Ничто не будет прежним

Снова здравствуй, постылый лагерь... Рома в очередной раз открыл глаза. Всё как всегда: сиденье автобуса, остановка, яркое солнце за окном. Испробовано множество вариантов: не выходить, сесть за пустующий руль, бежать по полю... Рано или поздно это обязательно приводило либо к сбросу на начальную точку, либо не давало ровным счётом ничего. Лагерь не терпел, если кто-то пытался нарушить правила игры, и возвращал всё на круги своя, будто заново расставляя фигуры для очередной шахматной партии. А значит, делать нечего, придётся с этим смириться. Безо всяких мыслей Рома встал и побрёл к выходу. Он чётко уже знал, что будет дальше. Он увидит ворота пионерлагеря «Совёнок» с двумя гипсовыми статуями пионеров, пройдёт внутрь к обшарпанному одноэтажному зданию клуба кибернетики. А дальше… — Здравствуйте, Роман Андреевич. Как добрались? Вопрос вышедшей из-за поворота пионерки повис в воздухе. Её толстые светлые косы до бёдер колыхнулись от резкой остановки: девушка явно не ожидала такого игнорирования. Как и всегда… Как её зовут?.. Об этом вспоминать совершенно не хотелось. Рома продолжал путь, будто не слыша, что к нему обращаются. Он пережил эту встречу уже десятки тысяч раз. Ему был известен сценарий с точностью до долей секунд. Он знал каждую складку на пионерской форме, каждое движение любого жителя этого тщательно замаскированного ада. Каких только исходов такой встречи не знал лагерь в прошлых циклах... Некоторым позавидовали бы Чикатило, Пичушкин и Ткач, если бы знали. Но неумолимая перезагрузка каждый раз в конце витка стирала всё, кроме памяти попаданца. — С вами всё в порядке? — пионерка забеспокоилась. — Не трогай меня... — бросил Рома на ходу. Одного его взгляда хватило, чтобы девушка прекратила любые попытки наладить контакт и отшатнулась. Теперь будет гораздо больше шансов провести несколько дней практически без лишнего внимания. Здания клубов пройдены. Где провести эту смену? В бункере? Там есть сухпайки, никто не сунется как минимум до четвёртого дня. Вот только с водой туго, придётся периодически таскать вёдра. В пустом домике, куда заселяют всегда? Комфортная кровать, столовая недалеко, но должность вожатого, которая досталась от пленившего лагеря, не оставляла возможности изолироваться от жизни дюжины юных пионеров. С другой стороны, однообразные дни в замкнутом пространстве катакомб и бомбоубежища тоже не были отрадой. В итоге непродолжительного внутреннего спора был выбран бункер. Пройдя немного дальше, Рома свернул направо и двинулся к лесной тропинке, что вела в старый корпус. Несмотря на то что этот путь был исхожен тысячи раз, он не вызывал такого отчаяния и отвращения, как лагерь и его обитатели. Скорее — бледную тень умиротворения… — Неужели тебя устраивает такая участь? — послышался голос откуда-то из чащи. Рома насторожился и огляделся. Кто-то вздумал пошутить? Голос твёрдый, уверенный. Не похоже на обычные розыгрыши местных. — Сложный вопрос, правда? — продолжил таинственный собеседник. — Если человек долго сидит в тюрьме, ему в один момент начинают нравиться решётки на окнах и заборы с колючей проволокой. — Ты кто? Чего надо? — Рома машинально сжал кулаки. — Подумай над моим вопросом, и, может быть, я отвечу на твой. Подожду два дня. Не ищи меня: не выйдет. Голос затих. Рома остался в растерянности: говорил явно не шутник. От этих интонаций и слов веяло некой философичностью, полным контролем над ситуацией и даже чувством, что говорящий заглянул тебе в душу. Кто же это? Вроде похоже на Семёна, хотя он приедет только через три дня. Из другого лагеря?.. Нахлынувшие мысли не заставили Рому потерять бдительность. Он пытался вслушаться в направлении странного невидимки, ожидая треск сучьев, шелест травы и прочие звуки пробирающегося через заросли человека. Бесполезно. Уже переместился? Рома прошёл чуть дальше в чащу, откуда слышался голос, но не нашёл никаких следов. Самая очевидная версия подтверждалась. Всё ещё находясь в прострации от такого странного случая, Рома дошёл до одинокого заброшенного здания старого корпуса посреди леса, спустился в шахты и, наконец, достиг бункера. Там отщепенца встретил привычный интерьер: ржавеющая кровать со вторым ярусом, шкафы со всяческими припасами на случай катастрофы, радиоприборы на столе, само существование которых представлялось немой насмешкой над полной изоляцией лагеря от всего прочего мира. Не в силах сосредоточить мысли ни на чём другом, Рома рухнул на старый матрас и уставился в стену. Из головы не шли слова: «Неужели тебя устраивает такая участь?». Они звучали издевательством. Уже давно перепробованы все способы выбраться: от самых благодетельных, до нечеловечески жестоких. Искренняя любовь к той или иной девушке, добросовестная работа вожатым, истребление всего населения «Совёнка», уничтожение самого лагеря — ничего из этого не помогло даже спустя сотню попыток. На пионеров, вожатых и прочих уже физически тяжело смотреть. И в то же время прежняя злоба постепенно утихает, сменяясь если не смирением, то чем-то очень похожим. Лишь одно существо умело задавать столь же проникновенные вопросы, как тот незнакомец. Она называла себя Юлей. Её необъяснимый природный магнетизм позволял расположить к себе многих. В речах девочки с кошачьими ушами и хвостом неподготовленный новичок зачастую слышал бессвязный лепет младенца, однако стоило подумать чуть подольше... Роме нравилось общаться с ней, познавать необычный Мир «Совёнка». Много вечеров и ночей они провели в беседах на самые разные темы. Хоть у кошкодевочки были поистине детская внешность и сложение, обладала она невероятными силами. Юле не составляло труда проникнуть в лагерь, словно её никто вокруг