Now I see fire, inside the mountain I see fire, burning the trees And I see fire, hollowing souls I see fire, blood in the breeze And I hope that you'll remember me Ed Sheeran — I See Fire
Теперь понятно, почему я выдыхаю каждый раз, когда твои глаза завязаны плотной тканью? Собственно, прямо как сейчас — это мое обязательное условие. Знаю ведь, что для тебя это уже стало сродни наказанию — ничего не видеть, а значит и не иметь возможности колдовать. Ну и еще я пытаюсь найти оправдание тому, что не очень хочу причинять тебе физическую боль, как бы ты не нарывался на это специально. Знаю, да — тебя заводит. Меня тоже. Но я боюсь, что не смогу остановиться. — Иди сюда, — мягко прошу я, удивляясь, как ты мило краснеешь, когда я тяну в свою сторону слабый узел полотенца — единственного элемента одежды, который прикрывает твои бедра. Шаг вперед сделан — но все равно полотенце остается у меня в руках, а ты не успеваешь перехватить. Остаешься стоять в стороне, совсем не понимая, куда идти дальше. Вижу под ярким светом из окна, как твоя еще мокрая после недавнего купания кожа покрывается мурашками из-за сквозняков в доме. Мне это нравится. Но сегодня у меня немного иная задача. — Томми, я хочу, чтобы ты беспрекословно делал все, что я попрошу… — чуть кашляю, решаю поменять формулировку, — … что я прикажу. Киваешь, наученный многими годами. Иногда мне становится интересно, почему некоторые люди предпочитают, чтобы их игрушки молчали и не смели даже глаза поднять, но, признаюсь, эта твоя привычка мне сразу не понравилась. Мне не нравилось, когда ты вел себя, будто кукла, мне нравилось, как ты бесстыдно смотрел на меня, когда я заставлял тебя поднять голову, мне нравилось наблюдать, как ты облизываешь губы, нравилось, когда с этих губ слетали мольбы, слова и даже едкие остроты, которые только раззадоривали сильнее — да все что угодно, лишь бы чувствовать, что рядом со мной ты, а не просто безвольная проститутка. Вот и сейчас, ты смолчал, но тут же поспешно исправился, чуть мотнул головой, одернув самого себя, и хрипло ответил: — Хорошо. Согласие послужило сигналом к действиям. Я бесшумно поднялся со стула и подошел к тебе, осторожно закрадываясь пальцами к твоим сжатыми в кулаки ладоням. Ты тут же расслабился, почувствовав мои прикосновения. — Иди за мной и не бойся. Я не дам упасть. Ответом послужил только короткий выдох — сейчас я понял, что ты молчишь лишь потому, что хочешь расслышать каждый шорох, каждый мой шаг, чтобы не потеряться в темноте — ты в отличие от меня ничего не видел, а снять повязку — означало бы закончить нашу игру. Ни ты ни я этого не хотели. Я медленно вел тебя по дому. Не торопил, мне хотелось, чтобы ты прочувствовал каждой оголенной клеткой кожи пространство вокруг — я давно заметил, что когда ты находился в повязке, даже вне наших сексуальных игр, в основном, кстати, именно вне — то ты незаметно для самого себя начинал расправлять крылья, будто бы ища контакта хоть с какой-то поверхностью, будь то угол стола или многострадальные предметы на полках и тумбочках. Хотя, наверное, так и есть — слепой же в любом случае станет вытягивать руки перед собой, чтобы хоть как-то уцепиться за реальность? — Тише, не споткнись… Вот так… — шептал я, направляя тебя в нужную сторону, чтобы ты ничего не задел крыльями, а ты, похоже, очень старался это сделать — чем больше я водил тебя по дому с намерением запутать, тем сильнее ты терялся в пространстве. Готов поклясться, еще пару минут — и ты вообще не поймешь в каком конкретно месте находишься. Мне, конечно, нужно было не только это. Игра была чересчур невинной, поэтому я стал осторожно вести пальцами от твоих запястий и выше, вызывая табун мурашек. Твое