Тигр и Дракон

Не зря кобра деньги из императора на праздник тянула, не зря. Золотом блестел дворец, фонарями разноцветными как днем светился, флагами каждая стена украшена была, и все в цветах, в птицах заморских, в каменьях драгоценных. Да и представления в этот раз не подкачали, Шэрхан так с открытым ртом весь вечер и просидел. Тем более что место у него теперь было в самом первом ряду, и на столике перед ним стояли яства, в отличие от остальных гостей, только растительные. А как стемнело, начались фейерверки да танцы огненные. Громыхало по дворцу так, будто стадо боевых слонов в атаку пошло, но после нескольких первых взрывов Шэрхан перестал бояться. Веселье же кругом, смех, пожелания счастья. Так что когда ему в руки хлопушку сунули, он с удовольствием пальнул. Целился бумажным залпом в Бамбука, да промахнулся. Выпросил еще один заряд, но выпалить не успел — рука тяжелая на плечо легла. — Праздничную партию? — спросил император. Улыбался губами, а глазами не очень. Вместе они дошли до покоев. Зайдя внутрь, Шэрхан не сдержал ухмылки. Все тут было готово: подушки мягкие на полу и подставка под спину, чтобы сидеть удобнее, два столика с угощениями, горшки с углями. Да вот только доски шахматной не наблюдалось. А еще тетки с кисточкой не было. — Что, сегодня без нее можно? — спросил Шэрхан, кивнув на столик в углу. Император посмотрел в глаза: — Можно. Сегодня все можно. Искоркой прожгло от груди до паха. Постоял Шэрхан, глядя, как император шапку свою смешную с бирюльками снимает, потом уселся на подушки и стал еду на тарелках инспектировать. — Понравился тебе праздник? — спросил император, усаживаясь рядом. — Крови меньше, чем в прошлый раз, и хорошо. Император хмыкнул, соглашаясь. — Представления как? — Танцы у вас… грустноватые, а вот кошки огненные понравились. И состязания на мечах. Хорошо парни дерутся, чуть не летают. Показушно, конечно, никто в настоящем бою столько лишних финтов не делает, но на то оно и представление. Красивое искусство. Уважаю. — Рад, что оценил. Император цокнул горлышком кувшина о пиалу, разливая водку. — Да ведь не пью я, — Шэрхан выставил ладонь. — А сегодня выпьешь, — посмотрел император так, что понятно стало — не отстанет. — Пей. Глянул Шэрхан на прозрачную жидкость, сделал глубокий вдох и сглотнул. Ежом испуганным продралось пойло до желудка. Закашлялся. Легло в животе мерзко, но обратно не попросилось, только в голове все слегка замедлилось, будто мозг затуманился. Интересный эффект. Этого император добивается? Чтобы Шэрхан думать перестал? Или себе голову расслабляет? Он вытер рукавом губы, пустую пиалу продемонстрировал, только тогда император за свой напиток принялся. Пил не спеша, так что Шэрхан успел пару дим сумов с грибами навернуть. Из всей запортальной снеди эти больше всего с животом согласовывались. С палочками тоже вполне прилично уже управлялся, даже после водки руки не дрогнули. Палки отложив, он потянулся к волосам. Жаждала голова послабления, как всегда в конце дня. Вытянул заколку золотистую, ту самую, с тигром, распустил пучок, помассировал кожу. Длинные уже патлы отросли, до лопаток. Обрезать бы слегка… Он поднял взгляд и на черные глаза напоролся. Смотрели так, будто сейчас бы целиком, как дим сум, съели. — Тоже распусти, — сказал Шэрхан, на императорский пучок на макушке кивая. — Устал, небось. Император взялся за свою заколку, но как-то неуверенно. Вынул, ленту золотую потянул — рассыпались тяжелые пряди по плечам. Шэрхан вдохнул