не замечает, и даже раствориться в воздухе на глазах у изумлённого собеседника, а потом как ни в чём не бывало сказать, что отлучалась «по делам». Позже Юля поделилась с Ромой откровением, которое снова перевернуло его жизнь с ног на голову. Оказывается, лагерь «Совёнок» далеко не один. Их сотни, неисчислимые тысячи похожих, как две капли воды, постоянно перезагружающих смену в инфернальной временной петле. Есть множество таких же тюрем без решёток, где так же томятся тысячи ни в чём неповинных парней... Причём везде есть Семён, словно обязательный элемент паззла... В тот момент у Ромы в голове будто разразилась гроза. Что же это? Расщепление временных потоков, параллельные измерения... А Рома был один-единственный, как и кошкодевочка… Юля не раз брала друга в путешествие из лагеря в лагерь, даже пыталась научить его самостоятельным скачкам. Увы, успехом это не увенчалось. Рома так и не освоил переходы, зато с интересом наблюдал за жизнью параллельных миров. И всё же их пути разошлись. Чем больше лагерей «Совёнок» встречалось Роме, тем сильнее становилось однообразие. Отличия одного Семёна от другого порой едва улавливались, да и немногие уникальные попаданцы порой оказывались такими же — последовательно проходящими стадии неведения, осознания, отчаяния… К тому же Рома думал, что Юля станет для него своеобразным проводником в родной мир, но жестоко ошибся. Однажды Рома спросил о возвращении в лоб, и Юля так же прямо ответила, что этого она не может. Тогда начало приходить осознание, что продолжать общение не имеет смысла. Конфликты между ними вспыхивали всё чаще, и, в конце концов, Юля оставила бывшего друга в его «родном» лагере, а сама ушла, не прощаясь. Тогда Рома воспринял это практически предательством. Но сейчас, спустя столько времени, прежние бурлящие эмоции давно потухли. Их место заняли равнодушие и безразличие. Зачем злиться на неё, если она искренне говорила, что не знает выхода? Пускай живёт как хочет. Никакой от неё пользы… *** Два дня пролетели незаметно. Дела сами находили отщепенца: то дверца шкафа раздражающе скрипела и требовала починки, то воды нужно было натаскать. Ведро опустело как нельзя некстати — вечером, когда идти до умывальников было попросту лень. Так что после пробуждения перед Ромой встал сложный выбор: остаться без одной из немногих действительно приятных процедур или пойти спозаранку за водой. Раннее утро в лагере было по обыкновению тихим. Разве что иногда одиноко пела птица где-то на дереве. Прибыв на место, Рома освежил лицо, подставил ведро под кран умывальника и открыл воду. Несколько минут, пока она громко стучала по оцинкованным стенкам и дну, можно было осмотреться. Тысячи раз виденный пейзаж ни капли не изменился. А поёт ли птица каждый раз одинаково? Этим вопросом за множество витков Рома как-то не задался. Он уменьшил напор воды, провёл рукой по короткой рыжеватой бороде и попытался вслушаться в негромкую трель откуда-то с верхних веток. Кто же поёт? Соловей, похоже. — Роман Андреевич... Вы же Роман Андреевич, да?.. — сзади донёсся робкий девичий голос. Проклятье, эта ранняя пташка сегодня вообще не ложилась, что ли?.. — подумал Рома и обернулся. Та самая пионерка, по обыкновению в облегающей спортивной форме, стояла в нескольких шагах и смотрела на Рому, теребя волосы. — Да, — он снова открыл воду на полную, не желая продолжать общение. — Вы... страдаете... Вам больно отчего-то... Хоть она всегда была чуткой девушкой, именно в этот цикл словно что-то понимала. Словно знала о безграничном отчаянии и сама ощущала его. Как такое может быть? Вспомнила прошлые витки? Изредка такое случалось, но в памяти откладывался только последний цикл. И даже если так, что с того? Поиск ответов давно перестал волновать. Слишком уж много троп исхожено, слишком мало они отличались друг от друга. Ведро наполнилось. Рома закрыл кран и снова встретился с девушкой леденящим пронзительным взглядом: — Оставь меня. Та не стала больше ничего говорить, только безмолвно смотрела вслед уходящему «вожатому». Она явственно ощущала безысходность, исходившую от Ромы, и в то же время не могла ни понять её причину, ни что-либо сделать. Это угнетало ещё больше. Под бременем своих и чужих переживаний плечи всё сильнее опускались. Пионерка, едва переставляя ноги, пошла к себе. Рома тем временем вернулся в своё убежище. Теперь о воде можно было не переживать минимум пару дней. На умывание её расходовалось немного, в основном на питьё. С кипячением проблем не было: спички и горелка добывались из сухпайков. Жизнь в бомбоубежище мало походила на комфортную, тем не менее, некоторые удобства вполне можно было создать самому. Кровать явно не была рассчитана на рослого парня под два метра — на помощь приходил стул под пятки. Надоели сухпайки — сплавал на лодке тайком на остров и получил клубничный десерт. Не забывал Рома и про купание — лучшее средство для очищения тела и расслабления духа. Озеро недалеко от лагеря всегда охотно предоставляло свои воды усталому телу. Чтобы ни на кого не наткнуться, приходилось туда ходить тоже либо ранним утром, либо под покровом ночи, однако несравненные ощущения стоили точных расчётов времени. В тот поздний вечер Рома шёл по тёмным катакомбам, что вели от старого корпуса до бункера, с комком белья в пакете. На душе было спокойно, можно сказать, даже тепло. Каштановые волосы ещё не успели высохнуть и приятно охлаждали кожу головы. Ощущалось очищение от всего неприятного: телесной грязи, дурных мыслей, тяжких воспоминаний. До почти ставшего родным бункера осталось несколько поворотов. Недалеко впереди из дыры в потолке неохотно пробивался тусклый свет луны. — Ну что, ты готов ответить? — послышался