тело превосходно откликалось на мои прикосновения — вижу, как только мои ладони дошли до живота, твой «друг» робко приподнял головку. Ты машинально потянулся к нему, видимо, ощутив там тепло моей ладони, но я перехватил. — Не смей трогать себя. Что бы я не сделал, ты не прикоснешься к себе, пока не кончишь. — М-может тогда просто веревкой свяжешь? — предложил ты, поднимая руки чуть выше. — С веревками эффективнее, ты прав. Тебе же всегда нравится, когда тебя что-то останавливает, не дает быстро сделать то, что в такие моменты хочется больше всего? — я потянул тебя дальше, наблюдая, как ты вздрагиваешь от того, что чувствуешь под босыми ногами ковер. — Но сегодня я хочу поиграть с тобой по-другому — я хочу, чтобы ты слушался меня, чтобы мои слова стали той самой веревкой на одну… как ты назвал это — сессию? — я снова поменял положение и зашел тебе за спину, прочертив легким касанием от ключицы до плеча, а там перешел на холодные мокрые после купания крылья. — Хочу посмотреть, насколько ты можешь быть преданным и сколько у тебя хватит терпения. По сути, сегодня не будет ничего, что могло бы тебя сдержать, только мой голос. Я говорю — ты повинуешься. — Д-дил, я могу просить касаться тебя? — твои плечи вздрогнули, а перья на крыльях снова встали дыбом от моих прикосновений. — Посмотрим. Знаешь, мне иногда кажется, что я могу просто кончить от того, что смотрю на тебя. Ты мне так нравишься, особенно когда беспомощный… — одной рукой я обвил твою талию, а вторая легла поверх плеч, подбираясь к шее. — Ахгх… — ты хрипло застонал, когда почувствовал, как пальцы чуть сжали горло, но заставил себя не шевелится. — Черт… — Нравится, когда я так делаю? М, вижу, нравится… У меня уже ладонь мокрая от того, как тебе «приятно»… — ухмыльнулся я, продолжая медленно водить пальцами по твоему члену. Ты не выдержал и вцепился в мои руки, нервно переминаясь с ноги на ногу. Вижу, тебе трудно сдерживаться и следовать пока что моему единственному приказу, но ты стараешься. Мне нравится. Даже несмотря на то, что я не разрешал тебе меня касаться, мне все равно понравилось. — Ухум… я заметил ты… любитель возбуждать словами… — выдавил из себя ты, напополам с шумными вздохами — почти что стоны. — А я заметил, что ты течешь, когда я начинаю говорить, — парировал я. — Я нашел еще один твой фетиш — мой голос. — Тогда прибавь на мой счет еще одно очко… потому что я знаю… что тебя штырит от … м-моих…крыльееев! — простонал ты, выпрямив руки в локтях и выгибаясь в спине. Хочешь быть ближе ко мне, хочешь чувствовать жар каждым сантиметром тела. — Ты прав, только вот это и твоя чувствительная точка тоже. Возразить что ты не нашелся. Наверное, в этот момент, когда ты так стремительно твердеешь у меня под ладонью, мозг перестает соображать совсем, а потому оказывается совершенно не способен вытянуть из памяти хоть что-то, подходящее под определение «фетиш Дилана, о котором мы пока еще не говорили». Да, это шуточное соревнование — кто больше насчитает у второго пристрастий — уже вошло в привычку. — Кстати про очко. Ты очень хорошо держишься, усложним задачу? — ухмыльнулся я тебе на ухо, а затем почти сразу же толкнул вперед, так и не дав возразить. Ты вскрикнул, на рефлексах расправил крылья, как только почувствовал, что падаешь — не успел, мягкий матрац, заменяющий нам кровать, подхватил тебя раньше, чем ты успел по-настоящему испугаться. — Приподними, пожалуйста, попку, — попросил я, медленно огладив тебя от затылка и до нее, пока ты послушно ложился на локти и разводил колени, выставляя мне на показ аппетитные булочки. Что и говорить, ты уже давно был не тем худым и мелким мальчишкой, которого я вытащил из ПОРОКа — пусть ты и был достаточно