За занавесом

Он волновался с самого утра следующего дня, стоило ему открыть глаза, при этом улыбнувшись, как улыбаются, мигом вспоминая о чем-нибудь очень хорошем, ждущем впереди. Том, например, что сегодня Рождество или день рождения, собственный или кого-то близкого, особенно любимого, либо концерт группы, преданным фанатом которой стал в давние школьные годы, и оказалось это любовью на всю жизнь, сколько бы годов к ней не добавлялось. Перед тем, как набрать номер, по которому Оливер не думал, что ему придется позвонить, кроме как из-за форс-мажора на работе, он разволновался так, что не смог сделать этого сразу. Понадобилась четверть часа, не меньше, чтобы нажать все до последней цифры, мысленно ругая себя самыми распоследними словами за нерешительность, напоминая, сколько ему лет и что так вести себя в его возрасте смешно. Не позвони ему Дэвид сам, прямо в этот мучительно затянувшийся момент, кто знает, сколько бы времени у него ушло на это еще. Нажать на кнопку домофона он так же решился не сразу, и на следующую за ней – лифта, точно преодолевая какой-то сложный квест. А уж звонок в дверь… Лишь страшное чувство неловкости, если не вообще страха, что хозяин дома откроет раньше, заставило поднять отказывающуюся подчиняться посланному мозгом импульсу руку. Какого хрена?! Можно подумать, это первое в жизни свидание! Или… в смысле, еще только будет… первый секс с мужчиной. Точно так же он внутренне заорал про себя и едва смог, в их последней сцене, нанести тот предательский удар. В смысле, не он, а этот козел Омерль. Но пришлось-то ему! Да, разумеется, все было не по-настоящему, не ему это объяснять, но… Как по-настоящему все равно было! Дело в этом?.. Он влюбился не как герцог Омерль - действительно, но, как и его персонаж, видел, по-прежнему, вне театра и не на сцене – своего законного короля, того самого Ричарда Второго из династии Плантагенетов? В таком же, как он, современном, совсем другом человеке. Сыгравшем своего героя так блестяще, достоверно, что до сих пор, даже ему, было не отделить одного от другого. Да, наверное, наверняка… Точно. Дверь открылась ответом за головоломку. Такого Оливер не ожидал, и оказался к тому никак не готов. Он что Дэвид одет повседневно и то не сразу понял. Он увидел только его прекрасные волосы, струящиеся ниже пояса, окутывая всю стройную, утонченную фигуру неким мистическим светом… Волосы Ричарда… Не возьми его пригласивший к себе за руку, не потяни на себя – пришедший так бы и остался на пороге. Не закрой дверь – осталась бы стоять нараспашку. Все, что говорят в таких случаях, начиная с приветствия и рукопожатия, предложения пройти дальше и следом чего-нибудь одобрительное об обстановке – проскочилось всеми остающимися ступеньками разом. Так торопятся наверстать упущенное. Чуть было не ускользнувшее песчинками между пальцев. Они сразу же стали целоваться, запоем, взахлеб, как идут на дно, только наоборот, взмывая ввысь, с легкостью отрываясь от притяжения земли. Гость практически не осознал дороги до спальни хозяина, и совершенно потерял связь с окружающей его реальностью, когда оказался лежащим навзничь в его постели, будто каждой вспыхнувшей клеткой ощутив отчаянно желанный вес и жар придавившего его к ней тела. Когда его накрыл сверху мягким плащом целый водопад волос, отливающих бронзой и чистым золотом... Что?.. В смысле? Куда это он пошел, зачем… А… А, нет. Чего?.. - Держи. – с этими словами, подсевший сбоку Дэвид протянул ему ножницы. Улыбнулся с лучисто-озорным лукавством и теплом во взгляде, а еще пониманием чего-то, что сам Оливер понять не мог никак. Может потому, что не хотел этого понимания. – Отрежь их. Последнюю фразу Дэвид произнес, уже повернувшись к нему спиной. Отчего окатило холодом. Сжалось сердце. Защипало глаза. С чего бы?! Это ведь просто «театральный реквизит». Который больше не понадобится… Руки еле слушались. Кощунство, священнодействие, что им предстояло совершить? Что это вообще такое, какая-то игра, эротическая, это символ чего-то, что должен понять он сам, от чего зависит что-то между ними обоими? Первая срезанная прядь скользнула вниз и в душе что-то оборвалось, с горестным вскриком. Пальцы выпустили ножницы, благоговейно погрузились в будто живущее своей жизнью волнистое тепло, словно в согретую летом солнцем на воздухе воду… приподняли, поднесли к губам… Покрыть поцелуями, погрузив в них все лицо, и стираются незаметно, выступившие против воли глупые слезы... Обнять! Крепко-крепко обнять! Руки Дэвида накрыли обнявшие его со спины руки, прижимая к себе их обладателя сколь только еще можно ближе. И новый поцелуй… А потом еще один, и еще… Все горячее. Все слаще и опьянительнее. Все сокровенней. Декорации снятого из репертуара спектакля больше не нужны. Подаренные им эмоции продолжают жить в душе хоть до конца жизни, а не всего-навсего театрального сезона. *** - Позвонишь? - Конечно. А ты? - Да.