У Махиру в голове — целый рой мыслей. Иногда они шумят, от чего парень даже своих слов не слышит, а иногда неделями молчат, от чего даже как-то одиноко становится.
Махиру думает о своём. Думает о дяде, который так трепетно относится к племяннику и к племени, думает о самом племени, которое возлагает на парня надежды, и думает о
матери. Дядя Тоору как-то рассказывал, что она была
прекрасной. Махиру представлял её подобием ангела, с длинными волосами, цвета жареной индейки, в прекрасной белой ткани на худое тело, и длинные крылья за спиной. И только в сознательном возрасте, дядя описал свою сестру как «коротковолосая шатенка, с шоколадными и добрыми глазами, с прекрасной улыбкой и умелыми руками». И этот образ так и остаётся с Махиру до самого конца.
Рефлекторно он зарывается носом в свой шарф, прикрывая глаза и головой упираясь на камень позади себя.
— Всё нормально?
Рядом подсаживается Куро, с тарелкой теплого супа, и Махиру недовольно отсаживается, хмуря брови. Тарелка с едой наверняка для него, но именно сейчас он есть не хочет.
Дуется.
— Не твоего ума дела.
— Не моего. Но нам ещё работать сообща, а я не дурак какой-то, чтобы закрывать глаза на проблемы
друзей.
Махиру куксится, пытается огородить свои мысли от плохих решениях, но в итоге глубоко выдыхает, расслабляя лицо.
— Я просто думаю. Ты знаешь такое чувство, когда ты должен нести огромную обязанность на своих плечах, но ты просто
боишься этого, хотя и понимаешь, что справишься со всем?
— Знаю.
Широта поднимает вопросительный взгляд на Куро, и видит почти что пустые глаза, направленные на Хайда, который веселится, капая на нервы Лихту.
— Видишь ли, мы с Хайдом лишились родителей давным-давно. Мы жили с приёмной семьёй, и были, знаешь… не очень послушными. Мы выросли, переехали, и теперь
всё на моих плечах. Я старше этого дурака, я должен нас обеспечивать и пытаться выбить ему лучший путь в жизнь.
Мысли, мысли,
мысли. Их слишком много в одной только голове, а слова в итоге застревают в горле. Махиру просто тупой, или ситуация и правда давит на него со всех сторон? Ему приходится носом уткнуться назад в шарф, чтобы не чувствовать проекцию чужих проблем на себе.
— А у меня почти нет семьи. Остались только дядя Тоору, и Лихт, как лучшая подруга.
Махиру всего шестнадцать. Он ещё подросток, у которого гормоны должны бушевать в груди, а ноги должны уносить тело куда подальше от дома. Чтобы бунтовать, да.
Но он
не может. Он же наследник. Ему
нельзя.
— У тебя есть такое чувство, будто вся грусть упала на тебя огромными комьями и не даёт нормально дышать? Что ты
не можешь нормально дышать, и попросту задыхаешься?
У Махиру от родителей остался только полосатый черно-белый шарф, напоминающий, что он ещё нужен этому миру. У Махиру от родителей даже воспоминаний нет, только какие-то истории от дяди или слухи от соплеменников, которые ещё помнили о его матери.
Чувствует на плече тяжёлую руку и вздрагивает от неожиданности от такой непривычки.
— Когда-то один друг мне сказал, что это нормально. Нормально чувствовать грусть, злость или отчаяние от ситуаций.
Ненормально лишь молчать об этом. Рядом всегда должен быть друг, который может выслушать тебя, и не то чтобы дать совет, а хотя бы просто выслушать.
Костёр перед ними трескает слишком сильно, а жар от него настолько тёплый, что уже тянет в сон. Глаза предательски слипаются, будто Махиру не спал несколько суток, а голова медленно наливается свинцом, падая на чужое плечо. Широта ещё в сознании, понимает, что его тело отключается, а рядом только полностью незнакомый ему человек.
Но сейчас, в данный момент, он
спокоен как никогда раньше.
***
— Хочешь бобов?
Махиру просыпается резко, рефлекторно стараясь нащупать рядом с собой своё привычное копьё, которым он убивает ближайших буйволов к поселению, но когда рядом оказывается пустое ничего, то осознание приходит слишком замедлительно.
— Хочу
что?
— Бобов... Ты же знаешь, что такое "бобы"?
Широта сонно моргает, чувствуя в уголках глаз сухую корочку, незамедлительно протирая лицо и стараясь прийти в себя.
— Прости, прости, я на секунду забыл где нахожусь... Где Лихт?
— Тебе лучше не знать... Так ты будешь бобы? Они с пастой.
Махиру кивает, с тихим "спасибо" беря плошку с горячими бобами в пасте и пробуя первую ложку на вкус.
— Вау, так вкусно! Это ты приготовил?
У парня загораются глаза, а щёки приятно краснеют от такого вкусного завтрака. Следом за первой ложкой в рот отправляется вторая, третья, пятая, десятая, где по итогу уже заканчивается еда.
— Н-нет... Это консервы...
Что ж. Махиру вообще ничего не смыслит в мире, находящемся за пределами его племени. Не знает о поездах, о кирпичных зданиях под несколько метров, или хотя бы про
обычные консервы.
Лишь только спустя полчаса пустого разговора между Куро и Махиру, появились Хайд с Лихтом. Полностью растрёпанные, кое-как собранные, но, по
каким-то причинам, полностью довольные.
***
Солнце в пустыне до ужаса жаркое. Хочется побыстрее вернуться в родную квартиру, где дует неприятный и мерзкий сквозняк, но где так же есть тёплое одеяло и горячая кружка чая с имбирём.
Куро сжимает в руках поводья от лошадей, стараясь держать свой разум под контролем от ближайшего теплового удара. Шляпа, по каким-то причинам, вообще не спасала в данной ситуации, от чего приходится напрячься и одной рукой нащупать на бедре флягу с водой. Холодная струя приятно вливается в горло, освежая и давая ещё немного сил на час или два езды.
— В смысле "уехал"? Широта, какого Дьявола? Я вроде ясно давал понять, чтобы ты не давал ему уходить далеко от своей трухлявой деревушки.
— Успокойся, успокойся. Я же не знал, что ты приедешь именно сегодня. Я даже ничего не подозревал, когда пареньки приехали искать реку для добычи золота!
Зажигалка щёлкает в длинных пальцах, поджигая сигарету и сразу же прикуривая от огня. Закрывая портсигар и складывая его в задний карман брюк, мужчина осматривает маленькие домишки и редкие шалаши, щуря глаза, даже не скрывая своё недовольство.
— Куда, говоришь, они отправились?
— На восток. К самой ближайшей горе с рекой.
Тоору краем уха слышит скрежет зубов, и ему чертовски сильно хочется рыдать.
— Ты будешь его ждать тут? Или вернёшься к станции?
— Плевать. Что тут, что там - жара невыносимая.
— Будет тебе, Таиши! Ты будто отвык от такого!