хрупким по телосложению, но ты изменился: костлявые плечи исчезли под мышцами, наработанными регулярными физическими упражнениями, голодные ребра уже не выпирают так сильно, как прежде, слабые руки, наконец, обрели силу только живот по-прежнему впалый, что мне, на самом деле, очень даже нравилось. Не ходячие ноги тоже набрали мышечную массу — осталась только хромота на правую ногу, которая, я надеялся, тоже скоро уйдет насовсем. А крылья… Мокрые белые крылья с кое-где слипшимися от влаги перьями, которые сейчас концами лежали на темно-серых покрывалах, были определенно самой прекрасной частью тебя. Крылатый. Мой. — Что скажешь на то, чтобы после секса я высушил твои крылья? — доставая из ящика тюбик со смазкой, спросил я. — Мог бы и не спрашивать. — выдыхая, ответил ты, прислушиваясь к чавкающим звукам позади себя. — Ты и так вечно трясешься, чтобы я не простудился на сквозняках, особенно после душа. — Ну так зима же, — напомнил я, выдавливая прохладный гель на твою раскрытую дырочку, отчего та пугливо закрылась. — Мгх… — всхлипнул ты, чуть подаваясь вперед, пытаясь избежать контакта с холодом на моих пальцах, но я притянул тебя назад, в награду за терпение (ты так и не прикасался к себе, честно выполнял приказ), стал чуть надрачивать твой член. — Не переживай, горячий парень, скоро холод пройдет, — пообещал я, забираясь двумя пальцами внутрь. Ты заскулил, еще сильнее выгибаясь в спине, не в силах больше выдерживать эти сладкие пытки. Что-что, а неизменным в сексе у нас всегда было то, что слишком сильно я обожал дразнить тебя и доводить приятными ласками до безумия. В такие моменты ты становился самым прекрасным, но в то же время развратным созданием во вселенной: растрепанные волосы, горячая кожа, мягкие изгибы тела, громкие стоны, мольбы, мое имя, протянутое в порыве страсти и совершенная несдержанность — контролировать себя ты в такие моменты не мог. — Превосходно, Томми, — похвалил тебя я, обводя пальцами заполненную смазкой дырочку, которая инстинктивно сжималась и разжималась, прося снова заполнить. Только вот я пока не торопился пристраиваться к тебе сзади и натягивать на свой возбужденный орган твой прекрасный зад. — Ммм… Дил, там становится… жарко… — простонал ты, почувствовав что-то неладное. — Чем ты смазал? — «Hot-Love» гель. — прочитал я название на упаковке. — Купил в городе специально для тебя. Правда хорошее название? — осведомился я, выдавливая себе на руку еще немного этой смазки. — Черт, черт… — захныкал ты, сминая простыни в руках, — Дил, пожалуйста, вставь мне… Там горячо и… зудит… Я хочу член… — признался ты, утыкаясь лбом в одеяло. — Я же обещал, что скоро согреешься, — ухмыльнулся я, оттягивая назад твой член — той самой рукой, которую недавно щедро полил «горячей любовью». — Я тебя убью! — застонал ты, до предела выгибаясь в позвоночнике, когда понял, что я делаю, за что сразу получил звонкий и неожиданный шлепок. Ты зашипел от боли, потому что вперед податься я тебе не дал — твои драгоценные причиндалы до сих пор находились у меня в ладони, — Хваатит! Твой голос отдавался тяжелым возбуждением внизу моего живота. Мне сейчас так нравилось смотреть на то, что получилось из этого эксперимента с гелем — блестящие от смазки дырочка и член, подкашивающиеся от приятной дрожи по всему телу чужие колени и приглушенное мычание — должно быть, ты закусил край одеяла, чтобы не сорваться на блядские стоны. Готов поклясться, такого тебя не видел ни один из твоих старых «клиентов». Потому что сейчас смотрю я. Потому что сейчас, в этот сумбурный рай, полный похоти и желания, ворвалось нечто совсем иное, доступное только нам двоим — любовь. И я сейчас не о названии смазки говорю. Повинуясь странному