знакомый голос из шахты. Снова он... Спокойствие начало улетучиваться. — Я не привык говорить с невидимками, — произнёс Рома. — Покажись. — Какой толк мне показываться, если ты меня не сможешь увидеть? — возразил голос. — Если только ты не научился видеть в кромешной тьме. — Так выйди на свет! Если только ты не рассыплешься от него! — Мне и тут неплохо, — отрезал невидимка. — Я лишь хочу получить ответ на свой вопрос, больше ничего. — Интересный расклад, — фыркнул Рома, — ты прячешься, как шпион какой-то, лезешь со странными вопросами и хочешь, чтобы я на них отвечал в пустоту? — Я полагал, тебе не впервой вести беседу практически с самим собой. И я всё ещё жду ответа, — настаивал голос. — Устраивает тебя твоя участь? — Если я скажу «нет», что-то изменится? — Рома быстро совладал с собой. — Поверь мне, это будет только начало. Начало победы над отчаянием. В тебе есть потенциал разрушить целый мир, но ему требуется нужное русло. — Я уже уничтожал этот мир! Крушил, жёг — всё без толку! — Разрушение — это тоже творчество. И, как к любому творчеству, к нему можно подходить правильно и неправильно. — Хочешь сказать, ты знаешь правильный подход? — Скажем так, я на верном пути. Пока же научился кое-чему менее глобальному. А сейчас до скорого, меня ждут. Последняя фраза почему-то прозвучала через несколько секунд с противоположной стороны туннеля. Рома в недоумении обернулся. Он что, телепортировался? Это уже переходило все рамки здравого смысла. Сердце застучало с удвоенной силой. И снова никаких отдаляющихся шагов, сплошная тишина. Что же ждать от неуловимого философа? Зачем ему Рома? Просто похвастаться способностями и поглумиться? Вряд ли. Ни единой нотки насмешки в голосе, хоть и с оттенком высокомерия. А это «до скорого»... Незнакомец явно не собирался оставлять в покое. Кулак с пакетом разжался, ноги сами понесли Рому по покрытой мраком шахте. Разумом он прекрасно понимал, что ловит ветер в чистом поле, однако что-то из области иррационального гнало и не давало остановиться. А вдруг это всё же имеет логическое объяснение? Сумасшествие, магнитофонная запись или ещё какой-то трюк лагеря... Поиски ожидаемо оказались бесплодны. Пришлось возвратиться с мыслью, что снова обвели вокруг пальца. В попытке унять стресс и хоть как-то собраться с мыслями, Рома достал из стола скетчбук. Рисование было для него давним увлечением, даже больше, чем увлечением. Несколько лет прошло в художественной школе, а затем и в университете. Поначалу Рома фиксировал многие значимые моменты, но со временем источник вдохновения иссяк под напором нескончаемых повторов. И вот настал час стряхнуть пыль со старого таланта. Под твёрдой рукой на листе бумаги проявляется силуэт. Этот образ похож одновременно на призрака, выходца из средневековых легенд; на мужчину-искусителя, каким часто изображали Дьявола; на нечто инопланетное, познавшее секреты мироздания. Едва закончен один набросок, тут же начинается другой. Теперь образы-ассоциации соединились по-другому, и на холсте подобие злого волшебника с безжизненным взглядом и в плаще с высоким острым воротником. Ещё несколько листов обзавелись олицетворением мистической неизвестности, а успокоение так и не пришло. Когда неизвестный придёт в следующий раз? Какие новые загадки преподнесёт? Рисунки перекочевали на стену, прибитые ржавыми гвоздями. Кажется, я начинаю сходить с ума... Превращаю жилище в каморку типичного безумного учёного... — думал Рома, глядя на них. В то же время неведомая подсознательная сила не давала тут же сорвать собственные творения и разорвать их на мелкие кусочки. Всё же это тоже творчество, часть создавшего их человека. Да и возможность хоть как-то визуализировать незримое давало иллюзию контроля ситуации. Разум, конечно, прекрасно понимал обманку и всё равно цеплялся за любую возможность отодвинуть безумие. В очередной раз встретившись взглядом с воплощениями главного потрясения последнего цикла, Рома лишь шептал: — Ты придёшь снова. Ты не просто так меня донимаешь. Ты расскажешь мне свою цель... Время шло, а никто не объявлялся. Несколько раз художник видел блондинку, занятую повседневными делами. И каждый раз она, будто по наитию, оборачивалась к Роме с невообразимой печалью на лице. Откуда она знала? Рома не выдавал себя ни звуком, ни лишним движением. Пионерка всегда несколько секунд смотрела в сторону художника, но потом неизменно отводила взгляд и уходила, точно не в силах выносить тяжкое бремя. А с тобой-то что не так? — спрашивал тот одними губами. В лагерь успел приехать Семён. Похоже, ему сразу приглянулась гостья из далёкой Страны Восходящего Солнца. Рома несколько раз видел, как незадачливый сосед Ольги Дмитриевны провожал японку к музкружку. И судя по всему, провожатому как с гуся вода были словесные канонады, даже умудрялся где-то свои пять копеек вставить. Пожалуй, выбор попаданцем очередной пассии на новом витке был единственным разнообразием. Иногда Рома даже пытался угадывать, кто это будет. Получалось редко, слишком уж случайным мог быть выбор. Да и вероятность не сблизиться ни с кем оставалась всегда. Тем более сложно было предсказать исход отношений. Когда-то Семёны действительно начинали хоть что-то понимать в девушках. А иной раз хотелось дать тому или иному крепкого подзатыльника и сказать что-то в духе «ты реально дурак или прикидываешься?». Но в череде циклов больше не трогали ни объятия перед автобусом, ни слёзы в подушку, доносящиеся из домика, ни громкие скандалы на весь лагерь. Сложно было представить что-то, способное расшевелить и дать толчок застою чувств. Пока не появился невидимка. А то были чувства иного рода: непонимание, изумление. Обитатели лагеря по-прежнему значили