***
Нашли. Ен Лин передал мне записку, чтобы не пользоваться телефонной связью; вечером он пришел ко мне в клуб и там, за ненавязчивым разговором положил в мой карман маленький клочок бумаги. Он подействовал на меня, как импульс. Но дома оказалось пусто. Хёва уже успел уйти, и из всех вещей не осталось только его повсекдневной одежды. Я сразу понял, куда стоит идти. Даже если бы его не оказалось там — других идей у меня не было. Поэтому я наскоро собрал рюкзак, и… …Тихор скривил рот в одну сторону в болезненной усмешке — он старался не наглотаться собственной крови; кажется, я сломал ему пару ребер. — И чего тебе вечно не хватает?.. Мечешься, как волк в клетке… Я крепче прижал его к стене: — Что ты ему сказал? — Полегче. В глазах темнеет… Напоследок я приложил его о бетон и он безвольно сполз вниз. — Граница между Тилло и Агони, — он дышал с присвистом, придерживая ладонью грудь. Я слегка перестарался, но мне было всё равно. — Я нашел её. И сказал твоему дружку, где искать. Это длилось уже давно. С тех пор, как Тихор появился здесь, он только и делал, что подначивал всех вокруг себя. Как будто и без этого кто-то хотел иметь с ним дело. Наконец-то, его попытки к чему-то привели. И теперь, хотя он не может разогнуть спину, пытаясь не задеть поврежденные кости — в его болотистых глазах поблескивает торжество. Правда, такое же тусклое, как его одежда и небо, просвечивающее в окна маленького балкона в его квартире. Он не улыбался, но было видно, что даже мой приход не помешал его планам. Он показывает координаты на карте и передает мне что-то вроде завитого ростка — это гарнитура, которую он дал Хёве, а теперь даёт и мне. Передатчик действует в обе стороны. И в один из портов его облезлого ноутбука пророс такой же. Но маг, конечно же, ничего мне об этом не говорит.***
— Когда уходил — ты уже знал, что не вернешься? Он кивнул. — И всё равно ничего с собой не взял? Он виновато улыбнулся. На нём мой серый свитер без горловины, с вишитым по вертикали словом — аналогом экспрессивного «б**ять!» на Тилло. Ему он странно к лицу. Он всегда носит что-то пестрое и цветное, и за всем этим теряется его собтсвенная яркость. Теперь он казался тонким, как бумага — то ли из-за усталости, то ли в знак разительных перемен: — Хочешь?..У меня нет настроения пить. Он протянул мне кружку с пряным вином. Мы сидели посреди ничего — последний рубеж между нами и ледяной пустыней где, как утверждает Тиш, и находиться граница. Я посмотрел на него еще раз. Здесь хорошо. Это маленький постоялый двор с закопченными каминами, горячим алкоглем и молоком. Пледами, резко пахнущими натуральной шерстью. Мне кажется, будто мы уже далеко в прошлом. Здесь нет сети; у нас нет телефонов и другой техники, чтобы в этом убедится. Я нагнал его еще до этого перевала — для этого пришлось бежать за ним, как за жервтой, встав на этот непривычный мерцающий след. Он уже ждал меня. — Как ты добрался так быстро? — спросил я, потому что действительно не догадывался о том, как ему это удалось. Ведь бегать так быстро он не умел. Да и бежал ли?.. Я увидел его издалека — темное пятно (он сидел в капюшоне, и только потом ветер сдернул его и на белом фоне возникло это зарево из рыжих волос). Спокойный. Собранный.Одинокий. Он ведь всегда был таким; я просто не замечал. Ответа не последовало. Я опустился на кровать напротив. Мой свитер был нужен, чтобы не привлекать внимания — ведь одежда, в которой он ушел из дома, была очень легкой. Несколько минут мы сидели в молчании. Он снова протянул мне кружку — но, прочитав мой взгляд, отпил из неё сам. Не мог же я один думать о том, что мы оставили позади. Не впервые. Но раньше мы уходили от того, что встало нам поперек глотки, а теперь уходим от того, что любим. Даже десяти лет не прошло, а та съемная квартира, которую мы делили, стала мне домом. Домом, с крепким кофе по утрам, беглыми сигаретами в форточку и маленькими надписями на ребре ладони… — Ты уверен, что там что-то будет? Действительно будет? — Нет, — он качнул головой. — Но идти больше всё равно некуда. Мне. — Даже не начинай. Если ты думаешь, что у меня много вариантов — ты ошибаешься. Он улыбнулся, так, будто ничего не произошло. — Когда рушится большая часть жизни, возникает соблазн разрушить и всё остальное, верно? Я кивнул. Это последняя ночь перед неизвестностью. Стоит провести её с толком. Теперь мы передавали кружку из рук в руки. Я пил, не пьянея, и старался не думать. Даже о брате. Он ведь остался в городе, но наша непохожесть помогла ему избежать любых подозрений. Я слышу в наушнике легкий шум — вроде разговора. Но не различаю слов. — Прости, что не предупредил ни о чем, — пальцы мага, тонкие и розоватые у костяшек, задумчиво скользят по кромке кружки. — Я почувствовал, что пора уходить. Но не знал, почему сейчас и почему — не оглядываясь. Забавно, да? — Нет, — я знаю: он не хотел, чтобы я отправился следом за ним. Из-за преследования? Но здесь меня никто не будет искать, и его — тем более. Мы ведь отправляемся в легенду, на незаселенный ледник… — Тиен, — пальцы постукивали по керамическим бокам. — я не боюсь за себя. Но это рисково. Многие годы я пытался заглушить тот голос, который зовет меня за границы привычного человеческого существования. Голос чужой и далёкий, голос, у которого нет имени… Но я бы всё равно не смог. В конце концов, у меня бы остались только сожаления о том, что я не сделал, и том, что не понял ни то, кто я такой, ни то, как с этим быть. Мне нужна была эта тропа. Рано или поздно, я бы всё равно пришел сюда.Только вот ты не обязан идти следом. Я не знаю, что нас ждет там. Мне хотелось его как-нибудь упрекнуть, но я поднял глаза и заглянул в его. Он ведь действительно боялся. Не только за меня, но, кажется, за весь мир. Тихор сказал ему, что отыскал дорогу в мир легенд и преданий, еще вечером, и пока меня не было — Кохра в последний раз заглянул в ванную, где долго всматривался в глаза своему отражению; обошел комнаты, одевая свои привычные заношенные джинсы, рубашку и парусиновую куртку. Выключил свет. И ушел. Теперь он, тонкий и огненный, как восковая свеча, сидел напротив в моём свитере и грустно улыбался. Он — маг. Я — «слепец». Это его путь, меня же он может убить; может даже не подпустить к себе, как к сокровенной тайне. Но ведь мы так похожи. Оба бежим всю жизнь от целого мира. А, оказывается, всего лишь от самих себя. Почему я раньше этого не понимал?.. Где-то в своей комнате Тиш прислушивается к нашему разговору через гибкий стебель, обвивший его ухо. Но мне плевать. Я всё равно пойду за Кохрой, не надеясь найти ничего. Просто чтобы опять бежать. От всего мира — вместе.***