необъяснимому порыву, я оперся одной рукой по правую сторону от твоего плеча, а второй вновь скользнул к шее выбивая из тебя новый тихий хрип. Я приподнял твою голову, чуть надавливая пальцами на подбородок, заставив и тебя приподняться на вытянутых руках, повернуть голову ко мне — повернуть и утонуть в моих губах. Я теснее прижался пахом меж двух половинок, давая тебе лучше прочувствовать мою эрекцию. Кожа к коже, пламя к пламени. В ответ на мои действия, ты призывно вильнул задом, крепче сжав в ладони мои пальцы и простонав что-то неразборчивое. — Понеслись, Томми? — прошептал я в твои губы, наконец, снимая с глаз черную повязку. — Понеслись. — все так же глаза в глаза, прошептал ты.***
Больше всего на свете я люблю наблюдать, как ты спишь. Пусть с каждым днем делить с тобой одну кровать (читать как матрац) становится все тяжелее из-за твоих растущих крыльев, которые ты расправляешь во сне, занимая чуть ли не всю площадь нашей постели, я все равно люблю подолгу лежать рядом и смотреть, изучать каждый миллиметр кожи, расслабленные тонкие пальцы, которые лежат на подушке возле твоих губ, непослушную челку, которая за ночь успевает так перепутаться, что на утро ты ругаешься из-за вихров на голове, на опущенные ресницы, под которыми прячутся самые прекрасные глаза на свете — и мне абсолютно плевать, демонические или нет. Вот и сейчас ты отключился почти сразу, как только мы оба кончили. Наверное, это еще одна твоя суперспособность, которую я уж точно люблю больше всего в тебе — ты засыпаешь сразу же после секса, в каком бы месте мы не находились. Иногда мне даже не удается уговорить тебя одеться или переместится на более удобную горизонтальную поверхность. Сейчас, конечно, ни то ни другое ни к чему — ты и так раздет и в кровати. А я что? Я снова могу просто молча любоваться тобой во сне. Медленно вожу феном вверх-вниз, обдавая теплым воздухом уже полусухие перья. Они быстро сохнут, на самом деле, если ими махать. Только вот наша жилплощадь не позволяет как следует развернуть крылья, не говоря уже о том, чтобы поднять ветер в доме без ущерба для последнего. Так что приходится ограничиваться тем, чтобы ты просто расправлял крылья, а я уж бегал вокруг тебя и сушил их обычным феном для волос. Тебе эта процедура очень нравится. У тебя всегда кожа на спине покрывается мурашками от наслаждения, особенно если я навожу фен ближе к основанию крыльев. Ты всегда стонешь, когда я касаюсь тебя именно там — стонешь, а у меня сносит крышу, от того обычно такая сушка заканчивается очередным сексом. Не сегодня, конечно — сейчас ты спишь, довольный и уже удовлетворенный настолько, что вряд ли проснешься еще ближайшие несколько часов. Переключаю фен на меньший напор, чтобы шумел потише. Ты блаженно мычишь что-то во сне, чувствуя, как под перья забирается тепло, потягиваешься на кровати, окончательно переворачиваясь на живот и подставляя мне крылья почти в полном размахе — они уже большие у тебя — крылья. Расправишь руки — и самые кончики уже достанут до запястий. Не представляю, как этой ночью буду залезать к тебе под одеяло. Разбужу ведь, пока ворочаться буду, пытаясь найти удобное положение нам обоим — мне и тебе спящему, чтобы не дай бог не лечь на крыло или не погнуть сию хрупкую конструкцию. А ты потом будешь ворчать, что не дал тебе выспаться, но на мое предложение перейти спать на диван только глаза закатишь и скажешь, что не пустишь меня никуда, а после пообещаешь дожидаться меня в кровати и не засыпать раньше. И ведь сдержишь обещание — до первого вот такого секса, после чего снова вырубишься, словно убитый. Люблю тебя безумно. У самого уже тоже слипаются глаза, а рот сам по себе заражается зевотой. Еще немного, и