Эрлинг

Дженсен удрученно потер бархатистую поверхность. Тончайшая кожица, варварски подранная и поцарапанная во время пыток, ссыхалась и оголяла рог несмотря на все старания. Дженсен переживал, что не способен сохранить прежний покров. Ни мази, ни компрессы не давали эффекта, кожа слезла почти до основания, жалкие клочки сморщивались и отваливались не по дням, а по часам. Он извёлся, а Джаред, словно не замечая проблемы, пофыркивал, излучая довольство, что бы Эклз ни творил с его шевелюрой и рогами, только поддавался под руку, начесываясь об него, как настоящий теленок. — Не знаю, как это восстановить. Может, напыление попробуем? — проворчал Дженсен, признавая поражение. Эрлинг, словно наконец разглядел его беспокойство, напрягся. Беззвучные разговоры стали для них обычным делом, щекотка и тепло в затылке — аналогом приветливой улыбки. — Зачем? — Кожа сходит, рога совсем голые, — Дженсен с сожалением погладил оголившийся глянец. Кофейно-каштановые разводы в тон волосам. Красиво, но чего эта красота будет стоить ее хозяину? Джаред удивленно посмотрел на него, пощупал сам. Пальцы пробежались от кончиков к основанию, он удивленно охнул. — Так не должно быть, — поднял он округлившиеся глаза. — Не помню как, но так — неправильно. И тут же скривился, пересиливая, не давая болезненной отдаче от закрытых воспоминаний ударить по Дженсену. Тот прижал его голову к себе, запустил руки под костяную корону, почесал кожу за теплыми мохнатыми ушами, массажем снимая спазм. — Если кожа не восстановится, и придется их снимать, сделаем накладку из керопластика, от настоящих не отличишь. Эрлинг отодвинул голову и косо глянул исподлобья. Пробурчал немного сварливо: — Там не должно быть кожи. Вообще. Я знаю, что они гладкие на ощупь. Гладкие и не такие, — он боднул оторопевшего врача в грудь, прижался, в наглую счесывая о халат Дженсеновы достижения. — Поговори вслух, ты так классно звучишь… «Ладно хоть с копытами не налажал», — подумал Дженсен, зачитывая по памяти устав строевой службы. Старой редакции, больше не секретной, он проверял. Эрлинг уткнулся ему носом в подмышку, прижившимся завитком упираясь напротив сердца. Вибрация голоса передавалась через кости скелета, и казалось что он слышит. Дженсен подозревал, что его парень ловит кайф не столько от звуков, сколько от вибрации, прикосновений. И понижал голос еще сильнее, чтобы эрлинг уплывал в его переливах, расслаблялся. Перечисление нудных параграфов весьма помогало держать в узде реакции собственного организма. Особенно, если Джаред засыпал, сползая горячим телом ниже, значительно ниже источника звука, распалял обжигающим дыханием кожу. Дженсен укладывал его, сонного, обратно в камеру, не позволяя себе больше, чем просто касания, взнуздывая плоть похлеще древне-земного монаха. Прикосновение к приоткрытым губам, ощущение легкого выдоха на коже… И снова за работу, которая поможет его эрлингу вернуть свою личность, найти семью и, с высокой вероятностью, избавиться от случайной зависимости. И так день за днем. Дженсен привыкал, что он есть у Джареда. Это странно. Последние пять лет он был уверен: команда — все, что ему осталось. Два шага дистанция, пиво по пятницам, едкие подколки. Зона отчуждения от других прямоходящих — километр, во избежание. Случайный секс не в счет. Джефф над ним ржал, но Эклз не умел по-другому. А эрлинг просто не замечал его барьеров, опутывал касаниями. Врос, прижился у сердца, как сорняк, захватил лианами. Чудом не переступая черту, которая превращает волшебство в насилие. Он был беспомощен, вне его сил было заставить Дженсена что-то сделать. Но Эклз все чаще ловил себя на темной страсти: коснуться, ощутить. Оказаться рядом. Чтобы сходу кто-то смог так впаяться-врезаться — уму не постижимо. И ладно бы держали, Дженсен сам не мог