«Ничего никогда не случится с тобой», — говорю тебе прямо сейчас. Безупречной верой живой Славлю вечности каждый я час. В моей вене давленье крови, Чтобы жить могла снова ты. Светлым днём или в тёмной ночи, К ручью тела ты ухо лишь приложи; К чистоте прислушайся всею душой, Как журчит дельта звонко ручья, Укрывая своими перстами тебя».*
— Ничтожество. Как такие вообще рождаются? — Рихард одной ногой наступил на шею своего нового подопечного. Всю информацию он уже давно получил и передал куда следовало, но позволить спокойно умереть дезертиру, пытавшемуся сбежать с линии фронта, Круспе не мог. — Вас даже людьми не назвать. — Он плюнул на валявшееся еле живое тело. — Нужно было ее застрелить еще тогда. — Круспе надавил сильнее. — Сейчас спокойно сожгли бы труп, но нет! — Подняв ногу с шеи заключенного, Рихард пнул его лицо. Мужчина не мог даже хрипеть. По-видимому, потеряв сознание. — Гребаная девка. — Он продолжал наносить удары, превращая плоть в кровавое месиво. — А Тилль? Что она с ним сделала? — Круспе поднял голову пленника за волосы и присел рядом. Тот издал непонятное мычание. — И я о том же. Русская сука. — Рихард отпустил волосы и поднялся. — Я ее убью! Он замахнулся для очередного удара, но один-единственный точный выстрел в висок нарушил все веселье. — Какого хрена? Сучку свою запретил трогать, а теперь и поиграть не даёшь, — крикнул Круспе, показывая на труп. — Вот именно, что я запретил. — Тилль тяжело дышал, не двигаясь с места. Сколько сил потребовалось, чтобы не поддаться эмоциям и не пустить пулю Рихарду в ногу. — Так откуда у нее следы от удушья? — И что дальше? Пойдешь и скажешь рейхсфюреру, что я, такой козлина, ослушался твоего приказа не трогать русскую заложницу? — Кровь прилила к голове Круспе, и он стал красным от негодований. Друг, на которого он старательно ровнялся все это время, собственноручно растоптал веру в него. Рихард всегда относился к Тиллю больше, чем просто к другу. Линдеманн почти заменил ему отца, привив нескончаемую слепую любовь к Третьему Рейху. Тилль молчал. Он понимал, что все проблемы свалятся только на него. В лучшем случае, его могли понизить в должности, а в худшем… — Каким образом ты вообще дослужился до занимаемой должности? Ты — тряпка! Ну и что, она похожа на твою дочь? Или больше на мертвую женушку? — выпалил Круспе, не желая хранить в себе ни грамма эмоций. Все сдерживающие его факторы рухнули, как карточный домик. — С чего ты взял, что Мария мертва? — Тилль побледнел, ощутив вновь колючие лапы на сердце. Но он держался. — Ах, да. Ты же не знаешь. — Круспе покачал головой. — Она все это время любила меня. А я… — Он рассмеялся. Сейчас события прошлого вызывали лишь нездоровый смех. — Я просто хотел ее трахнуть. Я видел, как ты счастлив с ней. Так чем я хуже? — Рихард заметил, как Тилль изменился в лице и превратился в натянутую струну. Круспе словно резал по живому, засыпая солью рану. — Но она пыталась сделать меня слабее. Еще слабее тебя. А это никому не позволено. Будь хоть трижды красотка или беременная. — Круспе провел ногтями по своему подбородку, приподняв шею. — Я вспылил и… — Тилль не стал больше слушать. Вся злость и ненависть, тревога и страдания вылились в мощный удар, направленный в челюсть Круспе. Рихард пошатнулся, но все же устоял на ногах. — Как долго? — процедил Линдеманн. Его глаза налились кровью. Понимание, какого монстра он пригрел на своей груди, пришло слишком поздно. — Два года. Вы все равно, считай, расстались. А смерть твоей дочери лишь развязала ей руки. Удачно сложившиеся печальные обстоятельства. Не больше. — Линдеманн наставил на Круспе револьвер. На последних силах он боролся с желанием пустить пулю в лоб бывшему другу. — Выстрелишь здесь — тебя повесят сразу же. — Круспе явно насмехался, ведь он был уверен, что Тилль никогда не решится пристрелить его. — Тебе ли не знать. Лицо Линдеманна дрожало от напряжения и омерзения. Все в один миг перевернулось