Украденная жизнь

▶Grizzly Bear - Eavesdropping

Утро — мое любимое время суток по многим причинам, но главная состоит в том, что изо дня в день оно повторяется. В шесть прозвенит мой будильник. Прежде, чем я осознаю, что проснулась, Роман намертво прижмет меня к себе и предупредительно-угрожающе зарычит. Путем просьб, уговоров успокаивающим шепотом и нескольких невесомых поцелуев, я улизну из постели. А если он заупрямится — дождусь, пока вновь уснет, и тогда улизну. Помывшись и наскоро просушив волосы, спущусь и босиком протопаю в кухню, где приготовлю завтрак, который Роман, как обычно, не съест. Затем, прихватив чашку кофе, без которой заставить его хотя бы моргнуть все равно не получится, вернусь наверх, в спальню. С выражением величайших мук на помятом лице Роман объявит, что утро на самом деле не доброе, а «гребаное», заочно отправит доктора Прайса на хер и добавит, что мне следует сейчас же лечь вот сюда (он обычно хлопает по кровати рядом с собой и призывно смотрит красными глазами), но когда я покачаю головой и уйду одеваться, все-таки выпьет кофе, и громко чертыхаясь, встанет. Через полчаса я вернусь в кухню, готовая ехать на работу, найду нетронутый завтрак, и пока Роман будет в душе, успею поесть сама. Он спустится нескоро, все еще злой, но благоухающий брендовым парфюмом, в свежей рубашке и с идеально уложенными волосами. Под обжигающим взглядом светло-зеленых глаз, я молча поправлю его галстук, поднимусь на носочки, чтобы коротко поцеловать в требовательно выпяченные для этого губы, и пожелаю хорошего дня. Только сегодняшнее утро будто специально сложилось так, чтобы выбить меня из колеи. Ярко светило солнышко, я не видела его сквозь опущенные веки, но чувствовала, что оно греет. Ветер шумел в ушах, волосы развевались, волны медленно покачивали вверх-вниз узкий резиновый матрас, который я обнимала коленями, лежа на животе. Перед пробуждением мне часто снился этот сон, а потом, очнувшись, я обнаруживала, что резиновый матрас на самом деле - крепко спящий Роман, качало меня на волнах его дыхания, оно же раздувало мои волосы и шумело в ушах, и грело вовсе не солнышко, а все тот же Роман — снизу и одеяло — сверху. Некоторое время я пролежала с открытыми глазами, пытаясь вспомнить, что же мне снилось до этого: симпатичный парень, с которым я сбежала в маленький, забытый богом городок, где нас никто не знает, чтобы тайно обвенчаться. Представив реакцию Романа, я зажала ладонью рот, дабы не расхохотаться в голос. К своему стыду, не могу не признать, что люблю, когда он ревнует. Не то чтобы я давала ему поводы, никто из мужчин Хемлок Гроув даже познакомиться со мной не пытался, ибо кому захочется перейти дорогу наследнику семьи Годфри? Но для ревности адекватные причины ему нужны были не всегда: случайный взгляд в мою сторону, «привет» вместо «здравствуйте», или посетитель салона, слишком придирчиво и долго выбирающий букет — зачастую и этого могло быть достаточно. Как правило, такие проблемы решалась в спальне: отыгрываясь на мне самым мучительно-сладким образом, Роман самоутверждался как единственный мой обладатель, и, в конце концов, успокоившись, снова делался заботливым и нежным. Я бы ни за что не призналась ему, что мне это нравится. Однако не сомневалась, что он знает. Почему-то молчит будильник. Возможно, еще рано, но очень уж хочется поделиться с Романом своими «ночными приключениями», пока те неизбежно не стерлись из памяти в суете дня. — Ром, — тихонько позвала я, уложив руки на его груди и опустив на них подбородок. — Ты спишь? — Нет, я по приколу притворяюсь спящим, — проворчал он, и болезненно всхлипнул, пытаясь пошевелиться. — Черт… Нога затекла. — Не сердись, — попросила я игриво. — Хочу рассказать тебе сон, пока не забыла. — Ммм?.. Что, настолько интересный? И что я там делал? — теплые сухие ладони медленно заскользили по моей спине, затем по попе, и я не могла не посмеяться над его самоуверенностью, даже покрываясь мурашками удовольствия. — А вот и не