Альтернативная забота

Нет ничего, к чему бы меня влекло больше, чем к тебе Если бы мне сказали, что я влюблюсь без памяти в парня, я бы и ухом не повёл. Что в этом такого? Кому вообще есть дело до того, кто нравится мне? Подумал бы я, что однажды этот парень влюбится в меня? Да ни в жизнь. Умный, обаятельный. Хвост этот его до лопаток… Девчонки сохнут, но не подходят — только глазками стреляют в надежде, что на них обратят внимание. А ему нет до них дела. У него на первом месте друзья, учёба и футбол. И все одинаково важны. Полноценно, без остатка, фанатично. Домашка — быстро и качественно, чтобы и остальные оболтусы успели списать. За своих горой — пусть кто только попробует рот раскрыть в их сторону. И во двор, до самой темноты, мяч гонять. Сказал бы мне кто, что я влюблюсь в такого, — не поверил. Кто я, а кто он? Меня захватывали книжные истории, завораживала зарубежная музыка и сводила с ума пластика танцоров. Я восхищался талантом отца — его рассказы отпечатались в памяти на всю жизнь, и не счесть, сколько раз я перечитывал его книги. И мне было так комфортно в одиночестве, что я даже не смотрел в сторону одноклассников, весело смеющихся над какой-то ерундой. Мне пророчили золотую медаль. Отец смотрел на меня с гордостью до последнего дня. Когда он умер, мне осталось только одиночество. Я продолжал делать всё то, чем занимался при его жизни. Учёба давалась легко, механически. Но смысла в ней больше не было. Книги перестали меня вдохновлять. Я по-прежнему проглатывал их за пару дней, но больше не чувствовал интереса. Не мелькали картинки перед глазами, герои не сходили со страниц, не кружили голову захватывающие сцены. Текст оставался сухими печатными буквами на листе. Перегорел. И на задворках сознания боялся, что это навсегда. Словно сердце вырвали, но велели продолжать жить. Наверняка маме было не легче, но мы так с ней никогда об этом и не заговорили. А когда в доме начали появляться другие мужчины, хотя ещё и года не прошло, я с ужасом осознал, что она могла и вовсе не любить отца и оставалась с ним только из-за денег. В силу возраста я не сильно интересовался семейным бюджетом, но отцовских гонораров хватало, чтобы я учился в хорошей школе, а мать могла позволить себе не работать. Но у неё деньги утекали сквозь пальцы. И на следующий год мне пришлось перевестись. Честно говоря, мне было плевать, где учиться. Я ничего не хотел от жизни. Спал, ел, ходил в школу — всё на автомате. Думал, переход ничего не изменит. Первого сентября по привычке пришёл в старую школу и не сразу понял, почему классный руководитель виновато попросил меня уйти. На линейку в новой уже не успел, завуч понимающе улыбнулся и попросил не опаздывать на следующий день. Не опоздал, но нужный кабинет искал минут десять. А как зашёл — будто пробудился ото сна. Полный класс, шум такой, что в ушах зазвенело. О существовании школьной формы здесь никто и понятия не имел. Я смотрел на разношёрстных подростков в цветастых футболках и понимал, что мой костюм здесь ни к селу, ни к городу, но делать было уже нечего. Меня представили и сказали садиться. Было всего два свободных места — поближе к учителю и на галёрке. Я понадеялся, что последний ряд спасёт меня от повышенного внимания, и прошёл мимо ближних парт. Путь занял не больше трех секунд, но взгляд моего нового соседа по парте растянул это время на какую-то невообразимую вечность. Звуки растворились. Я видел лишь его глаза, лёгкую россыпь веснушек на щеках и волосы, собранные в хвост, перекинутый через плечо. Сердце сумасшедше билось о грудную клетку, пока я делал эти несчастные десять шагов. Я не вспомнил его. Откуда мне было знать, что мы уже знакомы? Воспоминания об отце вытравили все прочие, но где-то на подсознательном уровне я льнул к нему, как будто знал всю жизнь. И прошлую жизнь. И все жизни до этого. Это было что-то на уровне родственных душ. Мне и в голову не приходило, что мы могли видеться