с ног на голову, загнав здравые рассуждения в тёмный угол и вырвав на свободу эмоции. Тилль успел смириться, что Мария ушла от него, но что ушла к Круспе… К человеку, которого пригрела его семья, забрав из лап родителей-пьяниц. Больше ждать было нечего. Линдеманн презрительно плюнул под ноги и убрал револьвер. — Ты же знаешь, что я вынужден это сделать! — крикнул вслед Тиллю Рихард. В сознании Круспе все его поступки были правильными, достойными офицера отряда СС. Хоть ему и было жаль терять дружбу с Тиллем, но считалось ли слепое подражание дружбой? Круспе тянулся к Линдеманну лишь чтобы как и он достичь карьерных вершин. И когда Тилль показал слабину, то Рихард осознал, что давно превзошел своего учителя. Совершенно как в дикой природе: молодой лев убивает более старого, набравшись сил и опыта.***
Круспе сидел на небольшой уютной веранде и курил, когда заметил невысокую девушку с распущенными длинными светлыми волосами. Она всегда приходила к нему именно в таком виде. И ему это нравилось. Но сегодня они не планировали никаких встреч… — Мария? — Рихард щелчком выкинул сигарету и подошёл к предмету своего воздыхания. — Я ушла от него. — Мария кинулась в объятия Круспе и прильнула к его губам. Наконец она была рядом с тем, кого действительно любила все это время. С тем, кто заставлял сердце биться чаще, а пустоту в животе заполнял миллионами трепещущих крыльев. Насладившись сочным поцелуем, он заключил ее лицо в шершавые ладони и провел большим пальцем по губам, слегка приоткрывая их. — Тилль знает про нас? — Рихард вернул спокойствие также быстро, как и отдался эмоциям. Он внимательно всматривался в лицо Марии. Издержки профессии. Но даже сейчас он не мог пропустить, как ее пшеничные волосы ласкало нежное солнце, придавая им золотой блеск, а ясные глаза ослепляли своим внутренним светом. — Нет. Я просто написала, что ухожу. — Круспе прижал Марию ближе к себе. Он испытывал странное волнение, граничащее с радостью, потому что теперь они вместе. — Ты все правильно сделала, — заметив небольшое смятение, произнес Круспе, и успокаивающе провел ладонью по волосам Марии, вызвав короткий вздох. — Тогда я отнесу твои вещи, а ты иди поешь чего-нибудь, выпей. Одним словом, располагайся. — Рихард потянулся за сумками, а Мария, покорно кивнув, вошла в дом. С Круспе, если сравнивать с отношениями с Линдеманном, она легко соглашалась на роль послушной женщины. Но вскоре и в их совместной жизни что-то пошло не так. Рихард отстранялся. Он и раньше не был приверженцем романтики, но в дальнейшем все общение с Марией начало сводиться к коротким обсуждениям погоды или другим несущественным темам за столом во время приема пищи, и к удовлетворению сексуальных потребностей, становившихся все грубее и безжалостнее. Мария узнавала в нем поведение Тилля в начале их знакомства: точно такой же взгляд; манеры; мысли, занятые одной лишь работой. Но Линдеманн был таким. И изменился, вступив в брак, привыкнув к новой социальной роли. А Круспе… — Рихард, ты так напряжен. Позволишь помочь? — Мария лежала на кровати и наблюдала, как Круспе стягивал с себя одежду и педантично складывал ее — убирал в шкаф. Его мускулистое натренированное тело всякий раз сводило ее с ума, разжигало огонь внизу живота. Она знала каждый шрам, каждую венку, но все же не уставала всякий раз заново изучать каждый миллиметр. — Каким образом? — невозмутимо произнес Рихард, даже не повернувшись. Постоянное внимание Марии, объем работы, свалившийся на плечи Круспе, убивали в нем желание ласки. — Ну, а ты иди сюда. — Мария кивнула, указывая на место рядом с собой, и закусила нижнюю губу. — Я сегодня не в настроении. — Оставшись в серых штанах, Круспе устало рухнул на кровать и, взъерошив волосы, хотел уже погрузиться в сон. Рука Марии осторожно коснулась сперва пресса Рихарда, затем медленно переместилась выше, массируя плечи. Круспе неохотно, но перевернулся на живот, позволив Марии оказаться