После особо долгого и напряженного телефонного разговора Райан сообщает, что Фрэнк задержан. Как и её отец.       — Значит, это правда? — отрешенно спрашивает Гвен, впервые после побега решившись затронуть эту тему. — Всё, что Арджент говорил о папе? О грязных деньгах, его бизнесе… обо всём. Правда?       — Гвен, твой отец не тот, кем ты его всегда считала, но не спеши делать из него монстра, — менторский тон Райана действует ей на нервы.       — Он вёл дела с кем-то вроде Арджента, — фыркает девушка, — а тот уж точно редкостный ублюдок.       — Ты удивишься, но и Фрэнк не худший из варящихся в этом котле.       — А ты? — Гвен заглядывает в глаза Истинному. — К какой категории относишься ты?       — Тебе не стоит этого знать, — спокойно, но безапелляционно отвечает мужчина.       — Но мне придётся, — она исполнена решимости идти до конца в этот раз. Должны же они, наконец, обсудить, что их ожидает. — Метка, помнишь? Я теперь в одном котле с вами.       Губы Райана сжимаются в жёсткую полоску, в глазах вспыхивает злость.       — Чёрта с два, — чеканит он. — Тебя это не коснется.       — Уже коснулось! — теперь и Гвен полыхает от едва сдерживаемой ярости. — Или предлагаешь ампутировать нам руки? Потому что другого выхода я не вижу!       — Но он есть.       Райан невесомо касается щеки девушки и смотрит полным мрачной решимости взглядом. Она вся подбирается от дурного предчувствия.       — Ты больше не будешь мучиться, Гвен, вернёшься к нормальной жизни и забудешь обо всём.       — О чём это ты?       — Есть препарат, — бесстрастно начинает Райан и с каждым следующим его словом её внутренности сжимаются в тугой ледяной ком, теряя чувствительность. — Он под запретом в виду нарушения медицинской этики, но абсолютно безопасен для здоровья. Двух-трёх капсул хватит, чтобы блокировать реакции, вызванные в организме парной связью, и метка тебя больше не побеспокоит. Маркус был занят его поисками все эти дни и, наконец, смог раздобыть…       Он ещё что-то объясняет, но Гвен не слушает. Ей уже всё равно. Блокировать связь — вот какое сраное решение сраной проблемы он нашёл. Он не желает бороться за них, не видит в этом смысла. Она — прискорбное недоразумение на его пути, и он выяснил, как от него избавиться. Разве не этого она сама когда-то хотела? Строить свою жизнь, не отвлекаясь на досадные помехи вроде навязанной судьбой парности. Тогда почему сейчас, когда впереди маячит безоблачное будущее и исключительные возможности полыхают зелёным светом, её это совсем не радует? Она чувствует холод, мёрзлый холод одиночества. ***       Зачастую люди не придают должного значения отдельным мгновениям жизни. Они с головой ныряют в затягивающий водоворот житейской прозы, подчиняясь зомбирующему умы монотонному ходу бытия, лишь временами пробуждаясь, встряхиваясь под эмоциональный всплеск выбывающих из повседневной серости событий: дней удач и невезения, переломных моментов, мнимых полос жизни, якобы черных или белых. И не замечают, совершенно не замечают решающей роли мгновений — этих неуловимых призрачных крупиц мироздания, сверкающих вселенской значимостью, проворно ускользающих от человеческого восприятия и умело вершащих их судьбы.       Люди помнят дни и события, переворачивающие их жизни, но немногие из них осознают, что происходит это всего за считанные секунды, когда ты решаешь повернуть влево, а не вправо, встать на каблуки вместо кроссовок, улыбнуться случайному прохожему, отменить встречу, не сбавить скорость, отложить диагностику оборудования, закрыть глаза на несправедливость. Ещё тысячи подобных моментов, влекущих за собой безудержное сонмище непоправимых последствий, сметающих на своём пути твои цели, планы, мечты, разбирающих на кирпичики твой привычный порядок жизни. Не в лучшую или худшую сторону — нет, просто новую. Эмоциональный окрас этой новой, неизведанной стороне жизни придаёшь ты сам, и в твоих руках даже самую большую трагедию обернуть своей силой.       