для Ромы немногим больше пустого места. Есть ли хоть какая-то ценность в том, что будет всегда? Нужны ли моральные ограничения на действия, которые спустя некоторое время не будут иметь никаких последствий? На эти вопросы, казалось, ответ давно найден. И всё же интуиция время от времени шептала, что эпоха однообразия вот-вот закончится. *** Однажды Рома решил потренироваться. Слова «рукопашный бой» не были для него пустым звуком ещё со времён студенчества, когда элегантная трость постепенно превратилась из костыля, спасавшего от последствий травмы, в смертоносное в своей точности оружие. Надо сказать, и без трости художник не терял боеспособности: кулаки практически всегда находили цель. И неважно, что ей было: боксёрская груша в спортзале или живой враг. В качестве места для тренировки Рома выбрал далёкую полянку, куда практически никогда не ходили местные. В диаметре она была с десяток метров, так что сетовать на отсутствие простора не приходилось. Как всегда, вначале была разминка. Привыкшие к упражнениям мышцы и связки легко справились с прелюдией к основной нагрузке. Настала пора применить жезл против воображаемого противника. Удар, парирование, выпад, ещё удар — каждый раз Рома представлял перед собой некий собирательный образ обитателей «Совёнка» и вкладывал в движения всю накопленную ненависть. Он двигался вперёд, сражая воздух, и сворачивал в сторону при приближении к деревьям. Конечно, бывало, что тренировки проходили и в лесу, чтобы улучшать точность ударов, но сейчас приоритетной целью был бой с тенью. Будь враги материальны, они могли бы уже несколько раз устелить траву своими телами, а художник всё продолжал отточенные временем удары. — Впечатляет. Давно практикуешься? — поинтересовался незримый, едва Рома остановился для отдыха. Тот не стал отвечать. — Видимо, вступление для тебя излишне, — голос стал более рассудительным. — Много чего я успел повидать, а таких быстрых движений не видел практически ни у кого. — Восхищения приняты. Ты только ради них явился? — пробормотал Рома, перевёл дыхание и возобновил тренировку. — Я решил, что ради такого случая стоит показаться в своём телесном облике, — на пути художника в нескольких шагах появился парень в чёрной пионерской форме. Он стоял напротив заходящего солнца, и оттого лицо его было сокрыто тенью. Однако в фигуре и голосе угадывался Семён. Очевидно, пришедший из параллельного лагеря. — Надо же, а я думал, ты — дух бесплотный, — фыркнул Рома. — Чем же обязан столь почётному визиту? — Одно дело бить воздух, не встречая не то что достойного, хоть какого-то сопротивления. И совсем другое — сражаться на равных. Ну, приблизительно. Кажется, желание неизвестного стало проясняться. Художник остановился и повернулся к незнакомцу. — Я бы хотел, чтобы ты показал свои навыки в бою с настоящим противником, — тот убрал левую руку за спину, а правую слегка отвёл. — Нападай. Дважды просить Рому не пришлось. Он и сам был не прочь потягаться с умелым соперником. Художника лишь на секунду смутило, что оппонент безоружен. Слишком уж он самоуверен. Так пусть получит своё! Пришелец же оказался далеко не прост. Любой удар тростью в мгновение ока блокировался единственной рабочей рукой. Боец будто насмехался над художником, отмахиваясь со скоростью, едва доступной человеческому глазу. Либо у него сверхчеловеческая реакция, либо он знает наперёд каждое движение. Первый раз, когда победа не досталась за несколько секунд. Это только раззадорило Рому. — Ну же, покажи всё, на что способен! — воскликнул ловкач. Ах так! Ну, держись! Художник решил найти у врага слабость. Обычному спаррингу отныне нет места! Теперь уже неизвестный оборонялся обеими руками. Удары по ногам, в голову и торс уже не останавливались столь изящными и точными блоками. Врага можно победить, это просто следующая для художника ступень мастерства с элементами самолюбования. Только вот что странно, парень только обороняется и нисколько не пытается атаковать. Ждёт, пока Рома устанет и откроется? Надо быть начеку. Трость гулко рассекает воздух, изредка удаётся ударить ногой — и всё равно мимо. Если не блок, то уход. А ещё это лицо под вечной тенью, как ни повернуться. Что же ты такое? Может, там и есть твоё слабое место? В надежде точно попасть по лицу, Рома резко отступил на шаг и сделал прямой выпад тростью. Но таинственный боец отклонился назад так, что колени согнулись чуть ли под прямым углом. Казалось, в этот момент ему не хватало только чёрных очков и такого же плаща в пол для полного образа из фильма, который Рома когда-то посмотрел тайком на кассете родителей. Улучив момент, враг схватил жезл и дёрнул на себя. Не успевший ничего понять художник притянулся к сопернику, что тут же выпрямился в паре сантиметров от лица. Вот и шанс! Кулаком в челюсть — плоть не твёрже любой другой. Точный удар оказался единственным: парень перехватил тростью руку художника. — Теперь мой удар! Рома отлетел на несколько метров к другому краю поляны от молниеносной и мощной оплеухи. Это была даже скорее пощёчина, от которой правая половина лица зарделась огнём. А если бы это был кулак... — Признаюсь, ты доставил мне удовольствие. Это была схватка с поистине достойным соперником. — Силач опустил трость и опёрся на неё. — Тело твоё крепко, но так ли крепок дух? Это я ещё узнаю. Не забрасывай тренировки, и не будешь уступать мне. Парень исчез, а жезл, оставшись без поддержки, с глухим звуком упал наземь. Рома поднялся не сразу. Это поражение было всё-таки унизительным. Мало того, что от одного удара, так ещё и от какой-то затрещины! Как нашкодившему ребёнку! И всё равно неизвестный назвал его достойным соперником. Нет, цели посрамить здесь не