Тигр и Дракон

Хорошие в Тян-Цзы дороги — будто по блюду начищенному летишь. Повозку даже не трясло, что крайне удачно было, ведь после проезда через взорванные черными шариками ворота колеса обуглились и понемногу крошились. Но до портала дотянули. У самых створок Шэрхан затормозил. Из повозки вынырнула Юла с надрывающимся мальцом на руках. Она глянула на глиняных великанов, на каменные двери, на монолитную ледяную скалу, в обе стороны от портала простирающуюся, и глухо сказала: — Разворачивай. — Чего это? — Да того. Вне дня торговли портал только императорской печатью открыть можно. Тому вон, слева, ко лбу приложить. Иначе хоть на куски глиняных тварей режь, ключ не отдадут. По лицу было видно — пробовала. Шэрхан вытер пот рукавом. Когда свой побег планировал, рассчитывал залечь в горах, дожидаясь дня торговли, да только сейчас на хвосте целый отряд. Где с младенцем да с раненым спрячешься? Только куда ж ему еще податься? Неужто и вправду князей каких-то северных искать? Надеяться, что Юлу узнают? Что Яо за это время не помрет? Что Шэрхана в измене не обвинят? А все это время искать лекарства для Яо и пропитание для младенца? Будущее все отчаяннее пахло безысходностью — запахом, ненавистнее которого и не было ничего. Ну, кроме, разве что, проклятых столетних яиц. Да пропади пропадом это гадское место! Помирать здесь страшно не хотелось. Особенно когда родина — вот она, за стеной. Еще немного, и вместо продирающего холода — влажная жара, как в купальне; вместо гигантской драконьей страхолюдины, которая того и гляди с постамента спрыгнет и на зубы насадит, — спокойное умиротворение горного храма, где хочешь не хочешь, а в себя заглянешь; вместо каменной тишины дворца — шум, гвалт да беготня, песни, танцы да улыбки. И объятия без причины… Только сейчас закрыто это все на замок, от которого и ключа нет. Хоть вой. Юла его уныние разделяла. — Если бы только отец был в сознании, — шмыгнула она носом. — Он бы знал, что делать. — И то правда. Умный у тебя папка. Всегда на несколько ходов вперед просчитывает. Как же не догадался, что случись беда, я его за портал потащу? — Шэрхан почесал щетину. — Или догадался? — Он забрался в повозку, на груди у Яо пошарил. — Это что? — спросил у Юлы, протягивая мешочек, который Яо из шкатулки перед побегом достал. Юла заглянула внутрь: — Оно! Вынула резной зеленый камень с драконовой нашлепкой и вдруг скуксилась. — Теперь-то что? — Так ведь нет у меня энергии Цзы почти. Не дал дракон… — Ну знаешь, принцесса, — сказал Шэрхан, стараясь не кипятиться. — Все, что от меня зависело, я сделал. К порталу привел, ключ дал. Ты уж открой. А то у меня силы Цзы и того меньше, с тем же успехом подорожник этой дубине ко лбу могу приложить. Усмехнулась Юла, но тут же посерьезнела. Обратно в сторону Тян-Цзы обернулась, задышала быстрее. Услышала-таки. Уж старался Шэрхан ее не пугать, да совсем близко теперь клацали сапоги и стучали копыта. Надолго их Бамбук задержал. И на том спасибо. Юла вложила надрывающегося мальца Шэрхану в руки. Потянулась было к великану, но, даже встав на цыпочки, только до подмышки ему доставала, так что Шэрхан присел, чтобы она на плечи ему забралась. Вот ведь, мелкая, а вертелась так, что едва стоял. Печать не подходила. То ли руки у Юлы дрожали, то ли еще какой секрет был, только стоял истукан горшком глиняным и никакого желания ворота открывать не проявлял. А копыта все ближе и ближе. Шэрхан попытался обернуться, но Юла его пяткой в грудь пнула, чтоб не дергался. Одной стороной приложила камень, другой, ребром попыталась вставить. Наконец щелкнуло что-то в великановом лбу, вспыхнуло, и пристал камень, словно приклеенный. — Теперь не дыши, — сказала Юла и приложила ладонь к зеленой поверхности. Как же тут не дышать, если малец голодный из рук вырывается, шею от напряжения свело, а копыта громыхают так, будто за поворотом уже погоня, будто вот-вот меч тонкий в спину прилетит? А ну как у них тоже шарики взрывательные есть? Кинут издалека — и бедренец