За белыми стенами

Мойре не нравились эти ощущения. Абсолютно не нравились, хотя на первый взгляд в них не было ничего особенного. Ничего особенного для обычного человека, но не для генетика, через чьи руки успело пройти множество народу и не погнушавшейся модифицировать даже себя, превратив собственное тело в совершенное, почти бессмертное. Конечно, не обошлось без побочных эффектов, вроде закрытой железной пластиной изуродованной части лица и потемневшей иссохшей правой руки, но это была лишь небольшая плата, отданная за практически безграничное могущество. Состоя в рядах «Когтя» Мойра могла творить что угодно с человеческой структурой, меняя её по собственному желанию. Одним из самых видных её достижений стал проект под кодовым названием «Жнец», подопытным для которого послужил её некогда бывший начальник Габриэль Райс, ставший едва ли не сверхъестественной тварью, способной растворяться в тенях и умевший по собственному желанию превращаться в дым. Вместе с прежним телом он потерял почти всю человечность, но обрёл небывалые силы, при этом сохранив свой разум. Жнец стал реально существующим призраком, безжалостно уничтожающим врагов «Когтя». Подобную форму жизни не смог воссоздать ещё никто, что делало доктора О’Доран одним из величайших специалистов в отрасли медицины. Правда, подобный успех вряд ли мог быть достигнут этичным путём. Принципом «не навреди» руководствовались врачи всего мира. Те немногие, кто осмеливался целенаправленно идти вопреки ему ради науки и переходили границы дозволенного, надолго оставались в истории, как дурной пример того, кем не должен становиться человек, посвятивший свою жизнь медицине. И Мойра О’Доран как раз относилась к такому типу учёных, потому что ради достижения результатов она готова была пойти на всё. Про множество пущенных в расход или превращённых в послушное, но очень живучее пушечное мясо подопытных все старались умалчивать, так как безжалостные манипуляции и наработки Мойры были выгодны «Когтю», который имел огромное влияние по всему миру и держал в своей железной лапе большую часть силовых структур. У самой Мойры всё шло спокойно до того момента, пока в её лабораторию не доставили некий проект «Сигма», который начальство приказало в обязательном порядке поставить на ноги. Доктор О’Доран сразу же узнала в застрявшем в глубоком ступоре пожилом человеке своего давнего коллегу, с которым ранее была знакома лишь понаслышке, после чего всё пошло наперекосяк. Когда-то он мечтал покорить силу звёзд, интересовался далёкими планетами и бескрайним космосом. Даже сейчас, отсутствующий взгляд блуждал где-то среди небес, не желая возвращаться на грешную землю. Некогда великий Сибрен де Койпер летал в своих мечтах, окончательно затерявшись в них. К великому удивлению Мойры физическое здоровье подопытного было практически идеальным, особенно, для своего немалого возраста. Этого человека нельзя было убивать или как-то подавлять его без того повреждённый разум, отчего не оставалось никакого права на ошибку. Проект «Сигма» был слишком ценен для верхушки «Когтя», и они дали явный приказ вернуть его в исходное состояние, что казалось Мойре неразрешимой задачей, так как работа с психикой не являлась для неё профильной. Одно дело подавить волю или начисто убрать эмоции, превратив человека в послушный манекен, готовый исполнить все приказы, другое — правильно собрать по осколкам разрушенный разум человека, возможно, ещё более гениального, чем она. Работа с психикой требовала не меньшей тонкости, чем работа с генами, но Мойра не являлась тем, кто лечил душевные болезни. Она владела технологией смены генотипа у организма взрослого человека, что давало новые способности и могло изменить тот до неузнаваемости, могла сама превращать своё тело в дым, могла буквально иссушать тела врагов одним прикосновением и исцелять в короткое время даже самые тяжёлые ранения, но в одиночку восстановить чей-то здравый ум было не под силу даже ей, отчего оставалось задействовать весь свой штат и надеяться только на чудо, так как любое вмешательство в структуру мозга могло обернуться необратимыми последствиями. Спустя множество манипуляций, пациента всё же удалось привести в сознание, что уже стало своеобразным успехом, но расслабляться и радоваться ещё было рано: доктор де Койпер сейчас мало чем отличался от обычного пенсионера со старческой деменцией и каждый день спрашивал Мойру о том, как её зовут и как оказался в этой лаборатории, зато прекрасно помнил многие детали своей молодости, о которых каждый раз говорил с упоением. За много лет заточения учёный ни с кем не мог поговорить, отчего пытался заполнить столь долгий период молчания, вместе с этим рассказывая о своих исследованиях и требуя подать ему листочек с ручкой, чтобы записать пришедшие в голову формулы. Космос делился с ним своими безграничными знаниями, часть из которых были сильно искажены под влиянием катастрофы на космической станции. В голове доктора Койпера творился хаос, подобно той первичной пустоте, в которой и произошёл Большой Взрыв, давший начало жизни всей Вселенной. Поначалу «Сигма» раздражал Мойру своей болтовнёй и частыми провалами в памяти, но с каждым разговором ирландка понимала, каким образованным и воспитанным человеком он некогда был, а радостный взгляд широко распахнутых глаз вкупе с