отойти, беспокойство сжирало любые мысли. Его не било больше болью, она была вся внутри, до капельки, каждое шевеление ботов, инъекции. Он чувствовал, что может отстраниться, оставить Джареда наедине со всем этим, тот слова не скажет, видно по глазам, даже порадуется. Но Дженсен тоже сам выбрал. Пока в его силах терпеть, он рядом. Очистить кожу ментоловыми салфетками, промокнуть и вычесать засаленные волосы, научить чистить зубы с помощью медицинского жучка. Что угодно, хоть тень радости, боли от этого становится на порядок меньше. Харрис бойкотировала его три дня за то, что использовал феромоны, что привязал к себе Джареда, пусть и случайно. Приходила, помогала эрлингу и словно мимо пустого места проходила мимо Эклза. Только застав за варкой каши-размазни вместо больничного концентрата, прониклась и поняла, насколько все серьезно для обеих сторон. Выдернула из обожженной ладони кастрюлю, погасила пожар и продемонстрировала правильную последовательность закладки ингредиентов. Эрлинг, взгрустнувший от высококалорийных водорослевых брикетов, вкусом и цветом неотличимых от травы, разваренную молочную кашу встретил как манну небесную. Дженсен бы поклялся, что от его улыбки освещение в комнате подскочило на сотню ватт. Он привычно проинспектировал ощущения: в ногах боли почти нет, помогают компрессы, ребра и спину тянет, но это хорошая боль, к выздоровлению. Плечевые суставы и запястья нехорошо простреливает, но это вопрос времени, интенсивность значительно снизилась, прогресс на лицо. Беспокоит промежность, но здесь ясно, утром боты обрабатывали рубцы внутри и снаружи, когда все заживет, Джареду ничего не должно напоминать об этой травме и насилии. Удовлетворенный осмотром он присел на стул рядом с капсулой. — Кашу будешь? Вместо ответа — горячая дрожь вдоль позвоночника, тепло между лопаток, как от большой ладони. Джаред, по подбородок укрытый паучками, принюхался, блаженно прикрыв глаза. — Накормишь с ложечки? Признаться, Дженсен рассчитывал на такой поворот. Вид высунутого лопатой языка и хитрой ухмылки заводили на раз. Кормление пациента превратилось в эротическое действо. Набрать ложку с горкой, подразнить, пронести у вздрагивающего от нетерпения носа, дать насладиться нежным ароматом и осторожно погрузить ее содержимое в приоткрытый рот. Стоны наслаждения, раздающиеся в его голове, насколько непристойны, настолько и возбуждающи. И Дженсен искренне надеялся, что Данниль не смотрит в этот момент в монитор. Потому что от зрелища — эрлинг вылизывающий ложку — немудрено кончить. И Эклз был близок сейчас к этому как никогда. С каждым днем он узнавал эрлинга, своего Джар-р-реда все лучше. Дженсен с удовольствием катал на языке имя, его карамельным послевкусием он мог наслаждаться бесконечно. И открытия одно приятнее другого. Джаред — нежный. Тянется за любым касанием, светится улыбкой под ласковым взглядом. Льнет, когда есть возможность выбраться из камеры, лианой вцепляется, только бы задержать контакт подольше. Дженсен извелся, злился на себя, сдрачивая в душе скопившееся напряжение. Секса в бледном до синевы, липком теле ни на грамм, но вставало как на звезду порно. Стоило представить, как жмется щекой к груди, как норовит затянуть его руки под себя, втащить за собой в камеру. Даже когда упирался закрытым рогами лбом в грудь и требовал сделать что-нибудь с застарелым хондрозом, который, видите ли, он тоже теперь чувствует и спать от него не может, Эклз начинал перечислять параграфы устава, лишь бы сперма от мозгов отлила. Помогало ненадолго, ровно до следующего невинного взгляда. Джаред не мог ничего вспомнить. Какие-то сполохи, тень памяти, не больше. И как наказание — разламывающая мигрень за каждой попыткой. Жалкие крохи информации, которые удалось вырвать: — у Джареда есть семья (это знание — главный