всем, разлетятся кровавые ошметки по дверям каменным. «Давай, Юла, дружочек, буди свою энергию. Судьба двух держав от Цзы твоей зависит. — Посмотрел Шэрхан с ненавистью в немигающие глаза великана: — А ты, тварь глиняная, просыпайся уже, не видишь, принцесса из последних сил бьется, чуть не ревет?» — Не получается, — простонала Юла и вправду заплакала. Теперь на Шэрхане рыдали уже двое. — Ладно, спускайся, отбиваться будем, — тихо рыкнул Шэрхан. — Прости, — выла Юла, сползая с его плеч. — От меня пользы нет. Даже у брата энергии больше, поди, чем у меня. Замер Шэрхан. В сторону пыли снежной, копытами поднятой, невидящими глазами посмотрел и сказал решительно: — Обратно лезь. — Да я… — Лезь, говорю! Он подсадил Юлу под зад, себе на плечи усаживая, и парня ей наверх передал: — Его руку приложи. Юла немного помедлила, но приложила. Идиотская затея. Только время потеряют. Но какая разница, раз в этом склепе ледяном все одно сейчас помрут? Почему бы не помереть, пытаясь спастись? Вопреки распространенному мнению, пасть геройски в бою, унося с собой жизни врагов, ничуть не лучше, чем сдохнуть, случайно упав на собственные вилы. Долго стоял Шэрхан перед великаном, обреченно шепча молитву о здоровье матери и страшной каре для Пракашки, как вдруг глаза напротив открылись и моргнули. Юла взвизгнула. Радоваться было некогда, потому что сзади раздалось истошное: — Императора не трогать! Сам убью! Отвратный был предводитель. Рожа плоская, поперек себя шире; усы реденькие, будто сопли, из-под носа свисают; глазки козьими катышами из-под век набрякших глядят; рот губошлепистый в оскале желтозубом кривится. Такой не помилует ни раненого, ни младенца. А что с девчонкой молодой сделает, и того хуже представлялось. — Князь И, — пискнула сверху Юла. Прямо с плеч Шэрхан закинул ее и мальца в повозку, попутно поймав три стрелы в спинную пластину. Хороший был доспех, стрелы звонко чиркнули и в снег упали. Пока великан с ключом возился — да что ж ты как во сне, подлюга, копаешься, глиняный свой зад двигай! — Шэрхан вскочил на скамью, рванул поводья и зарядил хлыстом по лошадиным крупам. Медленно двери открывались, так медленно, что казалось, день уже прошел, а не несколько мгновений, но когда стрелы вокруг свистят и чужое улюлюканье смерть неминуемую сулит, это, знаете ли, всегда так. — Схватить! — истошно орали в спину. — Всех изрублю! Сзади отчаянно завопила Юла, повозка просела и затряслась. Шэрхан только и знал, что лошадей хлестать да молиться, чтобы в двери открывающиеся влезли. Влетели в портал, будто великан сапогом глиняным ускорения придал. Слева ось не вписалась. Затрещало дерево, брызнули щепки, колесо сорвалось и пошло прыгать по дороге. По разбитой грязно-бурой песочной дороге, по краям которой непроходимым бурьяном щерились заросли колючей акации. Обожгло жаром полуденным — нестерпимым. Запахло зноем и пылью, корой и душистым жасмином. Домом. Шэрхан натянул поводья, тормознул лошадей, спрыгнул на землю и зарядил обратно к воротам. Невзирая на рвущихся через портал сине-латных солдат, он закричал на древнем языке, направляя голос в кроны деревьев: — Именем премудрого Шу! Я, Шэрхан Аравиндра Сай, потомок Наримана Обероя Арджа, призываю вас, ванары, на свою защиту. Бесстрашные воины и хранители портала, выполните свою клятву и уничтожьте тех, кто посягает на великий Джагоррат! Он рванул с шеи цепь и перстень в небо ткнул. Для этого ведь Сколопендра ему камень передала? Чтобы от погони отбиться смог? От вида Шэрхана, тыкающего кольцом в незнакомое жарящее небо и орущего на языке, что больше походил на завывания страдающего запором кита, солдаты задумались. А как послышались в деревьях перестук да гуканье, заозирались. Попятились. Знаками дракона стали себя осенять. Да не властвовала здесь летающая змея. Воинам, выскочившим из чащи, она не страшнее червяка была. Бряцая в грудь кулаками, тряся хищными хвостами, складывая широкие обезьяньи губы в угрожающем реве, ванары размахивали своими золочеными