Часовщик

      — Седжун-и, пожалуйста, потерпи… — все вышло из-под контроля. Этот поцелуй, объятия — все не должно было получиться вот так. Конечно, он чувствовал симпатию к младшему, сразу же к нему привязался. Именно улыбка Седжуна держала его в этой жизни.       Обычные объятия и вдруг стонет, но не от наслаждения, а от очередного болезненного приступа. Он хватается за плечи Сыну и сильно их сжимает:       — Сыну… Так бо-льно…       И Хан понимает: сегодня он может потерять своего любимого человека.       Он хватает его на руки и перетаскивает на кофейный столик. Благо все медицинские инструменты с аптечкой наперевес он теперь хранил под столиком. Выудив и впопыхах разложив все содержимое ящика, он дрожащими руками схватился за ножницы и неровно разрезал шелковую рубашку и бинты под ней. Швы, что вероятно давно уже должны были зажить, вдруг слегка разошлись в нескольких местах и немного кровоточили. «Странно, — подумал Сыну. — разве крови не должно быть намного больше?» Но стоны Има отвлекли его от этих мыслей.       Сыну не помнил, как вколол парню сильное обезболивающее, что они купили по интернету у какого-то барыги, потому что сильнодействующие лекарства практически не достать без рецепта, а то и без лицензии врача. Он на автомате взял скальпель и сделал надрезы в зоне швов, так, как они репетировали. Только вот теперь это не имитация, не репетиция. Хан слышит болезненные крики беззащитного парня и желает оглохнуть, лишь бы не доносились до его ушей эти болезненные вои.       Парень шепчет Седжуну, или же себе, что тот будет в порядке, что нужно потерпеть.       «Прошу, не покидай меня»       «Мы будем вместе, слышишь?»       «Я не потеряю тебя… Я ведь только тебя обрел…»       «Живи, слышишь, живи!»                            Сыну хнычет во сне. Им треплет его по волосам, садясь рядом на кровать:       — Хен, проснись. Это всего лишь сон. — Хан хмурит брови, трет глаза и, наконец, смотрит на парня встревоженным взглядом.       — Боже, ты живой… Мне снова приснился тот день. — он прижимает к себе парня и прислушивается. Часы размеренно тикают. Все прекрасно.       Тот день навсегда запомнился этим двоим. Сыну тогда пришлось в считанные секунды менять один часовой механизм на другой, новый. Тот, что он собрал сам. Он понятия не имел, как, грубо говоря, «присобачить»его в организм парня. Хан решил для удобства оставить его открытым, чтоб проще было меня детали. Ему пришлось припаять кожу Седжуна к окантовке золотого механизма. Он до сих пор ощущает в ноздрях запах жженой плоти…                            — Малыш, что в этом чае? Он безумно вкусный.       — Моя любовь. — хихикает Седжун и чмокает парня в нос, своего парня.