Друг мой, Зорро

      * * *       – Мы должны вернуться в ставку генерала, – упрямо твердила Фелипа.       – Мы были там трижды, – терпеливо в сотый раз ответил ей Мигеле. – И ничего не нашли. Отряд Феррана не привез с собой никаких пленных – ни живых, ни мертвых.       – Я неделю следил за капитаном, – мрачно добавил Пабло. – Он получил серьезную взбучку за потерю людей при уходе из города и теперь проводит все время в штабе генерала. Или у своей подружки – одной из этих офранцуженных потаскух.       – Пабло! – с укоризной остановил его брат, показывая глазами на Фелипу, но тот, не обращая внимания, продолжил       – Топит свою злость и досаду в вине и разврате.       – Мы должны вернуться в ставку генерала. Бернардо не мог раствориться в воздухе. Может быть, ему нужна наша помощь.       Мигеле с Пабло тоскливо переглянулись. Вряд ли их отважному командиру и верному другу удалось выжить.       – Фелипа… – с трудом подбирая слова, снова произнес Мигеле. – Я понимаю, что ты чувствуешь. Я скорблю о потере не меньше. Это я виноват в случившемся…       Фелипа удивленно вскинула на него глаза, до того не отрывавшиеся от досок чисто выскобленного стола, за которым все трое сидели.       – Бернардо поручил мне простое дело – следить за Торибьо. А я… я не справился с этим.       Мигеле так сильно сжал зубы, что они заскрипели и едва не начали крошиться. Пабло не смотрел на него, зато Фелипа вцепилась взглядом и снова произнесла:       – Мы должны вернуться в ставку генерала.       Мигеле тяжело вздохнул.       – Наш отец болен… Наш отец был тяжело болен, когда писал это письмо, – Мигеле похлопал по куртке, где во внутреннем кармане лежало послание из дома, попавшее в Испанию три месяца назад и только сейчас добравшееся до адресатов. – Это случилось больше года назад. Кто знает, жив ли он вообще. Мы с Пабло должны вернуться домой. Нашим родителям, нашей матери сейчас приходится туго.       Фелипа оторвала от него взгляд и снова уставилась в доски. Над столом повисла гнетущая тишина. Девушка сочувствовала братьям, она так мечтала поехать с ними. Но покинуть Испанию, ничего не узнав о судьбе Бернардо, за несколько дней ставшего ей почти родным, не могла. Пабло все время молчал, разрываясь на части между Фелипой и братом. Между отцом и Бернардо.       Трактир, где Гарридо сняли две комнаты – для себя и Фелипы – находился в лиге от города, в котором размещались части генерала. Они постучали в его двери на следующее утро после исчезновения Агудо. И с тех пор снова и снова пытались выяснить хоть что-то о его судьбе. Они уже знали, что после побоища герильясы обшарили все дома и улицы рядом с пустырем в надежде, что командир отполз куда-то неподалеку и там укрылся. Что тщательно была осмотрена дорога, по которой отходили французы. Агудо исчез. И с каждым днем исчезала надежда когда-нибудь его увидеть снова.       Совсем стемнело, когда в мрачном молчании, почти не тронув ужин, братья и Фелипа разошлись по комнатам, так и не придя к единому решению о том, что делать дальше.       На следующее утро Гарридо получили письмо от дальнего родича из Леона. Он сообщал им радостную весть, что французы сняли осаду Кадиса. И добавлял, что через несколько дней в Новый Свет отправляется его торговое судно, которое может захватить и братьев.       С тяжелым сердцем Пабло, Мигеле и представленная ими троюродной кузиной Фелипа отплыли в Мексику. Охваченную пламенем восстаний и уже два года пытающуюся завоевать независимость.       * * *       Под ногами хрустела каменная крошка. Он шел, не разбирая дороги. Еще два шага, еще, еще один... Воды бы глоток. Крохотный глоточек. Горло горело. Он не заметил, как вышел к россыпи валунов, за которыми земная твердь устремлялась в небеса. Сделав последний дрожащий шаг, он ткнулся лбом в ближайший валун и упал на колени. Рваная красная пелена перед глазами, сопровождавшая его уже много-много шагов, почернела, готовясь отгородить от мира.       Но вдруг чья-то сильная рука приподняла и перевернула его, бережно усадив спиной к камню. Он силился разглядеть человека, стоявшего перед ним, но перед глазами все плыло. Кажется, это был молодой испанец.       – Сеньор, держитесь, – произнес незнакомец и исчез из вида. Мгновения текли мимо него, как змеи – то ускоряясь, то замирая, словно навечно окаменев вместе со здешними скалами.       Спаситель появился так же внезапно, как и исчез. Сейчас у него в руках была фляга, а в ней – вода. О, божественный напиток! Поняв, что жизнь его все-таки закончится не здесь и не сейчас, Бернардо хрипло захохотал и попытался поднять руку, чтобы погрозить кулаком неизвестно кому. Но прилив сил оставил его, рука бессильно опустилась, а смех перешел в надрывный кашель.       * * *       Костер недовольно шипел, горько жалуясь на сырой валежник и медленно разгораясь, словно делал одолжение. Юноша кинул ему в дымную пасть несколько сухих веток. Радостно облизнувшись, пламя вспыхнуло ярче, бросив в каменный свод пещеры пригоршню искр. По стенам их укрытия заплясали красно-черные тени. Ночь была на удивление тиха – ни шороха, ни звука, ни вскрика птицы не доносилось снаружи.       С тех пор, как он затащил в эту пещеру раненого незнакомца, прошло уже три дня, но тот все не приходил в сознание. Хотя дыхание его стало ровнее, и жар почти спал.       Несмотря на свой короткий жизненный опыт, юноша смог оценить тяжесть ранений и опасность везти пострадавшего на лошади в какое-то селение. Он сам за несколько часов до этого проезжал мимо полузаброшенной горной деревушки и не знал, есть ли еще населенные пункты поблизости. Загоняя коня, он вернулся в деревушку, но там не оказалось не только захудалого лекаришки, но и какого-нибудь коновала. Зато ему подсказали, что в другой стороне, за ущельем, живет знахарка. Юноша снова не щадил лошадь и к вечеру привез в пещеру брыкающуюся и плюющуюся ядом травницу.       Но надо отдать ей должное. Едва увидев полумертвого, чуть дышащего мужчину, она прекратила ругаться и, словно заправский полководец, принялась кратко и быстро отдавать своему похитителю приказы. Юноша бросился разводить костер, греть воду, аккуратно раздевать и переворачивать раненого, чтобы знахарка могла получше его осмотреть.       От большой потери крови мужчина был даже не бледен, а желт. Голова была разбита, тело и лицо изранены, а горло опухло так, что он не дышал, а сипел, и отвары пришлось вливать через соломинку.       Несколько часов без устали и почти без слов вдвоем они боролись за жизнь незнакомца. Когда кризис был преодолен, знахарка, оставив парнишке множество указаний, отваров и мазей, была им доставлена в свою хижину. А он остался с раненым в пещере дожидаться, когда он очнется и сможет рассказать, что с ним случилось и куда ему помочь добраться.       * * *       – Я сбежал из дома через месяц после смерти матери. Мне самому тогда хотелось умереть. А где это можно сделать вернее, чем на войне? Да еще и покрыв себя славой.       Бернардо с изумлением смотрел на юного Диего, говорящего о таких трагичных вещах с легкой улыбкой.       – Циничный мальчишка, – скорее, неразборчиво прошипел, чем пробурчал он. – Что делает с нами это поганое время?..       – Я отплыл из Калифорнии, едва услышал о том, что в Кадисе собрались кортесы. Но пока это известие добиралось до нас, пока я добирался до Кадиса, кортесы успели опубликовать Конституцию и избавиться от осады. Теперь там нечего делать, – Диего отхлебнул воды из фляги и, мечтательно закрыв глаза, откинулся на стену. – Я хотел участвовать в партизанской войне – в войсках Хуана Мартина Диаса или Портильера, но война, похоже, заканчивается. Андалусия почти свободна, скоро и вся Испания освободится. И теперь, дорогой сеньор, – открыв глаза, с легким вздохом закончил юноша, – я не знаю, чем мне заняться.       Прошел час с тех пор, как Бернардо пришел в себя. Он чувствовал себя очень странно – легко и бессильно. То ли благодаря многочасовому беспамятству и сну, то ли из-за лечебных отваров знахарки, он в момент пробуждения не чувствовал боли, но от слабости не мог пошевелить ни рукой, ни головой. О его пробуждении юноша понял по свистящему хрипу.       Он помог раненому слегка приподняться, устроив на травяной подстилке полулежа, дал напиться и глотнуть горьковатого отвара. И принялся засыпать вопросами. Но вскоре понял, что хотя отек на горле у пострадавшего спал, но толком говорить он не может, издавая хрипящие и шипящие звуки, которые с трудом можно было опознать, как отдельные слова.       В конце концов он перестал мучить незнакомца и, представившись, принялся болтать сам, рассказывая о своей короткой, но уже наполненной некоторым количеством запоминающихся событий жизни.       Еще через полчаса Диего заметил, что его «собеседник» спит, и что у него самого изрядно отяжелели веки. Он вытянулся на пахучем травянистом ложе и впервые за несколько дней крепко уснул, без треволнений и сновидений.       * * *       Еще неделя, медленно скользнув мимо их уже довольно обжитой пещеры, скрылась за ущельем. Бернардо начал вставать и с помощью Диего выходить наружу. Он усаживался на камень сбоку от входа и с печальным наслаждением вдыхал с каждым днем холодеющий горный воздух.       – Так как же мне обращаться к вам, уважаемый сеньор? – в десятый раз спросил его Диего, когда они впервые выбрались из пещеры.       Бернардо подобрал неподалеку острый обломок камня и наклонился к пыльной земле. «А» начал выводить он осколком и тут же растер букву. «Бернардо», – прочитал неровную надпись Диего.       – Будем знакомы, Бернардо! – жизнерадостно воскликнул он и принялся трясти легкую исхудавшую руку, от чего не до конца оправившийся мужчина болезненно зашипел. – О, сеньор, простите! – искренне раскаялся юноша и аккуратно уложил ладонь Бернардо ему на колено. Тот невольно улыбнулся.       Первое впечатление о Диего, как о молодом глупом цинике, оказалось ошибочным. Парень было похож, скорее, на долговязого жизнерадостного щенка. Он чем-то напоминал по натуре Пабло Гарридо. Да и Фелипу тоже. Хотя был моложе их, пожалуй, года на два. А выглядел благодаря высокому росту, отличной мускулатуре и плотному загару того бронзового оттенка, какой дает только океанское солнце, даже немного старше. Одежда также выдавала в нем моряка, причем моряка с некоторым достатком. А шпага, которую заметил Бернардо среди вещей Диего, говорила не только о его средствах, но и дворянском происхождении. Впрочем, об этом он и так уже знал из рассказов юноши о своих родителях и детстве.       Бернардо был бесконечно благодарен Диего за свое спасение и самоотверженное выхаживание совершенного незнакомого ему человека. Он прекрасно понимал, что был на волосок от смерти и, если бы не этот добрый юный здоровяк, он бы не выжил. Но это чувство было каким-то странным.       Он не мог толком рассказать своему спасителю, кто он и что с ним случилось. Причем не только из-за проблем с голосом, но и потому что вместе с прибывающими физическими силами, все его существо охватывала непонятная тоска и апатия, которая леденила мысли и чувства, в том числе и чувство благодарности к Диего.       