Дорога домой протекает в тягостном молчании. Гвен раздумывает о том, какой миг стал решающим в событиях минувших дней и, скорее всего, взрастил непроходимыми дебрями путь, по которому она шла до сих пор, проложив ей совершенно новый. Воспоминания носятся по кругу как заведенные и неумолимо задерживаются на моменте в том загородном клубе, когда она врезалась в своего Истинного. Или мойры начали распускать свою золотую нить, заманивая её в грёбаную ловушку несколько раньше, когда она скрепя сердце и проклиная неугомонность близнеца, отправилась с ним праздновать. Или ещё раньше, когда Эван из чёртовой уймищи ночных заведений остановил свой выбор именно на том, где Гвен поджидала встреча с родственной душой.       Он сидит совсем рядом, в водительском сидении, и, не сводя сосредоточенного взгляда с дороги, неумолимо сокращает последние минуты, которые им осталось провести вместе, приближает её назад, к привычной жизни. Потому что он так решил. Потому что, как он сказал, там её место. И неважно, что всё её существо, бьющееся в выворачивающей нутро агонии из-за скорой разлуки с Парой, неистово вопит о том, что её место рядом с ним. Ничего из прежних надежд и целей больше не манит, не завлекает волнительными красками будущих успехов и высот. Ведь единственный, с кем ей вдруг стало жизненно необходимо делиться своей радостью, чей взгляд, полный одобрения и гордости мог бы быть для неё лучшей из наград, уходит из её мира так же внезапно, как в него ворвался. Мудачья ирония судьбы.       Гвен пытается убедить себя, что совсем его не знает. Что все пылающие в груди, сжигающие её заживо чувства — лишь порождения парности и инстинктов, не больше. Но ничего не получается. Это как биться о глухую стену — легче размозжить себе череп, чем перестать думать, и вырвать сердце, чем перестать чувствовать.       Она знает, что Райан тысячу раз прав в своих жестких беспощадных словах и поступках, и не находит в душе достаточно эгоистичной желчи, чтобы пожалеть себя и ненавидеть его, вопреки поганой реальности.       Гвен молчит с тех пор, как Райан рассказал ей о препарате, блокирующем парность. Он пытался разговорить её, уговаривал и призывал к здравому смыслу. Когда это не возымело эффекта, кричал и встряхивал, но без толку. Молчала она и когда Маркус принёс чудо-капсулы и сообщил, что всё тихо и путь домой свободен. Так же без слов собрала свои незамысловатые пожитки и села в машину. Райан бесился, не знал, как реагировать, а Гвен ничего не могла с собой поделать.       Поначалу она молчала, боясь истерики, назревающей внутри жгучим пузырём и грозящей разлететься в любую секунду, выливаясь в рыдания. Когда же удушающая волна эмоций стихла, слов просто не осталось. Только пугающая пустота и нездоровая отрешенность. И Райан сдался, лишь изредка бросая на неё мрачные взгляды.       Девушка сжимает в руках небольшую коробку с тем самым лекарством, что прекратит её мучения, уняв зуд и боль в руке, словно внезапно обнаруженная благословенная вакцина от прежде неизлечимой заразы. И скорее всего, оставит зияющую дыру в сердце, куда парность успела запустить острые шипы — вырвать её можно, разве что, вместе с куском плоти. Она цепляется за эту коробку, как за единственную нить, связывающую её с реальностью, удерживающую от неотвратимого падения в бесконечный мрак и безысходность. Мыслями она уже там, на дне бездны без просвета и надежды. Осматривается, обживается в своём новом пристанище на долгие месяцы, может года или вечность, и потому крупно вздрагивает от неожиданности, когда истошно взвизгнув тормозами, машина резко останавливается.       Гвен растерянно моргнув, поднимает голову — неужели добрались? Но нет, машина встала у обочины пустующей дороги, широкой лентой тянущейся до самого горизонта. Вокруг лишь дикая степь и редкие деревья. Она оборачивается к Райану и застывает. Мужчина буравит её тяжелым взглядом; его напряженные скулы пугают выступающими желваками.       И грянул гром, отстранённо думает Мартин.       — Так и не скажешь мне ни слова? — его жесткий голос бьёт по нервам, словно молотом по наковальне.       Гвен не отвечает, в упор встречая разъярённых чертей в его глазах. Она приветствует их как родных, упивается до основания расшатанной непрошибаемостью мужчины.       