было. Безликий что-то знает. Владеет невообразимо важным компонентом поддержания тела на пределе возможностей. Художник забрал трость и направился к бункеру, рождая и отбрасывая десятки мыслей о проигранной дуэли. В лагеря перенёсся шаолиньский монах, с детства полностью контролирующий собственную плоть и разум? Или его секрет в каких-то стимуляторах, добытых или созданных в «Совёнке»? А может, он причастен к заточению Ромы и Семёнов в пространственно-временной темнице? Как же хочется схватить его за грудки, выбить всю спесь и потребовать ответов! Увы, это останется лишь желанием. Будто в подтверждение, щека продолжала гореть. Придётся играть по правилам этого неизвестного. Пусть его появления выглядят бессистемными, а речи — мутными, какая-то цель у странного типа есть. Значит, выйти с ним на диалог можно. Возвращаясь в убежище, Рома твёрдо решил в следующий раз добиться от безликого всего: кто он, что ему нужно, почему выбрал именно его. *** Очередной день в лагере подходил к концу. Большая часть местных готовилась к отбою, а Рома решил посетить пляж. Это место всегда имело для него особое значение, являясь посредником с водной стихией, практически вторым домом. Но настроения плавать сейчас не было. Хотелось просто сесть на песок, смотреть на закат и его отражение в глади озера, слушать тихий плеск волн и ощущать умиротворение всем нутром. Неизвестный не появлялся уже несколько дней. Может, и не появится никогда? Так даже лучше будет. Хотя чем лучше? Всё опять пойдёт по накатанной, раз за разом прокручивая единственную фабулу. Кроме того, со стороны незнакомца такое отступление будет как минимум нелогично и неразумно. А кто сказал, что он сохранил рассудок?.. Рома настолько погрузился в собственные мысли, что не заметил, как перестал безраздельно властвовать над пляжем. На другом его конце, плотно прижавшись друг к другу, расположились японка и Семён. Она положила голову ему на плечо и уже не тараторила, как раньше, а что-то бормотала. Периодически влюблённые встречались взглядами, но дальше этого дело не шло. Надо полагать, Семён не изменял своей традиции тупить и не проявлять инициативу до последнего. Что в таком «кавалере» находили девушки, так и оставалось для художника загадкой, решать которую не было никакого желания. — Посмотри на них: счастливое неведение. Уже через несколько дней они снова станут белыми листами, на которых можно будет написать свою историю. Хоть чернилами, хоть кровью. На этот раз голос раздался сзади. Рома не стал оборачиваться: просто не видел смысла. — Что ты хочешь этим сказать? — пробормотал он. — Что мы вольны вершить историю и свою судьбу. А они — всего лишь расходный материал под фундамент будущего, — молвил неизвестный. — Опять загадки пришёл загадывать? — Загадка здесь лишь одна: готов ли ты обратить в пыль всех здесь, чтобы появился шанс на спасение? Наконец, Рома повернул голову и встал: — Даже если так, как, по-твоему, я обращу их в пыль? И скажи уже, чего ты хочешь? Незнакомец, стоя в нескольких шагах и по обыкновению скрывая лицо тенью, помолчал несколько секунд. — Вижу, ты готов на всё. Этого ответа я и ожидал. Что ж, узри лик мой. Перед Ромой предстал Семён. Точно такой же, как при прошлой встрече! Чёрная форма с галстуком, тёмно-русая чёлка на глазах и пронзительный, полный уверенности взгляд, так нехарактерный для его клонов-недотёп. В это с трудом верилось. Рома изумлённо покрутил головой от Семёна-пришельца к местному Семёну, обратно… — Да, когда-то я был совсем как он, такой же слепой и наивный. Теперь же практически насквозь вижу этот бесконечно однообразный мир. Ах да, я так и не представился, Пионер. — Пришелец протянул руку. — Рома, — тот, помедлив, ответил взаимностью. — А просто Семёном называться уже не хочешь, раз познал суть мира? — Есть такое выражение: «он был пионером в своей области», обычно про какого-нибудь крупного учёного. Я исходил множество лагерей и нигде не видел тех, кто прошёл бы тот же путь познания. Кое-где есть необычные Семёны и сторонние попаданцы вроде тебя, но практически все они оказались недостойны. К тебе это, конечно, не относится, иначе бы я не стал говорить с тобой. Всё то время, пока лавина мыслей неслась в голове Ромы, исследователь лагерей спокойно ждал. Наконец, художник совладал с собой и выдохнул: — Давай ближе к делу. Что тебе нужно от меня? — Вот тут мы и подошли к самому главному, — Пионер назидательно поднял палец и прищурил карие глаза. — Шанс на спасение есть. Мои знания превосходят таковые у любого отдельного попаданца, но их всё равно недостаточно. Я собираю команду самых выдающихся, чтобы расквитаться с этим миром и положить конец заточению. — Вот как... — пробормотал Рома. — И сколько «выдающихся» ты уже собрал? — Пока что у меня лишь один союзник. Художник не удержался и хмыкнул. На лице Пионера же не дрогнул ни один мускул, а голос остался таким же несколько снисходительным: — Зря ты так. Этот парень в каком-то смысле гений. Его таланты лежат в такой сфере, которая пока что даже мне неподвластна. Он прошёл крайне жёсткий отбор среди сотен. — И что же это за таланты? — Рома был заинтригован. — Ты всё узнаешь. Сейчас достаточно того, что твои боевые навыки могут быть нам крайне полезны. Так что дай руку, и я покажу тебе истинное лицо этого мира. Рома не спешил соглашаться. Слишком уж туманно звучали слова Пионера. — Спасибо за комплимент, но не мог бы ты яснее говорить? Пионер вздохнул. Видно, ему уже не терпелось заполучить союзника в своё распоряжение. — Если яснее, ты познакомишься с моим помощником и узнаешь о его силе. Терять тебе уже нечего, сам знаешь. Ты можешь оставить всё как есть или же найти путь к возвращению. Решай, только