палицами и с легкостью пробивали ястребиные доспехи, вминая пернатые шлемы, ломая тонкие мечи. Синелатные честно пытались дать отпор, кто-то даже успел ударить нефритовым стержнем, но тягаться с обезьяньим народом не могли. Не зря именно их прапрапрапрапрадед Шэрхана охранять портал уговорил. Рядом с ними даже глиняные великаны — детские солдатики. Шэрхан в битву не вмешивался — и так понятно было, что князя И среди синелатных нет. Испугался, гнида. Солдат на убой послал, а сам дома остался. Обходя бой по дуге, он встал перед повозкой, чтобы никого там ванары в праведном гневе своем случайно не задели. Юла высунула голову, со смесью ужаса и восхищения наблюдая за происходящим. Даже малец притих. Вскоре все было закончено. Потрясая окровавленными палицами, ванары удалились обратно в чащу, прихватив с собой нефритовые стержни и несколько мечей. Один воин, на вид самый старый, с седой гривой и желтыми клыками, закрыл намертво ворота, а потом подошел к Шэрхану и долго всматривался в лоб. Досадливо ухнув, он махнул рукой и исчез за деревьями. — Теперь что? — устало спросила Юла. Бодрилась, хоть и на ногах от пережитого еле держалась. — Тебе теперь в сумке у меня еду и воду найти, поесть и спать лечь, — сказал Шэрхан, указывая внутрь повозки. — А мне за травами лечебными идти. Мальца с собой заберу, чтоб не будил. Он привязал крикуна широким поясом себе на грудь так, чтобы руки были свободны, и пошел. Продирался через заросли акации к заветной полянке, покрытой животворным нимом. Путь помнил — в детстве ведь, как и Юла, облазил все предпорталье, никакими самосами отвадить было невозможно. Тонкий меч плохо рубил лианы, приходилось руками помогать. Скоро разве только глаза не вспотели. Малец при этом надрывался, будто у него все пять глоток — с ночи ведь не ел. Жаль парнишку, но шансов выжить у него меньше, чем у Яо. Где посреди джунглей пропитание младенцу найти? Вокруг лес, ближайший гарнизон в полудне пути, но и там женщин, тем более кормящих, шансов найти нет. Да и рано туда соваться — почву сначала прощупать надо. Можно, наверное, воду кокосовую ему дать? Или рис вареный размять? Да это все так, баловство. Сколько на этом протянет? Вот если бы… Шэрхан ступил на искомую полянку и вот-если-бы так и не додумалось. Он так и застыл, мотая головой. Неужто от усталости уже кажется? Или демоны глаз мутят? В центре полянки, в свете мерклых лучей, с натугой пробивающихся сквозь могучие кроны древних баньянов, стояла корова. Бело-пятнистая тян-цзынская буренка с рогами немного меньше, чем у джагорратских. Безмятежно пощипывая сочный ним, она вдруг подняла на Шэрхана глаза и звучно замычала. Вот ведь она, карма. И такая бывает. Шэрхан еле сдержал слезы. Молитвы благодарственные шептал, пока ним собирал, пока коровку обратно к обозу вел, пока кокос на плошки рубил. Доить в жизни не довелось, поэтому пару раз чуть копытом в челюсть не схлопотал, пока не приноровился, но после всех мучений чашку гордо ко рту, так ни на секунду за это время не закрывшемуся, приложил. Малец плевался и захлебывался, но жрать хотел так, что и это не остановило. Наконец замолчал. И сразу заснул. Шэрхан положил его в обоз рядом со спящей Юлой и принялся разминать в кашицу ним, добавляя воду и сок акации. Голова уже ничего не соображала, но лекарство мешать — это не соски коровьи теребить, руки знали, что делали. Обработав весьма неважно выглядящую рану Яо и заново перебинтовав, Шэрхан упал у выхода набитого изможденными телами обоза, выставил невлезающие ноги наружу и захрапел. Мысль переставить повозку в более укромное место была, а сил не было. Но никто их не тронул. Ни враг, ни зверь. *** На третий день Яо проснулся. Шэрхан как раз вернулся в их небольшой лагерь чуть в отдалении от дороги с очередной порцией свежего нима, когда Юла ему радостную новость сообщила. Сама подхватила мальца и пошла, пот утирая, к ручью, зад мелкому мыть. Не больно хорошо с жарой справлялась. Лицо покраснело и кожа полопалась, а однажды от