ты! Кудрявый красавчик-шатен, невысокий, но очень забавный… — Да ты что? — Да, — похвасталась я, коварно ухмыляясь, потому что лицо Романа теперь выражало плохо прикрытое сарказмом раздражение, а ладони замерли на моей пояснице, прекратив гладить. — И мы сбежали, чтобы пожениться. Романтично, правда? — Скорее уж банально. Ну-ка иди сюда… Страшно довольная, я улеглась повыше, чтобы поравняться с Романом лицом, и закусила губу, ожидая дальнейшей его реакции. — Тебе ничего не снилось сегодня, детка. Разве снилось? — Нет, — растерянно покачала я головой. Радостное возбуждение моментально испарилась. — Я спала без снов. — Ну вот, — посочувствовал Роман, легонько чиркнув меня по носу указательным пальцем. — Зато ты хорошо отдохнула ночью, правда? — Мгм, — согласилась я, расплывшись в широкой улыбке, и сладко потянулась. — Ну и где мой утренний поцелуй? — чувственные губы сложились в капризный «чмок», который я принялась дурашливо «клевать», хихикая, пока облизнувшись, не почувствовала солоноватый привкус. — Ром, у тебя опять кровь из носу пошла. — Прости, киска, — шмыгнув носом, он аккуратно сдвинул меня на кровать и быстро сел. — Ты ведь каждый день в «Башне», ну что тебе стоит зайти к доктору Прайсу? Уверена, что короткий осмотр… — принялась я умолять, встревоженно наблюдая, как он поднимается, и, не пытаясь прикрыть ничего, кроме носа, уходит в ванную. — Я сто раз тебе говорил, что здоров, — донеслось оттуда недовольное бурчание. — Такая у меня особенность: иногда кровит. — Но… Зашумела вода, как бы ставя точку в нашем разговоре, и потерпев очередное поражение, я со вздохом уронила голову на подушку. Отпуск всегда означает отклонения от привычного ритма, а со всем, что можно обозвать «непривычным» — у меня хронически плохо. — Не суетись. Выпей кофе, посиди, погляди как папочка собирается на работу в последний день перед отдыхом. — Почему не прозвенел будильник? — недоумевала я, бесцельно шатаясь по кухне, пока не врезалась мизинцем в ножку стола. — Уй! — Потому что я его отключил. Давай сюда скорее, — потребовал Роман, опустившись на колено, и едва я плюхнулась на стул, подхватил меня за лодыжку. — У Эшли Валентайн боли, у Тары Уилкерсон боли, у Эппл Уорд боли, у Винни-Пуха не боли. Этот странный ритуал, сопровождаемый обязательным поцелуем ушибленного места, всегда доводил меня до грани истерического визга. Во-первых, я сразу как-будто становилась младше лет на пятнадцать и теряла право голоса. «Ты им когда-нибудь пользовалась?». Во-вторых, целовать все, что я расшибу, это, конечно, мило, но до ужаса стыдно. «А греть об меня замерзшие конечности, когда я сплю — не стыдно?». И в-третьих, нельзя желать кому-то боли даже в шутку. «Все, что не убивает, делает нас сильнее!». — Роман! — Сегодня твои подружки опять сползутся в «Ed's» поплеваться ядом? Или я могу украсть тебя на время обеда? Радостное предвкушение мгновенно ударило в голову, и она закружилась. Пожалуй, до обеда я буду готовиться к обеду: не спеша накрашусь и двести раз переоденусь, пока не сочту, что выгляжу достаточно хорошо, чтобы не казаться слишком блеклой рядом с Романом. — Ты не сможешь меня украсть, потому что я и так твоя! — Чертовски верно. Значит, я буду к часу или около того, — предупредил он, и поднявшись, пригладил назад длинную челку. — Веди себя хорошо. В порыве обожания хотелось виснуть на Романе до самой машины и махать вслед, глядя, как он уезжает, но вероятность, что такую щенячью нежность прямо в начале дня он не переживет, была довольно высока, так что я ограничилась скромным «До встречи!». Критически изучая отражение в зеркале, я никак не могла решить, нравлюсь ли себе в выбранном платье, и смутно подозревала, что оно похоже на все другие мои платья: такое же неприметное и в цветочек. Пожалуй, свою любовь к цветам мне не следовало бы отражать буквально во всем. Я попробовала сконцентрироваться на плюсах: оно красивого зелёного цвета, с белым кружевом по краю струящейся юбки до колен длиной, приятное на ощупь. «Так