поглубже. Мозг разомлел так, что только и твердил: «Потрогай… погладь… в кулак сожми…». Шэрхан с трудом заткнул опьяневший голос. — В первый раз это сам сделал, — сказал император, задумчиво вертя заколку в руках. — Против древних текстов, поди, пошел. — В который раз за сегодня. Снова император потянулся с кувшином, но Шэрхан накрыл свою пиалу ладонью. — Хотел меня споить, считай, добился. Себя до кондиции доводи. Император довел. Целых три чашки потребовалось. А потом отставил решительно кувшин, но действовать не торопился. Сидел, в стену глядя. Так ведь до утра просидит. А у Шэрхана планы. Хотя никак не припомнить, какие. — Давай решайся, — Шэрхан ткнул в золотое плечо. — Весь год ведь жалеть будешь. Император не шелохнулся. Только сглотнул. Вот ведь, как головы рубить, так, небось, решительный, а тут никак с задницей своей не договорится? Шэрхан качнул головой. — Сам же сказал, можно сегодня. Я на все готов. Ты уж только скажи по правде, чего хочешь, меня отлюбить или чтобы я тебя? Император прикрыл глаза. А потом повернулся и посмотрел — пьяно и страстно: — Поцеловать тебя хочу. Дипломат. Отсрочку себе выторговал. Да Шэрхан не возражал. Насквозь ведь опалило — и от слов, и от взгляда. Еще немного, и воском плавленым к ногам потечет. Но не показывать же. Так что он криво улыбнулся: — Позволяю. Взял император за затылок и к себе притянул. Носом ткнулся, усами кольнул, дыханием обжег. А потом прижался губами сухими, горячими. Целовал вкусно и крепко, языком ласкал так, что пальцы на ногах поджимались. Не зря девицы за него друг другу глотки рвали, Шэрхан бы за такие поцелуи с кем хочешь подрался. Так было хорошо, что поначалу только и подставлялся, забыв, что у самого руки есть. Наконец вспомнил, приложил ладони по обе стороны лица и мягко повел. Поддался император не сразу, сначала все пытался пережать, но наконец отпустил, расслабился, вторил Шэрханову темпу. А потом и вовсе застонал. Губы оторвал. Лбом в лоб уперся — в поту был. — Теперь что? — тихо спросил Шэрхан. Император подышал тяжело. — Ты скажи. Так, значит. Да только двое в эту игру играть могут. Есть еще время для решения. — Раздень меня. Глянул император на Шэрхановы завязки, будто на чудовищ невиданных. И себя-то, поди, не раздевал никогда, что уж о других говорить. Ну, все когда-то в первый раз случается. Дрожали пальцы длинные, пока император с завязками на платье да на курте сражался. Он все хмурился, губы сжимал, выражение имел до невозможности серьезное, а когда одежду с плеч потянул, засопел, задышал, румянцем клубничным покрылся. Так-то. Приятнее ведь самому до вкусного добираться. Посмотрел император на Шэрхана, и вправду, будто на тофу в сахарном сиропе. Как завороженный очертил плечи, пробежался по ключицам, провел прохладными пальцами по волоскам на груди. Поднялся по шее и в волосы зарылся. Прижался, носом ухо приятно щекоча. — Демон ты. Небесами в мучение мне послан. Разобрало его пойло. На трезвую голову такого бы не сказал. — А ты на небеса-то не греши. Своей рукой бумажки подписывал, сам решение принимал. Закивал император: — Сам. Все сам. — То-то же. Поцеловал император в мочку, прошептал: — Теперь ты меня раздень. И так уже руки чесались. Расстегнул Шэрхан золотой пояс, потянул завязки, сбросил с плеч одежки тяжелые. Только не остановился, нагнулся и штаны вниз потянул. Одними рассказами сыт не будешь, пора и реальному Шэрхану на флейте бамбуковой сыграть. Дрогнул плоский живот, император задержал