перегрева даже сознание потеряла. Пришлось ей из листьев пальмовых шапочку смастерить, и теперь она совсем куклой смотрелась. Усталой, правда. Да что уж, даже Шэрхан, всю жизнь кроме жары и не знавший ничего, с трудом в пекле несносном не плавился рассудком. Казалось, еще недавно ненавидел тян-цзынский холод, а сейчас рожу снежком бы обтер. Когда уж дожди пойдут? Все трое измучились. А вот мальцу хоть бы хны. Почернел под солнцем, раздобрел с молока. В грязи на пузе самозабвенно возился, с травинками да жуками развлекаясь. И дальше бы тут в джунглях, поди, с удовольствием жил-поживал. Но раз Яо очнулся, значит, пора в путь. Забрался Шэрхан в повозку и вправду черные глаза открытыми застал. Только смотрели не на него, а на тощую муху, копошащуюся на пологе. — Есть хочешь? — спросил Шэрхан, садясь рядом. Не дождавшись ответа, смочил тряпку и обтер лоб. Спала у Яо лихорадка, да жара доканывала. Ну где же дожди! — Не задело у тебя желудок, так что ешь, не бойся. Совсем Вэй твой криворукий. Повезло. — Повезло… — бледным эхом отозвался Яо. Шэрхан взял пальмовый лист, служивший тарелкой, и зачерпнул щепотку риса. — Ну, будешь? Яо только губы сомкнул. — Да чего ты? Голодный же. — Догадался Шэрхан и охнул: — Неужто без палок брезгуешь? Яо горделиво отвернул голову. И ведь тяжело движение далось, ан нет, гордость и мучения предпочел. Дурак. Выдохнул Шэрхан, усталое раздражение унимая. — По-другому на это посмотри. Спаслись ведь. Живы. Вон Ю Луа здоровая. Малец твой тоже, наследник. Так и не посмотрел на него Яо. Прошептал с горечью: — Наследник чего? Шэрхан тихо рыкнул. Тело лечил как мог, а душу целить сил не было. И так уже и лекарь, и повар, и нянька, и доярка — только брахманом не хватало заделаться. Но нет уж, это пусть сам. Хочет самобичеваться — пожалуйста, Шэрхан что полезное за это время сделает. Вон вода заканчивается, натаскать бы. Он положил лист на подушку и с шумом выбираться стал. — Стой… — прошептал Яо. Говорил с перерывами, на выдохе. — Сядь. Что делать… планируешь? Вот ведь, проснуться едва успел, а уже командует. Посопел Шэрхан, но вернулся на место. — Еда на исходе. На кокосах долго не протянем. Колесо новое нужно. Думаю в гарнизон ближайший наведаться… — Не ходи… Никому… не верь… — Да ну тебя. Не в Тян-Цзы же. В гарнизоне том пару раз бывал. Генерал у них мужик нормальный, поможет. — Не ходи… — Да говорю же, еда нужна. Перевязки. Всю курту свою уже израсходовал. Юле мазь от ожогов солнечных нужна. Мне доспех по плечу… — Не смей! — сказал Яо сквозь зубы. — Я приказываю. Закипело в груди у Шэрхана. Ах, приказываешь? Ну ты тварь неблагодарная. Он придвинулся, в глаза черные глядя. — Приказывать мне вздумал? Ты думаешь, я что тебе, конкубин еще? Нет уж. Все долги, что у Пракашки перед тобой были, я раз сто за эти дни выплатил, задницу твою драконскую спасая. В расчете мы теперь, император. Здесь, в Джагоррате, я пресветлый принц, так что приказывать мне не смей. Советы, если хочешь, давай, да только я сам выбирать буду, слушать их или под хвост асурский посылать. Угадай, что сейчас сделаю. Крепился Яо, пробовал взгляд свой убийственный применить, да запали и слезились глаза, должного эффекта не имели. Шэрхан вылез из повозки, сумку подхватил и мимо Юлы и копошащегося в пыли мальца прошел. — К ночи вернусь. Юла кивнула, ножичком ветку стругая. Не сразу Шэрхан догадался, для чего. А как понял — засопел опять. Палки ведь для еды отцу делала. Семейка… *** Разгильдяйство. Вот что встретило его в гарнизоне. Гордые стяги джагорратские на стенах запылились так, что вместо зелено-алых были поносно-серыми. Ворота огромного желто-каменного квадрата были раззявлены и охранялись одним-единственным стражником, который самозабвенно храпел себе в бороду, подложив алебарду под щеку. На башне над входом наблюдались еще трое. Эти сбились в кучку, ржали и передавали по кругу фляжку. С воды бы так не веселились. Небось, мзду с купцов запортальных брали. При генерале Синге до такого бы не дошло. Отбыл