kogot'

Наконец, осень сменила собою дождливый август. Ночи стали плотнее, ветер — хитрее и пронырливее. Солнце устало коснулось линии горизонта, скрывшись из вида. Его бока и низ оплавились о верхушки деревьев сродни кусочку масла на теплой сковороде. Темно-алый крупный дракон завис в воздухе, наблюдая за процессом вверх ногами. Он перевернулся кверху пузом и запрокинул морду назад; изредка подталкивал себя широкими крыльями, чтоб удерживать высоту и чтоб земля не достала своим жужжанием. Он дышал размеренно и лениво, ни о чем не думал и иногда водил языком по нёбу в надежде вспомнить вкус ужина. Вот бы еще чего вкусненького пожевать... Антон пожалел, что так мало овец забил; их стадо было самым достойным за последние полгода. Домой не хотелось. Там мельтешил Арсений, которого отправили на больничный до следующей среды, а он приклеился к Антону как банный лист. Его близость подогрела в Шастуне что-то смущающее и незнакомое. Шастун подозревал, что это, но боялся назвать по имени, поэтому убегал и от своих чувств, и от Арсения. С Арсом на пару не давала проходу мама — она в последнее время много тревожилась и опекала, ожидая какого-то несчастья. Они были такие славные и родные, но от вида обоих у Антона ныла душа. Мягкий осенний ветер усилился и в какой-то момент застрял в крыльях. Антон зачастил ими, распахнул янтарные глаза и удивился тому, как быстро почернело небо. Он обещал быть дома на несколько часов раньше. Пора возвращаться. Мама с пониманием отнеслась к задержке Антона, однако испуг в ее глазах еще не потух. Антон не выдержал и как был спрятал ее в объятиях прямо у входной двери. Он не имел представления, как совладать с ее страхами по-другому. Нельзя ж попросить: “не беспокойся”. Материнское сердце предвидело какую-то беду, даже если не было угрозы. Антон поймал себя на мысли, что мама очень изменилась за эти годы. Когда-то она категорично заявила, что дракон в их доме временно. Она была достаточно сильной и принципиальной, чтобы сдержать слово. А теперь любила Антона как родного и с той же принципиальностью бы стояла за него горой. Антон обожал Поповых, как самый настоящий человек. Еще б научился это показывать — цены бы не было. Ему вечно казалось, что он не в состоянии отплатить им равноценно. Если накатывало чувство вины, он замыкался в себе. Сегодня тоже полночи провел на крыше, блуждая мыслями вокруг этого, прежде чем туда забрался сонный сердитый Арсений. С виду помятый, все еще в полосатой пижаме и зеленой толстовке поверх, он смешно щурил на луну глаза со сна. — Только не глупи. Ты же знаешь, я не мерзну, — насупился Антон, заметив у Арса свою затертую джинсовку. Дракону было комфортно в футболке и джинсах — горячая кровь, в конце концов. — Кто сказал, что она тебе? Надену сам, если замерзну, а ты подержишь, — Арсений кинул ее на брата и в шаге от него уселся на черепицу. Ощущалась она жестче и холоднее, чем хотелось бы. — То есть тебе мало моей толстовки? Арсений пафосно, почти вызывающе натянул на голову капюшон и демонстративно стряхнул с плеча воображаемую пыль. Мол, хорошо сидит же; при надобности отожму и джинсовку. Поумерившись до изначальной сонливой хмурости, Арсений обнял согнутые в коленях ноги. Недовольно просипел что-то под нос. Антон ожидал, что Попов утащит его в дом либо оденет ради своего спокойствия, однако Арсений взялся пересчитывать звезды. Их по небу всего с десяток-другой насчитывалось, остальные были припрятаны за облаками — липкими призраками осени. Шастун пристально разглядывал Арса так, словно впервые видел. Арсений ведь тоже изменился, не только мама. Ему уже к тридцати. Он освоился в жизни, встал на ноги, полюбил магию всем сердцем, работал на результат и был достаточно умен, чтобы не показывать окружающим, насколько