[Тихор]
Он ушел. Я подтянул к себе пустой вазон — только земля; такой всегда есть в квартире, пусть даже вся она зарастёт цветами и вьюном. Из раскрытой ладони роняю семена — не важно, каким растением они были до этого; теперь это лоза. В моих ладонях это всегда лоза. Лоза быстро поднялась над кромкой, гибкая и седая. Колкая. Я стянул свитер, подставляя ей грудь. Она прошила тело, как нить и игла одновременно. От боли темнеет в глазах — но к этому я давно привык. Раньше её использовал только учитель. Дело даже не в боли. Дело в чувстве, будто лоза останется под кожей навсегда. Останется, а твоего тела больше не будет, только это гибкое, седое. Раскроет почки листьев и разорвет изнутри то, что ты принимал за своё тело. Но ведь я уже умирал. В этот раз лоза действительно осталась — держать ребра, как эластичный бинт, и дать им срастись правильно. Я раскрыл глаза и понял, что всё это время сидел задрав лицо к потолку, как будто в молитве. Но наваждение прошло. Я накинул на плечи плед и, закурив самокрутку, раскрыл ноутбук. Ен Лин пришел к рассвету. Теперь с тростью он ходил только в больнице. С тех пор я видел его только там. Теперь впустил его в дом, не поднимая глаз. Он опустился на матрас рядом со мной, по привычке вытянув ногу. — Уже ушли? — Еще вечером. Он промолчал, взглядом пытаясь обвести комнату. Здесь он, конечно, уже бывал. Но ещё до того, как мне удалось вырастить кровеносную систему. Она пряталась за листьями и ладонями, и только в тишине слышался стук. Еще не время. Бестелесое сердце бьётся быстро, но, но пусто. — Куда? — На Север. — Куда уж севернее… — улыбка, нервная, немного вымученная. Мне кажется, ему стало только больнее. — На Агони. Врать? Но я не могу скрыть ничего от этих глаз. Только чувствую, как сжимаются его пальцы, и не поднимаю взгляд. — Спокойно. Там их никто не найдет, а броситься следом вы всё равно не сможете. Когда я решился на него посмотреть, лица не увидел: оно скрылось за волосами. — Почему не Рана, Тихор? — Все бегут туда. На Агони не бежит никто. Он сделал глубокий вдох и поднял голову, не открывая глаз. Пальцы, кажется, сжались только сильнее, как у хищной птицы. — Скажи честно, ты спланировал это еще до того, как Тиена подстрелили? — Да. Он сделал еще один вдох. — Это никак не касалось твоего брата. Только Кохры. Он бы не отпустил его в одиночку, и вам это известно лучше, чем мне. От имени, изначального, высеченного на коже, он невольно вздрогнул. Этого языка ни я, ни вы не знаете, учитель, но вы ведь тоже были с ним близки. И теперь оно вызывает в вас трепет; во мне — только страх. — Верно, — глаза у него потускнели, но он хотя бы открыл их и посмотрел на экран. Я протянул ему наушник, но он решил только смотреть. В какой-то момент две точки на экране сошлись в один пейзаж. Ен уже не видел того, как маг шел по воздуху, где нет ни снега, ни ветра. Шел по облакам. Теперь он спустился и ждал неподвижно. Младший Сон нагнал его в бешеной, звериной гонке с опозданием в час. Сначала тряс его за плечи, а затем сгреб в объятия. Если бы я не дал ему координаты — он бы свернул мне шею. Они стояли так долго, пока рыжий наконец-то не поверил, что Сон действительно здесь. Поднял руки. И обнял его в ответ. Половина экрана исказилась водянистой пленкой. Ен спросил меня, давно ли я спал и, услышав ответ, потушил мой окурок о рукав своего халата. Я уснул у него на плече и, наверное, не видел снов. Только обрывки воспоминаний: учитель — другой, русый, как старая солома и желтоглазый — кормит сокола с рук; дымится костер на выжженной траве и пахнет твирью; у меня раскрыт живот, и на тряпице лежит кусок мяса, некогда бывший мне печенью — учитель вытирает руки, они по локоть в крови. Сны мне давно не снятся. Сквозь память я думал о том, почему одним достается всё, а другим — ничего. Почему даже звери находят в себе чувства, не любовные, но братские. А я не способен даже порадоваться тому, что кому-то не безразличен. Потому что уже слишком поздно. Ен Лин договаривается о встречах в больнице; там мы пересекаемся в перерывах. В моей квартире мы следим за рыжим и младшим; иногда учитель поливает цветы, даже те, которым необходим физраствор. Эти плавные движения по квартире вызывают неясную тоску; и зависть. Хотя приятно, что он не боится, и задаёт вопросы, которые не вгоняют меня в тупик.***
Мы прошли перешеек — мыс, ведущий в никуда. Здесь не было людей: они остались позади, в последнем портовом городке Тилландсии. На континенте было много таких мест: сплошные пробелы и впадины. Промозглый ветер сбивал с ног — правда, только меня. Хёва шел не касаясь земли вовсе. Мы прошли, наверное, половину мыса, который местные звали Пальцем, и маг остановился. — Пришли? — Да. Кажется, да. Подойди ближе. Чувствуешь? Тут теплее. И воздух как будто бьется о преграду. — Хочешь сказать, — я шагнул к нему, — если пройдем дальше — уткнемся в стену? — Не уткнемся. Нас просто отправит куда-то на середину пути, или даже в начало, мы и не заметим, — серые глаза внимательно осматривали что-то впереди, пытаясь найти этот призрачный заслон. Или уже отыскав его. — Иначе все местные бы знали, что здесь что-то не так. — Бесконечная дорога им не казалась странной? — Полагаю, что все сдавались на энном повторе. Холодно, снежно, куда ни глянь — везде бело. Заблудиться несложно даже без магии. Тепла я, правда, не