быстро. Искуситель подал руку, намекая на единственно правильный ответ. А действительно, что терять? Среди бесконечных повторов отрезка времени любое изменение ощущалось как глоток свежего воздуха. Что уже может остановить? Смерть и страдания давно не страшат. Мораль смешалась с аморальностью в единую серую массу. Изнутри чётко слышен лишь эгоистичный призыв: Спасайся, не упускай свой шанс! — Я хочу найти путь к возвращению, — произнёс Рома, глядя Пионеру в глаза, и протянул руку в ответ. — Замечательно, — искуситель сжал ладонь художника в своей, и лагерь вокруг исчез, сменившись чёрной пустотой. Не ощущалось ни звука, ни дуновения ветра, даже почвы под ногами. Несколько секунд — и парни снова встали на твёрдую землю. Полдень, тропинка перед приземистой библиотекой «Совёнка». За сотни циклов заточения в «родном» лагере Рома успел отвыкнуть от того, что время в разных лагерях течёт по-разному. Однако быстро взял себя в руки, осмотрелся… Что странно, ни одного человеческого голоса вокруг, даже со стороны площади. — Добро пожаловать в наш лагерь, — Пионер отпустил руку. — Отныне он и твой тоже. Есть предпочтения в выборе жилища? — А что, есть из чего выбирать? — удивился Рома. — Мы избавились от местных. Все дома, кроме тринадцатого и двадцать первого, свободны. «Так, в тринадцатом жили тихоня с японкой, двадцать первый занимали статисты...» — машинально вспомнил Рома. — Тогда возьму этот, — он указал на шестой домик. Всё равно выбор был слишком сложным и даже несколько бессмысленным. Пионер тем временем зашагал к жилому сектору, художник последовал за ним. — Железного распорядка нет, каждый сам определяет, сколько времени работать и сколько отдыхать. Отлынивать не резон, стараемся для себя, прежде всего. Думаю, и сам понимаешь, — глава команды говорил, неотрывно смотря перед собой. Казалось, он обращается не к Роме, а ко всему пространству вокруг. — Раз ты не удивился параллельному лагерю, ты уже видел такие. Значит, переходами владеешь. — Вообще-то нет… — пробормотал художник. Пионер остановился и в недоумении обернулся: — Серьёзно? Как же ты перемещался? — Ммм… С проводником, — Роме не хотелось вспоминать девочку-кошку. — И где же он… Впрочем, неважно, — Пионер снова зашагал к неведомой цели. — Перво-наперво тебе нужно овладеть переходами самому: никто тебя за ручку по мирам водить не будет. А перемещаться придётся довольно часто. — Почему? — Скоро я стану достаточно силён, чтобы уничтожать лагеря безвозвратно. Но мне нужна будет поддержка и защита. Твоя задача — не допустить, чтобы кто-нибудь извне помешал процессу. Уверен, ты справишься с любым, кто посмеет атаковать. — Угу, — Рома без особого энтузиазма отнёсся к роли телохранителя. — Меня больше волнует, как обучиться переходам. — Концентрация, чёткое представление цели и упорные практики. Если что-то не получится, не стесняйся обратиться — помогу. Ты найдёшь меня либо в доме двадцать один, либо в административном корпусе, — будущий разрушитель немного сбавил темп ходьбы. — Итак, пора познакомить тебя с моим помощником. Рома вспомнил, как Пионер говорил про талант этого парня: «Он в сфере, которая пока что даже мне неподвластна...» Какими способностями надо обладать, чтоб тобой восхищался человек с таким самомнением?.. Пионер подвёл художника к домику, в котором обычно жила тихая пионерка с фиолетовыми волосами, и громко постучал кулаком. Дверь заскрипела, стёкла задребезжали, однако никто не спешил открывать. Рома даже успел подумать, что таинственный «гений» куда-то отлучился. — Он, бывает, увлекается так, что не видит и не слышит ничего вокруг, — произнёс Пионер и повторил призыв выйти. На этот раз изнутри послышался недовольный голос: — Я же просил не отвлекать меня, когда я работаю! — А ты просил знакомить тебя с каждым новым членом команды, — парировал глава союза. Едва слышный вздох, несколько тяжёлых шагов, скрип замка — дверь открылась. На пороге стоял рослый смуглый парень. Вместо формы на нём была сине-зелёная клетчатая рубашка с небрежно закатанными рукавами и расстёгнутая на две верхних пуговицы. Растрёпанные волосы цвета вороньего крыла не лезли на глаза, как у Семёна, что было довольно непривычно. Да и сам факт другого уникального попаданца в одном с художником лагере уже заставлял чувствовать себя не в своей тарелке. — Знакомься, это — Роман, — указал на новичка Пионер. — Молниеносные рефлексы, крепкий дух, никаких сомнений — смертоносный боец, в общем. Незнакомец спустился по ступенькам и поравнялся с Ромой. Он уступал новичку в росте не так сильно, как Пионер. Во внешности его было что-то цыганское, хотя в речи нельзя было уловить и малейший акцент. — Хм... — парень заглянул художнику в глаза. — Насилие уже успело пресытить, но огонь внутри ещё горит. Сомневаюсь, что он все приказы будет выполнять беспрекословно: слишком уж независимый взгляд. — Эй, ничего, что я здесь? — возмутился Рома. — Действительно, — присоединился Пионер. — Ты же не видел новичка в деле, а уже готов чуть ли не заклеймить. И представься уже, будь любезен. — Ох, простите, где мои манеры! — съязвил наглец в лицо Пионеру. — У тебя свои критерии отбора — у меня свои, — он повернулся к Роме. — Зови меня Доппельгангер. Доппель... что за имя такое? — Это тебя родители так назвали? — спросил вслух Рома. Доппельгангер в ответ резко нахмурился: — А ты что-то имеешь против? Похоже, только что Ромина фраза пересекла какую-то тонкую грань. — Просто спрашиваю, — спокойно ответил он. — В этом мире меня зовут именно так. Других обращений не потерплю, — Доппельгангер развернулся, поднялся по ступенькам и остановился в проходе. — Мне надо работать. Не отвлекайте по пустякам. Дверь захлопнулась. Знакомство