лучше их. Во многом, правда, был странным на голову даже для волшебника. Но мама свято верила, что он дурачок от большого ума — иногда крыша у умных людей съезжала. Антон всё еще не осмелился сказать себе, что восхищен тем, как Арсений держался за себя: Попову нравилось быть собою и не менять того, что отличало от остальных. И таким он нравился Шастуну. Однажды Арсения примет кто-то еще, любя сильно-сильно, и... что тогда? Антон не имел представления. Он с трудом мог вообразить, как обойтись без него. Арсений всегда был рядом, и другой жизни дракон банально не знал. Его мир нельзя было представить без невообразимых искрящихся глаз. Воцарилась тишина. Арсений поймал пальцами горячую руку Антона и сжал слегка. Так вовремя, будто прочитал мысли брата и собрался помочь. Антон молниеносно взорвался фейерверками внутри — ему было нервозно и хорошо одновременно. Арсений зачем-то потревожил новым касанием, на этот раз у запястий. Это случилось вне всякого контекста, без предпосылок и в полной тишине. Антон пережил еще одну волну фейерверков. Те осыпались куда-то на дно живота. — Ты эт чё удумал такое, бес? — Шастун нервно поерзал и перевел все внимание на Попова. Руку выдрать казалось жестоким, но и продолжить ласку как нечто обыденное в его состоянии было трудно. — Я тебе не Серёга. Арсений вздернул обе руки к небу, как арестованный, и шутливо улыбнулся. — Так, значит, ты подглядывал, — Арсений кивнул, для него оправдались все догадки. Затем, правда, вжал голову в плечи. — Рано или поздно ты бы узнал, что я не только с девушками сплю. — Хули не узнал бы, если ты мне это показал намеренно. Арсений растеряно повернулся в его сторону, и Антон на него фыркнул как на дурака. — Ты ведь заметил мое присутствие тогда, в гостиной у Матвиенко. Ты каким-то чудом, бля, почувствовал, что я грею уши. Поцеловал его специально, да? И не отрицай очевидного — нихуя не случайность ж. Я только недавно просёк твою многоходовку. Что поделать, до меня доходит как до жирафа,— Антон пожал плечами. — Туше, — Попов склонил голову в типично своей манере: ведя чуть в бок, мол, признаю, что спланировано. Он снова уставился на редкие блеклые звезды, не представляя, как реагировать на такого Шастуна. Засранец даже не оставил словечка какого, чтобы объясниться; сам всё аккуратно разложил по полкам и был таков. — Мне показалось, что ты готов, но в нужный момент оказался не готов я, — Арс вздохнул и машинально бросил ладонь вперед, замерив расстояние до звезд. — Вы с ним вместе? — Это тяжело объяснить. В моем возрасте такие вещи куда мудренее... — Арсений заметил, с какой гордостью Антон выпятил грудь в надежде напомнить, что совершеннолетний. Арсений со смешком сдался. — Мы с Сережей дружили и всегда будем. Просто секс вывел это на другой уровень. Антон к своему стыду взаправду не понял, что это значило. Насколько глубоко Матвиенко в сердце? Глубже, чем Антон? Объясните кто-нибудь. Он желал бы, чтобы на него посмотрели, чтобы сказали вслух, но с губ так ни просьбы и не слетело. Печально, что ему нравился Арсений, а Арсению в этом смысле — кто-то другой. Что люди делали в таких случаях? Антон тихо выругался и пропустил меж пальцев волосы, предварительно их взлохматив. — Тебе противно? — Не в этом дело, Арс... — Между нами что-то поменяется? — Нет, не думаю. Если и поменяется, то не из-за твоей ориентации. Но я... это... — Для меня это главное, — Арсений тронул висок Шастуна губами, склонившись в его сторону, после чего поднялся на ноги. — Если хочешь провести тут ночь, надень джинсовку для приличия. Антон ворчливо спровадил брата первым, обещав вернуться в кровать попозже. Но остался спать на диване в гостиной. Странная была ночь: вроде Арсений открылся, а расстояние между братьями стало еще больше, чем было.