раньше. Он тоже никогда об этом не говорил — может и сам не помнил. Я узнал это многими годами позднее. А пока только и мог что ловить его редкие взгляды, чересчур заботливые для незнакомца, искать прикосновений — разумеется, случайных. Не дай бог кто что-то не то подумает. Он защищал меня. С первого же дня. Я не просил помощи и готов был стоически терпеть нападки одноклассников, которым не понравился мой высокомерный внешний вид — где они только это разглядели? Отметки меня не беспокоили — школьная программа заметно отставала от той, по которой я учился прежде, а матери было плевать, как я учусь, поэтому я без зазрения совести мог позволить себе подремать, поглядывая на него из-под опущенных ресниц, слушать его перешёптывания с другом, сидящим перед нами, задорный смех и раздражённые голоса учителей, призывающих к тишине. Возвращаясь домой я с удивлением отмечал, что вкус жизни снова начал ощущаться, что книги снова пробуждают во мне фантазию, вот только в главных героях я отныне видел его черты. И с нетерпением ждал следующего учебного дня. Я всегда считал себя одиночкой. Заводить друзей я не планировал, но так уж вышло. Серость жизни сменилась красками проведённого вместе времени. В их трио я вписался слишком быстро, будто для меня специально придержали место и ждали. Тогда я понял, как давно мне этого не хватало. Мне больше не хотелось быть одному. Прошлая школа дала мне знания, а эта — желание жить дальше. Мы пренебрегали уроками, получали массу выговоров, но до вызова родителей никогда не доходило — домашка всегда была сделана вовремя. Его стараниями. Порой я тоже прибегал к нему за помощью, хоть и не нуждался в ней. Просто чтобы побыть рядом. А он не отказывал. Уходя, я грустно вздыхал за дверью, будучи уверенным, что ни о какой взаимности и речи быть не может, что вся его помощь — исключительно дружеская. Но ничего не мог с собой поделать и продолжал ловить каждое его слово, движение и жест. Надеялся, что со временем это пройдёт, но искушение становилось только сильнее. Кирилл заметил первым — подначивал меня и получал тумаки от него, чтобы не болтал ерунды. А я отмалчивался, делая вид, что меня это не задевает. Задевало только отсутствие собственной смелости. Не счесть, сколько раз я думал, как бы всё обернулось, признайся я ему ещё в те годы. С появлением в его жизни Наташи я решил, что у меня нет никаких шансов. Это должно было случиться. Так всегда происходит в жизни — друзья влюбляются, их внимание переключается на кого-то ещё. Я понимал. Думал, что понимаю. Но продолжал быть рядом, пока была возможность. И с облегчением выдохнул, когда он признался спустя, кажется, пару недель, что ничего путного из этих отношений не выйдет. Кир обижался, мол, такую девчонку классную нашёл, а он… друг называется. Я смеялся над этой выдуманной обидой, а он пожимал плечами — не сошлись характерами. Всё вернулось на круги своя. Футбол. Танцы. Прогулы, посиделки у Кира на квартире — пока родителей нет, ночёвки у Лёши. Скрипучий диван, Кировы лягания во сне, Лёшкина мама в Васькиной комнате за проверкой тетрадей, Лёша на кухне, бутерброды с сыром и жареная картошка. Настолки, гитара, шутливая борьба, валяния в снегу. Скоро мы должны были вступить во взрослую жизнь, но взрослости в нас не было ни на йоту. Я был так счастлив, потерял бдительность, будто он уже успел сказать мне три заветных слова. Поэтому, увидев его перед школой в обнимку с девчонкой из параллельного, почувствовал, как земля уходит из-под ног. Заметив меня, он отпустил её, попрощался невесомым поцелуем в щёку, а потом со смущённой улыбкой произнёс: «это Соня». Соня стала моим ночным кошмаром. Она не стала знакомиться с нами. Одно это навело на меня подозрения, что и Лёша-то ей толком не нужен. А он… влюбился. Я не верил своим глазам. Сердце рвалось на части, потому что я был бессилен. Он видел в ней уверенность и красоту, а я… Мне не давало покоя чувство, что им просто