оставило у Ромы довольно неприятные ощущения, и всё же внутри он немного поразился проницательности Доппельгангера. Не останови его, он бы, наверное, целый психологический портрет составил по одним только глазам. — Зря ты это сказал, — заметил Пионер. — Что, задел больную тему? — Можно и так сказать. У парня тяжёлый характер, но его талант уникален. — Так всё-таки, какой талант? Ты так и не сказал, — Рома решил добиться своего. — Пойдём, мы ещё не закончили экскурсию, заодно и расскажу, — Пионер жестом призвал пройти вперёд. Путь продолжился среди треугольных и бочкообразных домиков. Похоже, в этот раз Пионер не будет уходить от ответов. Однако объяснение началось несколько необычно. — Ты когда-нибудь задумывался о том, возможно ли материализовать эмоции? Странный вопрос озадачил Рому. — Да как-то нет. А что, можно, раз спрашиваешь? — Гнев, злоба, отчаяние, обиды — множество отрицательных эмоций копится у нас внутри и разъедает, как ржавчина. И в то же время они дают нам силы сделать то, чего при обычных обстоятельствах мы бы не смогли. Но что, если укротить их и сделать управляемым подспорьем? Доппельгангер знает ответ на этот вопрос. Нет, никаких медитаций и шарлатанства тренеров личностного роста. По мановению его руки негативные эмоции собираются в чёрную субстанцию наподобие дыма и действуют, как ему захочется. — Как эмоции могут действовать сами? — Роме пришлось перебить туманный рассказ. — Отделённые от человека, они могут или уйти внутрь Доппельгангера, дожидаясь своего часа, или быть направлены его рукой наружу. Убить врага, разрушить препятствие, усилить носителя — всё это во власти энергии зла. Название он сам придумал. Как и нынешнее имя. — А покороче имя нельзя было придумать? — Имя с потолка не берётся, — в голосе Пионера послышались нотки разочарования. — «Доппельгангер» переводится как «Двойник». Но не просто копия, а воплощение самых тёмных уголков сознания. Все потаённые желания, подавляемые страхом быть осуждённым обществом, отражаются в нём. Помнишь доктора Джекила и мистера Хайда? Хайд был доппельгангером Джекила. Наш общий знакомый так же изменился по сравнению с собой в родном мире. — А кто остался прежним? — философски спросил Рома. — Никто. Но имя уже занято, — подытожил Пионер. Парни тем временем подошли к столовой. В просторном обеденном зале ожидаемо никого не было. Пионер сразу прошёл на кухню и открыл перед Ромой холодильник. Неровными рядами на полках стояло несколько закрытых кастрюль с торчащими поварёшками, а вокруг них ютились грубые обрезки овощей и колбасы. — Поваров тоже пришлось пустить в расход, так что готовим сами. Точнее, Доппельгангер готовит. Меню разнообразием не отличается, но стряпня у него хорошая. Рома аккуратно приподнял одну из крышек, готовясь к резкому запаху протухшего, но на удивление в кастрюле был вполне съедобный на вид борщ, пусть и несколько пожелтевший за день-два. В другой было картофельное пюре подобной свежести, а третья хранила гречневую кашу. — Он что, за раз это всё приготовил? — спросил Рома. — Нет, конечно, — Пионер закрыл дверцу. — Большую часть времени он тренируется обращению с энергией зла и ведёт какие-то записи. То ли дневник, то ли заметки о своей способности. И у кого из них ЧСВ больше — вопрос отныне открыт... — В общем, приходи и ешь когда хочешь. В самом лагере тебе работа тоже найдётся. Первое время будут мелкие поручения по типу «принеси-подай-подсоби», потом, когда все друг к другу притрёмся, можно будет начать вершить совместные великие дела, — Пионер пригласил на выход. — Советую начать тренировки немедленно: время не ждёт. — Угу, — буркнул Рома и собрался разминуться с новоиспечённым вождём. Однако уже через несколько шагов художника окликнули. Тот обернулся. — Рома, я знаю, ты не дурак, и сам всё прекрасно понимаешь, но скажу ещё раз. Не касайся в разговоре с Доппельгангером темы родителей. Он очень её не любит. От себя обещаю приструнить его. Я не хочу, чтобы моя команда развалилась от распрей, едва собравшись, — голос Пионера отдавал уже не столько назидательностью, сколько простой просьбой. Всё-таки речь шла о деле всей жизни, предмете всех надежд. — Понятно, — бросил художник и пошёл в своё новое жилище. «Ну что, ты хотел перемен, ты их получил...» — пробормотал Рома себе под нос. Слабо верилось, что Доппельгангер вмиг избавится от своей заносчивости. Жизненный опыт раз за разом говорил, что подобные люди глухи к вразумлениям. Если они и перестают источать спесь, то либо из-под палки, либо ради достижения личной цели. А Пионер, возможно, имеет на нахала какое-то влияние. Так или иначе, пока что рано обвинять его в посредственном лидерстве. Команда только-только начинает собираться. Возможно, будут ещё «выдающиеся» попаданцы. Но рано или поздно срабатываться придётся со всеми. Треугольный двухместный домик статистов, который должен был стать Роминым, оказался незапертым. Художник даже как-то не догадался спросить у Пионера ключ. С другой стороны, это не особо-то было нужно. Когда население можно пересчитать по пальцам одной руки, несложно найти вора. Просто непривычно было не иметь возможности отгородиться от мира на собственном пятачке земли. Внутри чисто, будто хозяева только-только ушли на утреннюю линейку. Личные вещи не тронуты. До Ромы тут жили, вероятно, двое вожатых, судя по отдельным листам лагерной документации на столе. Нет, всё-таки изнутри свербит. Кроме того, Доппельгангер дверь запирал. Выходит, было чем. Дубликаты ключей, по идее, должны храниться в административном корпусе. Надо будет туда сходить, — подумал художник, устроившись на кровати. Что же дальше? Пионер велел обучиться переходам, но не уточнил, в какой срок это нужно