со срочным поручением? Перенаправлен в другой гарнизон? Сгинул? Может, и прав Яо. Может, и не стоит соваться. Кто знает, что за время Шэрханова отсутствия произошло. Он постоял в тени деревьев — мог бы посреди дороги стоять, никто бы не заметил — и почти было развернулся, как вдруг переменившийся жаркий ветер донес запах, теперь сильно знакомый. Жареное мясо. Нет, так это оставлять нельзя. Подобрал Шэрхан с земли камушек и в спящего стражника кинул. Первый раз в пузо попал, так тот и ухом не повел. Удар в плечо заставил слегка пошевелиться. А вот прицельное попадание в нос подбросило храпуна так, что он чуть тюрбан не потерял. Звучно брякнулась на камни алебарда. Стражник выпучил глаза и, нашарив на полу оружие, наставил на Шэрхана. Те, верхние, тоже перестали ржать. — Эй, ты кто? — Веди меня внутрь, — сказал Шэрхан угрюмо. Со всем этим пора было разобраться. Внутри гарнизон был в еще большем запустении: пол завален листьями и заляпан птичьими кляксами, в бойницах сушатся подштанники, смотровая башня превратилась в жаровню. Смотрел на это все Шэрхан с укором, пока вокруг него с криками, руганью и разбирательствами собиралось около пяти десятков любопытных и расхлябанных вояк. Встали гурьбой, как на рынке, разглядывая Шэрхана, словно дети невиданную зверушку. Это-то как раз не удивительно: вроде и свой, а побледнела слегка кожа без солнца, усы — мелочь постыдная, доспех чужой. — Да ты кто? — Братцы, да это же… Тигр. — Тигр? — Как есть Тигр. — Премудрый Шу… Глупо-детское выражение на лицах сменилось на стыд и даже страх. Толпа зашевелилась, зашаркала, стала сама собой в пятирядный строй формироваться. Да такой строй, змеистый. Ну хоть места свои еще не позабыли. Осмотрел Шэрхан вояк грозно, взгляд на каждой мелочи задерживая — на каждом пятне грязи на форменном шервани, на каждом дырявом носке, на каждом поясе без сабли, на фляжках, спрятанных за спиной, на хлебных крошках в бородах. Трое без тюрбанов. Парочка явно спросонья. Один вообще в исподнем в струну сейчас вытягивался. Раздолбаи. Но свои ведь, родные. Вон, усы фонтаном из-под носа стреляют, кожа темная, глаза огромные огнем горят. Красавцами смотрелись. Любого бы сейчас в постель взял. Не любиться, а так, тепло отжать. — Да как же вы разгильдяйство такое допустили? — гаркнул Шэрхан сурово, хоть сердце требовало немедленно каждого обнять да в щеки расцеловать. Замялись солдатики, под голос его просели, пол заплеванный конфузливо разглядывать стали. — Да ты не гневайся, пресветлый, не сразу признали тебя… безусого, — отозвался смельчак из глубины. — А вы что, солдаты Джагоррата и восхвалители премудрого Шу только перед принцами? А без пригляда и честь свою воинскую, и заветы священные забываете? — он обвел взглядом стыднеющий строй и сплюнул. — Срам. Мясо ведь жрете. Мясо! — Да барашек, он сам сдох, пресветлый, — встрял тот же отмазывальщик из задних рядов. — А зажарили мы его не себе — Дришив вон у нас из мугхов, ему можно. — Дришив — это который? Во втором строю поднялась рука. Кожей парень был потемней, лицом пошире, на голове и вправду синий тюрбан с пером. Хоть про это не соврали. — А то, что спите на посту? Что фляжки свои сосете? На это тоже оправдание есть? — Да ведь не происходит тут ничего, пресветлый, — сказал соседний храбрец. — Портал же рядом. Тихо, как в склепе. Шэрхан сжал кулаки. — Тихо? — процедил гневно. — Как в склепе? — он махнул на свой доспех, все еще кровью заляпанный. — А я, по-вашему, из Тян-Цзы с фейерверками да почестями вырвался? Да если бы не было со мной священного кольца и не пришли бы мне на помощь ванары, вас бы сотня солдат синелатных на том вон вертеле уже давно жарила бы. — Он поглядел в расширившиеся от удивления глаза и рявкнул: — Где генерал Синг? Строй заметно замялся. — Лихорадка забрала, — сказал солдатик в первом ряду. Лихорадка? Быка такого? И показалось, или и правда дольше нужного молчали, прежде чем ответить? Да ну, забрался Яо в голову. Видится теперь в каждом раздолбае