сверху. Она неторопливо водила ладонями по его коже, периодически мягко задевая ногтями и вызывая тем самым мурашки. Это был ее секретный прием, ведь после этого Рихард мог сделать почти все, что она просила. — Ну, Риш, негоже так с женой поступать, — певуче протянула Мария, склонившись к уху Круспе. Его волосы как всегда пахли табаком и чем-то горьковато-затхлым, отчего хотелось чихать. — С каких пор мы женаты? — игриво спросил Рихард, хоть и напрягся. Он никогда не задумывался о регистрации отношений: его все устраивало. Тем более с бывшей женой вышестоящего по званию друга. Это совершенно точно поставило бы крест на его карьере в СС, а жертвовать своей мечтой Круспе не мог и не хотел. — С тех самых. Я беременна. — Рихард резко поднялся, скинув с себя Марию, и непонимающе посмотрел на нее. — В смысле? — Верхняя губа Круспе непроизвольно дернулась. Его словно окунули в ледяную воду. — Ты станешь папой. Ты ведь говорил, что я немного располнела. — Мария натянуто улыбнулась. Она по-прежнему наивно надеялась на какое-то чудо — хотя бы на слова поддержки от Рихарда. Круспе поморщился. Он уставился на все еще сравнительно плоский живот Марии. Верить в происходящее он не хотел совершенно. — Я не хочу детей. И ты соглашалась, зная это. — В Рихарде медленно пробуждался офицер СС: сухой, беспощадный и не терпящий возражений. — Ну, а что плохого в детях? Ты ведь играл с… — Заметив блеснувший огонь в глазах Круспе, Мария замолчала на мгновение. — Это наш ребенок. Отдуваться тоже будем вдвоем. — Я сказал нет. — Круспе вскочил с постели и замер, обдумывая ситуацию и возможные пути решения. — Ты будешь прекрасным отцом. Лучше Тилля! — Мария одернула шелковую сорочку и, накинув халат, подошла к Рихарду, походившему на готовую порваться струну, со спины. Но так и не решилась коснуться его. — Я не превращусь в унылого и мягкотелого Тилля! — рыкнул Круспе. — Выбирай! — Он повернулся. Его лицо искажало презрение и гнев. — Нет. Ты тоже в ответе за случившееся! Я не собираюсь отказываться от возможности родить ребенка от любимого! — Мария вытянулась, давая понять, что выбор невозможен. — Либо ты остаешься тут, но без своего выродка. — Круспе оскалился. Высокий лоб покрылся холодной испариной. Рихард больше не видел перед собой ту самую Марию, которой жаждал обладать еще с момента их первого знакомства в доме Линдеманна. — Либо исчезаешь, растворяешься в толпе и никто никогда о тебе не услышит. Такое предложение резануло Марию по сердцу. Она прибегла к последней уловке, хотя и понимала, что результата и она не принесет. Мария закрыла лицо руками; ее плечи затряслись. Но на Круспе это, что было ожидаемо, не произвело ни малейшего эффекта. Скорее наоборот. Он тяжело и часто задышал, сжимая ладони в кулаки. — Рихард… — Мария опустила руки. По ее щекам текли горькие слезы, делая и без того всегда яркие глаза еще выразительнее. Раньше Круспе любил такой ее влажный взгляд, но сейчас все это раздражало и подводило к грани, за которой скрывалась его истинная сущность. — Тогда… Тогда я все расскажу Тиллю. Скажу, что ты давно уже трахаешь меня за его спиной. — Мария быстро вытерла слезы с лица. Она не заметила, как лицо Рихарда побледнело, зубы стиснулись, а в его голове уже щелкнула та самая кнопка контроля над сознанием. Мария не понимала, что этими словами уже подписала себе приговор. — Круспе молниеносно схватил Марию за челюсть. — Тебя выкинут из СС. Как тряпку. Далее Круспе даже не осознавал, что делает, — он умудрился откинуть от себя Марию таким образом, что ее висок попал точно в угол прикроватной тумбочки. Но Рихард, наблюдая за разраставшимся багрово-алым пятном, ничего не чувствовал. В его исковерканной душе образовывался лишь покой.***