пользуются. Хотел бы я списать это на банальную ревность, но, зная, чем в итоге всё кончилось, понимаю, что оказался прав. Только тогда это ни черта не помогало. Даже доводы Кира. Лёша попросту не слушал. Она вскружила ему голову, и было логично, что и сердце разобьёт. Близился выпускной. Я отчаянно боялся этого дня и одновременно очень его ждал. Мы зависали теперь уже втроём, стараясь не поднимать тему отношений ни между собой, ни с Лёшей, когда он находил для нас время. Но Кир всё равно фырчал, что лучше повстречаться пару дней, чем вот так, когда тебя ни во что не ставят. Я согласно кивал, Герка пожимал плечами, не задумываясь об этом в обозримом будущем, а Лёша продолжал жить с розовыми очками на глазах. В тот год я начал курить. Естественно, мы напились. На выпускной. Я боялся, что у меня таки развяжется язык, что я выскажу ему всё, что думаю о нём, об этих его отношениях, о собственных чувствах. Но Соня не отлипала от него весь день, старательно изображая идеальную девушку. Мы танцевали с Киром — зря, что ли, отзанимались столько часов. Не репетируя, не сговариваясь. Сил пить дальше уже не было, а на скучные танцы одноклассников было грустно смотреть. И он спросил — «зажжём»? И ведь зажгли. Я чувствовал Лёшкин взгляд, прикованный ко мне, но не стал оборачиваться. Потому что решил, что хватит. Дальше наши пути расходятся. Нельзя больше мучить себя фантазиями и беспочвенными надеждами. Он решил, как жить дальше. Пора и мне. Моей решимости хватило ровно на неделю. Мы продолжали собираться вместе. Серьёзно обсудили дальнейшее обучение. Я согласился с предложением матери — менеджмент не был мне близок и даже не был интересен, но его мне были готовы оплатить. Очное отделение. Я решил иначе. Сэкономил, поступил на заочку. Оставшиеся деньги пустил на уроки вождения и записался в студию танцев. Месяц спустя мне предложили стать частью коллектива. Деньги за выступление обещали небольшие, но в планах у них было множество мероприятий. Лёша метался долго. Мама предлагала ему экономику, зная, насколько хорошо у него с точными науками. Или педагогический — ему прекрасно удавалось находить общий язык с людьми любых возрастов и доносить нужную информацию. У него не лежала душа. Но получить образование он хотел. Я чувствовал себя на седьмом небе от радости, когда он сказал, что подал документы в медицинский. Пускай колледж. Это экономило ему год обучения. А ещё он внял моим доводам и поступил туда, куда хотел. Это было моей маленькой победой. Меня услышали. Герка нашёл подработку сразу после вручения диплома и пока не планировал никуда поступать, а Кир решил, что и вовсе не станет. У него были какие-то планы, но он не посвящал нас в них, загадочно поигрывая бровями. Шутил, что откроет стрип-клуб. Или бар. Или вообще уедет гастролировать с цирком. От него можно было ожидать любого. Я почти забыл про сон. Нашёл курсы редактуры, бросился в омут с головой. Отца вспомнил и решил — почему бы не попробовать? Исписанная стихами тетрадь пылилась под матрасом. Книжки писать я бы вряд ли научился, но всегда находил огрехи в чужих работах. Может, исправлять ошибки и было моим призванием? Я зубрил ПДД. Старался не думать о своём искушении, в очередной раз заходя в его квартиру. Садился за руль и представлял, как буду ехать по пустынной дороге в никуда. Подальше отсюда. Но пока мог лишь колесить по городу с инструктором, вникая в правила, запоминая карту. Это далось мне слишком легко. Я понимал, что мне нужна работа. И, получив заветную ламинированную бумажку, рискнул податься в такси. Врал с три короба, что ездил с отцом едва ли не с десяти лет. На меня смотрели с таким скепсисом, что я понял — не выгорит. В последней компании, едва появившейся в городе, сочинять не стал. Знал, что им очень нужны водители. Мне предложили испытательный срок. Я понимал, что бросаюсь в омут с головой, но только пожал протянутую руку. Времени не осталось совсем. Компания