чувствовал. Только то, что излучал сам маг. Снег под ним таял, оставляя снег; поэтому он его и не касался. — Ты видишь её? — Почти. Сейчас… Он протянул руку вперед. Из глубины зрачков вспыхнул на миг золотистый отблеск и волной разошелся по невидимой преграде, обнажая её. Камень оказался красноватым, как кирпич, но потемневший от времени и… -…живой. Разбуженный магией, — его пальцы нежно прошлись по шероховатой поверхности; кажется, камни были подогнаны так плотно, что между ними не было зазоров. — Если будишь предмет — он меняется. Все предметы так или иначе что-то чувствуют, но отголосками, но этот…живейший из тех, что мне встречались. — Мы здесь не за этим. — Да… Точно. Нам нужно пройти вперед. Маг задержал ладонь на камне и закрыл глаза, так что под веками забегали белки. Потом оглянулся и на лице его отпечатолось сосредоточенность и смятение. — Положи руку мне на плечо, один ты не пройдешь. — В чем дело? — Эта стена — сплошная. Её нельзя обойти, нельзя перелезть. Но можно вернутся в то время, когда стены еще не было. — Вернуться? То есть… — Вернется только стена, а мы пройдем, — он снова закрыл глаза и отвернулся; я сжал покрепче его плечо. К черту вопросы, их много но, к черту. Для них еще будет время. Снег застыл в воздухе. Кирпичи расступились — вернее, так казалось с первого взгляда. Стена разбирала себя по камню, так, будто её никто и не строил — она выросла сама. Проход открылся, но Хёва придержал мою руку, чтобы я не смел отпускать его. И сделал шаг. Но, кажется, фигуру впереди, за его плечом, увидел только я. Она была слишком легко одета — только платье, простое и строгое, темно-синего цвета. Оно висело на её плечах и ничего не подчеркивало. Распущенные черные волосы не шевелились на ветру. И стука сердца я не слышал. Только запах. Неприятный и острый в памяти; запах последней выслеженной жертвы. Только запах от неё и успел остаться — остальное я не успел рассмотреть из-за пули, прошившей мой лоб. Вглядываясь в черты её лица, я понял, почему запах мне не понравился. Он был родственным.*
Когда я понял это, её лицо исказилось в улыбке. Оно изменилось с тех пор. Повзрослело. С её переносицы исчез неизменный пластырь, и на его месте кривилась горбинка. А я давно забыл, что волосы у неё были черными, до всех стрижек и покрасок… — Что ты здесь делаешь? — И тебе привет, братец. Давно не виделись. Когда я отпустил его плечо и сделал шаг вперед? Кажется, всё исчезло и осталась только эта темная фигура передо мной. …раньше она красила глаза, чернильными вертикальными полосами под нижними веками. Такие были у духов-плакальщиков, проводников в мир мертвых и скрытых. Она говорила, что это бережет её от зла, которого так много даже в её собственной семье; но на самом деле просто вычеркивала себя из толпы. Только вот Йонг Ту никак не могла быть здесь. — Тебе и не страшно, братец. Хотя это я стреляла в тебя, — она снова улыбнулась, теперь совсем легко. — Правильно. Истины не стоит бояться. Она сделала несколько шагов вперед, приблизившись ко мне вплотную. Обвила мою шею тонкой рукой и склонила голову мне на плечо; для этого ей пришлось приподняться на носках. Это напоминало сон; сон, в котором ты не можешь ничего сделать — только смотреть. Но сон этот был столь реален, даже легкое тепло её кожи. Она заговорила снова: — Правильный вопрос в том, что делаешь здесь ты, Сон Тиен. И я знаю ответ, — она зашептала на ухо, касаясь его губами: — ты хочешь прозреть, как и каждый, кто приходит сюда. Хочешь узнать истину. И истина в том, — она коснулась моей руки, — что я мертва. Её пальцы сжались, впиваясь ногтями мне в руку, и вдруг всё прекратилось. Снова была только снежная белизна и яркое пятно — волосы мага. Но это продлилось недолго — почти сразу я потерял опору и повалился вперед, едва успев схватится за его плечо второй рукой. Второй. Маг обернулся — у него расширились зрачки. Я еще тяжело дышал, как будто вырываясь из сна. Мгновенная слабость опустила меня на колени. Тонкие пальцы спустились с плеч к предплечьям и опали, первыми нашарив то, что я почувствовал спустя вздох. Боль, короткая и яркая, как трещина молнии на небе, пронзила тело до крика, так и застрявшего в горле клекотом. Левой руки не было, до локтя. Из рукава высыпался только пепел, седой и бестелесый. А в ушах звенело насмешливое: «Истина всегда ранит» — Отвернись, — шипел сквозь зубы, но Хёва только поднялся на ноги и вс5 не отводил взгляд, полный страха, боли и сожаления. — Отвернись, быстро! Его рука потянулась к застежке на шее. Шарф он держал в другой руке и тот бился на ветру, как сломанное крыло. — Рыжий, не делай глупостей, — голос Тихора звучал издевательски безразлично. — Ему ты сейчас ничем не поможешь. — Что это было? — маг плохо скрывал дрожь в голосе. — Плата за проход?.. Ты знал об этом? — Догадывался. Как и ты, — послышался раздраженный вдох. — Не делай этого. Вам надо продолжить путь, и если сейчас ты подставишь ему артерию — рука не отрастет заново, а ты потеряешь силы. И только. Хёва закрыл глаза, но прежде, чем он успел снова что-то возразить, заговорил я: — Ен, я знаю, что ты там. У меня есть один вопрос. Шорох. По ту сторону границы и наушника они обменялись фразами. Я продолжил, стиснув зубы. Боль затихала. Остались только отголоски. — Ты ничего не хочешь мне рассказать, хён? Про нашу сестру. Вздох. — Я давно должен был сказать, но… Ты бы винил себя, а это того не стоит. Вскоре после твоего отъезда, Йонг… Йонг Ту умерла. Вышла на митинг без маски и… -…ей прострелили голову. Конечно. Я наконец-то смог разжать собственные пальцы, судорожно сжимавшие остатки левой руки. Не было крови. Тянуло стянуть одежду и убедится во всем, но вместе с тем я совсем не хотел видеть этого. Я поднялся и Хёва подставил мне плечо. Его руки всё еще дрожали, а я старался не смотреть ему в лицо. — Успокойся, — голос в наушнике говорил уже неохотно, будто что-то давило ему на грудь. — Когда вы вернётесь — будет ему рука. — Что за ебанный бред ты несешь… — Он прав, — Хёва медленно выдохнул и крепче перехватил меня. — Нам надо идти. Хотя бы покинуть приграничную зону. Мало ли, что еще произойдет…***