Райан до побелевших суставов сжимает руль, затем рывком отстегнув ремень, выходит из машины. Сердце пускается вскачь, пока Гвен наблюдает, как он обходит авто и, дёрнув на себя дверцу с пассажирской стороны, нависает над ней. Не успевает девушка и ахнуть, как Райан, освободив от ремня и её, хватает под локоть и тащит наружу. Швырком припечатывает её к внедорожнику, вздёргивает за подбородок, не оставляя шанса отвести взгляд.       Вместо уместного в данной ситуации страха или возмущения, Гвен испытывает мрачное удовольствие и тягу, невыносимую тягу к этому мужчине. Кровь оглушающее грохочет в ушах; его опаляющее дыхание смешивается с её, срывая крышу.       — Что ты не понимаешь, Гвен? — цедит Райан, сильнее впиваясь пальцами ей в кожу. — Чего ждёшь от меня? Что, мать твою, я могу изменить?       Она продолжает молчать, а он распаляется всё сильнее.       — Уже забыла, как тряслась в убогой каморке, ожидая, когда над тобой надругаются и убьют? — он слегка встряхивает девушку, словно так его слова прорвутся в её безмозглую голову. — Ты пробыла в аду всего несколько часов, Гвен, а я гребу это дерьмо всю свою сраную жизнь! По-твоему я могу осознанно обречь тебя на такое существование? Да отвечай же, чёрт тебя дери, скажи что-нибудь!       — Нет, — выдохнула Мартин так тихо, что Райан решил, что ослышался.       — Нет? — растерянно, зло.       — Нет, не можешь обречь, — громче повторила Гвен и горько усмехнулась. — Но что ты хочешь, чтобы я сказала? Что всё прекрасно, я буду в порядке? Я легко тебя забуду и заживу даже лучше, чем раньше? Сомневаюсь, что твои дерьмовые капсулы обладают и таким эффектом, так что не понимаю, какой реакции ты от меня ожидаешь. Я услышала тебя и согласна с каждым чёртовым словом, но от этого мне не легче, разве так сложно меня понять?       Взгляд Райана лихорадочно шарит по её лицу, и она чувствует, как сильные руки мужчины начинают подрагивать. Он отходит на несколько шагов и нервно трёт лицо.       Её сердце разрывается от невысказанной нежности и отчаяния.       — Поехали, Райан, — Гвен отрывается от жесткой холодной поверхности металла. — Верни меня домой, и покончим с этим. ***       — Гвен, — девушка морщится от внезапного грохота на втором этаже и закатывает глаза. — Гвенни!       Эван носится по дому в поисках своих личных вещей, попутно громя всё остальное, что попадётся ему под руку.       — Чёрт, девочки, вы не видели мои бейсбольные перчатки? — он на пару секунд показывается на лестничной площадке и снова несётся наверх. — Чёрт, чёрт, я забыл взять свои наушники! И перчатки, где же перчатки, чтоб их!       Гвен переглядывается с Меган и обе прыскают в кулак. Ещё полчаса назад братец самоуверенно отказался от их помощи, заверив, что у него всё подхвачено, а вещи уложены давно и надёжно.       — Они валяются под твоей кроватью, милый, как и обычно, — в гостиную входит мама Мэг — Лора Мартин.       Она с нескрываемой грустью обводит взглядом уже собранные чемоданы девушек и огорчённо вздыхает.       Близнецы обожают жену своего дяди. Лора — невероятная женщина! Добрая, отзывчивая, бесконечно нежная. Она практически заменила им рано ушедшую из жизни мать, которую ни Гвен, ни Эван почти не помнят. Зато помнят трепетную любовь, которой окружила их Лора, и теперь бедной женщине приходится прощаться с тремя своими детьми.       Сэмуэля Мартина всё же арестовали и приговорили к шести годам тюремного заключения за незаконную махинацию деньгами и сообщничество в подпольном бизнесе Арджента. Их дом и всё прочее движимое и недвижимое имущество конфисковали ещё месяц назад — остался только этот дом, оформленный на имя отца Лоры.       Как оказалось, их семья увязла в преступных связях глубже, чем могла предположить Гвен, и следом за отцом отматывать срок отправились дядя и их деловые партнёры — Вуд, Купер и Паркер. Вскоре после этого мать Лиама, забрав сына, покинула страну. Их примеру одни за другими последовали Куперы и Вуды. Все понимали, как опасно оставаться на месте, из родного и безопасного ставшего очагом преступности, где на каждом углу может подстерегать какая угодно шваль, которой их родители перешли дорогу.       