развивалась стремительно. Появлялись новые машины. Мой испытательный срок закончился, едва успев начаться. А когда владелец предоставил возможность выкупа автомобиля, я понял, что остаюсь. В красный лансер я влюбился, как только увидел. Как наступило следующее лето, я даже не заметил, погрузившись в учёбу, работу и танцы. Мне хватало четырёх часов сна, чтобы продолжать на автомате. Закончился первый курс. Я старался не появляться дома, ссылаясь на друзей. Подолгу зависал у Германа. Занял часть его шкафа костюмами для выступлений, так как дома бы не поняли. Вернее, наоборот, всё бы поняли верно. Мне этого было не нужно. Этим же летом до Лёши начало доходить, что отношения с Соней — не то, что ему нужно. Он по-прежнему был влюблён, но всё чаще задумывался, что испытывает к нему она сама. Это происходило только под градусом. Трезвый Лёша уверял, что всё в порядке. А после очередных посиделок, когда я предложил ему взять перерыв и посмотреть, что изменится, он просто уехал к маме. Месяц — ни слуху, ни духу. Подобрать его в незнакомом дворе было невероятным везением и необъяснимым совпадением. Не признать в нём того жизнерадостного человека, каким всегда был. В смущении шарить по карманам, отыскивая ключи от дома. Подниматься с ним наверх, поддерживая под руку, потому что лифт перестал работать. Увидеть дорожную сумку у входа, пустой холодильник. Уложить спать. Съездить за продуктами. Приготовить чудодейственный антипохмельный бульон. Вздрогнуть, услышав за спиной сонное «Альт?». Улыбнуться и сказать: «С возвращением». И ничего не слышать из-за бешено колотящегося сердца. Я не думал, что в наших отношениях что-то изменится. Да, они расстались. Как выяснилось, он не особенно-то и нужен был ей. Ни одного звонка, ни одного сообщения. Я предполагал, что кроме него был кто-то ещё, столь же влюблённый, и может даже не один. С таких девушек станется заводить сразу несколько отношений. Но не стал высказывать своих догадок. Не стал осуждать. Ему нужен был друг, а не советчик. Это я мог. Вторая маленькая победа. Мы встречались по паре раз в неделю, пили пиво, смотрели сериалы, дурачились. То все вместе, то только вдвоём. Я не смог отдалиться от него. Что там! Эти встречи были нужны мне как воздух. Они возвращали меня к жизни, вырывали из бесконечного круговорота работы и учёбы. Жаль только, что домой всё равно приходилось возвращаться. Слушать насмешки отчима, видеть виноватые глаза матери, слушать скрипы старого дивана за стенкой. Я потихоньку откладывал на съёмную квартиру, но не был уверен, что потяну в одиночку и учёбу, и работу, и аренду. Терпел. По малейшему зову срывался к друзьям. К Лёше. Носил его старые футболки, потому что забывал взять с собой сменную одежду, а Лёшка раздался в плечах за последние два года и попросту в них не влезал. Кир, каждый раз видя меня в его одежде, играл бровями, прекрасно видя то, чего Лёша не замечал с моего перевода в школу. Я краснел и радовался, что эти взгляды остаются без комментариев с его стороны. Иногда, напротив, от них становилось настолько хреново, что я курил весь вечер под неодобрительный взгляд хозяина квартиры. И даже от этого мне становилось хорошо — Лёшка смотрел на меня. Кирюха снова гонялся за юбками, тактично умалчивая о своих похождениях при Лёше, помня о его недавнем разрыве. У меня началась зимняя сессия — и я практически переехал к Лёше, экономя время на путь. Он с удивлением посмотрел на меня, когда я спросил, можно ли перекантоваться у него с пару недель, но потом сказал, что будет только рад. Сердце сделало кульбит. Я ни на что не надеялся, но две недели сиял, как начищенный самовар. Видел его в домашней обстановке, готовящим, рассуждающим, что медицина, возможно, всё-таки не то, чего он хочет, но колледж мог дать ему диплом, с которым он уже знал, куда пойдёт. Он рассказал мне про курсы массажа, после чего я битый час не мог выйти из ванной, представляя его руки на своём