— Где ты взял чай? — Лежал в кармане куртки. Две пачки. — Ты всегда носишь чай в карманах? — Не всегда. Но часто. Тебе нравится? — Кофе был бы лучше… — Неблагодарный, — он улыбнулся. Нас окружал купол — невидимый шатер, за стены которого не проникал холод. В центре горел костер; иногда из привычного красноватого, пламя становилось голубым. На это Хё только пожимал плечами: огонь горел без дров, а воздух здесь был другим. — Вообще-то я мог бы пользоваться и правой рукой. — Ты же левша, — он лукаво сощурился, хотя в его глазах еще читалась тревога. — К тому же, это впечатляет. Кружку я держал несуществующей левой — она парила в воздухе на нужном расстоянии, повинуясь движениям культи. — Впечатляет. Как ты это делаешь? — Просто помню, как всё должно быть. Но чай я всё-таки взял другой рукой Хёва кивнул, как будто собственным мыслям. — Так…ты видел сестру. Но если она и вправду мертва — как могла выстрелить? — Её могли вернуть. — Как? На острове нет магов. — Зато есть технологии. Ей могли заменить поврежденные части. Могли вырастить новое тело, — я пожал плечами. — Слухи о правительственных разработках всегда ходили. — И ты в это веришь? — Несколько часов назад мы перешли границу на несуществующий материк, для чего ты вернул во времени стену, и она выжгла мне руку. Во что мне еще, мать его, верить… Воцарилось молчание. Ночь выдалась не из легких. Долгая, полярная ночь. — Ты это делал раньше? — Ты про стену? — Да. Маг рассеянно распускал шарф, поддевая нитку тонкими пальцами. Верно, он ведь сам его и связал. Я и забыл. Еще носки мне обещал, дурень… — Но до этого только маленькие предметы. — Например? — Например…твоя кружка. — Чего?! — Ей не повезло, — он выпрямился, напустив на лицо торжественное выражение, — она пала в неравной битве с чудесным весенним утром и моим приподнятым настроением. Впрочем, выражение это долго не продержалось, сменившись взрывом смеха. Отдышавшись в ладонь, Хё закончил: — Я напевал что-то приятное, и… -…пританцовывал… -…да, и пританцовывая смахнул её локтём. — И ничего мне не сказал. — Мы тогда только переехали, я не хотел тебя расстраивать. К тому же, я так быстро собрал осколки, что ты и не заметил, что Счастливый Глаз куда-то пропадал. — Не называй так мою кружку. — Как знаешь. Он еще улыбался, но постепенно улыбка эта угасла: маг прочитал в моей душе что, как не назови её — кружка уже всё равно не будет моей. Как и всё остальное в том, прошлом доме. Удивительно, как быстро настоящее становится прошлым, когда уходишь… — О чем ты думаешь, Тиен? — маг не поднимал глаз. — На самом деле. — С ужасом жду первого настоящего привала, — угол рта дернулся, обозначая усмешку. По-настоящему я, наверное, не улыбался никогда. Под маской всё равно не видно… Глаз я тоже не поднимал — смотрел на собственные вытянутые ноги. Точнее, на высокую шнуровку своих походных ботинок. Они идеально лежали по ноге. Их было трудно снять даже с двумя руками. Маг хмыкнул. Я отставил свою кружку (тоже походную, с белыми эмалированными боками) и Хёва притушил костер до мягких отблесков. Правда, поспать мне не дали. Мысли роились в голове: тяжелые и легкие, как мошкара. Пытаясь отвлечься от первых, я не мог отбиться от вторых и лишь изредка впадал в дрёму. Иногда мне слышался волчий вой. Далёкий и протяжный, но, наверное, мне это только снилось. …говорят, Сущее дало нам тела, собранные из разных частей. Волки там тоже были. Наверное, поэтому я их слышу так часто, но никогда не вижу. Сквозь сон я почувствовал, как что-то легло мне на грудь тёплой тяжестью тела и машинально вплёл пальцы в его волосы. Его?.. Поцелуй разбудил меня окончательно. Во сне я особенно жаден, и маг это знал. Я отстранил его, всё еще неохотно, хотя в начале привала он уже отдал мне всё, что требовалось. В небесном свете костра его волосы отливали пурпуром. Ладони мага на моей груди были настолько горячими, что почти обжигали. — Что ты делаешь? Его губы сместились к шее, и у меня закружилась голова — приятно, как от крепкого алкоголя. Я понял: на мне не было наушника; на нем, наверное, тоже. — Сам-то как думаешь? При второй попытке отстранится он перехватил мою руку и крепко прижал к земле. Еще один поцелуй — я прикусил его губу; маг чуть ослабил хватку. Его рука скользнула вниз. Даже сквозь сладостный туман этой ласки, таких посягательств на свою ориентацию я не выдержал. Поэтому спустя один резкий удар ногой, тяжесть с груди пропала. Я приподнялся на локтях и сильно пожалел, что не могу растереть запястье. Хёва сидел на земле, придерживая ушибленный живот; ему еще повезло, что я не попал чуть ниже. — Да какого вообще ты творишь?! В висках еще стучала кровь. Но Хёва не отвечал. Я всё еще не видел его лица: он наклонил голову и пурпурная тень скрыла его. Когда я наконец-то услышал его голос, то понял, почему: — Просто хотел помочь. — Кому?! — да, его голос был как будто чужим, но еще спокойным. — Что на тебя нашло? — Почему ты не хочешь, чтобы я помог тебе, даже…сейчас? — он притянул колени к лицу и обхватил их руками. — Если бы не я, тебя здесь не было. Ничего бы не произошло. Позволь мне хоть чем-то за это отплатить… Он приглушил голос, но даже так я слышал, насколько этот голос ослабел. — Балда. Ты меня даже не звал с собой. — Нет. Но я очень хотел, чтобы ты пришел. — И что с того? У него дрогнули плечи. — Никто даже не узнает, что что-то было, Тиен. Нам обоим полегчает, просто… — Мне не полегчает. Он глубоко вдохнул и выпрямился. Его лицо металлически блестело в свете костра: — Ты такой упрямый… — Ты мог бы с этим и смирится за столько лет, — я положил руку ему на плечо. — Хёва, ты мой друг. Хотя я этого никогда не говорил, но едва ли я пошел бы за тобой, будь это не так. — Я знаю. — Но ты не всегда знаешь, чего хотят другие. И никогда не знаешь, чего хочешь сам. — Знаю. Я хочу, чтобы другим было хорошо. — А кроме этого? — Кроме этого я не хочу ничего. — Врешь. — Пускай. Чего ты хочешь? Я закрыл глаза. На самом деле, я тоже хотел соврать. — Спать. Крепко и надолго уснуть. Хочу, чтобы крепко уснул и ты, и не мешал мне, *банный кудесник. Он обнял меня и повалил набок, так же легко, как до этого придавил к земле. — Хорошо. Но ты разве не хочешь видеть сны? — Мне они никогда не снятся. — Сны снятся всем, просто не все их помнят. Может, ты просто заходишь слишком далеко?***