Медлить было уже нельзя. Линдеманн знал, что рейхсфюрер сейчас находился в главном штабе. Поэтому Круспе придется добираться до него. И вновь встал выбор: встретить наказание с гордым и твердым видом, либо идти до конца и попытаться действительно помочь той, кто вновь пробудил в сухом, безжалостном офицере СС столь приятные и сладкие чувства. Тилль аккуратно поправил фуражку, лежавшую на столе перед ним. Захотелось сжечь ее, уничтожить без остатка… — Дежурный, — начал Тилль, набрав номер, — подготовьте для меня автомобиль и документы на заключенную 2803. — Его тон, как и всегда, не выносил никаких возражений. Тилль умело скрывал любое волнение. — Водитель не нужен. Последнее распоряжение на занимаемой должности. Но, к удивлению, осознание происходящего приносило лишь облегчение. Линдеманн давал себе отчет, что его ждет за сокрытие информации по допросам, за проявленную слабость к врагу Рейха, а также за чиненные препятствия офицеру СС. Попадись такой подчиненный Линдеманну, он не раздумывая бы отправил его на эшафот. Тилль нервно усмехнулся своим мыслям и опустил голову в ладони, взъерошив волосы.***
— Рейхсфюрер, разрешите войти? — Круспе приоткрыл большую деревянную дверь и сразу постучался. Волнение от нахождения в данном кабинете не проходило до сих пор. — Входи, Круспе. — Герр Ридель продолжал заниматься документами, не обращая особого внимания на Рихарда. — Я хотел бы сообщить важную информацию про группенфюрера Линдеманна. Рихард стоял по стойке смирно. Один вид рейхсфюрера внушал страх на подсознательном уровне. Он прекрасно понимал, что в данный момент предавал друга, но обстоятельства не давали никакой надежды на то, что Тилль вернется к себе прежнему. И ведь когда-то Круспе с таким же восхищением смотрел на своего друга, стремился быть на него похожим… — Продолжай. — Ридель отложил документы и теперь внимательно смотрел на Круспе. Новость о том, что образцовый офицер СС, коим всегда считался герр Линдеманн, мог оказаться предателем, безусловно, не имела права остаться незамеченной. — Он помогает сбежать недавней заключённой 2803, русской, — добавил Рихард с плохо скрываемым отвращением. — Запрещает какое-либо насилие в отношении нее, что задерживает сбор информации. — Круспе ощутил, как ладони начало печь, а под фуражку словно поместили уголь. — А также вызвал к ней доктора Лоренца, когда я прострелил ей ногу с целью исключить вероятность побега. — Ридель внимательно слушал Круспе, прекрасно понимая, что ему незачем врать. Да и сам Рихард наверняка знал, что всю информацию вполне легко можно было проверить. Когда штандартенфюрер закончил свой подробный доклад с приведением фактов, рейхсфюрер молча встал со своего места и, надев фуражку, велел организовать им с Рихардом автомобиль в гестапо. — Как давно? — Рейхсфюрер вышагивал по коридору что вел к кабинету группенфюрера. Он хотел услышать лично от Линдеманна все, что только что узнал. — Почти сразу же после первого допроса. Совместно мы выбрали стандартную схему с применением психологического давления, но Линдеманн остановил меня. Хотя я прекрасно контролировал ситуацию. — Круспе с некой гордостью шел чуть позади герра Риделя. — Потом решили использовать фальшивый побег. — Рихард приподнял фуражку и пригладил волосы. — Вы знаете, что этот трюк использовал и сам группенфюрер. — Ридель кивнул. — Я прострелил допрашиваемой ногу, но тут же появился герр Линдеманн. Он отнес ее обратно в камеру и вызвал доктора Лоренца. — Вспоминая это, Рихард вновь закипал от злости. — А мне — выговор и отстранение от всех дел на три дня. Ридель внимательно слушал, но по его лицу нельзя было понять, что он думал обо всем этом. Подойдя наконец к кабинету Тилля, Ридель подождал, пока Круспе не дернет ручку, но дверь оказалась закрыта. — Их ведь обоих нет в гестапо, верно? — В голосе рейхсфюрера не было ни одной лишней ноты. Лишь идеальное построение и выверенная интонация. — Не имею понятия. — Круспе смахнул со лба леденящую испарину.***
