Трое в лодке, не считая Оливии

— Ты очень красивая. Мольберт тихонько заскрипел, когда Брайн слишком сильно надавил на кисть, а Оливия, недоуменно нахмурившись, повернула голову на источник шума. Нет, не на мольберт, а на того, кто стоял за ним. На того, кто только что посмел так нагло и неправдоподобно солгать. — Ты идиот? — Лив стиснула плотную ткань цвета темно-красного вина, которая будто бы растекалась по её обнажённому телу мягкими волнами-складками, прикрывая наготу. — Нет, — совсем не обиделся парень, а затем недовольно цокнул, жестом показывая Оливии, чтобы она не меняла позу. — Всего лишь художник. — Ван Гог хренов, — всё, что смогла выдавить из себя юная натурщица перед тем, как смущённо отвернуться к окну. Ночное небо в свете звёзд и бесконечных огней Питера оттеняло синевато-желтым. Для Оливии эта живая картина была привычной и скучной — обычное небо, обычные звезды. Максиму же вид из окна казался произведением искусства — словно картина великого Ван Гога, где изображено звёздное полотно — завораживающее и невероятно красивое. Такое разное видение мира. Такие разные, но в чем-то схожие люди. Брайн, как и Оливия, был одиночкой. Всю свою жизнь он тяготел к искусству, а Оливия — к лёгким деньгам — это и свело их вместе. — Почему ты рисуешь только меня? — вдруг разрезала тишину Оливия, по-прежнему разглядывая пейзаж за окном, будто пытаясь понять, что так привлекает Брайна в этой непроглядной темноте с едва мерцающими точками. — Уже прошло два года, но я ни разу не видела у тебя других натурщиц. Что, я дёшево с тебя беру? — Дело не в деньгах, — Брайн сделал последний мазок — быстрый и необдуманный, оставляя на холсте жёлтую полосу с синими тянущимися разводами от непромытой кисти — как раз на месте окна. — Готово. — А в чём? — Оливия аккуратно приподнялась, оборачиваясь тканью, словно полотенцем. Максим выглянул из-за мольберта — лицо было испачкано красками, но на нём сияла улыбка. Он снял холст, развернул к своей натурщице и ответил: — Только ты меня вдохновляешь. Только ты вызываешь во мне те чувства, что я вкладываю в свои картины. Оливия подошла ближе, с интересом разглядывая себя на фоне копии звёздного неба — почти как у Ван Гога. — Хах, чувства? Сердце Брайна дернулось, когда Стар вдруг разжала пальцы. Тяжёлая ткань с тихим шелестом упала на пол, обвивая её стройные ноги, но Оливия быстро выпуталась из неё и шагнула к парню. — Что ты де… Картина была убрана в сторону, а Брайн оказался прижат к мольберту. — В твоих картинах кое-чего не хватает, — девушка прижалась теснее. — Они все спокойные, какие-то однообразные и скучные. Прямо как вид из окна. — И чего же мне не хватает, по-твоему? — слегка опешил и обиделся Макс. Оливия протиснула колено между ног Брайна, заставляя того мелко задрожать, а затем прошептала прямо на ухо: — Страсти. Я смогу вызвать у тебя именно это чувство? Максим распахнул глаза и вдруг покраснел, будто его застали врасплох — будто все его потайные мысли и желания вывернули наружу. Внутри всё задрожало от предвкушения, и, схватив Оливию за талию, он приподнял её, а когда она обхватила ногами его бёдра — прошептал в губы перед поцелуем: — Уже как два года, милая. Питер за окном шумел, звезды спрятались за серовато-чёрной пеленой облаков, словно поняли, что позировать художнику больше не нужно — ему сейчас не до этого. Мольберт снова заскрипел.