— Стоп! — ветер сдувал мои слова, стесывая с губ, как наждачка. Я дернул его за рукав куртки, останавливая. Для того, чтобы опустить его на землю, пришлось дернуть за рукав еще раз. — Я слышу, как ты кашляешь, даже сквозь этот чертов вой. — Я не кашляю. Он ослабил шарф, чтобы я мог его слышать, и тут же звонко чихнул. — Да, конечно. Придержи рюкзак. Если бы ты ночью не лез ко мне… — Ты мне теперь до конца жизни это вспоминать будешь? — Хёва нахмурил брови и, спустя мгновение, снова закашлялся и наклонил голову, пытаясь скрыть этот приступ в шарфе. — Да. Потому что такими темпами твоя жизнь закончится довольно скоро. Ты уже трижды споткнулся БУКВАЛЬНО о воздух. — А зачем тебе рюкзак? — он наклонился к распахнутой горловине и я оттолкнул его рыжую морду локтем. — Хочу достать тебе перчатки. — Достань вязанные. — Вязанные? Они же не греют, в этом нет смысла. — А я и не мерзну. — Кохра, — я невольно скрежетнул зубами. — Вя-за-ны-е. — Почему ты думаешь, что я их вообще взял? — А, они в рюкзаке лежали, на дне. Вон они, сверху. — Эти тряпки?! Маг нырнул в рюкзак и, сияя розовым от холода лицом, извлек оттуда два фиолетовых комка. На его руках, правда, Это напоминало перчатки уже больше. — Откуда ты их вообще взял?! — Я бы мог их связать и сам. Но эти мне подарила подруга, уже довольно давно. Смотри, — маг с гордостью отвернул ткань на запястье, демонстрируя выбившийся узелок. — Просто невероятно. — А мне нравится. Они мягкие и красивые. — Да, с этим шарфом только такие перчатки и будут уместны… Я тебя вообще никогда в перчатках не видел — Я их редко ношу. Но если тебе так будет спокойнее, то… Эй, подожди, я что-то вижу! — Где? — Вон там. Как будто…силуэт. Я посмотрел в указанном направлении, вперед и вправо. Там действительно маячила чья-то тень, пока смутная и маленькая — слишком далеко. Но тень двигалась. На нас.***
— Думаешь, нас стоит пойти на встречу, или… — Идём. Если будем стоять на месте — рискуем превратится в лёд так или иначе. — Могу закрыть нас от ветра… — Да-да. Намотай шарф покрепче. Маг и сам хотел узнать кто или что там, впереди, иначе едва ли меня послушался.***
Она остановилась в нескольких шагах и вытянула руку вперед, призывая нас к тому же. Эта маленькая тень осталась маленькой, даже приблизившись: её фигура на белом фоне едва доходила моего плеча. — Назовись! На ней была маска с узкими прорезями для глаз, и голос звучал приглушенно, но даже так я мог поклястся — голос был женским. Звонкий и высокий, он напоминал звук биения металическим прутом по длинной пиле. Маг шел впереди; его она и спрашивала. — Хёва! — Второе имя тоже! — Я сирота. Нет второго. — Что?! Хёва откашлялся и, придерживая горло, жестом навесил над нами купол и тишина опала как тёплое одеяло на наши головы. Незнакомка вздохнула с облегчением и задрала маску — под ней были видны только глаза; они оказались черными и бойкими, как у ласки. — Наконец-то! Ненавижу кричать без причины. Повтори, что ты сказал? — Я сирота. Второго имени нет. Она кивнула. — Ты, позади, тоже назовись. — Мне сколько имен назвать? — Сколько есть. — Сон Тиен. Мы представились. Твоя очередь. — Тише, парень, я и так вижу, что ты с Острова. Вы чужаки, вам и стоило представится. Но, — она опустила руки на живот и там, под слоем одежды. загорелась вязь слов, похожая на ту, что Хёва прятал на шее. — Я — Ритика. Как давно вы в пути? — Три дня. — Вы идете быстрее, чем я думала. Я ожидала встретить вас у самой границы! Хочу вас расстроить: со мной вам придется идти еще три. — Идти куда? — В деревню, конечно. Первую деревню после границы. Сними завесу, нам надо идти. По дороге будет привал, так что идти желательно по-бодрее.***
Ритика оказалась сухой, какой-то пергаментной девушкой с аккуратной маленькой головой и неожиданно темной кожей: как у людей из Раны, но с тонкими чертами лица. Под её дублёнкой одежда была усыпана яркими цветами, чем привела Хёву в восторг. Что, впрочем, не помешало ему уснуть очень быстро.Теперь его спина обжигала мне бедро. Ритика сидела напротив. Она тоже была рыжей, хотя волосы, собранные в аккуратный пучок, были заметно темнее и вились у висков, а крупные веснушки больше напоминали родинки. — Ты тоже маг? — Да. Я вижу, ты не сильно удивлен. — Ты тоже. — Всё просто.Через границу может пройти только маг, с какой-то из сторон, разумеется. Другим это и ни к чему. Правда, — она усмехнулся, — за всю мою жизнь твой друг — первый, кто её пересек. — «За мою жизнь»? Звучит как что-то долгое. Сколько тебе на самом деле? Она улыбнулась и приложила палец к губам. — Не задавай таких вопросов, это невежливо. На сколько я выгляжу? — Как моя сверстница. Или его, понятия не имею. — Я правда немного старше. Ритика подняла ладони и показала мне раскрытыми пальцами: «6», затем «3». Я кивнул. — Вы правда друзья или ты так, за компанию? — А по мне не видно? Она чуть склонила голову влево, опустив взгляд на завернутый рукав моего гольфа. — Мало ли. Не повезло. — Очень смешно… — Ты не дуйся, парень. Ему было даже больнее, чем тебе. «Я знаю». -…если бы он шел один — что бы с ним было? Она пожала плечами. — Не я воздвигала стену. И даже не моя мать, и не моя бабушка, хотя может быть я её и не спрашивала об этом… Я знаю только то, что душа камня всегда выбирает наиболее болезненный исход. Не смерть, конечно, она никогда ничего не меняет. К тому же мертвец не смог бы ни пройти через стену, ни свернуть с пути. — И на том спасибо… — Оу, какой ты грубый. Голодный и уставший. Ритика наклонилась через костер и щелкнула меня по носу, пустив легкий разряд по телу. Я вздрогнул. Она заливисто рассмеялась. Платок цвета морской волны, небрежно наброшенный на её плечи, мазнул меня по шее; от него пахло солью и тёплыми камнями. — Нам не так много осталось пути, парень. Там вы оба сможете отдохнуть, пусть даже, — она покосилась мне за спину, где еще одним пламенем горели волосы мага, — твой друг не говорит мне всей правды. — Пока не говорит. — Надеюсь на это. Впрочем, — она потянулась, громко щелкнув суставами, — он совсем не обязан. Вам будут очень рады, даже если вы не пророните ни слова. Мало кто приходит из внешнего мира. Но, ваши лицо обещают интересную историю. Если я её не услышу — придумаю, слепец, и сохраню в тайне. — По рукам. Она снова рассмеялась.***