дыхание. Предстал во всем своем великолепии нефритовый стержень. Вот такого и хотелось, гордого и красивого, от желания каменного и почти багрового. Шэрхан провел рукой по бархатной горячей коже, стиснул в кулаке, бусинку соленую слизнул. Прижал пару влажных поцелуев, а потом насадился до горла. Вверх губами провел и снова вниз. Выдохнул император со стоном. В глазах безумие колыхалось. — Наконец-то ты мне челом бьешь. Я уж думал, не дождусь. Шэрхан так с членом во рту и заржал. Подавился, закашлялся. Все еще смеясь, отер губы и посмотрел нагло снизу вверх: — Считай. Обхватил под головкой губами и дернул вверх. Глянул с вызовом. Император сглотнул: — Раз. Шэрхан прошелся языком по всей длине вниз и обратно. — Два. Шэрхан медленно насадился, замер, а ладонью драконьи яйца обхватил. Погладил нежно и отпустил. Несколько раз мелко ткнул в горло членом, а потом сдернулся. Хриплым стал голос императора: — Три. Сложив губы тугим кольцом, Шэрхан опустился, зарылся носом в короткие волосы в паху, а пальцем пробежался дальше, по гладкой жаркой коже до самого входа. Император над ним шумно втянул воздух и было дернулся, да Шэрхан быстро задвигал головой. — Четыре. Пять. Шесть. Снялся Шэрхан. В глаза, черной похотью подернутые, посмотрел и демонстративно палец облизал. Снова член заглотнул. Неглубоко. Губами под головкой игрался, а сам рукой вниз проник. Никуда не рвался, просто приласкал складочки, слюной смочил, подушечкой пальца пригладил. Задрожал император, сжался, и Шэрхан намек понял. Руку убрал, голову вниз опустил и несколько раз от души насадился. — Семь. Восемь. Девять… Потянулся Шэрхан вверх, схватил императора за затылок и себе в губы впечатал. Целовал жадно, грубо. Ждать уже не было сил, страсти-то не река, а целый океан подкопился. Оторвался Шэрхан. Сделал несколько вдохов. — Доволен? Император потерся влажным членом о бедро: — Всегда бы так. — Всегда челюсть отвалится. Откинулся Шэрхан на подушки. Руки за голову заложил и ноги раздвинул. — Давай делай, что умеешь. Император помедлил. В глазах не пойми что — то ли облегчение, то ли досада. Но Шэрхановы штаны спускал уже без сомнений. Замер, разглядывая. А потом лбом к паху прижался. Прошептал что-то — с членом, что ли, разговаривал? — и стал облизывать. Коротко и резко, дразня, возбуждая. То вверх по стволу, то вокруг головки. После каждого такого поцелуя хотелось еще, чтобы сильнее и глубже — но милости не было. От пытки хоть вой. Ноги сами собой сильнее разошлись, бедра навстречу томящим губам двинулись. Шэрхан выгнул спину. Хорошо-то как… — Давай уже, не могу больше. Запахло маслом цветочным вкусно. Скользкие пальцы ткнулись внутрь, смазывая сильнее. Теплый член лег между половинками. Император навис, щекоча грудь длинными волосами. — Позволишь? Шэрхан разлепил глаза. Провел рукой по широкой почти безволосой груди. — Позволяю. Повел император бедрами. Вошел медленно, давая возможность привыкнуть и отдышаться. Полностью погрузился и замер, будто двинуться боялся. Да Шэрхану тоже не до танцев было. Давно не было члена, слегка отвык. Но даже при этом томном болезненно-приятном чувстве задница распутная ликовала. Требовала еще. Рвалась в бой, словно хренов доблестный воин. — Двигайся. Послушался император. Стал толкаться внутрь, сначала тихонько, а потом с размахом. Да не просто так, пальцем в небо, а по-умному, место правильное искал. А как рыкнул Шэрхан от вспышки, весь позвоночник взбодрившей, так туда удары и целил. Да вдруг взял и