источник головной боли Эклза); — эрлинги — не вегетарианцы (Данниль еле отбилась, пообещав вместо бургерной котлеты принести паровую, когда желудок сможет принять); — Джаред — не пацифист (Джеффри после беседы тет-а-тет стал относиться к нему как к нормальному свидетелю, Джаред спокойно просмотрел картотеку убитых и обрисовал портреты тех, кого там не нашел). Основной массив памяти относился к периоду, который эрлинг как раз помнить и не хотел. Но выяснить, как он угодил в рабство, так и не получалось. Даже представители эрлингов в альянсе не дали ответа. В пропавших Джаред не числился, генетическая карта стопроцентно принадлежала эрлингу, но была из неизвестных линий и не имела родства среди ныне живущих. Проверка по популяции началась, года через два можно было ждать ответа. Это вносило некоторую стабильность в существование их маленького мирка. Джеффри продолжал вылавливать любителей экзотических развлечений, Харрис бдила, чтобы никто не смог пройти в корпус, Дженсен маялся неудовлетворенностью и мечтал о несбыточном, а Джаред — выздоравливал. Единственное, чего Дженсен не мог ему обещать, — собственная безопасность. Да, он на пенсии, да, при команде, которая придет на помощь и поддержит. Но в этом и ответственность. Дежавю случилось, когда комм посредь ночи проорал голосом Джеффри: — Аптечку возьми и скачками! Под испуганно-пристальным взглядом инорасника Дженсен сорвался на вызов. Тот же кар, такая же гонка по приличному, замершему в ночи району. Подвал только немного другой. — Женушка Майка там заправляла. Мы бы и не нашли, если б он поперек ее приказа развлекаться не пошел. Мы засекли пару курьеров, накрыли склады, явки, бухгалтерские записи. И вот это. Тебе не понравится, готовься. Привыкнув к слепому свету чахлых ламп, Эклз понял, что тот бордель был не единственным. И мало того, он был лучшим. Этот подвал забросили как раз неделю назад. Нечистоты, раскиданный везде в панике хлам — отсюда уходили быстро. Бросали балласт, резали по живому. Вонь разложившейся плоти оглушал. Тела лежали как при жизни, каждый в своем загоне. Закрыв планету и устроив повальные облавы, они обрекли этих людей на смерть. Невозможно использовать раба — надо вывезти, нельзя вывезти — надо убить. Черепа раскурочены, вывернутые грудные клетки светились ребрами. Даже после смерти — на цепях. Страшнее было видеть тела с небольшими ранами, тех, кого посчитали слишком слабыми и не стали тратить разрывные. Кто-то долго умирал от потери крови, кто-то почти перегрыз руку, добиваясь свободы. Одна из медсестер рыдала над гравиносилками: парень услышал что спасен, больше для него сделать ничего не успели. Вглубь вёл коридор. На стенах — черепа. Человеческие, с рогами. Дженсен попытался сосчитать, сбился на сороковом. В самой дали, распятый, безнадежно искалеченный перетянутыми ремнями, висел чуть живой эрлинг. Сладкий запашок гангрены едва не доводил до рвоты. Спецы боялись трогать, думали, что у Дженсена есть шанс. Эклз бы и разубедил, но дежавю накрыло снова. Он срезал уродливую маску с лица. Планета закружилась обратно в дерганом ритме, возвращая на неделю назад. Он все еще в том подвале, а перед ним Джаред. К которому он не успел и не спас. Раскосый разрез глаз, едва различимый под коркой выделений. Тонкие, засохшие напрочь губы больше незакрывающегося рта. Знакомо вздернутый нос и родинка сбоку. В последнем усилии парень дернул головой, силясь посмотреть через слипшиеся ресницы. Дженсен, как в отбойник на трассе, влетел в плывущий взгляд. Джаред перед ним. Последние рывки пульса под кожей. Шея в конвульсиях изогнулась, эрлинг испустил последний вздох. Дженсен подхватил его голову, разгладил пальцами замершее в оскале лицо. Держал вопреки боли, рвущей сердце, отказывался отпускать. И умирал, умирал вместе с ним. Ужас и тьма.