Друзей разбросало по свету. В их последний день вместе, когда Лиам ещё был здесь, они дали клятву отыскать друг друга, как только уляжется шумиха и хаос вокруг их имён.       А теперь настала очередь остатков семейства Мартин покинуть город, подаривший им так много счастливых мгновений и в один миг забравший всё без остатка.       Троё молодых людей решают продолжить своё обучение и карьеру в Швейцарии, а Лора через несколько дней отбывает в Париж на полгода по рабочему контракту.       — Ты — лучшая, тётя, — громыхая, наконец, готовым чемоданом, Эван скатывается по ступенькам и сверкает своей неотразимой улыбкой. — Всё, девчонки, отправляемся — Европа ждёт нас!       Его природный оптимизм заражает всех четверых легкостью, ненадолго развеивая из умов осевшие пеплом мысли об утраченном. Лора, заключив детей в крепкие объятия, отпускает их в путь. Было решено не сопровождать ребят до аэропорта, дабы не взращивать почву для слезливого ритуала прощания, и женщина, скрепя сердце, согласилась.       Дорога до аэропорта занимает минут сорок, и Гвен расслабленно откинувшись на спинку сидения, подставляет лицо студёному зимнему ветерку, впущенному ею в душный салон такси. Впереди Эван с энтузиазмом впаривает водителю какую-то ерунду о вчерашнем боксёрском поединке между мировыми спортсменами, притом, что ровным счётом ничего не смыслит в боксе, но с видом знатока разбрасывается терминами наугад. Меган тихо посмеивается рядом с Гвен, качая головой.       Девушка прислушивается к забинтованному под тёплым пальто запястью и облегченно вздыхает: боли пока нет. В ручной поклаже ждёт своего часа обезболивающее средство. На всякий случай. Она приняла таблетку незадолго до выхода из дома, и этого должно хватить. А на дне тяжелого чемодана припрятана другая коробка. С чудо-капсулами, как их про себя нарекла девушка.       Она так и не приняла их и подсела на обезболивающие, продолжая периодически менять их во избежание привыкания. Но и избавиться от капсул окончательно не решается, опасаясь, что в какой-то момент анальгетики перестанут помогать и боль станет нестерпимой.       Вылечить ноющее от невыносимой тоски сердце оказывается гораздо сложнее, или точнее вообще никак. Не находится даже паллиатив, способный временно унять глухую боль незаживающей раны, отравляющей ей кровь. Кажется, это паскудное состояние становится неотъемлемой частью её самой. Она свыкается, прикипает к ощущению тугого ледяного кома в груди. На удивление, он не мешает ей жить, или, скорее, влачить существование. И Гвен отдаётся невозмутимому ритму действительности, продолжающему свой намеченный ход независимо от её желания принимать в нём участие или нет. Она позволяет затянуть себя в бурлящий поток жизни, не замечая ни шума его, ни цвета, ни вкуса. Она обязана держаться. Ради Эвана и Мэг, ради Лоры и друзей, которым дала клятву. Эти люди и эта клятва — всё, что имело теперь значение.       — Ох, Эван, переключи это заунывное говно, — насупившись, ворчит Меган, вырывая Гвен из пучины мрачных мыслей.       Она прислушивается к играющей в колонках тоскливой песне и мрачно хмыкает. «… Я видела этот сон так много раз. Наши мгновения вместе ушли безвозвратно. Наступит ли конец тому, что я чувствую внутри? Ни шанса обернуться — лишь стеклянное небо над головой…». Ну конечно, даже чёртово радио не оставит её в покое.       — Ты не сечешь в музыке, кузина, — оборачивается к ним Эван и торжественно поднимает указательный палец. — Эта песня — шедевр!       — Что не мешает ей быть заунывным говном, — мстительно припечатывает Гвен в поддержку Меган.       — Ты и сама тащишься по ней, — возмущается парень.       — Тащилась, — девушка наслаждается их шуточной перепалкой. — Теперь же поняла, насколько она бесячая.       Эван лишь машет на них рукой и вновь переключает своё внимание на несчастного таксиста. Девушки уверены, что тот уже разрывается между профессионализмом и желанием высадить болтливого парня к чертям собачьим. Гвен кажется, что с водительского сидения до неё долетает обреченный вздох, и она, прыснув, тянется к Мэг, когда внезапный толчок дёргает её вперёд, больно резнув ремнём по грудной клетке — автомобиль резко тормозит.       — Что за… Все целы? — выдыхает Меган.       