точно лягу в кровать, только крылья надо досушить и расчесать, чтобы на утро ты не ругался еще и на них — хватает прически. Хотя с перьями все равно легче, они послушные, не то, что эти светлые пряди, которые я так люблю. Расческа теряется где-то в недрах тумбочки. Приходится чуть привстать, чтобы отыскать ее глазами, но в конце концов она все равно оказывается у меня в руках: обычная деревянная щетка-расческа, жесткий волос и деревянная основа. Помню, как-то я это «сокровище» потерял случайно, и ты дулся на меня из-за этой мелочи пол дня — ровно до того момента, как случайно не обнаружил ее под собственным крылом, тогда еще маленьким — расческа просто застряла в пуху, который тогда как раз активно с тебя сходил, как с птенца. А потом я со второго этажа наблюдал интересное шоу, как ты пытался подбросить эту расческу мне под подушку, дескать, Дил, ты задумался, пока книгу читал, и спрятал случайно. Спалился, конечно же. После этого я тебя еще долго мучал этой расческой, а ты кончал только от того, что я стимулировал крылья и пятки. А, сейчас, стоило мне повернуться обратно к тебе, как я пересекся с твоими открытыми глазами, которые в темноте отдавали чуть голубым. Такое вообще возможно? — Дил, я хочу еще. — Ч-чего еще? — я немного опешил от того, что ты проснулся — секунду ж еще мирно сопел в подушку, а тут вдруг… — Ты чего не спишь? — Шило в заднице, вот и не сплю, — шутливо огрызнулся ты, приподнимаясь на локтях и выгибая крылатую спину. — Точнее не шило, а «Горячая любовь». — Оу. Задумчивое сочетание букв само сорвалось у меня с языка, пока я проматывал в голове события двадцатиминутной давности, а именно — то, что для себя я нашел время смотаться в душ и смыть все следы недавнего секса. И, главное, в голову даже не пришло разбудить тебя или хотя бы полотенцем обтереть — сам дурак, купился на эту довольную спящую мордочку. И как ведь не догадался, что эффект от этой смазки не мог просто так взять и сойти на нет? Ты меж тем наблюдал за игрой эмоций на моем лице и, кажется, точно понимал о чем я думаю, а потому скорчил разочарованную рожицу. — Ну Дил, мы быстренько, правда, — щенячьи глаза со странным блеском смотрели в мои. — Меня даже растягивать не надо. — Малыш, может ты просто сходишь помоешься? — я демонстративно зевнул, показывая, что на еще один заход меня просто не хватит. — Папочка не хочет меня трахнуть? — по затылку пробежался холодок. Готов поклясться, я видел, как ярко блеснули в темноте твои глаза — реакцией ты был доволен. Ну точно демон… — Не называй меня так, Томми, я же… — я попытался отодвинуть тебя от себя, ощущая то, как неловко мне стало в штанах после того, как ты меня назвал «папочкой» — странно, я ведь никогда не был поклонником этого кинка. — Да ладно тебе, — фыркнул ты, забираясь на меня сверху и придавливая мою грудь руками. — Я что, должен уговаривать тебя? — У меня не стоит, — с досадой признался я, чуть поджав губы и сощурив глаза. А теперь отступишься? — Какая жалость… — равнодушно протянул ты, заглянув ко мне под одеяло — проверил наличие стояка, которого и правда не было. Пока. Но я надеялся, что до этого не дойдет — слишком сильно хочу спать, — Что ж, придется справляться своими силами… — Чт… Спросить я не успел, потому что ты, паршивец, скинул с нас одеяло и окончательно уселся мне на бедра. О черт, у тебя уже крепко стоит и, судя по тому, как в темноте блестит головка, довольно давно. Ты поерзал, ища более удобную позу и одновременно этим прижимая мой пока еще вялый член к животу. Уж не знаю, сделал ты это намеренно или нет, но должного эффекта достиг — в животе бабочки уже натягивали струны. — Ты не против посмотреть, да? — невинно осведомился ты, уже заведя