предательство. Эти же просто перепугались. Выглядят опечаленными, глаза вон прячут. А лихорадка скидок на размер не делает. Да и не мальчик уже Синг был, еще деду служил. — Кто тогда сейчас главный? Замолчали солдаты, косясь в конец строя. — Ну я, — выступил вперед мужик. Шагнул нагло, стоял недисциплинно, глядел глазами своими красивыми с вызовом. — Звание? — Капитан. — Вот ты и будешь передо мной ответ держать, капитан. Вызови мне распорядителя своего, что за снабжение тут отвечает, и повара. — Тут я, пресветлый, — отозвались сбоку. Молодой паренек шагнул несмело, кружку протягивая. — Выпьешь с дороги? Во рту аж вспыхнуло все. Но Шэрхан с решительным «позже» его отстранил. Он еще раз зыркнул на строй: — Отстегивайте свои сабли. Вскинулись солдатики, глянули с недоверием. Не имел, значит, еще должного веса. Отрастайте, усы, скорее отрастайте. Или это доспех чужой да вид потрепанный репутацию сбивали? Или… конкубинство? Выпятил Шэрхан грудь, самый убийственный императорский взгляд воспроизводя: — Отстегивайте, я сказал. Сабли ваши — честь воинская, а в подштанниках драных да шервани заляпанных чести нет. Отстегивайте! Сработало. Солдатики насупились. Брякнули сабли оземь. Шэрхан заговорил теплее: — Знаю, скука здесь. Знаю, голодно. Знаю, соблазнов запортальных много. Да только долг ваш перед махараджей и Джагорратом выше голода, выше лени, выше страхов и личных планов — и даже собственной чести выше. Мне ли не знать. Постоял. Ну, кто еще посмеет конкубинство ему припомнить? Никто не шелохнулся. — Вы трое, — Шэрхан махнул вглубь на самых крикливых, — будете пол здесь отмывать. Вы четверо — стяги стирать и штопать. Остальные — мыться, форму в порядок приводить, сабли полировать. Через час здесь выстроиться, я проверять буду. Чтобы тут все блестело. — Он набрал в грудь воздуха: — Выполнять! Сорвались с места солдатики, забегали, как муравьишки напуганные, друг в друга врезаясь. Вскоре на плацу остались капитан да повар. К ним-то Шэрхан и обратился. Доспех ему сыскался быстро и сел как влитой. Саблю справили, лук со стрелами и два ножа. Капитан из своего запаса четыре чакры отстегнул. Туповаты оказались кольца метательные, да подточить Шэрхан всегда успеет. Еду по заказу повар расстарался, авось не будет Яо больше нос кривить. Колесо новое под размеры обоза тоже подобрали. А еще снабдили большой сумой — лекарства, веревки, котелок, лампадное масло, нитки рану заштопать и сухие припасы. Все, что в дороге длинной понадобится. Через час Шэрхан уже вышагивал по начищенному плацу перед строем алых шервани, блестящих сабель и серьезно-гордых лиц. Выглядели удовлетворительно. Он махнул рукой: — А теперь барабаны свои доставайте. Праздновать будем мое возвращение. Барабанов нашлось три. Да солдатики на кухне покопались — кто с тарелками вышел, кто с чаном, кто тандур глиняный выкатил — знатная музыка получилась. Капитан пел здорово и весело, а крикливый отмазывальщик, именуемый Чандрагуптой, оказался весьма способным с ритмом и зарядил такой смешливый перезвон ложками о чугунный котелок, что Шэрхан всю наглость ему простил, а в конце в щеки бородатые расцеловал. Сердце прыгало в груди от грозных перестуков, а душа пела от нежных переливов. Так легко и счастливо не было с самого отъезда. Хорошо отпраздновали, аж ноги гудели и живот набитый дулся. А как вышел Шэрхан на стену, воздуха вечернего подышать, так капитан за ним увязался. Встал рядом, поглядывал искоса. — Как же тебе, пресветлый, у демонов тян-цзынских жилось? — Не все в Тян-Цзы демоны, — усмехнулся Шэрхан. — Как и у нас, есть люди говно, а есть и ничего себе. Так что терпимо. Улыбка у капитана была красивая, белозубая. — Неужто и палками есть научился? — С драконом жить, по-драконски есть. Научился. Придвинулся капитан поближе. Блеснули в свете факелов глаза шоколадные. — И на мечах тонких сражался? Ох, красавец. Жаром от него так и пышет. Вздохнул Шэрхан глубоко. Руку на плечо широкое положил: — Ты уж прости, капитан. Не могу сегодня. Голова