Откуда здесь птицы?.. Меня разбудил их восторженный щебет: громкий и неистовый, словно в последний раз. Почти неделя пути по полярной ночи не могла обмануть, но птицы были; и они пели. Я неохотно открыл глаза, вспоминая, где и как я вчера уснул. Послышались быстрые шаги — кто-то вбежал в комнату и, едва я успел приподняться на локте, просыпал нечто шарообразное мне на одеяло. — Это…персики? Где ты их взял? Довольное лицо Хёвы выплыло из сонной мути ярким пятном — он опустился у моей кровати. На нём была кобальтово-синяя рубашка и…? — Я ходил к садам. Там абрикосы тоже есть, да и вообще много чего — некоторых фруктов я у нас вовсе не встречал… — Сады? Здесь? — «Здесь» довольно тепло, если ты еще не заметил, — он ухмыльнулся. У него на шее холодно поблескивал серебрянный обод. — Заметил. Что это на тебе надето?.. Я аккуратно свернул одеяло, мешком, чтобы не просыпать персики на пол, и всмотрелся в его ноги повнимательнее. — О, Сущее, это всё-таки штаны… Хёва кашлянул. — Вообще это ткань. — В жизни в это не поверю. — Могу показать, когда ты решишь переодеться. — Нет уж, спасибо… Это больше похоже на парашюты, чем на нормальную одежду. Кстати о ней… — Вон, в ногах у тебя лежит. Ни в чем себе не отказывай. Раздеваясь я отметил, что обувь кто-то с меня уже снял. То ли я сам вчера перед тем, как намертво отключится, потратил пару часов на это, то ли об этом позаботился некий другой субъект. — Одежда от… -…Ритики, да. — А эта штука у тебя на шее? — Эту я выпросил сам. По-моему, довольно изящно. — Четки тоже выпросил? — Нет, сам собрал. Я спал совсем недолго, так что свободного времени у меня было более чем достаточно на разные безделушки. -…что это? — Накидка на одно плечо. Нравится? — Уместно. Когда ты собираешься начать расспросы и заговорить начистоту? — Скоро. Но не сейчас. Еще рано. — Helvitis… Здесь вся одежда такая просторная? — Там на щиколотках есть завязочки. Прости уж, трикотажа здесь нет. Совсем. Кроме того, что мы привезли с собой, конечно… — Если бы здесь не было так тепло… Абсурд. — Не дуйся. Пойдем, я тебе покажу всё, что успел посмотреть, пока ты спал. — Тс, дай я хоть в этом месте всё осмотрю. Он улыбнулся и затих. Да, это был уже не привал. Через высокие колоны виднелся мир, зеленый и темный, как винная бутыль. Даже в деревне солнце не поднималось — хотя я уже был готов и к этому. Между колонами горели свечи в стеклянных колпаках и, только странно, возле них не вилась мошкара… Под потолком комнаты цвели лианы, где-то далеко-далеко вверху. Камни под нашими лежанками поросли мхом; иногда в щели между плитами пробивалась трава. На низких лежанках покоилась россыпь подушек и одеяла — невесомые, расписанные чьей-то кропотливой рукой. Персики рассыпались по моей половине и я подобрал один, чтобы хотя бы наощупь убедится в реальности происходящего. Под пальцами шкурка персика была шершавой и чуть колкой. — Похоже на старый храм. — Возможно. Думаю, другого места для нас не нашлось. Всё таки здесь нас никто не ждал. — Как для незванных гостей это более чем…мило. — Здесь даже купальня есть. В одном из залов. Я её случайно нашел, и теперь не уверен, что мне это снова удастся… — Идём. Мечтаю окунуться головой куда-то.*** [Тихор]
Он покосился на упаковку из-под лапшы быстрого приготовления в мусорном ведре и поставил на стол сумку с продуктами. — Не стоило. — Я к тебе через прихожу, Тихор. Должен же я как-то отплачивать за это, — Ен улыбнулся и, расскладывая по полкам свёртки, не сразу заметил, что стоит передо мной на стуле. — Ого. Так быстро. — Только начал. Рука отрасла чуть выше косточки на запястье, но не размыкала пальцев. Только изредка открывая клыкастую пасть. — Решил начать заранее? — Да. Много работы. Не помешает… Подбородок снова соскользнул с ладони. Клонило в сон. — Где ты взял кровь? — Была пожертвована… добровольно… …черные глаза передо мной еще мутились, но после моего ответа обрели остроту. Другую, не как у брата. Холоднее. Он вытянул вперед руку: — Согласен. — Не сейчас. Мне не нужен алкоголь в твоей крови. Он глубоко вдохнул. — Хорошо. Подожди…час. Надеюсь, у тебя есть шприц. — Эй, — рука на моем плече резко пахла антибактерицидным мылом, — плохо выглядишь. — Спасибо… — Иди, умойся. — Я не… — Иди-иди. Как только я встал, изображение на ноутбуке погасло. Ничего. Слепец еще спал, а маг уже несколько минут ходил по саду и собирал фрукты. Учитель был прав. В маленьком зеркале над раковиной меня встретило в очередной раз похудевшее тело. Оно изменчиво, как агрегатное состояние воды: из жидкого — в твердое, из твердого — в газообразное… Долго пытался смыть землю с рук, пока не понял, что это засохшая кровь. А под ней — порезы и укусы. Я вышел из ванной, только когда почувствовал вкусный запах молока из комнаты. Ен Лин обернулся; он помешивал в ковшике белое варево, вроде каши. — Это манка. Я знаю, ты любишь молоко, так что… — Не знал, что ты ешь такое. — Не ем. Но готовить умею. Старший в семье это почти профессия, а дети её любят. Кстати, выглядешь уже лучше. — Спасибо. — Садись. Пока приготовится, расскажешь, что там у них происходило. Я вздохнул и, опустившись на матрас, снова включил ноутбук. — Хоть бы отвернулся… — А? — Нет-нет, это я так… На экран смотрю.***