выдернул. Подождал, остывая — губы в линию, желваки ходят, брови на переносице сошлись — и медленно вернулся. Двинулся — и снова замер, дыша как медведь. А вот пить меньше надо было, на дольше бы хватило. Где обещанная сотня толчков? Шэрхан не пожалел, еще и сжался как следует. В назидание. Император вскрикнул и зажмурился. Осознав, что битву с оргазмом проиграет, положил руку на член, но Шэрхан запястье перехватил. В удивленно распахнувшиеся глаза сказал: — Рано мне еще кончать, а тебе в самый раз. Жарко посмотрел император и с поцелуем прильнул. Не столько целовал, сколько прикусывал. А потом уткнулся в висок и стал долбиться с такой силой, будто к полу пытался пригвоздить. Кончил со стоном. Придавил тяжелым потным телом и затих. Подождал Шэрхан для приличия, сколько смог, и из-под императора вывернулся. Бедра сзади оседлал. Волосы спутавшиеся со спины смахнул. И не помнил уже, когда у кого-то первым был. Так, по молодости разве. Да ведь идиот неопытный — саблей много махал, а как правильно бить — не знал. Теперь же хотелось сделать по уму, чтобы кое-кто не пожалел. Поначалу он просто гладил — по спине, плечам, бедрам. Лопатки целовал, шею вылизывал. Наконец лег, накрыл собой, как одеялом. К уху склонился. — Позволишь? Яо… Этого ждал. Чтобы первое безумство и водка отступили. Чтобы головой решался, не членом. И секунды Яо не сомневался. — Позволяю. Съехал Шэрхан по ногам и в хризантему губами зарылся. Вылизывал на совесть, пока дыхание сверху не участилось, пока зажиматься Яо не перестал. Тогда маслом щедро полил и пальцы в дело пустил. Эта ласка девственному цветку оказалась знакомой. Шэрхан поднялся, чтобы усмехнуться в ухо: — Никого не пускал, а расслабляться умеешь. Сам себя ублажал? — Помолчал и добавил: — Обо мне думал? Яо застонал, ухо раскраснелось. — Не мучай. — Да как же, ты меня уже во всех позах в записках поимел, а я, значит, не мучай? Я за справедливость. — Он добавил масла. Потом книжка вспомнилась, и он сказал серьезно: — Ты скажи, если как-то по-особому хочешь, — там же чего только не было. Тихий голос у Яо, хриплый: — Просто возьми. Застучало сердце от слов, напрягся член, и без того столбом стоящий. Пальцы дрожали, пока головку приставлял. Снова книжка вспомнилась. И его, Шэрханова, задница, императорской фантазией каждую неделю паханная. По полночи ведь расписывал, как вертел его. Теперь молчит, небось? Пришло время расплаты. — Начал варвар с погружения — медленного, но необратимого, словно тяжелый камень, брошенный в воду. Он помолчал, давая возможность Яо сказать ему заткнуться, но из подушки кроме хриплого дыхания ничего не прозвучало. Тогда и в самом деле начал погружаться. — Впустила тайная комната с жадностью, стенки, маслом умащенные, расступились охотно. Лежал дракон покорно, позволяя варвару вонзить копье до предела. Молчал Яо, подушку в кулаках сжимая. Шэрхан дал время, потерпел. Когда бедра под ним качнулись, продолжил. — Использовал варвар толчки неспешные и глубокие, подобно большой парусной лодке, храбро встречающей бурю… А потом стал толкаться легко и мелко, словно стая чаек, играющих с волной… Тесно и жарко было до безумия, поэтому говорил больше, чем делал. Яо сейчас и этого хватит, а Шэрхану одного взгляда на волосы черные, одного вдоха запаха знакомого, одного звука дыхания хриплого достаточно. Полгода мечтать — это любого в скорострела превратит. Какой бред нес, отчета мало себе давал, память из книжки подсказывала — тело выполняло. —…перешел варвар