искренней улыбкой заставляли непроизвольно замирать даже её, ставшее мёртвым, сердце. Обычно, все, кто оказывался на операционном столе, смотрели на Мойру как на чудовище и попросту боялись её, зная, что даже если они и встанут на ноги, то тело с большей вероятностью претерпит множество не самых приятных метаморфоз. Они все являлись не более чем лабораторными крысами. Даже некогда известный Солдат-24, с ужасом смотревший на то, как его тело впервые рассыпается в пыль, и уж тем более Амели Лакруа, оглушавшая своими рыданиями стены лаборатории, пока ей окончательно не отключили все эмоции. Что уж говорить о других жертвах, при виде которых у ирландки ничего не менялось в настроении? Она просто делала свою работу, получая от этого удовольствие. Сейчас же, сталкиваясь с этим непривычным, немного наивным взглядом, учёной становилось неловко, так как Мойра прекрасно знала, что будет с доктором Койпером дальше, и ей становилось страшно от одной только мысли о том, если он окончательно придёт в себя и решит отказаться работать на «Коготь». Мойре не хотелось терять этого человека, ставшего для неё кем-то большим, чем очередным подопытным, отчего по вечерам она закрывалась в своей комнате и думала, что будет делать дальше. Восстановление проходило слишком медленно даже под непрерывной работой всего её отдела, отчего пациент сейчас больше походил на не в меру эрудированного, мечтательного и рассеянного ребёнка, чем на полноценного взрослого человека. Штаб-квартира «Когтя» была достаточно большой, чтобы работающие в ней сотрудники могли не пересекаться между собой, но даже несмотря на это, в один из вечеров Мойра почувствовала на своих плечах тёплые руки, которые мягко обняли её, а спокойный приятный голос Сибрена спросил: — Почему вы грустите? Неожиданное появление подопытного, который всё же получил разрешение на отдельную комнату и ограниченное передвижение по зданию сильно удивило ирландку, так как та не ожидала, что голландец найдёт её среди бесчисленных коридоров многоярусного комплекса. Сибрен подобрался совершенно бесшумно благодаря приобретённой способности к левитации, отчего сейчас буквально висел в воздухе, сильно возвышаясь над женщиной и продолжая так же тепло смотреть на неё чистым взглядом серо-голубых глаз. — Что ты здесь делаешь? — удивлённо спросила Мойра, не ожидая увидеть здесь своего пациента. — Ты не должен выходить из камеры без моего разрешения. — Я скучал по вам, — той же невинной интонацией ребёнка ответил доктор Койпер, что совершенно не вязалось с его высокой фигурой и седыми, бывшими некогда русыми волосами. Женщина хотела что-то сердито ответить ему и вызвать охрану, чтобы загулявшего пациента вернули в его комнату, но через мгновение передумала и ответила: — Хорошо, оставайся, но обратно я тебя не поведу, — проворчала Мойра, понимая, что данная угроза будет совершенно пустой, так как всё равно придётся возвращать нерадивого пациента самой, потому что он может в буквальном смысле начать капризничать, что чревато всплеском гравитационной активности. В прошлый раз Сигма буквально раскидал всё в кабинете и разбросал санитаров силой мысли, посчитав, что те хотят причинить ему вред. Койпер ещё не умел контролировать свои способности, отчего любой эмоциональный всплеск мог привести к нарушению гравитации в том помещении, где он находился. И только в присутствии госпожи О’Доран он позволял себе расслабиться и постоянно улыбался ей, приняв ту за свою. А теперь сам прилетел к ней в кабинет, чудом миновав посты охраны и нигде не заблудившись. — Не беспокойтесь, я нарисовал план здания, отчего спокойно могу вернуться к себе, даже если память снова подведёт меня, а реальность покинет свои границы. — Всё равно я не рекомендую вам делать этого, — более спокойным, но твёрдым голосом сказала Мойра, зная, что этот пациент всегда следует её указаниям и даже в нынешнем состоянии ему хватит ума послушаться. — Я понял вас, госпожа О’Доран, — вежливо ответил голландец, продолжая висеть в воздухе и улыбаться, — но вы мне так и не ответили, почему вы грустите. — Потому что ты мой проект, Сигма. Я работаю с тобой уже долгих три года, — ответила женщина, подняв к нему голову и слегка дотронувшись до его кажущихся огромными рук, — но в то же время, я уже привязалась к тебе, хотя понимаю, что это глупо. После чего тяжело выдохнула, а мужчина лишь крепче прижал её к себе, успокаивающе гладя по жёстким растрёпанным рыжим волосам. Сибрен не всё понял из её речи, так как мысли оставались по прежнему разбросанными, но он прекрасно чувствовал, что этой женщине, потратившей с ним столько времени и выпустившей из странной тюрьмы, в которой он пробыл долгое время, сейчас нужна была поддержка, отчего продолжил улыбаться, зависнув в воздухе напротив. Мойра устала от этого проекта, ставшего для неё самым сложным, но в то же время он был единственным, кто не считал её чудовищем и полностью доверял, даже будучи в полном неведении обо всём происходящем, что ещё больше раздирало душу ирландки. Обычно, ей было всё равно на судьбу своих подопытных, но сейчас, играя вместе с Койпером в шахматы, которые те очень любил, О’Доран боялась, что однажды что-то пойдёт не так и этот хрупкий момент ранее непривычной и ненужной близости попросту исчезнет, вновь заменившись криками и страхом безразличных для неё людей.