Ритика ждала нас на краю плантации. Она выпускала из рук небольшие огни и те плыли над зелеными рядами, изредка выхватывая из мрака пестрые и хрупкие фигуры сборщиц. Огни блуждали, создавая мягкий, рассеянный свет. Даже здесь, на возвышенности, я не видел верхушки купола. Неужели он так высок?.. Девушка выпустила из ладоней последний всполох и улыбнулась, приветствуя нас. — Вижу, вы уже пообвыкли. — Вроде того. Её никак не смутил мой тон. Впрочем, рядом был Хёва, чей восторг как обычно затмевал мой скепсис. — Ох, я и не видел, что здесь есть чай! — Теперь видишь. Правда, плантации у нас небольшие, но чем богаты. — Надеюсь, у нас будет шанс его испробовать? — он согнулся в элегантном полупоклоне, помогая ей подняться. Её ручки на фоне его сливочных ладоней казались мышиными: темными, как крепкий кофе, и крошечными. Она кивнула. — Конечно, милый. Чай вечной ночи на вкус отличен от прочих. Для нас честь угостить им гостей. Хочешь, собери сам. На чайник. Маг расплылся в улыбке, но, сложив руки за спиной, возразил: — На чайник — это много. Но я попробую. И, словно аист, зашагал вглубь это призрачной зелени на своих длинных и тонких ногах, изредка подпрыгивая и смешно наклоняясь вперед. Ритика проводила его взглядом и, дождавшись, пока маг подойдет к пестрой девичьей стайке, достала из мешочка на поясе короткую трубку. — Почему солнца нет? Здесь же купол. Почему бы повесить под самым верхом такой же огонь — но больше? — Милый, здесь не только ночь вечная, но и день, — она покривила ртом; трубка в зубах мешала улыбаться. — И если сделать ложное солнце мы можем — то как потушить настоящее?.. От него устаёшь… — Ясно. Хёва уже вовсю смешил местных работниц — они с ним говорили, но он, конечно, молчал, и только жестами порой давал знак, что всё понимает. Их звонкие голоса то шептались, то разом подскакивали в возгласе удивления. Они трогали его за руки, плели волосы, целовали в щеки. — Здесь есть сигареты? — Это такие скрученные бумажки с табаком внутри? — Да. — Таких нет, — она выпустила в темноту облако дыма и оно подсветило воздух, как бывает в туман. — Только табак. Но это очень вредно, парень. — У тебя что-то в зубах застряло. — Странно же ты реагируешь на восторг, милый, — её губы снова причудливо искривились. — Тебя видно в детстве не докормили грудным молоком. Неужели столь одиноко без этого тепла у рта?.. — Так изящно меня еще молокососом никто не называл. — Лестно, — она перекинул трубку в другой угол рта. — Но вообще это не табак. Так, согревающее. От насморка. — Насморк? Здесь? — Парень, я так же, как и ты, несколько часов назад ходила по многолетнему снегу и дышала морозом. — Ты же маг… — Скажи это насморку. Кто-то дернул меня за штанину. Пришлось опустить взгляд. Ребёнок неопределенного пола смерил меня внимательным взглядом снизу вверх и пролепетал что-то на другом языке. — Что он сказал? Ритика хмыкнула. — «Что у тебя под маской?» — Переведешь меня? — Конечно. Я снова опустил взгляд. — Я серый волк. У меня там пасть. Выслушав ответ, мальчик нахмурился и что-то спросил, переводя взгляд с меня на магичку. Она рассмеялась. — Что? — «Волки белые, серых не бывает. Что ты имеешь в виду?» — Ритика улыбнулась и что-то ему сказала. Ребенок убежал куда-то вглубь плантации — только кусты зашуршали над головой. В его волосах мелькали медные искры. — Он случайно не… — Нет, он не мой сын, — она хмыкнула. — И мужа-жены у меня тоже нет. Когда следишь за всей деревней — все вокруг тебе дети, да мужья, да жёны… — Значит…ты единственный маг здесь? — Нет, к счастью нас трое. Меня и Лоло, — она кивнула на мальчика, уже успевшего подбежать к Хёве и щебечущей компании вокруг него, — ты уже видел. Третьего, может, и не встретите: он ушел искать следы солнца на небе и на земле. Его не будет еще много дней… Впрочем, это меня не печалит! Я вообще не отсюда, я из центрального города. Но там так скучно… И никогда ничего не происходит. — А здесь что, лучше? — Вы же пришли. Хёва вскоре вернулся к нам, под персиковое дерево. В руках он нес чай в чьем-то кремовом платке; он его не собирал, разумеется, ему отдали его, смеясь, смуглые сборщицы с зубами цвета топленого молока.*** [Тихор]
Прошло три месяца. Три месяца с тех пор, как они отправились на Агони. Рука была уже готова, по крайней мере настолько, чтобы её можно было прирастить к телу. Но еще недостаточно, чтобы не выглядить при этом чужеродно. Когда Ен вошел в комнату, я как раз занимался мышечной тканью. Он не сдержал улыбку; однако я пока без труда побеждал, всякий раз при сплетении пальцев крепко прижимая руку его брата к полу. Весь он, целый, был куда крепче. Но чувство всё равно было приятным. — Развлекаешься? — Почти. Думаю, если я оставлю всё как есть, примерно этой же рукой меня и придушат. — Ты слегка преувеличиваешь, Тиш. Хотя… Ты там смотри, не переусердствуй. — Дальше только шрамы возобновлять… — Это точно лишнее. Так есть хоть какой-то шанс избавиться от прошлого. На этом месте меня кольнуло в грудь болью и, впервые, рука Тиена пересилила мою собственную. — Снова болит сердце? — Не сердце, — я разжал её пальцы и пасть, победоносно вцепившуюсь мне в ладонь, — шрам. Шрам то и дело вспыхивал, напоминая о себе, все три месяца. Или по крайней мере последние два. Что-то тревожило меня в этом, то ли само по себе, то ли… — Ты что, боишься?***