на удары медленные и короткие, словно крестьянин, готовящий землю для посадки… А вслед затолкался быстро, как испуганная мышь бросается в нору… Трудно стало говорить, еле дыхания хватало. Из последних сил держался. Яо под ним дышал шумно, в такт движениям. Когда Шэрхан руку под бедра его запустил и за член схватил, захрипел и забился. — Задвигался варвар стремительно, резко вниз, будто толча нефритовым пестиком в медицинской ступке… выгнулся под ним дракон, готов был изрыгнуть магический поток… и вместе… они… Больше сказать ничего не вышло. Да и не услышал бы Яо. Так стонут, когда последний барьер разрушен, когда накрыло с головой, оглушило, ослепило и имя заставило забыть. Когда жизнь обновляется. Когда себя настоящего чувствуешь. От этих стонов снесло тюрбан окончательно. Выдернул Шэрхан член и еле успел головку сжать, как продрало. Словно тряпку мокрую выжало. Где-то за окном снова забухали фейерверки. Пшики по сравнению с тем, что Шэрхан только что испытал. Как отдышался, он обтер спину Яо своей куртой и рядом опустился. Долго лежали, громыхания слушая, пока Яо не перевернулся на спину. Хмурился. — Чего думаешь? — спросил Шэрхан. Расправил Яо брови, устало улыбнулся: — Думаю, на кровать бы неплохо перебраться. Каждый раз, сидя на колючем ковре, Шэрхан любопытствовал, какова эта заветная императорская кровать. Оказалось, довольно жесткая. Зато одеяло в самый раз, и даже на двоих хватило. — А ты о чем думаешь? — спросил Яо, когда устроились. Шэрхан поерзал. — Вопросы накопились. — Спрашивай. — Да ведь правды не скажешь. Не соврешь, так увильнешь. Яо повернулся, ладонью ладонь нашел. Сжал легонько. — Обещаю прямо и одну правду. Можно ведь сегодня. Говорил так серьезно, что верилось. — Зачем с Пракашкой на сделку пошел? — Шэрхан кивнул на помятые в пылу страсти подушки. — Из-за этого? Яо помолчал. — Брат твой предлагал тебя рабом отдать, как плату за порошок. Не хотел я, уж больно шпионством пахло. Стал справки у купцов ваших наводить. Про геройства твои доложили, про битвы и почести. И среди прочего сказано было… гм… пол-армии перетрахал. Как услышал, не мог из головы выбросить. Как наваждение. Предупредил честно брата твоего, что возьму только конкубином. Он и того больше обрадовался. Знакомо колыхнулась ненависть в груди, да Шэрхан ее унял. Не о том сейчас. — Почему в первую ночь не тронул? — Не знал, как подступиться. Привык, что ко мне с желанием идут. По тебе же видно было — сам ноги не раздвинешь. А насильничать не умею. — А потом чего охладел? Медленно Яо заговорил, будто каждое слово по сто раз обдумывал: — Больно быстро ты со всем мирился. Я-то думал, будешь буянить, а ты всего-то еды попросил. Одежду носил, кланяться кланялся, молиться молился. А уж как корову убил, подумал я… одолели тебя. Сломали. Посчитал, способность такая под обстоятельства подстраиваться — слабость. Потом только понял — сила твоя в этом. Никому тебя не сломать. Прогнешься, да обратно выпрямишься, прочнее прежнего. — Яо помолчал, пальцы Шэрхановы перебирая. — На все ответил? — Одно осталось. — Шэрхан облизнул пересохшие губы. — Домой на побывку отпустишь? Яо поднялся на локте, в глаза заглядывая: — Скучаешь? Вот ведь, а обещал не увиливать. — Ага. — Чего больше всего недостает? — Тепла. Яо провел ладонью по щеке. — Да ведь не всегда в Тян-Цзы мороз. Скоро весна. Растает снег, яблони зацветут, вишни. А там и лето будет — тепло, цветы, птицы. Тебе понравится. — Он посмотрел в лицо и улыбнулся грустно. — Не