одеваются хорошие девочки», — поддразнил голос Романа внутри моей головы. Интересно, что это было: одобрение или пинок в сторону чего-нибудь посмелее? Еще интереснее, почему меня так задевают слова, которых он даже не произнес. Я забыла, как звучит дверной звонок, и застыла на месте, прислушиваясь. Входная дверь открывается прикосновением к хитрому сенсору, и я все гадала, для всех ли. Гости в этом доме — явление очень редкое, поэтому возможности проверить у меня не было. И вот, кажется, она… Долгое время Оливия Годфри оставалась для меня фигурой очень таинственной, и не берусь утверждать, что таковой быть перестала. Роман говорил о матери неохотно и только плохое, но я всегда подозревала, что это результат какой-нибудь единичной детской травмы или обиды, и только утвердилась во мнении, когда познакомилась с ней лично. Вскоре после того, как я устроилась работать в цветочный салон, Оливия меня навестила. С одной стороны, это стало для меня огромным облегчением, ведь поначалу я думала, что наш с Романом союз она не одобряет, и винить ее в этом не могла: Роман слишком хорош, чтобы взвалить на себя ответственность за девушку с непонятным прошлым и кучей проблем. С другой стороны, я испытала кошмарную неловкость из-за того, что Оливии пришлось явиться ко мне на работу, а не домой к сыну, потому как он, мягко скажем, ее не ждал. Мы немного поговорили, и я просто влюбилась в нее. Само собой, маму Романа сложно назвать простой и открытой, высокомерие ей не чуждо, но ведь и самому Роману тоже. Зато ее красотой, достоинством, изящными манерами и безупречным чувством вкуса хотелось бесконечно восхищаться. Не думаю, что она осталась от меня в таком же восторге, но неприязни точно не питала. И еще: Оливия очень любит сына — это я почувствовала сразу. Она попросила не рассказывать Роману о ее визите, и я пообещала, пусть и не поняла, что в этом плохого. Но в следующий раз, когда мы встретились на ежегодном ужине в Институте, причина отыскалась. Будучи акционером, скучать на вечере, Оливии, конечно, не пришлось. Я старалась держаться подле Романа, тоже занятого светскими разговорами, но когда ему понадобилось произнести речь, улучила момент и подошла к ней поздороваться. Она была очень любезна, даже дружелюбна, мы мирно беседовали, но к сожалению, недолго. Роман вырос буквально из-под земли, и предварительно нагрубив Оливии, оттащил меня в сторону. Дома он отчитал меня меня за эту «сраную выходку», ясно обозначив, что не намерен поддерживать с матерью никаких отношений и не хочет, чтобы я с ней зналась. Тогда мы впервые крупно поссорились. Мне было невдомек, как можно ненавидеть родную мать — я завидовала уже просто потому, что она у него есть. И сколько бы ни уговаривала быть к ней добрее, не отталкивать попытки к примирению — все без толку. О его железобетонный аргумент «Ты ее не знаешь!» — вдребезги разбивались любые мои. Я не люблю конфликты и стараюсь избегать их, как только могу, а конфликт с Романом меня попросту морально раздавил. Я крепко усвоила, что вмешиваться в их с Оливией отношения — очень плохая идея. Так что смирилась с положением вещей и больше не поднимала эту тему. — Миссис Годфри! — увидеть ее на пороге дома Романа, было, откровенно говоря, неожиданно. И все же это был приятный сюрприз, пусть я и чувствовала, что он может повлечь за собой нехорошие последствия. На свой страх и риск я пригласила Оливию войти. Разве был у меня выбор? И потом, Роман, конечно, не посмеет ее выгнать. Возможно, они даже нормально поговорят. Все к лучшему. — Роман дома? — Он будет очень скоро, — пообещала я, не зная, могу ли вести себя как хозяйка, и предложить ей что-нибудь. Впрочем, Оливия прекрасно ориентировалась, и прошла в кухню, не дожидаясь, пока ей предложат. — Рада видеть тебя, дорогая, — наконец поприветствовала она, грациозно опустившись на стул и скрестив ноги. — Не возражаешь, если я закурю? — Нет-нет, что вы, Роман тоже здесь курит. Внезапно для себя самой, я солгала. И тут же