— Идем. — Тилль жестко схватил Полину за руку и, притянув к себе, защелкнул на запястьях наручники. — Куда? — Один вид Линдеманна заставил удивиться: будто его разбудили среди ночи по тревоге и он не успел привести форму в порядок. Даже Полина знала, насколько скрупулёзен Тилль в плане одежды. Пробившаяся едва заметная щетина служила прямым доказательством бессонной ночи. — Просто иди за мной и молчи. — Тилль сжал плечи Власовой, заглянув ей в глаза, и нежно улыбнулся. Рядом с ней все тревоги и сомнения улетучивались сами собой. Именно это подтолкнуло Линдеманна на столь безрассудный казалось бы шаг. Власова кивнула и быстро прижалась лбом к Тиллю, после чего он задержал дыхание, вздрогнув. Этот простой и незамысловатый жест передал ему все тепло, хранившееся до сих пор в Полине. И никакой Круспе не смог бы лишить ее этого. — Я выведу тебя отсюда, слышишь? — прошептал Линдеманн на ухо Полине, едва коснувшись губами ее кожи. — Только не привлекай к себе никакого внимания. И все выполняй четко. Ты — заключенная. И обращение соответствующее. Особенно с моей стороны. — Тилль сжал руку Полины, пытаясь подбодрить. — Верь мне. Главное добраться до моей машины. — Тилль, — сипло произнесла Полина. Она прекрасно понимала, какую цену Тилль заплатит за свою попытку спасти ее. И это обжигало сердце, превращая его в трепещущий комочек. Сказав дежурному, что перевозит 2803 в главный штаб лично рейхсфюреру, Линдеманн затолкал Полину в машину, приложив ее при этом головой. Лишь когда гнетущее здание гестапо осталось далеко позади, Тилль протянул Полине ключ от наручников, не отвлекаясь от дороги. Оковы слетели с исхудавших рук Полины, даря самое страшное в мире чувство — надежду. Власова откинулась на сиденье и повернулась к окну, полностью доверившись Линдеманну. Даже если он вез ее на расстрел, она не хотела думать об этом. Лишь о том, что наконец может вновь дышать свежим воздухом, видеть приветливое солнце, облепившее листву на редких деревьях. Тилль молчал. Его напряжение, как бы он его ни прятал, вырывалось наружу с короткими подергиваниями плеч, жестким сжатием руля и перебрасыванием так и не зажженной сигареты с одного уголка рта в другой… Страх все же нашел и грозного группенфюрера. Он боялся не успеть. Боялся, что риск, на который он пошел, был напрасен. И что Полина так и погибнет на чужой и безжалостной земле. — Я нашел того, кто сдал тебя нам, — начал Тилль, когда за окном дома появлялись все реже, а лес сгущался, принимая их в свои покои. — Что? — Полина не сразу поняла, о ком именно говорил Линдеманн, но как только сознание подкинуло ей картинки из прошлого, сразу вздрогнула всем телом. Хайко Хирше… Улыбчивый и жизнерадостный паренек с ее последнего места выступления. Власова сперва злилась на него, обижалась… Но у нее было предостаточно времени, чтобы проигрывать в голове сцену ее пленения. — Он всего лишь защищал себя. Также хотел жить… — Полина, — перебил ее Тилль, — он знал, что будет с тобой и намеренно сделал это. Он представил Третьему Рейху ложную информацию… — Линдеманн осекся и, остановив автомобиль, коротко рассмеялся. — Я всю жизнь посвятил военной карьере. Стремился двигаться вперед, получать новые должности… А сейчас, выкрав русскую заключенную, сижу в машине и осуждаю того, кто соврал ради сохранения жизни. И я планировал отдать приказ на его расстрел, Полина. — Тилль провел ладонью по лицу, чувствуя, как печёт в районе груди. Власова молчала. Ее сердце сперва бешено колотилось, а затем рухнуло вниз. Она не знала, что должна была делать, не знала, что говорить. Ей было жаль Тилля. Она чувствовала его боль, тягость одиночества, желание что-либо изменить в жизни. Все это находилось и в ней самой. Линдеманн, прихватив портсигар, вышел из машины. Полина последовала его примеру, когда Тилль открыл ей дверь. Он стоял перед ней такой невозмутимый, суровый. Но теперь Власова видела и другую его сторону: мягкого и заботливого Линдеманна. Она прерывисто вздохнула и, обхватив его большую шею руками, приподнялась на цыпочки. Тилль, не смея дышать, смотрел в глаза Полины. Он застыл, как огромная статуя