руку назад — о черт, только бы не представлять, что ты там ею делаешь, только бы не… — Аумф…аах! — протянул ты снова прикусывая край губы. — Дил, они так легко входят, сразу два… Я лежал, откровенно пялясь в потолок и с заторможенной реакцией понимал, что, вообще-то, затылком о подоконник ударился, когда решил, что не могу смотреть на это развратное чудо — или скорее чудовище? так над людьми измываешься, чертеныш! — пихает в себя пальцы, да еще это дело комментирует. После такого я мог не сомневаться, что мой половой орган уж точно отреагирует как надо. — Дил, пожалуйста, потрогай меня немного… — продолжая двигать пальцами попросил ты, но видя, что я, кажется, пропустил твои слова мимо ушей, с каким-то отстраненным видом возведя глаза к небу — точнее к потолку — вдруг резко припал к моему торсу и укусил за сосок, отчего меня подбросило на месте. Я что-то прохрипел невнятно, но очень красноречиво и… пропал со всеми потрохами в омуте твоих темных глаз. Забыть как дышать — вообще нефиг делать, когда рядом со мной находишься ты — находишься и стонешь по-блядски, продолжая трахать себя пальцами у меня на глазах. Забыть о разуме — запросто, когда тебя будто гипнотизируют эти плавные изгибы тела и глаза — вижу, ты не хочешь их отводить от меня, ты хочешь кончить смотря на меня, не теряя этого зрительного контакта, словно змей, поймав жертву в тиски… Тиски — твои глаза. Люблю их безумно. — Мне сон снился… Как ты пришел в клуб, помнишь? Как забрал меня оттуда… — почему-то начал ты, подключая к игре свою руку, которой стал лениво водить по собственному члену, — Только во сне, когда ты завел меня в туалет… в на…наручниках… — на этих словах ты снова застонал, кажется, найдя и надавив пальцами на комок нервов внутри. — Ты… ты не открепил ошейник и… взял меня прямо там… Такого… Хаа… Почему, почему ты мне сейчас говоришь это… Нарочно издеваешься, заставляешь представить этот гребанный ошейник на твоем горле, который сдавливает кожу — стоит потянуть — и не вздохнешь, эти гребанные оковы на руках, из которых как не вырывайся, не избавишься от них, пока я не разрешу, не сделаю это сам, этот гребанный пугливый взгляд, то опущенный в пол, то с вызовом поднятый на меня… Блять, я не железный! — У тебя ра… растрепалась челка… — продолжал ты, толкаясь в собственную ладонь, которую я в следующую секунду нетерпеливо оттолкнул в сторону, заменив своей более широкой. Ты с благодарностью посмотрел на меня, продолжая плавно покачивать бедрами взад-вперед. — …Во сне… ты тогда зачесывал все аккуратно… А она у тебя такая красивая… Непослушная… Мм… никогда еще не дрочил на твою челку… — Заткнись, заткнись… — шептал я, не в силах отвести глаз от тебя. Разглагольствования по поводу моей челки — не совсем то, о чем я хотел сейчас слышать. Меня больше устроят твои стоны. Вот ты уже почти на пике — я знаю, сложно довести себя до оргазма одними лишь пальцами, но сейчас, кажется, у тебя это получается. Неужели ты так возбудился во сне, ангел мой? — Мне не хв…ватал-ло воздуха, — окончание слова потонуло в очередном рваном вдохе, а ты снова дернулся, попав пальцами по простате. — Ты тянул за цепь от ошейника, и я задыхался… Мне было хорошо… М-м-мгх… Ди-и-ил… Зовешь меня, поднимая с кровати крылья и напрягаясь всем телом — кажется, от перенапряжения дрожит каждое белое перышко. Не хочу отрывать от тебя глаза, не хочу, чтобы это когда-нибудь кончалось, но меня не хватит надолго… — Ди-и-ила-а-ан… — хнычешь ты, проталкивая пальцы все дальше и резче, а крылья вскоре начинают бить по простыням, поднимая ветер. Еще немного — и конец. Пресловутые бабочки в этот момент решили отпустить натянутую внутри меня струну, и словно из рогатки разъебать нахер все