покраснела до корней волос. Кухня — единственное место в доме, где Роман НЕ курит, но как я могла ей запретить? К тому же, ласковое обращение «дорогая» — против воли превратило меня в кроткую зайку. «Разве ты не всегда кроткая зайка, Винни?» — Как у вас дела? — спросила гостья без обиняков. Затянувшись, она водрузила локти на стол и подалась мне навстречу, будто секретничая с подругой. Я чуть было не прижала ладони к горящим щекам, чтобы их остудить. — Все очень хорошо, спасибо! — Я слышала, вы с Романом собираетесь уехать в ближайшие дни? Куда, если не секрет? Примостившись на краешек стула напротив, я завороженно глядела, как она курит. Наверное, это у них с Романом семейное: никогда не видела, чтобы кто-нибудь еще так красиво курил. — Секрет. То есть, для меня пока секрет, — потупилась я, но глаза, должно быть, заблестели. Роман говорит — они всегда меня выдают. — Как мило, — коротко улыбнувшись, Оливия стряхнула пепел прямо на обеденный стол. — Уверена, куда бы вы ни поехали, там он будет только твоим. Я приготовилась вновь засмущаться, но почуяв в сказанном подвох, задумалась. — Сумасшедшая жара сегодня, верно? Уф, июль в Хемлок Гроув просто невыносим. Я бы и сама уехала куда-нибудь, — заверила женщина, и хитро подмигнув, затушила сигарету аккурат рядом с пепельницей, робко пододвинутой мною. — Не угостишь каким-нибудь напитком? — Конечно, — спохватилась я, в полном замешательстве наблюдая, как кончик зажженной сигареты портит полировку. Нужно было сразу предложить Оливии лимонад, теперь она сочтет меня дикаркой. Поднявшись со стула, я степенно, как подобает воспитанной девушке, прошла к холодильнику и открыла дверцу. Хорошо, что лимонад стоит там с утра. Не лезть же к Роману в бар за алкоголем, особенно когда такая жара, и собеседница сама это подчеркнула? А то ведь окажусь еще и тупицей. — Что это, Винтер? — спросила Оливия, и я обернулась, чтобы проследить направление ее указательного пальца. — Это? Абрикосовый джем. — Нет, дорогая, прямо за ним. Еще раз оглядев указанную полку, я пожала плечами. — Здесь ничего нет. — Да вот же, девочка, разве ты не видишь? Две большие стеклянные банки. Присмотрись, — убеждала собеседница как-будто с издевкой. Или мне кажется? Интересно, зачем она это делает? Если это розыгрыш, то откровенно глупый и ничуть не смешной. Мы обе видим, что теперь, когда я переставила джем, полка пуста. Возможно, мне следует посмеяться? — Не понимаю, что вы имеете в виду, — честно призналась я, неуверенно улыбаясь. — Я имею в виду банки прямо перед тобой, — вздохнула Оливия, терпеливо объясняя очевидное. — Ну же, будь чуточку внимательней. Сглотнув горький привкус унижения, я протянула руку и пошарила ею над пустой полкой, чтобы доказать, что смотрю внимательно… И ткнулась кончиками пальцев в твердую поверхность. Открыв от удивления рот, я опустила их вниз по холодному стеклу. Оно заскрипело. — Нашла наконец? А теперь возьми это, и дай мне. Я гладила поверхность и чувствовала ее, но не видела. Без сомнений, это обман зрения, какой-то трюк. Но как провернула его Оливия, если все время была у меня на виду? Не доверять своим глазам мне пока еще не приходилось. — Я не могу. — Почему? Ответа на этот вопрос у меня не было. Мельком взглянув на нее, я вновь отвернулась к холодильнику. Что происходит? — Что в них? Что в этих банках? Если она их хочет, значит в них что-то есть, так ведь? — Напрягись, Винтер. Ты увидишь, если захочешь. Мне стало не по себе. Может быть, я еще сплю и вижу очень реалистичный сон? В шесть прозвенит будильник. Прежде, чем я осознаю, что проснулась, Роман намертво прижмет меня к себе и предупредительно-угрожающе зарычит… Наверное, я смотрела в пустоту целую вечность, прежде чем различила очертания банки и еще одной такой же. Прищурившись, я даже разглядела капли на запотевшем стекле и мокрые следы, оставленные моими пальцами. Что со мной? Что не так? И главное, что это? Желе, в котором плавают сгустки телесного цвета и красной краски? — Дай мне