теле. И каждый раз, вспоминая этот разговор, радовался оверсайз-кофтам, которые полюбил этой зимой. А после сессии мы решили сыграть в приставку, отметив успешное её завершение, но не успели даже притронуться к спиртному. Я ждал, пока он подключит провода, наблюдая за его руками и сосредоточенным пыхтением, прятал улыбку ладонью, делая вид, что чешется нос. А когда подошёл, запнулся о старый ковёр, падая прямиком на своё искушение последних, уже тогда казавшихся долгими, лет. Я был уверен, что у меня остановится сердце. От его близости и тепла, явственно ощущавшегося кожей. Мы и раньше бывали столь близко — когда ночевали на одном диване, когда обнимались. Но сейчас что-то было по-другому. Когда он приподнялся на локтях и осторожно поцеловал меня, я не поверил. Решил, что сплю. Завис на секунду — до тех пор, пока он испуганно не отстранился. «Мне же не показалось?» А в моих глазах стояли слёзы. Я сглотнул ком, вставший в горле, помотал головой и тоже его поцеловал. Это не было моей победой. Я ждал этого столько дней, что сбился со счёта. Я мог взять всё в свои руки и признаться давным-давно. Это было поражением. И одновременно с этим лучшей наградой. Кир понял сразу, хоть мы и не рискнули признаваться. Как только зашёл и увидел наши раскрасневшиеся лица, тут же воскликнул: «Ну наконец-то!» И как ни в чём не бывало позвал к столу, пока пицца не остыла. Сбылась моя мечта. Тот, кто был дорог мне больше всего на свете, разделял мои чувства, пускай ещё долго испытывал неловкость. А друг принял всё без объяснений. Мог ли я надеяться на большее? Это было лучшим, что могло случиться в моей жизни. Я наслаждался каждым днём рядом с ним. Каждой секундой. Работа спорилась. Танцы приносили только удовольствие. Мы медленно изучали друг друга с той стороны, которую ещё не удавалось изведать. Вместе делали ремонт. Вместе покупали посуду и мебель. Иногда и правда казалось, что я просто сплю. Счастье просто свалилось на голову. Мы были окрылёнными. Не было даже малейших размолвок, словно всегда были единым целым. Слишком гармоничными. Счастье длилось четыре года. Дома я практически не появлялся — разве что ночевал изредка, когда слишком поздно заканчивал смену, да заезжал за вещами, когда никого не было. Мать не интересовалась моими делами, а мнение отчима не интересовало уже меня. Лёшкина квартира стала мне домом. Васька продолжала жить у тётки, кажется, в Выборге. Их мама перебралась в деревню, как только Лёша окончил школу. Сказала, что устала от большого города, хочет тишины. Мы наведывались к ней каждую зиму, всей толпой. А порой приезжали летом, только вдвоём. В первый же раз, увидев нас вместе, она всё поняла, ласково обняла меня, потрепала по голове, поцеловала смущённого Лёшку в щёку и сказала, что очень за него рада. Будто ещё со школьной скамьи знала, что между нами что-то будет. Неужто это было настолько очевидно для всех, кроме него? Не знала только Вася. Я видел её всего пару раз, когда она приезжала на каникулы. И на детских фотографиях. Казалось, что так будет постоянно. Мама в деревне, Вася в другом городе, квартира в нашем полном распоряжении. Но тем летом она вернулась в Питер. Предположительно, насовсем. Мы не были знакомы. Не знали, как бы она отреагировала на наши отношения, — было бы странно с порога сообщить ей, что её брат — гей и живёт в их квартире со своим парнем. Мы решили повременить с открытиями. Да и Лёшка по ней соскучился. Они стремительно навёрстывали прожитые порознь годы. Я рад был видеть искры в его глазах, когда Лёша рассказывал об очередном проведённом с ней дне. Рад был знать, что его мир не ограничивается мной. Что он не такой же, как я. Потому что для меня это был непростой период. Всего три месяца. Мне пришлось перебраться домой. Контраст между теми отношениями, что теперь были у меня, и теми, которые я мог лицезреть здесь, выбивал из колеи. Мне до крика хотелось сбежать. Но я держался. Редкими