какого-то греческого божества, обнимающая хрупкую нимфу. Иного способа поделиться частичкой своего спокойствия Полина не смогла придумать. Она осторожно коснулась его губ своими, ощутив тысячи разрядов под кожей. Искры взметнулись перед глазами, когда Тилль плотнее прижался. Этот легкий поцелуй был нужен обоим. Он стал чистейшим кислородом, встрепенувшим все погибшие клеточки в организме и в их душах. — Идем, нам пора, — выдохнул Линдеманн в губы Полине. — Нужно торопиться. — Тилль отстранился и, сжав руку Полины, потянул ее за собой. Власова с трудом преодолевала корни, будто выраставшие под ногами. Огромные ботинки, которые выдал ей Линдеманн, застревали в мягких кочках. Сырой запах мха и прелой травы, древесины, перемешанный с хвойным тонким ароматом, ударил в нос и застрял в районе гортани. Пару раз Полина чуть не упала, но Тилль успевал подхватить ее. Он же пробирался по лесному покрову, как огромный дикий медведь, раскидывая ветки и прочие препятствия в стороны. Их путь лежал к одинокой лачуге давнишнего знакомого Линдеманна. Для связи с ним Тилль вложил в руку Полины небольшую бумагу с личными указаниями для хозяина дома. Он должен был помочь Власовой пробраться через лес и «передать» следующему связующему по возможности. И таким образом Полина пробралась бы к советским войскам. Оказавшись недалеко от выбранного места, Тилль остановился, объяснив, что дальше путь для него закрыт. — Идем со мной, прошу, — взмолилась Полина абсолютно не своим голосом. Горький ком мешал каждому слову. — Я не… Ты… Тилль. — В ее вновь оживших глазах стояли слезы. Все тело пробивала мелкая дрожь. Она не могла просто так проститься с Линдеманном, ужасно привязавшись к нему. Слова о любви были бы здесь слишком громкими, но все же у них зародились самые нежные и искренние чувства, которые только могли появиться между двумя, исстрадавшимся по ласке и заботе. — Прости, я не могу. Я офицер, Полина. — Губы сжались настолько сильно, что почти исчезли, став бледными нитями. — Должен принять любой исход. — Советская власть поможет. — Слова прерывались сбившимся дыханием. Власова знала, что Тилль не согласится, но не могла не попытаться. — Мы не скажем, кто ты. — Ее хрупкое тело растворялось в больших руках Линдеманна, словно нашло то самое «свое» место. — А твой русский язык… — Мою рожу и собака ваша знает. — Он рассмеялся, но смех настолько был пропитан болью и горечью, что Полина уже не могла сдерживаться. Она легко ударила маленьким кулачком в его широкую грудь и тут же зарылась носом в его ненавистную черную офицерскую форму. — Ну, чего ты? Все же будет хорошо. Ты вернешься домой. Меня всего лишь лишат должности. Это терпимо. И, может быть, после этой глупой войны мы встретимся… — Линдеманн врал настолько откровенно, но ничего не мог с собой поделать. Пусть так глупо, но он пытался отвлечь Полину от ужасных мыслей. Власова задрожала от болезненного смеха. Ей хотелось, чтобы эти слова оказались правдой. Она посмотрела на Тилля, понимая, что это их последняя встреча. Собрав всю волю в кулак, Полина широко улыбнулась. И, потянувшись, смахнула блестящую горячую слезу с щеки Линдеманна. Он резко набрал воздух в легкие и закрыл глаза. Последний раз так нагло срывались слезы, когда Аннели умерла на его руках после аварии в стенах больницы… — Так, может, там у нас все будет иначе… — Полина не отпускала ладонь Тилля. Желание оставаться с Линдеманном было настолько велико, что она не хотела даже представлять жизнь без него. В попытке повести его за собой, она шагнула в сторону — как выстрел оглушил Тилля. Полина вздрогнула, глаза широко распахнулись, и на ее лице застыла извиняющаяся улыбка, а из уголка губ побежала тонкая алая струйка. Власова коротко вздохнула, задерживая взгляд на Тилле, как на последнем спасении. Линдеманн нахмурился и легким движением вытер опасный след с лица Полины. Он даже не понял, что только что их жизни подошли к общему финалу. Грудь Власовой