— Ты что, боишься? Хёва смотрел куда-то в тёмную воду пруда, спокойно и неотрывно. Его босые ноги чернели стоптанными ступнями и ярко в руках горел огненный шар; он хотел запустить его над водой, но медлил так же, как с ответом на мой вопрос. — Да, — наконец-то произнес он тихо и фонарик двинулся над прудом, окрашивая воду в красно-оранжевые тона. — Но почему?.. Разве мы не за этим сюда прибыли? За ответами! — За ответами… — отозвался он тихо и тряхнул головой, будто отгоняя лишние мысли. — Да, за ними. Но почему-то чем ближе я подбираюсь к тому, чтобы спросить её, чтобы, — его пальцы потянулись к браслету на шее, — сказать своё имя, меня одолевает тревога, столь сильная, что я снова не говорю ничего. Он опустил руки и в них стал лепить, как снежок, еще один яркий шар. Теперь тот был желтоватым, как солнце в ясный день, и солнечные блики плясали на его лице и тёмной одежде. — И каждый раз я спрашиваю что-то другое. — Это страх перед неизвестностью, Хё? — Нет… Мне просто кажется, что после её ответа всё изменится в худшую сторону. Что мой ответ всё разрушит. Что наша правда будет губительна. И чем дальше я смотрю в эти мысли, тем хуже становится ожидание… Он отпустил шар, но тот не удержался на воде и опустился под неё, быстро растеряв свой свет в густых зарослях. — Мы не можем остаться здесь навсегда. — Я знаю. Но… Маг закрыл глаза и болезненно искривил брови. -…мне очень страшно. Хотел бы я похлопать его по плечу. Но вместо этого мы просто молчали.***
— Долго мне еще смотреть на эту ромашку? — Это не ромашка, — передатчик в нашу сторону работал слабо, улавливая только его голос, но я был уверен: где-то на фоне сейчас Тихор шуршит карандашем, — это плюмерия. Цветок, который не горит. Раньше материк назывался в его честь… — Прекрасно. От этого он не выглядит солиднее. — Посиди еще полчаса и иди хоть с бабами спи, если очень хочется. — С бабами…скажешь еще. Здесь я всё время будто бы пьян. — Это сытость, балда. Хорошая сытость вызывает опьянение. — Нет, опьянение. Вязкое и тупое. Постоянное. Мне не нужно ничего делать, чтобы заполучить его — они отдают всё сами… И это неприятно. Прошлой ночью мне снилось, что я разрываю зубами одну из местных девушек. Жадно, жестоко; заливая лицо и тело горячей кровью. Сам, я привык доставать всё сам… Но по пробуждению этот животный восторг схлынул, и снова остался только этот, пьяный… Мне снилось, что Ритика протягивает мне руки и я кусаю её запястья… Мне снился Хёва, но на утро я никогда не находил его на соседней лежанке… — Нашел, на что жаловаться. — Вскройся, коротышка. Здесь даже мяса нормального нет. Даже настоящего вина… — Ты просто беспокоишься о своем любовнике. Он уже третий месяц медлит… И второй ходит без передатчика. Как будто я без этого не почувствую, что что-то не так… — Он всю бежал от этого, гнида. И если бы ты ему не капал на мозги… -… он бы всё равно пришел к границе, рано или поздно. Только один. Подумай об этом на досуге. Можешь обвинять меня сколько влезет, мне плевать. Но он совсем не хрупкая фиалка, заруби это себе на носу. Он тоже умеет лгать и убивать. Ты и в половину не ощушаешь его силу… Например, ты не думал о том, что он может быть старше, чем говорит? — Тихор, я его знаю с 17 лет. Можно без теорий заговора?.. — Местная колдунья выглядит хотя бы на 30? — Тоже мне, сравнил… Мой отец в 50 выглядил так же, как я сейчас. К тому же, я её сразу раскусил. — Потому что она не такая сильная и далеко не такая хитрая. А вот он… — Заткнись, просто…занимайся своим сраным цветком. — Не такая хитрая, — добавил он спустя время честного молчания. — Но всё равно хитрая. Может, он и не зря опасается. До связи.***
Как-то вечером я увидел, как его длинная тень мелькнула между колонами. И больше не смог уснуть. Тогда я спустился на ступени храма и стал ждать его там.***
Она долго смотрела на шрам. Пробовала на вкус звучание, перебирала во рту слоги и, наконец-то, закрыв глаза, произнесла вслух: — Кохра, — глаза открылись. Я хотел спросить её о чем-то, но она удержала слова, приставив палец к моим губам. Медная зачерпнула из костра сажу и велела прикрыть глаза: под ними она провела тёмные полосы, скользнув по коже большим пальцем. Мазнула по векам, но уже слабее — сажа осыпалась. Её руки были горячими и сухими, как бумага; как руки старика. — Теперь смотри на меня. Только спокойно, вот так… Кохра. Мне знакомо твоё лицо. Черты твоего отца в нём так явственны… — Отца? — Отца, конечно. Я видела его портреты еще в детстве, в городе. Кохра, милый Кохра… Он, должно быть, долго тебя искал… Чтобы теперь тебя нашла я. Идём. Здесь тебе больше нечего делать. Она вышла из шатра. Маленькая, медная, как старый подсвечник… У меня так остро билось сердце, что на руках стали выступать искры. На улице, несмотря на позднее время, горели огни и все люди вдоль неё — вся деревня — стояли у входов в дома. Они провожали нас приветливыми и спокойными тёмными глазами. — Скоро весна… Милый, иди вперёд, до ступеней старого храма. Пока я шел, она подозвала к себе мальчика и, наклонившись, подхватила его на руки. Так они и стояли, пока я не уперся в здание храма и повернулся к ней лицом. Тогда она пошла мне навстречу. А люди, стоящие у открытых домов, почтительно склоняли голову перед ней. И таяли. Их силуэты темнели и выцветали пока, наконец, не превращались в дым, устремляясь под верхушку купола. Таяли их яркие, тёплые дома. Она шла на встречу м улыбалась, а ребенок, склонив голову, дремал на её плече. Когда они приблизились вплотную, остался только мир, тёмный и зеленый, как бутылочное стекло, старый храм; ребенок у неё на руках — маленький маг; и Тиен, который, увидев всё это, поднялся со ступеней и смотрел на медную, будто сквозь крест прицела. — Значит, всё было неправдой? — Всё. И ничего. Те души — призраки, перелетные птицы. Зимой мы здесь, под сенью вечной ночи. А к весне они улетают снова! И я иду следом. — Но где живые? Есть ли они?.. — Людей очень мало… но они есть. В центре материка, милый. Туда вам дорога. Она качнула мальчика, чтобы тот проснулся, и что-то шепнула ему на ухо. Тогда, малыш кивнул и, подняв маленькие ладони кверху, разрушил купол. Серый дым сдуло куда-то вдаль, но прежде, чем Ритика тоже ушла, я прокричал ей: — Но почему они здесь?! Почему не уходят? — А ты еще не понял, почему на каждой границе между материками, стоят маги? Почему у нас есть отражения-слепцы? Почему на Стипе живут мертвецы? — Так почему же? — это крикнул Тиен, снимая маску. — Потому что наш мир не такой, каким хочет казаться. Он разрушен. Он в руинах. И границы — не границы; они мосты через трещины в полотне пространства, времени и смысла. Идите по следам солнца на небе. Прощайте! Ветер сдул платок с её плеч. И её вместе с ним.