Гвен переводит ошалелый взгляд с неё на брата и затем на лобовое стекло.       Впереди, перегородив им путь, грузно чернеют три джипа. Из которых уже вываливаются люди вполне определённой наружности, не оставляя сомнения в своих намерениях. И хоть ей со своего места не видно, Гвен ни капли не сомневается в том, что под тёмными полами пальто и курток они основательно вооружены. И явились, очевидно, с конкретной целью: расквитаться с ними за промахи бестолковых отцов.       — Назад! — орёт Эван, тормоша водителя. — Давай назад! Сейчас же! Пригнитесь! — велит он им с Мэг.       Но, ни один из них не успевает среагировать — дверца со стороны Гвен резко распахивается, заставляя всех внутри салона вскрикнуть. Она в абсолютном ужасе поднимает глаза — её сердце, замерев на долю секунды, стремительно проваливается вниз. Она чувствует, что неотвратимо сходит с ума. Мир вокруг перестаёт существовать; он весь, загоревшись напоследок яркой вспышкой, меркнет, тускнеет и сужается до возвышающегося перед ней мужчины. Чёртов мир начинается и заканчивается на Райане, что сверлит её тяжелым взглядом, посылая по коже девушки рой мурашек.       — Поговорим? — слетает с его губ простой вопрос.       Тихо, почти шепотом. Но Гвен кажется, будто она оглушена. Словно у глухого, внезапно обретшего слух, в её безгласную жизнь впервые врываются звуки. Самые правильные на свете звуки.       — Гвен, — настойчивее повторяет мужчина, — ну же.       — Отвали от моей сестры, угрёбыш! — рычит Эван, выходя из машины.       И это приводит девушку в чувства — стремительно выскочив, она встаёт между братом и Истинным.       — Всё в порядке, Эван, это — Райан.       Фраза, призванная успокоить близнеца, оказывает совершенно противоположное действие: парень ещё больше свирепеет, моментально покрываясь красными пятнами.       — Вот как, — угрожающе тянет он, буравя неприятеля диким взглядом, — и что Райану понадобилось от тебя спустя три грёбаных месяца?       — Два с половиной, — машинально исправляет Гвен.       — Да похуй, — рявкает брат так, что она вздрагивает.       Ей ещё не доводилось видеть близнеца в таком бешенстве. Парень тяжело дышит, яростно стискивая челюсть, и Гвен в самом деле опасается, как бы тот не кинулся на её обидчика. И вид людей Райана, грозной стеной выстроившихся позади, лишь подливает масла в пожирающее её изнутри пламя беспокойства.       — Эван, — окликает Мэг, высунувшись из машины, — дай им поговорить.       Парень совершенно явно собирается возразить, но тут кидает на сестру внимательный взгляд, как всегда в два счёта читая по её лицу. И сделав про себя какие-то выводы, неожиданно сдаётся и отходит к кузине.       Гвен смотрит на Райана, сложив на груди руки в защитном жесте, а ещё так легче сопротивляться зудящему желанию прикоснуться к нему и проверить, что он реален.       — Долго ты решала с отъездом, — бархатный голос мужчины бальзамом ложится на измождённое, обессиленное разлукой сердце, но девушка упрямо вздёргивает подбородок, не собираясь проигрывать и этот бой.       — Приехал проводить? — едко хмыкает. — Или не станешь утруждать себя и просто пожелаешь доброго пути? Зачем ты здесь, Райан?       — Чтобы забрать тебя, — он игнорирует её насмешливый тон, не теряя самообладания.       — Чтобы… что?       — Я приехал за тобой, Гвен, — чётко, словно для слабоумной, проговаривает мужчина. — За вами троими, если быть точным.       — Да ты издеваешься! — взрывается девушка. — Ты спровадил меня из собственной жизни, исчезнув без следа, а теперь вдруг вырисовываешься, чтобы… как ты сказал? Забрать меня? Всех нас?       — Если ты успокоишься, я всё объясню.       — Уж будь так добр!       Он на самом деле думает, что всё так просто? Что он будет исчезать и возвращаться, когда ему вздумается нахрен, а она примет его с распростёртыми объятиями, по-щенячьи виляя хвостом? Хрена с два!       — Я действительно делал всё, чтобы держаться от тебя как можно дальше Гвен, — приглушенно говорит он, подойдя к ней вплотную. — Но я больше не могу защищать тебя, находясь в стороне. Всё изменилось.       — Что изменилось? — её голос так и сочится ядовитым скепсисом.       — Вы в опасности. Готовится засада — вам не позволят беспрепятственно добраться до аэропорта.       — Вот дерьмо, — высказывается прислушивающийся к их разговору Эван. — И что нам делать?       — Мои люди выведут нас из страны, — отвечает ему мужчина, не сводя при этом взгляда с Гвен.       — Нас? — изящная бровь насмешливо взлетает.       — Я останусь с вами, — Райан властно даёт знать, что этот вопрос не выносится на обсуждение. — По крайней мере, пока опасность не минует.       — А что потом? — сердце Гвен гулко бьётся в груди, подгоняемое чахлой надеждой, несмело поднимающей голову из глубин беспросветной тоски; от его ответа зависит слишком многое, в частности примет она его помощь или возложит будущее и безопасность на алтарь своей гордости. Если он не намерен задерживаться в её жизни, то пусть валит к чёртовой бабушке уже сейчас. — Что потом, когда опасность всё же минует?       Райан делает ещё один шаг, сокращая расстояние между ними до умопомрачительной близости, до грохота в ушах, до стальных лучей радужек его глаз и терпкого аромата мужского парфюма, что она вдыхает с каждым глотком воздуха.       У неё кружится голова.       — Потом, — мужчина запинается, блуждая по её лицу взволнованным и каким-то нетерпеливым взглядом. — Если ты позволишь, я останусь.       — Как надолго? — её голос срывается на шёпот, она с трудом переводит дыхание, следя за движением его губ, не доверяя тому, что слышит, боясь поверить и обмануться.       — Столько, сколько ты позволишь, Гвен.       — А если я скажу «навсегда»? — она решается и, затаив дыхание, шагает в неизвестность, в укрытую плотным мраком пропасть, отчаянно гадая, поймает ли он её или позволит разбиться о скалистое дно беспощадной иллюзии.       — Я надеялся на это, — с облегчением выдыхает Райан и тянется к губам девушки.       Он целует её жадно, неутолимо. Стискивает в объятиях, не давая отстраниться, словно в страхе, что она растает, развеется под порывом безжалостного зимнего ветра. Гвен отвечает с тем же рвением, напрочь позабыв о невольных свидетелях их воссоединения. Душа заходится в дикой пляске, радуясь своему внезапному спасению и не до конца веря, что удалось избежать ощерившейся пасти безысходного сумрака.       Райан поймал её, он здесь и он реален. Она не теряет рассудка — разве, что из-за ярко вспыхнувших красок, калейдоскопом ворвавшихся обратно в окружающую её действительность.       Тяжело дыша, Райан разрывает поцелуй, но не выпускает её, из кольца рук. Водит носом по тонко очерченной скуле, нежной щеке, зарывается в мягкие волосы и судорожно вдыхает любимый аромат. А Гвен вдруг отстраняется, подозрительно покосившись на мужчину.       — А что насчёт того, что мне нет места в твоём мире?       — Придётся построить для нас новый, — улыбается Райан, впервые на её памяти, так открыто и искренне. — Твои архитектурные таланты как раз пригодятся.       Гвен счастливо хохочет и касается щеки мужчины лёгким поцелуем.       Меган принимает изменения в планах со свойственной ей гибкостью взглядов, просто пожав плечами, словно ничуть не удивлена. Эван ещё немного упрямствует, бросая на Райана убийственные взгляды, но вскоре окончательно отмирает, видя, как впервые за долгие месяцы оживленно сверкают глаза сестры.       Райан сообщает им, что уже распорядился о защите Лоры — женщину живой и невредимой доставят в Париж, а по истечению её контракта, он позаботится об их воссоединении.       — Куда, собственно, мы направляемся? — интересуется Гвен, уже располагаясь в его машине.       — Нам нужно пока залечь на дно, — Райан повторяет далеко не из фильмов знакомую ей фразу.       — А где? — девушка понимает, что Швейцария автоматически выпадает из списка, раз уж кому-то стало известно об их планах.       — Брюгге вполне подойдёт.       Райан с удовольствием отмечает, как лицо Гвен озаряется широкой улыбкой, и давит на педаль газа, срывая с места машину.       Возможно, «навсегда» не продлится долго. Может, гибель подстерегает их уже за поворотом. Гвен не была уверена ни в чём, кроме одного. Что бы их не ожидало впереди, она никогда не пожалеет о том, что её жизнь сложилась не по сценарию.