быстро начала вздыматься, наполняемая раскаленной болью. Линдеманн с неимоверным ужасом и абсолютно животным страхом наблюдал, как бледнело лицо той, что еще пару секунд назад убирала остатки боли с его лица. Он машинально прижал тело Полины к себе, не желая верить в очередную потерю. Она не могла покинуть его. Она должна была спастись. Он должен был спасти ее. Рваное дыхание Тилля прерывалось глухим утробным стоном, походившим на рычание дикого загнанного зверя, учуявшего смерть. Кашель разрывал грудь Полины. Казалось, что все внутренности пылали в огне. Хотелось содрать с себя одежду и залить все льдом. Сознание медленно погружалось в пучину нарастающей боли, прерывая импульсы жизни. В районе ребер крайне неторопливо разрасталось красное пятно. Линдеманн аккуратно опустил Полину на землю, стянул с себя мундир и устроил его под ее спиной. Судорожно оторвав кусок ткани от потасканной серой формы Власовой, он накрыл им рану. — Нет, ты не умрёшь. Только не снова, — будто в бреду повторял группенфюрер. Полина стремительно бледнела. Он приложил ее руку к тряпке, закрывая кровоточащую рану. — Держи! Крепко! — Тилль понимал, что после такого ранения нужна экстренная медицинская помощь. Но за неимением таковой он делал то, что, по его мнению, могло помочь Полине. Силясь что-то сказать, она издавала сиплые свистящие звуки. Его взгляд, исполненный страхом, отзывался в ее сознании болью и отчаяньем, создавая странное, измененное восприятие мира. Ее рука, державшая пронзенную пулей плоть, опустилась на землю. Тилль тут же прижал ее обратно, накладывая повязку так быстро, как только возможно. — Я не позволю! — Его сердце рушилось на части. Словно мелкие и острые осколки стекла врезались в голову воспоминания о дочери, о ее смерти. Они резали, уничтожали его изнутри. Окровавленная рука Полины прикоснулась к щеке Линдеманна, оставляя алый липкий след. Тилль наконец посмотрел в ее помутневшие глаза: спокойная и по глупому счастливая. — Тилль, — еле вымолвила Власова охрипшим голосом. От подступившей к горлу крови кашель все усиливался, но Полина что есть мочи сдерживала эти позывы. Она понимала, что умирает. Для этого не нужно было быть медиком. Но умирать в одиночестве… — Поцелуй меня. — Последнее желание. Она еще кому-то нужна в этой жизни. Линдеманн наклонился и без каких-либо сомнений прильнул к ее губам. Нежный, чистый поцелуй принес теплоту и заботу, которых так не хватало обоим. Тилль зажмурился, ощутив, как быстро холодеющие пальцы Полины медленно отрываются от его кожи. Привкус металла во рту сносил все контрольные рамки в сознании. Глаза Власовой закатились, дыхание затруднилось, и лишь хриплые стоны срывались с ее синеющих губ. Тилль прижался своим лбом к ее. Внутри царила удушающая темнота. Лишь контакт с леденевшей кожей Полины хранил ту искру света и добра, державшую Линдеманна в реальности. Безжалостный группенфюрер СС сжимал обмякшую руку русской пленной, и скупые, полные настоящего горя слезы, стекали и падали на дрожащие полузакрытые нежные веки. Тилль нехотя прервал связь с Полиной и резко поднялся. Его грудь быстро вздымалась, а вены на шее заметно пульсировали, словно его пытался задушить кто-то сильный и невидимый. Линдеманн резко развернулся в сторону, откуда произошел выстрел, и его полный гнева и ненависти взгляд сразу же встретился с равнодушным Круспе. Рот Рихарда подергивался в довольной ухмылке. Тилль больше не мог сдерживать разрывавшую его боль потерь. Последняя стена была снесена. Две секунды потребовалась, чтобы направить револьвер на когда-то лучшего друга. Пуля ровно вошла в голову. Не проронив ни звука, Рихард так и застыл с кривой улыбкой, а вскоре рухнул в зелёную траву, осыпая ее красными цветами. — Группенфюрер Линдеманн, — приглушенно донеслось до Тилля со стороны. Он повернулся, как в замедленной съемке. Рейхсфюрер Ридель возвышался поодаль с оружием в руке. Все пронеслось перед Тиллем, как в тумане. Он