не о том думает. Вот встретимся еще раз и, если предложение твое в силе будет, тогда, может, в подробностях расскажу. А сейчас — пора мне. Посмотрел капитан странно — и не поймешь, обиделся или нет. — Ждут, что ли? Те, кому сумку несешь? Шэрхан убрал руку. — Прощай, капитан. Хорошо капитанствуй. *** Вернулся Шэрхан в лагерь за полночь. Только в обозе не спал никто: Яо хмурился, Юла стрелу себе стругала, малец стружку по полу гонял. При его появлении все ощутимо выдохнули. — Вот, — с гордостью сказал Шэрхан, еду из сумки доставая. Больше всего Юла, конечно, луку обрадовалась. Тяжел был, да с тренировкой справится. Только проверив и пересчитав стрелы, девчонка на еду накинулась. Жадно лопала рисовые лепешки, а Яо брезгливо ковырял палками кусочки мяса в соусе. Шэрхановы злорадные взгляды типа: «Выкусил?» — игнорировал. Но хоть смертно уже не выглядел. — Переезд выдержишь? — спросил Шэрхан, уплетая перченую самосу. — Выдержу, — сказал Яо осторожно. — Только смотря куда. — Ясно куда. Домой мне надо. К брату разговор есть. Яо отложил палки: — Нельзя в столицу. Смерть тебя там ждет. — Да ты по себе-то всех не суди. Пракашка, он хоть и падла, а брат мне. — Брат, что в рабство тебя продал? Он же избавиться от тебя хотел. Рассчитывал, что отделался от тебя на веки вечные. А ты тут как тут. Любимец народа и армии вернулся. Убьет он тебя, не успеешь и слона своего повидать. Нельзя тебе во дворец. — Да как у тебя получше идеи есть? — Есть. Найти, кто из пограничных генералов тебе еще верен. Приказать им к порталу силы подтянуть. Пробиться обратно в Тян-Цзы, подхватить княжьи силы, что меня поддержат, и вместе отвоевать мой трон. Лежал, значит, времени не терял. Все уже просчитал. И за всех все решил. — А Джагоррат? — спросил Шэрхан мрачно. — Как снова буду императором, помогу тебе брата убить. Тебя махараджей сделаю. Шэрхан самосой поперхнулся. — Да кто тебе сказал, что я убивать его хочу? Что махараджей хочу быть? Не братоубийца я. Тем более не царь. Они встретились глазами. Смотрел Яо, будто не понимал его. — Чего же ты хочешь? — Успокоить Пракашку хочу, убедить его, что не соперник ему, не враг. Асур образумить помочь хочу, с раджами его помирить. А там пущай правит сколько влезет, лишь бы народ не трогал. — А ты? — А я и без трона счастлив, — Шэрхан стряхнул крошки с коленей, поднялся. — Так что путь наш во дворец сейчас лежит. Пойдем, Ю Луа, поможешь собраться. — Не смей! — рыкнул Яо. Попытался привстать, да только поморщился. — Хочешь убиться — валяй, но меня и детей моих не втягивай. В джунглях нас оставь, и то больше шансов выжить. — Совсем тебе яд глаза застлал, — сказал Шэрхан, закипая. — Никто вас там не тронет. — Да я твоему брату кусок сахара, он меня князю И за фишку нефритовую продаст. — Вы там под моей защитой будете. — Ты и себя-то защитить не сможешь. Дурак! — Трусло! — Баран! — Шаги! — крикнула Юла, обоих вмиг затыкая. — Шаги слышно. Такого каменного «Выкусил?» Шэрхан в глазах черных еще не видел. Засопел, кольца чакр наискосок на тюрбан надел, саблю и мешочек с оставшимся взрывательным шариком на пояс повесил. Тогда только из повозки вылез. Много шагов было, шли по лесу, не прячась, факелами себе путь освещая. Да и чего бы им прятаться? Повозка все еще трехколесная, до дороги бурелом, а в караване еще и корова. Никуда не деться. Вышли на поляну ребятки. Вот ведь, только полгарнизона на перехват снарядили. Неужто посчитали, что и так справятся? Или оставшиеся не подчинились? — Ну здравствуй, капитан, — сказал Шэрхан, подбочениваясь. — Вот и свиделись. В силе еще твое предложение? Капитан больше не улыбался. — Просрал ты мое предложение, пресветлый. Теперь у меня новое. Шэрхан положил руку на эфес, другую в пояс уткнул: — Слушаю. — Ты и твои спутники сдаете оружие и добровольно идете с нами, прямо во дворец. Мы получаем повышение, а ты получаешь, что заслужил. Догадка больно сердце кольнула. — Генерал Синг? — Приказ махараджи на куски разорвал, вот голову и отрубили. — А вы — чего