это, дорогая. — Не могу, — тупо повторила я. — Но почему? — Не знаю. Мне просто нельзя их брать. Внезапная истина, сама собой всплывшая в голове, заставила меня сейчас же одернуть замерзшую руку. Мне ведь действительно нельзя трогать эти банки. И смотреть нельзя. Захлопнув дверцу холодильника, я медленно попятилась назад. — Кто тебе запретил? Он? Роман будет зол, очень зол. Изо всех сил сопротивляясь панике, я отступала все дальше, пока не врезалась в нечто большое, движущееся — в живого человека. И завопила от ужаса, закрыв лицо руками. Цепкие пальцы схватили меня за плечи и развернули лицом к хозяину. — Винтер! Тише, успокойся, слышишь? Это я! — перекрикивал голос Романа, но я зажмурилась, не сомневаясь, что он — не он, а очередной трюк Оливии. Мне снится кошмар, я точно знаю, но когда он кончится? — Почему я не просыпаюсь? — Смотри на меня! — громко потребовал Роман и я не посмела ослушаться. Это действительно он, неужели он? Я поморщилась и всхлипнула, беспомощно хватаясь за него дрожащими руками. Я сделала что-то, что было нельзя. Если он узнает — я умру. — Шшш… Ничего не бойся, — мое лицо оказалось в теплом капкане его ладоней. — Я рядом, все хорошо. С тобой все хорошо. Никто не причинит тебе вреда. Глаза в глаза. Ровная черная поверхность его зрачков стала бездонной и манила окунуться. Пустая, бесплотная, до того черная, что тьма внутри нее сияет. Мне нужно только шагнуть навстречу, в ней я обрету покой. Не будет больше ни страха, ни боли, ни изнурительных, бесполезных попыток вспомнить себя. «Все хорошо. С тобой все хорошо». Единственно верная, непререкаемая правда. «Чувствуешь, как легко и спокойно? Не думай ни о чем, не вникай в суть. Я разбужу тебя, когда придет время». Сильные руки обвили меня, будто в кокон, обещая тепло и безопасность. Пальцы забрались в мои волосы и притянули головой к твердой груди, куда я и приникла щекой, мечтательно улыбаясь. — Какого хрена ты здесь забыла? — поздоровался Роман с матерью, но его сердитый голос ничуть меня не потревожил. — Что тебе от нее нужно? — Ну что мне может быть нужно от твоего ручного мышонка? Или кто она там, медвежонок? Не важно, — отозвалась Оливия со скучающим видом. — Боже, какая посредственность. Впрочем, ты никогда не был разборчив. Я пришла не к ней, милый, а к тебе. — Иди на хер! — Нельзя так разговаривать с мамой, Роман, что подумает девушка? Ах да, она же сейчас вообще ни о чем не думает… — Подумает, что я слишком мягок. Нужно бы привязать тебя патлами к дереву подальше от дома, чтоб не смердила. И поджечь. — Не волнуйся так, посмотри на нее. Выглядит вполне счастливой. К тому же, у нее ведь не останется воспоминаний о нашей встрече, правда? Как и о прошлой, и о тех, что были до нее. А жаль. С Винтер приятно поболтать, пусть она и глуповата, как твой дядя Норман. И оба смотрят на меня с таким восхищением… А у Литы перманентно было выражение лица умственно отсталой, — брезгливо поежилась женщина. — Не смей произносить это имя своим гнилым языком! Ты убила ее! — Не я, а ты, мой ангел, — мягко поправила Оливия. — Убирайся отсюда, вонючая тварь, пока я на куски тебя не разорвал! Почему он нервничает? Все же хорошо. Зачем так кричать и махать кулаками? — Ром! — я вцепилась в Романа, как клещ, но он все равно пролетел несколько шагов со мной на шее, прежде чем остановился и вновь сомкнул порывистые объятия. — Его имя не сокращается, дурочка. — Проваливай! — рявкнул Роман, тяжело дыша и глядя на мать таким бешеным взглядом, будто и впрямь вознамерился исполнить свою угрозу. — Ррррр! — передразнила Оливия, растопырив согнутые пальцы обеих рук, как звериные лапы. — Вот вроде и дракон, а прямо котик. В ее хищной улыбке, в прищуренном взгляде красивых глаз таились очевидная гордость и плохо скрываемая страсть. — Я зашла посоветовать не растягивать свой отпуск на два месяца, как в тот раз, когда ты улетел на Мауи, а потом еще устроил себе гастрольный тур по Пенсильвании. Помнится, Прайс сбился с ног, прибирая за тобой. Кстати, следующий