встречами. Мыслями о собственной квартире. Мы катались по ночному городу, когда я заикнулся об этом впервые. В свете фонарей его глаза светились недоверием и счастьем. Я сказал, что не хочу жить без него. Он сжал ладонь на моём колене, неверяще качая головой, но улыбался как никогда. Мы выбирали район, просматривали варианты, планировали, как обставим нашу квартиру. А потом Вася сказала, что уезжает. Нашла курсы бортпроводников и решила попробовать. Лёшка и прежде рассказывал, что она влюблена в небо, но не думал, что она и впрямь решится. Оставалось переждать ещё пару дней, пока она соберётся. Я хотел дать им время побыть вместе перед тем, как она снова исчезнет на неопределённый срок, и не дёргал Лёшку лишний раз. Взял дополнительную смену, принимал каждый заказ. Мечта о квартире временно откладывалась, но что мешало продолжать копить? Я вернулся в родительскую квартиру только утром, уставший как чёрт, почти не в силах разжать пальцы, всю ночь крутившие руль. Планировал ополоснуться, переодеться и рвануть к нему под окна, подремать в машине. Подрубил ноут к сети, чтобы не прощёлкать сообщение, что Васька уехала, тихонько пробрался в ванную, чтобы не разбудить похмельного отчима, хоть и не думал, что шумлю больше спортивного канала. Мысленно я был уже с Лёшкой. Целовал его, шептал, как скучал. Обещал, что больше не оставлю его, даже ради Васи. Пусть знает — уже не маленькая девочка, всё поймёт. Когда я вышел из душа, сразу услышал тишину. Первый тревожный звоночек. Но решил, что отчим просто перебрался в спальную, выключив телевизор. Ещё пятнадцать минут, думал я, и ноги моей здесь больше не будет. Ноут стоял иначе. Я похолодел, но даже не успел обернуться, как меня огрели по затылку. Со звёздочками перед глазами попытался сообразить, что происходит, но тут же оказался вжат лицом в подушку. Как сквозь вату доносился до меня голос отчима, пропитанный ядом. «Это тебе нравится, шваль паскудная? Каждому жопу подставляешь, кто слово ласковое скажет? Давай, и меня обслужи, мииилый, по высшему разряду». Этот день должен был быть лучшим в моей жизни. Очередным лучшим днём вместе с Лёшей. Но обернулся кошмаром, едва успев начаться. У меня не было сил сопротивляться — вторые сутки за рулём, дичайшая усталость. Я пытался, честно. Но каждая моя попытка его бесила ещё больше. Он зверел, пыхтел, но добился своего. Я чувствовал себя растоптанным, но не мог даже плакать. Только молился, чтобы это поскорее закончилось. Не мог пошевелиться, даже когда он оставил меня в покое. Он неистово ржал и отпускал сальные комментарии. Обещал повторить. Я холодел от ужаса. От собственной слабости. Я никогда прежде не боялся его, только тихо ненавидел и презирал. Но теперь… Я очнулся, будто ото сна, когда хлопнула входная дверь. Тело действовало на автомате. Снова в душ. Смыть с себя его прикосновения. Не смотреть в зеркало. Переодеться. Забрать ноут. Увидеть открытую переписку с Лёшей и всё понять. Почувствовать, как сжалось сердце от радостного сообщения. «Я Ваську проводил, ты приедешь?» Уйти. Скорее отсюда уйти. Бежать. Дорога привела меня к Герману. Припарковаться, подняться. Встретить заспанного друга. Спросить, приютит ли на пару дней. И после положительно-настороженного кивка с чистой совестью отключиться прямо на пороге. Я не знал, что делать. Чувствовал отвращение к самому себе. Мог ли я поехать к Лёше после такого? Я ненавидел мать за то, что пустила в наш дом этого урода, что не вышла из комнаты, когда он насиловал меня, когда я кричал от боли. Мне не пришло в голову, что её могло и не быть дома, а он просто воспользовался тем, что повернулось под руку. Я видел обеспокоенный взгляд Германа и с настоящим ужасом на лице отвечал ему, что нет, Лёшка здесь не причём. Как он вообще мог о таком подумать… Я не рассказал ему, что произошло, и попросил ничего никому не говорить. Мне даже дышать было больно. Придя в себя, я даже не понял, как смог доехать