быстро оценил ошибочность своего поступка. Револьвер бесшумно опустился на мягкий мох, но это уже ничего не могло исправить. Тошнота подступила к горлу, звон в ушах усилился, став не привычным писком, а настоящим гулом, какофонией. Рейхсфюрер подошёл к Полине и, нагнувшись, поднес пальцы к ее носу. Ощутив слабое дыхание, он поднялся и перевел взгляд на Линдеманна. Герр Ридель почти никогда не проявлял эмоций, но сейчас брезгливое отношение к русской смешалось с гневом на своего лучшего офицера. Он протянул Тиллю револьвер. — Стреляй, — грубо и властно произнес рейхсфюрер. Выполнение приказов вышестоящих по званию было вырезано на подкорке, как нечто не обсуждаемое. Тилль взял револьвер и направил на Полину. Дышать было настолько трудно, словно весь воздух вдруг превратился в густую скользкую массу даже без признака кислорода. Власова лежала, издавая еле слышные хрипы. Сознание великодушно покинуло ее. Когда-то яркие, жизнерадостные глаза больше не смотрели на Тилля, не проникали в его душу теплым светом. Ее мягкие и нежные губы приоткрывались, будто она пыталась что-то сказать. Линдеманн не смог. Он смотрел на Полину и просто не мог спустить курок. Тилль еле стоял на ногах, его руки висели, словно чужие. Все вокруг стало напоминать кошмарный сон, но почему-то чересчур реалистичный. Рейхсфюрер, подождав и без того слишком долго, выхватил оружие и выстрелил. Тилль смотрел, как со лба Полины неторопливо стекала вязкая жидкость. На ее когда-то прекрасном лице зияла уродливая рана, но даже сейчас Власова излучала тепло и умиротворение. — Руки. — Линдеманн сквозь гул в ушах понял, чего от него хотят, и последовал приказу. Холодная сталь на запястьях отчасти привела Тилля в чувства. По пути к машине перед Тиллем стоял образ улыбающейся живой Полины. Она словно просила не винить себя, но он не мог послушать ее. Мимо прошли двое солдат. Вероятно, забрать тело штандартенфюрера Круспе. Но Линдеманну они представлялись мелькающими черными тенями с красными пятнами. Автомобиль тронулся. Тилль все смотрел в окно в направлении леса, где оставалось безжизненное тело Полины Власовой. Линдеманн умер внутри. Ни одно из чувств больше не реагировало ни на что, словно кто-то дернул главный рубильник. В гестапо когда-то уважаемого группенфюрера Линдеманна ждала камера, подобная собаке. Никто не смел заходить к нему. Будто он мог кинуться в ту же секунду, как открылась бы дверь. Но Тилль спокойно и безразлично сидел на стуле за столом, только теперь он находился совершенно на иной стороне. Его абсолютно стеклянный взгляд буравил серую стену напротив. — Ты же понимаешь, что тебя ждет? — Герру Риделю когда-то Тилль нравился: прекрасный офицер, образцовый и толковый руководитель. — Да. — Его голос выражал покорность и смирение перед своим будущим. — Я сообщу лично фюреру. Он решит твою судьбу. Поэтому готовься. — После последовало молчание. Ридель поразглядывал капельки влаги на бетонной стене и лишь затем открыл дверь камеры. — Ты сам сделал этот выбор, — не поворачиваясь, произнес рейхсфюрер, и дверь тут же захлопнулась. Линдеманн давно осознал свое положение. Бежать некуда: его будут судить. Тилль всегда был готов отдать жизнь за Третий Рейх при необходимости. Он разделял их методы, законы, но сейчас он понимал свою ничтожность в мерзких лапах гигантской машины для убийств. Смотря на тлеющую в руках сигарету, оставленную напоследок Риделем как набившее оскомину последнее желание офицера, Линдеманн думал о дочери. Он хотел умереть с хорошими воспоминаниями и с улыбкой на лице, как Полина.«Честное сердце моё Больше уже не поёт. Не то чтобы я грустил — Только злой слог укусил. В покаянии оно будто спокойное, Даже пустое, Надломленное и любовью больное. Не хочет больше биться послушно. Не то чтобы я грустил — Только сердце стонет натужно. Не то чтобы был я огорчен, Но слёзы бесконечным льются ручьём. Лишь дым вызывает трагедию эту… …дай мне ещё одну сигарету»*