тормоза, которые каким-то чудом меня до сего момента удерживали. Я матерился — громко и с чувством, когда рывком сгребал тебя в охапку — зажал вместе с крыльями, будто бы решил склеить вместе наши тела. Руки твои оказались прижаты на где-то на уровне локтей вдоль тела, а высвободиться не давал я, рыча что-то в ухо и, кажется, кусаясь. — Ты спал носом в подушке, вот и не хватало воздуха! — кусаю мочку, опаляя дыханием нежную кожу, параллельно пытаясь найти растянутый вход, в котором точно знаю — пальцев уже нет, ты просто не достанешь уже, а значит на светофоре для меня загорелся зеленый. Твоя дырочка упрямо не может найти и поймать мой член в себя, ты ерзаешь, вертишь головой, пытаясь ускорить процесс, но получается только то, что мы дразним друг друга — обоих ситуация распаляет еще сильнее. Концы перьев щекочут бедра, я знаю, ты не специально, но это так неудобно, так раздражает, заводит, что я практически задыхаюсь, в отместку до крика сжимая твои крылья в руках. Боль возбуждает — я помню твои слова. Синхронно выдыхаем, когда, наконец, разгоряченный член проскальзывает внутрь. Я замираю, чувствуя, как по телу проходит приятная дрожь, а ты будто нарочно, еще крепче сжимаешь меня в себе и пытаешься насадиться глубже. Так туго, что сносит крышу, и я не выдерживаю первым, начиная двигаться, медленно, но резко, грубо — хочу, чтобы ты кричал, плакал от того, насколько тебе приятно. И ты плачешь. Позволяешь мне целовать, кусать и облизывать лицо, шею, плечи — оба молимся, чтобы в порыве страсти мне случайно не выбило зубы твоей ключицей. Но мне так нравится слизывать с твоих щек слезы, сцеловывать соленые капельки с прикрытых ресниц, что я просто не могу удержаться. — Диил… Б-быстрее! — уже не сдерживаясь, нервно дергаешь плечами, чувствуя близкую разрядку. Следующий твой крик ловлю своими губами. Руки устали держать бьющиеся крылья, которые выдают с потрохами все твое нетерпение — ты будто пытаешься взлететь, столько в них силы. Я не дам, только не сейчас… Только не без меня… — То-о-омми-и-и… — позволяю себе шумный стон. Хочу сказать тебе важное, — Я тебя люблю, малыш… Безумно… Мм… — Я тоже, тоже! — шепчешь ты в губы, каким-то магическим образом все-таки высвободив руки и теперь крепко обвив ладонями мою шею и плечи. — Не сдерживайся! Искры из глаз, больной укус за нижнюю губу, вместо запланированного страстного поцелуя на пике экстаза, крики и дрожь по всему телу. Кончили. Оба. — Что же ты со мной делаешь… — грудь ходит ходуном и у тебя, и у меня. Не могу насмотреться, как ты, уставший и вымотанный мною, расплываешься в блаженной улыбке. Отдышаться не могу, приходится брать большой перерыв, прежде чем снова шепотом спросить, — За что ты мне такой чудесный достался? — За то, что любишь. Мне этого достаточно, — твои глаза не слушаются и снова смыкаются. Минуты молчания грозятся затянуть тебя в очередной крепкий сон. — Не-не… Не спи… — устало протянул я, расцепляя ватные руки и чуть требуша тебя за плечи, чтобы не дать уснуть, — Сначала в душ. — Давай сам… я не хочу еще раз крылья сушить… — прогоняешь меня рукой, пальцы мажут по губам. — Хах, будто ты сам это делаешь. Давай, вставай, а то опять не дашь спать, аргументируя это «любовью». Ерзаю, слезая с матраца, а затем кое-как поднявшись на ноги, подхватываю тебя под плечи и тяну вверх, поднимая насильно. Никогда не думал, что реально «крякну» под тяжестью твоего и своего веса — ноги дрожат и отказываются делать шаги. Спасибо хоть за то, что ты, амеба полудохлая, не сопротивляешься, а просто сонно обхватываешь мою шею руками, бубнишь какие-то нежности под ухо и позволяешь мне отнести тебя в ванную. Тогда я еще не понимал, насколько хрупким было наше счастье.