сюда. Адреналин, вероятно. Не мог сидеть, с трудом добирался до туалета. И ревел белугой, когда Герман уходил за обезболиками. Лёшке написал, что взял ещё несколько смен, что некому работать. Он расстроенно написал, что очень ждёт. У меня сжималось сердце. Я больше всего на свете мечтал о его прикосновениях, но не знал, как показаться ему на глаза. Сейчас я понимаю, что сам придумал себе проблем. Но тогда не мог собрать мысли в кучу. Прозябал в ванной, тёр кожу до красноты, закидывался таблетками сверх меры, чтобы унять боль. Но страх липкой паутиной опутывал душу — с ней я ничего не мог поделать. Мысли о всевозможных болезнях преследовали меня. Я поехал сдавать кровь, как только смог встать на ноги. Потерянность в моём взгляде была настолько очевидна, что меня проконсультировали прежде, чем запустить в кабинет. И поселили в сердце тревогу — слишком мало времени прошло, чтобы можно было что-то обнаружить. Я взял брошюру на всякий случай. Советы были элементарные: защищённый секс, аккуратность. Быть внимательным к партнёру, ранкам на его коже, не допускать попадания в них собственной крови. Не поддаваться панике. Прийти через месяц. Мне стоило всё ему рассказать. Но он не позволил мне произнести ни слова, целуя сразу на пороге и шепча, как скучал. Я поддался его ласковым рукам, постарался задушить беспокойство и наслаждаться моментом. Если бы не моя тревога, я бы был самым счастливым человеком. Меня хватило ровно на месяц. Разбитая кружка, осколки по всей кухне. Естественно, я порезался. И впервые в жизни накричал на него без видимых (ему) на то причин. Не подпустил к себе, пока не остановилась кровь, пока всё не прибрал. А потом слёзно извинялся, лёжа у него на коленях, пока он перебирал мои волосы. Надо было рассказать тогда. Мы бы пережили это. Вместе. Он решил, что дело в кружке, и успокаивал, говоря, что в комплекте ещё целых пять. Нам и так много, даже если всей компанией собираться. Я кивнул и уткнулся лицом ему в живот, пряма слёзы. Да, всего лишь кружка. А вскоре мои догадки подтвердились. Положительный результат ударил меня словно обухом по голове. Я начал избегать даже прикосновений. Стал брать больше заказов. Танцевал без устали. Уходил рано, приезжал затемно. И на новый год отправил его к маме, тем более, что и Василиса решила в кой-то веки отметить праздники с семьёй. Мне было больно от осознания, что я собираюсь сделать. Я обещался работать без продыху, а в итоге все выходные пил, не просыхая. Оставить его в покое казалось мне самым правильным решением. Я не мог подвергать его такому риску. Мне всегда казалось, что побег — это нормально. Что это лучший способ защитить близких, если угроза — ты сам. Я перебрался к Герману, обещая, что это временно. Лёшка нашёл меня уже через неделю. С загипсованной рукой. Разбудил меня, вытащил из дрёмы, где у нас всё было хорошо, сказал, что не может без меня. Я отпрянул от него, видя, как это ранит его. Это я должен был произносить эти слова и умолять простить меня, признавшись во всём, в чём не виноват. Но не смог. Сказал не трогать меня и уходить. Он послушался, сдерживая слёзы, но я видел решимость в его глазах. Он бы вернулся. Как только дверь за ним закрылась, я собрал вещи под неодобрительный взгляд Германа. И ушёл в неизвестность. Когда мать предложила мне вернуться, я решил, что она пьяна. Послал к чёрту её саму и её мужика. Через несколько дней она снова позвонила, ревела, что он больше не вернётся, умоляла приехать. Меня накрывало паникой, даже когда я видел соседние дома в заказе. Я не мог. А потом она сказала, что продаёт квартиру. Мне было плевать. Отчий дом перестал быть мне домом в тот же день, когда умер отец. Меня там ничего не держало, кроме ещё свежих неприятных воспоминаний. Когда она настояла на том, чтобы я присмотрел квартиру себе, я, не задумываясь, выбрал ближайший к Лёше вариант. Крохотная однушка без ремонта. Не верх моих мечтаний, но зато с ним