веришь? Неужто тебе в Тян-Цзы совсем ничего не нравится? Шэрхан положил руку за голову. — Почему? Щетка ваша зубная вещь хорошая. — Щетка зубная? — переспросил Яо, смеясь. — Ага. Мы все больше веточку в порошке размачиваем, а у вас щетка настоящая. Удобно. Ну и с бумагой вы молодцы. У нас разве священные тексты на ней написаны, а вы и зад подтираете. Развеселился Яо. Хороший у него смех. Низкий, тихий. Теплом обдает. — Вот видишь… — Он наградил Шэрхана поцелуем, а потом посерьезнел. Заговорил быстро: — А хочешь, закажу в Джагоррате архитекторов, выстроят замок совсем как твой, прямо напротив дворца, чтобы жил там. Выпишу твоих поваров да слуг. Слона своего привози, будешь по двору разъезжать, конкубинок распугивать. Дом стеклянный построю, лес твой посажу, весь год жара твоя там будет. Хочешь? Посмотрел Шэрхан в глаза молящие и защипало в горле, будто имбиря тертого наелся. Да встреться они в Джагоррате, ни в жизнь бы не отпустил. Спокойно с ним, надежно. С такой глыбой не страшно все так положено к асурам послать. Да ведь только встретились как встретились… Не друг ему Яо, не любовник, тем более не муж — властитель-император. Сын дракона. Но после этой ночи хоть что-то должно измениться? Ведь сейчас, в кровати — равные? Может, и этого достаточно? — Хорошо звучит. Да пока жду — отпустишь-таки на побывку? Скажи да. Что доверяешь, покажи, что поводок золотой длиннее, чем один размах руки. Что дышать воздухом, кроме как тобой выдохнутым, смогу. Скажи да и останусь. Разберу сумку и пойду с собачками комнатными играть. Скажи да. Ждал Шэрхан ответа, в губы вглядывался, пропустить боялся. От стука в дверь вздрогнул. — Время истекло! Так и ждал, но кроме поцелуя ничего не дождался. Целовал Яо нежно, и Шэрхан отвечал, все еще надеясь, что это не уловка. Обещал же. Новый вопль заставил оторваться. — Кто из нас? Яо прижался лбом ко лбу: — Кто из нас что? — Кто из нас скажет этому ублюдку катиться на все четыре стороны? Яо только грустно улыбнулся. И отстранился. Шэрхан от возмущения не сразу слова нашел. Вот ведь дурак. Опять поверил. — Ты это по правде? Выгонишь? Яо поморщился. Сказал тихо: — Ты же знаешь, так положено. Шэрхан вскочил с кровати и стал со злостью штаны натягивать. — В зад себе засунь свое такположено. Штаны сопротивлялись, путали, два раза чуть не упал. Когда завязки завязал, Яо вплотную подошел. Глядел просительно. — Вот, — сказал, кольцо зеленое протягивая, — нефритовый перстень. Неприкосновенным тебя сделает. Никто тебя не тронет, даже императрица власти больше не имеет. Схватил Шэрхан кольцо и в стену запустил. — Так, значит? Откупаться от меня будешь? Дворцы джагорратские да дома стеклянные обещать, а из постели как шлюшку выгонять? По ночам с девками своими забавляться будешь, а мне очереди своей ждать? — Да пойми же… Схватил Шэрхан курту, сквозь рукава продрался. — Нет уж, это ты пойми. Ко всему привыкну — палками есть буду, платья носить, дракону молиться, а с этим никогда не смирюсь. Никогда. Он подхватил с пола робу праздничную и заколку тигровую и к двери рванул. Так погано на душе еще не было. Хотелось туда, обратно, в ту кровать, в те объятья, пока дураком был и верил. Больше этого хотелось только сбежать как можно дальше и глаза черные предательские никогда не видеть. Посмотрел в них в последний раз: — Всю голову ты мне выжрал, самка ты богомолова. Он дошел до выхода, но открыть не успел. Распахнулась дверь, а из нее рванулся тонкий длинный меч, аккурат в Шэрхана.