***
«Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз, — Петир танцевал неуклюже под медленный, мерный счёт. — Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз», — шаг-поворот, поклониться, присесть, шаг-поворот. Направо, налево, вниз. «Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз, — Петиру, наверное, только четыре. Может быть, пять. И что? — Раз-два-три, раз! , — в красивом голубом платье, подарке мамы. — Раз-два-три, раз». — Папа, смотри, я танцую. «Раз-два-три, раз», — Отец сегодня хмур и неразговорчив, а Петир неуклюж, как никогда прежде. Шаг-поворот. Отступить, поклониться, встать. Санса роняет меч и запястье ноет. Мальчишка напротив хохочет: «слабак. Слабак». Медленно наклониться, стиснуть деревянную рукоять негнущимися от усталости пальцами, выпрямиться под злыми взглядами, встать в боевую стойку. Дети смотрят, как он упражняется с мальчишками. Но главное, смотрит Кет. — Кет, смотри, я побью их всех! — Только девочка с косичками отворачивается, а деревянный меч снова падает на песок. Шаг-поворот. Полуулыбка. Присесть в поклон. Петир танцует в окружении свечей и красивых платьев. Петиру сейчас двенадцать, и он больше не спотыкается. Он изящен и грациозен. Шаг-поворот. Шаг-поворот. Поклон. Санса снова уснула с книгой. Знала, что так нельзя, но всё равно уснула. Она читала о кораблях и далёких странах, о таможенных сборах и купцах, о пиратах и найме команды, о разгрузке и погрузке масла, шёлка, заморских фруктов, сладостей, специй, рыбы. Санса читала о декларациях и налогах. Пока не уснула, ткнувшись носом в недочитанную страницу. Когда-нибудь эти прекрасные, почти непонятные, сложные цифры станут родными ей. Когда-нибудь она научится вдыхать и выдыхать их, ими мыслить, в них самоё себя терять и находить опять. Капелька крови на пальце, кривой стежок, маленькое пятнышко на рубашке. А ведь он вышивал лютоволка в подарок брату. Алая точка испортила всё. Придётся начинать снова. Но на почти завершённом гербе его дома, пусть даже спрятанном с глаз долой, навсегда останется потемневшее пятнышко. Как будто лютоволк истекает кровью.***
Бредовый поток то ли воспоминаний, то ли видений, то ли сумбурных снов мягко вынес его в покои. Лёжа на спине, Петир долго всматривался в потолок, пытаясь понять, где он сейчас и кто. Серенький свет из окна, тёплая шкура, подушки, на руках повязки как будто и что-то липкое на лице. Может быть это — мазь? — Вам дали маковое молоко, милорд. — Тоненький, незнакомый голосок. Повернув голову, Петир увидел белокурую девочку-подростка. — Раненых много, — ответила на непроизнесённый вопрос она. — Женщины помогают мейстеру. И дети тоже. — Моргнула, судорожно сглотнув. — Те, кто выжил. — Как? — хрипло прокаркал Бейлиш. — Мы все разбежались по крипте. Как и вы. — Она передёрнула плечами, и Петир отметил, как сильно выпирают её ключицы. — Многих мёртвые догнали и убили. А тех, кто выжил, потом нашли Безупречные. Вас тоже. — И вдруг она встрепенулась, с какой-то почти детской непосредственностью всмотрелась в его лицо. — Ох, простите, Милорд. Вам что-нибудь нужно? Как вы себя чувствуете? — Паршиво, — без экивоков ответил он. Белокурая сиделка серьёзно кивнула. — Это хорошо. Те, кто умер, уже ничего не чувствуют. — Вздрогнув, торопливо поднялась. — Там, во дворе, складывают костры. Много костров. Много погибших. Очень. — А мёртвые? — привстал на локтях Петир. — Почему они исчезли? Почему мы всё ещё живы? Пройдя к столику, девочка принялась наливать воду в большую кружку. — Говорят: это леди Старк нас спасла. Король ночи шёл, чтобы убить нас всех, а она его раз… — замахнулась свободной рукой, потупилась… — но я это слышала от служанки, которая слышала от другой служанки, подруге которой это сказал солдат. Но я правды, Милорд, не знаю. — Приблизившись, поднесла оказавшуюся ледяной воду к его губам. — Вам нужно попить немножко. Скоро принесу вам яблоки, хлеб и сыр. — И вина, — поправил Петир. Девочка, прикусив губу, отвернулась. — Вина, — настойчиво повторил он, но, поставив кружку, белокурая