же сразу меня не повязали? — Так ведь приказано и спутников твоих доставить. Вряд ли бы выдал. — Давно приказ-то пришел? — спросил Шэрхан, поросль колючую на подбородке приглаживая. — Да как увели тебя за портал. Считай, полгода уже ждем. Заскучали. Вот ведь. Прав во всем Яо. И что Джагоррат такой же гадюшник. И что Пракашка — убийца. И что Шэрхан дурак. Он оглядел солдат: — И что же, вы со всем согласны? Молодцы выглядели виноватыми. Заговорил, конечно, Чандрагупта: — Сам же сказал, долг превыше всего. Прости, пресветлый. — Прощаю. Ну уж тогда и вы меня, ребятки, простите, что на полянке этой гнить останетесь. Сказал, и вынул саблю. Первую чакру с тюрбана снял. Поежились солдатики, засомневались. Да ведь двадцать против одного — это придает уверенности. Вот они и зашевелились. Тоже оружие вынули. Но копались, так что Шэрхан успел три чакры расстрелять. Трое без криков на землю рухнули. Следующий помер со стрелой во лбу. А еще одного молнией слабенькой шибануло. Не один Шэрхан. Втроем — это уже почти армия. Да врагов все одно прорва. Молнии и стрелы пока их на расстоянии держали, так что Шэрхан руку в мешочек запустил. Меньше всего хотелось джунгли поджигать, но выбора не было. Он наметил самого дальнего паренька, что факел в руках держал, и из рогатки пальнул. Хороший получился взрыв. Небольшой, а все одно по земле всех раскидал, даже повозку опрокинул. Поднялся Шэрхан из-под веток да комьев земли и обратно в бой ринулся. Сильно поредела гарнизонная армия. Кто на ноги быстро вскочил, на Шэрханов меч напоролся. Одним из последних капитан встретился. Лицо кровью заляпано, доспех в грязи. Взмахнул саблей, да Шэрхан чакрой лезвие подцепил, крутанул, кисть выворачивая, и сам ударил. Увернулся капитан, из захвата выскользнул. Полоснул своей чакрой, поперек горла метясь. Шэрхан выгнулся назад, лезвие перед самым носом пропуская, а как выпрямился, от души саблей жахнул. Наискосок. Прошел удар по нагрудной пластине, искры высекая. Капитан отшатнулся, от боли кривясь, но тут же снова ударил, под грудь целясь. Шэрхан дернулся вбок, пропуская лезвие по звеньям вдоль ребер. Тяжелая у капитана рука, знатные синяки будут. Схожи по силе оказались, так что оставалось обманом брать. Размахнувшись, Шэрхан осыпал быстрыми короткими ударами то справа, то слева, не давая опомниться, заставляя уйти в защиту. Напором бешеным запутал, глаз замылил, то за саблей, то за чакрой заставляя следить, и вдруг отступил. Повелся капитан. Послабление почуяв, ринулся в атаку. Осторожность позабыл, открылся, руку для удара поднял — и на Шэрханову саблю наткнулся. Глубоко под плечо зашел клинок. Вскрикнул капитан, распахнулись глаза от боли. Захрипел, когда чакра по горлу прошла, и осел, на землю повалился. После этого на полянке всего-то и остался Чандрагупта крикливый. Не кричал больше, со страхом на Шэрхана, грязного и окровавленного, смотрел. Попятился, опуская меч. — Пощади, пресветлый. Знаешь же, не со зла. — Знаю, — кивнул Шэрхан, убирая саблю в ножны. — Иди. Скажи своим, чтобы не совались больше. Чандрагупта радостно закивал, к дороге успел отступить, да вдруг сверкнул росчерк зеленой молнии, ударил в бок, осветил доспех изнутри. Дернулся Чандрагупта, вскрикнул страшно и упал. Молния слабая была, не сразу умер. Затрясло Шэрхана, будто это его молния прошила. — Да что ж ты за зверь, — зарычал он, кидаясь к устало держащемуся за опрокинутую повозку Яо. — Отпустил же я его. — Отпустил? — хрипло сказал Яо. Побелел от напряжения. Стержнем стреляться от боли уже не мог, так глазами молнии пускал. — Чтобы он во дворец побежал докладывать? Говорил же я тебе, никому нельзя верить. Он ведь напал на нас, убить хотел, а ты, как дурак… — А ты… Неизвестно, чем бы их стычка закончилась, если бы в этот момент не завизжала истошно Юла. Шэрхан вскинул саблю, шагнул к пылающим деревьям и замер. Из-за трещащих корнями баньянов на них вышел синекожий шестирукий хвостатый монстр. И тут же из ночного небесного корыта прорвался ливень.