рядом. Она прекрасно отражала моё внутреннее состояние на тот момент. Я был разбит. Мне не стоило делать этот выбор. Каждый день я мог наблюдать за его возвращением с работы, видеть силуэт в окнах на пятом этаже, где никогда не было штор. Я видел, как приезжает Кирилл со звенящими пакетами, как Лёше сняли гипс. Я мониторил социальные сети, надеясь, что он найдёт в себе силы жить дальше без меня. Но по всему выходило, что ему не хотелось их искать. Я сходил с ума, находил забытьё в алкоголе и таблетках. Приезжал к Лёше в надежде, что это поможет ему увидеть мой неприглядный облик, что это перечеркнёт всё хорошее, что у нас было. Если бы он выгнал меня, это бы помогло нам обоим. Но он всегда давал мне ночлег, сколь бы пьян я ни был, сколько бы он ни кричал на меня… Как же мы нуждались друг в друге… Без колёс я больше не мог танцевать. Раньше одна мысль о его улыбке настраивала меня на нужный лад, на чувственное представление. Теперь я становился деревянным, выходя на сцену. Руководитель поставил условие — либо я беру себя в руки, либо ухожу. Таблетки вытаскивали из меня забытые страсть и любовь. Меня хвалили, радуясь возвращению прежнего меня, не догадываясь о причинах. Скорее всего, это могло стоить мне места, но удача была на моей стороне. Никто не узнал. А после танцев на чужом юбилее я понял, что больше так не хочу. Наутро я был счастлив, что телефон молчит, что мы не зашли слишком далеко. Но это воспоминание отложилось в моей памяти как измена, пусть даже не было у меня больше никаких отношений. Для танцев я начал жить прошлым. Представлял, как возвращаюсь к нему после работы, как мы ужинаем, перешучиваясь, как идём вместе в постель. Я засыпал на убитом прежним владельцем диване, чувствуя вылезшую пружину, но мысленно был вместе с Лёшей. Я не хотел без него жить. Каждое утро собирался с мыслями, подбирал слова оправданий и извинений, чтобы через пару часов никуда не пойти, потому что поздно уже для подобных признаний. Потеряв возможность танцевать, я боялся, что не найду никакой альтернативы. Жизнь планомерно лишала меня всего, что я любил. Она больше не приносила мне удовлетворения. Каждый день — по расписанному сценарию. Такси, Лёша. Алкоголь, сигареты. Единственной отдушиной было форумное общение — придуманная личность со своей жизнью, виртуальные, ни к чему не обязывающие, знакомства. И так пять лет. Я не знал, сколько продержусь ещё. С каждым днём всё больше хотелось со всем покончить. Занявшись организацией мероприятий, я не предполагал, что это вернёт мне хоть какой-то интерес. Не имея и малейшего опыта подобной работы, я с головой нырнул в работу. И не поверил глазам, увидев Лёшу в компании другого парня. На какой-то миг я обрадовался — у него получилось. Это больно резануло по сердцу, но я честно постарался подавить в зародыше ревность. У меня не было на неё прав. А потом понял, что между ними ничего нет. Пока. Как бы Лёша ни старался убедить меня (и себя, скорее всего) в обратном. А ещё грела мысль, что этот новый парень (неужели он не заметил?) как две капли похож на меня. Но я всё равно сорвался. Натворил глупостей. Чуть было не покончил с собой. Снова сбежал. Оказалось, что видеть Лёшку счастливым не с собой, мне совершенно невыносимо. Побег. Новая жизнь. У меня почти получилось. А потом авария. В очередной раз всё бросить. Предложить помощь, не надеясь на согласие. Возможность быть рядом. Терпеть его срывы. Помочь встать на ноги. Видеть, как он приходит в себя. Снова чувствовать себя живым. Попробовать снова… Услышать «я люблю тебя» — вопреки ожиданиям. Думать, что это какой-то затянувшийся сон. Не могло же такого произойти на самом деле. Но нет. Всё по-настоящему. Спустя столько лет жизнь решила, что хватит нас мучить. Что будет дальше — мы ещё сами не решили. Попробуем исполнить мечты. Переберёмся куда-нибудь поближе к океану, поездим по миру. Хватит с нас серости и грусти. Впереди только солнце и огромный мир.