сиделка молча закрыла дверь. А вечером, как обычно без стука, в покои Петира удивительно мягкой поступью вошёл Джон. — Спасибо за то, что остались живы, — произнёс вместо приветствия, грузно опускаясь в изножье постели Бейлиша. — Спасибо, что сражались за нас, — ответил Петир без пафоса, но с искренней благодарностью. Лицо бастарда обезобразили глубокие порезы, от которых останутся шрамы наверняка, и Бейлиш не мог отвести взгляда от этих бесформенных тёмных пятен. Чем-то они завораживали его. — Я люблю жизнь, Джон Сноу. — Это-то меня и пугает. — Пальцы безвольно опущенной руки бастарда беззвучно перебирали воздух. — Вы слишком любите жизнь. Больше, чем кого бы то ни было. — Я… — потянувшись к стоящей подле постели чаше, начал Петир, но Джон отмахнулся. — Я бы очень хотел ненавидеть вас за то, что вы сейчас здесь. Я бы хотел, но я не могу. Это не будет справедливым. — Жизнь вообще несправедливая штука. — Петир смотрел на то, как, повинуясь невольной дрожи его всё ещё слабых рук, мелкая рябь разрезает безупречную гладь воды. — Всё это так субъективно… Каждый смотрит на мир со своей башни. И правда у каждого своя. И справедливость тоже. Но вы ведь пришли сюда не ради философии, Джон Сноу? — И сделал медленный глоток. — Мы все пережили минувшую ночь, — начал было, но прервался на полуслове, губы сомкнул, зажмурился крепко… как будто, лишь произнеся вслух, понял наконец значение этих слов. Они пережили эту ночь. Они пережили, хоть на самом деле никто в это не верил по-настоящему. И Петир не верил. Он ведь не верил тоже. Оттого о том, что будет дальше толком и не задумывался. Это ведь казалось таким далёким, таким несбыточным. Это ведь ещё вчера едва ли имело смысл. Но теперь у живых вдруг появилось время. И появилось будущее. А у Петира почти добровольный путь сквозь невольно украденную жизнь обратно к такой нежеланной, неотвратимой смерти. Джон Сноу недосказанности не ощутил, троеточия не заметил. — Да, вы правы, — сказал с тихой задумчивостью. — Я пришёл не ради вашей философии. У меня на неё нет сил. Эта победа — чудо. Она трудно далась всем нам. Сегодня будет пир. Мы все его заслужили. — Тяжело опершись ладонями о колени, Джон поднялся и продолжил, глядя на Бейлиша сверху вниз: — Я дам вам свободу на один вечер. Вы тоже имеете право отдохнуть. Петиру захотелось съязвить, но отчего-то он промолчал. Встал в тишине под тяжёлым, внимательным карим взглядом, ощутил, как кружится голова, и слепо нашарил край столешницы для опоры. Ему требовалось время — сесть и подумать, переварить, осознать, принять. Ему требовалось время для того, чтобы снова обуздать призраки чужого прошлого, чтобы снова осознать, где начинается он и заканчивается Санса. Если его приглашают на пир, он отказываться не станет. Возможно, добрая порция отчаянно хмельного веселья то, что ему поможет. Но Джон отчего-то не уходил. Продолжал стоять, не меняя позы. Чего-то ждал. — Я слышал: это ваша сестра убила короля ночи… — полувопросительно произнёс наконец Петир и, совладав наконец с головокружением, медленно пошёл к противоположной стене за сменной одеждой и плащом, небрежно наброшенным на подлокотник пустого кресла. — Да. Это так, — снова сел прямо на разобранную постель Джон. — Арья убила короля ночи. И пострадала сама. Бросив выбранную одежду поверх плаща, Петир опустился в кресло. Смешанная с гордостью тревога нахлынула круговертью чужих эмоций, и, стараясь совладать с ними, Петир молчал. Джон как-то особенно пристально всматривался в его лицо. — Вы отправитесь в Браавос, когда она поправится, — с нарочитым бесстрастием произнёс, приняв какое-то решение, а через мгновение уже стоял у выхода, опустив ладонь на дверную ручку. — Празднуйте сегодня со всеми, Лорд Бейлиш, — предложил-позволил почти по-дружески. — Вам это тоже нужно. Но Петир этих слов почти не услышал и толком не осознал. Раскрошившийся надвое противоречием обуревавших его эмоций, он балансировал на грани радости от того, что у него появилось ещё хотя бы немного времени, и бесконечного волнения о сестре.