Он знал, что должен вернуться в свой город, очищенный от захватчиков, где у него осталось много друзей и знакомых, соратников по партиде. Должен найти Мигеле, Пабло и Фелипу, узнать, что стало с ними. Должен, отдохнув и набравшись сил, присоединиться к регулярным испанским войскам или другому, более северному партизанскому отряду, в тех краях, где еще бесчинствовали французы. Планы его были ясны и понятны.       Но исполнять их совершенно не хотелось. Бернардо не понимал, что с ним происходит. Еще совсем недавно, в лагере и даже в тайном плену у Феррана, он был полон душевных сил и воли к жизни. Он смеялся в лицо своему мучителю, смеялся, даже когда, избитый, не мог смеяться, а только хрипло каркал. Своей стойкостью в неволе он доводил до бешенства французского капитана чуть ли не больше, чем, когда был командиром партизанского отряда. Он жил и боролся, когда длинноусый палач душил его жизнь, его душу и его песню. И благодаря этому смог в итоге сбежать.       А теперь, обретя свободу и нового друга, он потерял голос (надолго ли? навсегда?) и жажду жизни. Почему так случилось, он не мог объяснить ни себе, ни кому-то другому.       * * *       – Куда вы пойдете, сеньор? – спросил однажды Диего, когда Бернардо уже достаточно окреп, чтобы передвигаться самостоятельно.       Тот, понимая, что своим слабым голосом не произнести, написал название городка на земле палкой. Но оно ни о чем не говорило калифорнийцу. Тогда Бернардо изобразил грубоватую карту, из которой было понятно, где примерно находится город и сколько до него идти.       – Изрядно, – подумав, заметил юноша. – А вы дойдете?       Бернардо усмехнулся таким сомнениям и кивнул. Ему случалось делать и более долгие переходы. Правда, тогда он не был ранен и слаб. Но все-таки он не совсем развалина, и силы прибывают день ото дня. Диего раздобыл для него все в той же ближайшей деревушке простую одежду, альпаргаты и шерстяное одеяло, поделился флягой и ножом.       Вскоре они должны были расстаться. Как ни приятно было Бернардо видеть рядом с собой своего спасителя, но что делать юному дворянину в их захудалом городишке? С трудом и хрипом произнося слова, но все чаще предпочитая такой способ общения письменному, он посоветовал ему отправиться в Мадрид или какой-то другой крупный город. Найти родню со стороны матери, о которой рассказывал Диего. Они смогут его пристроить в хорошее место или как-то иначе с толком распорядиться его судьбой.       – Родня… – пожал плечами Диего. – Не очень-то мне хочется встречаться с родней. Они же будут расспрашивать о матери и отце. Давать скучные советы.       – Ты же любишь поговорить, Диего. А советы могут тебе прийтись по душе.       – Это вряд ли. Иначе моя мама не сбежала бы от них в Калифорнию.       – Она сбежала? – удивился Бернардо.       – В каком-то смысле. Мой отец, конечно, из хорошего рода, но Америка так далеко, а Лос-Анджелес считается захолустьем. Ее родители не очень-то хотели отпускать ее туда. Но она предпочла скромную жизнь на просторах новой земли богатству и роскоши в старинных унылых каменных покоях.       Они помолчали.       – Но, может, вы и правы, сеньор, – через некоторое время произнес Диего. – Поеду, погляжу. По крайней мере, узнаю, где ходили и чем дышали мои предки. И моя мать.       Итак, им предстояло расстаться.       Следующим утром, собрав свои немногие вещи, новоявленные друзья пожали друг другу руки. Пообещав написать Бернардо, когда устроится в Мадриде, Диего вскочил на лошадь, но не торопился уезжать. Он дождался, пока Бернардо медленно, но довольно твердо, почти не опираясь на толстую палку, дойдет до конца ущелья и скроется за камнями. Только тогда, досадливо покачав головой, он ударил пятками лошадь и поскакал в другую сторону.