по стоимости пакет акций у меня, а не у него. Мамочка будет очень скучать. Соскользнув со стула, она не спеша поправила на себе платье, которое в этом не нуждалось, взяла сумочку, оставленную рядом, и поплыла к двери, переступая длинными ногами. — Какая красивая! — вслух ахнула я, но Роман тут же повернул мое лицо к себе и внимательно осмотрел. — Винни, — громко позвал он, вглядываясь то в один мой глаз, то в другой, будто пытаясь найти отличия. Или что-то еще. Кого-то. Во тьме так хорошо… Умиротворение окутывает меня, словно облако. Не хочется, чтобы сладкая дрема рассеялась. Не хочу идти на голос, пусть он и зовет. Нет, пожалуйста, оставь меня здесь еще ненадолго… — Винни! Неумолимая реальность обступила меня со всех сторон. Все это время я видела Романа и чувствовала, что он здесь. А теперь осознала болезненное напряжение и страх на его лице, и те, будто вирус, мгновенно заразили меня саму. Я не смогла повернуть голову в захвате его ладоней, но покосилась на злосчастный холодильник. — Что в нем, Роман? В тех банках? Там ведь, — тяжело сглотнув приступ тошноты, я с трудом продолжила. — Там кровь… Обрывки кожи… Я видела там куски плоти! — Нет, медвежонок, ты ничего не видела. Ты просто устала, запуталась, тебе показалось. Посмотри сама, если не веришь, — тяжелые руки опустились мне на плечи и подвели к холодильнику. — Не бойся, открой. Видишь? Эта полка всегда пустует. — Но я же… — Она всегда пустует, Винни. Можешь и дальше оставлять на ней свой джем, или другие какие-нибудь мелочи. Остальные продукты раскладывай по другим полкам, как раньше. Хорошо? — Хорошо, — кивнула я. Его подбородок опустился на мое плечо, а руки обхватили в тиски. Роман вжал меня в свое тело так, словно надеялся, что я провалюсь. Словно намеревался запечатать в себе, спрятать, уберечь… Но как бы ни был тесен клубок, страх пронзает его насквозь. — Ты не видела Оливию сегодня, — тихий шепот защекотал мое ухо. — Я приехал, чтобы отвезти тебя на обед, как мы и договаривались утром. — Роман! — воскликнула я обрадованно и повернула голову, чтобы поцеловать гладковыбритую щеку. Он любит подкрадываться сзади и обнимать. Когда он делает так, а не прикидывается, будто все время стоял за моей спиной — я совсем не пугаюсь. — Сколько времени? Ты что, бросил работу и сбежал? Я только и успела, что позавтракать и привести себя в порядок. Что-то влажное закапало на платье, оставляя черные пятна. Я стремительно обернулась к Роману, чтобы увидеть, как густая алая кровь течет по его губам и подбородку. Острый приступ жалости сдавил мне легкие. Отчего-то я почувствовала себя смертельно усталой, измотанной и бесполезной. «Господи, если ты все-таки есть, послушай меня один только раз, и клянусь, я больше никогда ни о чем не попрошу. Пусть Роман согласится на осмотр и лечение! Пусть лучше я заболею, чем он. Только не он». В моменты отчаяния и бессилия я обычно молилась. Нет, молитвы не приносили мне ни пользы, ни успокоения, они никогда не работали. Однажды, священник Хемлокского прихода сказал мне, что Бог — не волшебник, исполняющий желания, а вера — не сделка, согласно которой ты должен вести себя определенным образом в обмен на желаемые блага. И тогда я отчасти согласилась с Романом, который не постеснялся ответить священнику: «Зачем же, в таком случае, существует весь этот цирк?». Но я знала, что любому человеку, даже взрослому и самодостаточному, нужен кто-то, кого можно попросить о помощи, когда кажется, что выхода нет. Кто-то, кому не все равно. И если судить о Боге в таком ключе, Роман — мой Бог. Но если даже он не хочет помочь, что мне остается? — Пожалуйста, Ром, ну пожалуйста! — разревелась я, глядя, как он промакивает кровь кухонным полотенцем. — Позволь Прайсу тебя осмотреть. Не могут кровотечения сами по себе повторяться несколько раз на дню, наверняка есть какая-то серьезная причина… — Если Прайс лично скажет тебе, что я здоров, ты ему поверишь? — Да! — взвизгнула я, всплеснув руками. — Тогда поехали, Пух.