сделать. Да и сама методика обучения ещё туманнее речей в родном лагере. Несколько часов назад Рома и представить себе не мог самостоятельное перемещение меж реальностей. Тем более такое их количество и пустоту, что разделяла миры. А бывали ли неудачные переходы, когда кто-то застревал в пустоте? Выбирался ли в таком случае кто-нибудь или умирал в страшных муках до перезагрузки? Нет, пытаться самому что-то понять – это всё равно что заставлять слепого отличать импрессионизм и кубизм. Художник встал, исполненный решимости, и отправился искать Пионера. Интуиция подсказала, что из двух указанных точек лагеря он с куда меньшей вероятностью будет в доме. Значит, путь будет лежать в обитель лагерной бюрократии. Вот и административный корпус. Вроде всё внутри такое же привычное и неизменное: просторный коридор с несколькими дверями, широкое окно, пара горшков с высокими растениями в углах. И всё равно что-то настораживает. Откуда-то доносится странное дребезжание. Такое впечатление, что где-то идёт локальное землетрясение. Приготовившись сам не зная к чему, Рома пошёл на источник звука. Искать долго не пришлось: дверь в самый просторный кабинет была приоткрыта, и чем ближе к ней, тем сильнее дрожал паркет. Заглянув в кабинет, Рома не смог сдержаться и раскрыл рот. Было от чего: Пионер сидел в позе лотоса на столе. Раз в несколько секунд он на мгновение исчезал и тут же появлялся вновь. Шкаф, сейф, стулья — вся мебель вокруг раскачивалась, будто стояла в каюте корабля, терзаемого беспощадным штормом. Как до сих пор ничего не упало, оставалось тайной. — Пионер! — крикнул Рома. Всё мгновенно стихло. Мебель снова встала ровно, а новый хозяин кабинета вернулся в реальность и открыл глаза: — А, это ты. Вопрос твой связан с переходами, я прав? — Прав, — художник прошёл в кабинет. — Как по мне, глупо ждать самостоятельного научения от простой команды «учись!», когда даже приблизительно не можешь представить искомое. Пионер чуть прищурился: — Я должен стать твоим учителем, полагаю. Ну что ж, взаимовыручка — это один из столпов командной работы, — он указал рукой на один из стульев и слез со стола. — Пожалуй, главный принцип, который тебе нужно усвоить, — это возможно. Неверие рождает нерешительность, нерешительность — путь к краху. Понимаешь, о чём я? — Да-да, главное — поверить в себя. Не первый раз слышу, — устало бросил Рома, садясь. — Отголоски пустых слов из родного мира, — голос Пионера источал пренебрежение. — Здесь вера в себя есть основа выживания. Не в биологическом, конечно, смысле, а в плане сохранения своего «Я». Пока ты знаешь, что можешь что-то изменить, ты живёшь. Опущенные руки здесь — почти что смерть там, — он показал пальцем куда-то вверх и сел напротив. — Ну, хорошо, допустим, я уверовал в неисчислимые миры и в возможность перемещения между ними. Что дальше? — художнику не терпелось добраться до сути. — Скажи, ты когда-нибудь летал во сне? Видимо, задавать странные вопросы в самое неподходящее время вошло у Пионера в привычку. — Бывало в детстве иногда, — слегка смутился Рома. — Говорят, в это время дети интенсивно растут. По тебе видно, — Пионер на мгновение улыбнулся уголком рта. — Во время перемещения ощущения подобные. Закрой глаза. Художник подчинился. — Никаких лишних мыслей. Только цель. А цель у тебя, скажем, — автобус на остановке, самое начало цикла в ближайшем лагере. Вообрази, что сбросил телесные оковы, и лети навстречу цели. Ты — призрак, которому нипочём законы физики, — учитель взял ученика за плечо. — Попробуй переместиться, а я проконтролирую. Сосредотачиваться и очищать разум Роме было не впервой: порой того требовали творческие изыскания. Иногда цельная композиция картины складывалась только после нескольких минут, а то и часов, отгороженности от всего остального мира. Однако в этот раз задача стояла куда сложнее. Творчеству было просторно в двух измерениях, разуму — в трёх, а сколько придётся осмыслить здесь? Что ж, это будет ещё одним испытанием. Рома отбросил мысли, ушёл в себя настолько, что даже перестал чувствовать цепкие пальцы Пионера. Разум воспроизводил лишь образ ворот лагеря и четырёхколёсного поставщика душ. Так, пора действовать. Художник стиснул зубы, сжал что было сил веки... Всё тело тряслось, как в конвульсиях... Прошло около минуты, а того самого ощущения полёта так и не наступило. Поняв, что первый блин комом, Рома открыл глаза. — Сразу ни у кого не выходило. — Пионер отпустил руку. — Приведи дыхание в норму и попытайся ещё раз. Нельзя сказать, что Рому совсем не огорчила неудача, тем не менее, он практически сразу предпринял вторую попытку. На этот раз контролирующая длань Пионера легла на висок. Образ в сознании стал чётче, представился собственный лагерь и даже чересчур проницательная блондинка. Всей сущностью завладело желание оказаться там. Художник вспомнил свой полёт через пустоту и жаждал ещё раз испытать его. Вот сейчас... Только нужно чуть сильнее сконцентрироваться... Бесполезно. Никакого эффекта. Те же стены административного корпуса. Пионер всё так же бесстрастно глядит в глаза. В его взгляде ни насмешки, ни сочувствия, ни осуждения. Это расстраивает и даже немного злит. — Я чувствую, ты стараешься, делаешь всё правильно. Обычно некоторый прогресс виден уже со второго раза. Почему даже близко нет результата, мне непонятно, — вынес свой вердикт учитель. — Над этим надо поразмыслить. — Долго будешь думать? — спросил Рома не без огорчения. — Мысли неподвластны времени и не терпят сроков. Когда мне будет что сказать, ты об этом узнаешь, — последовал ответ. Пионер снова залез на стол, закрыл глаза и погрузился в размышления. Столь бесцеремонный уход в себя подлил масла в огонь Роминой обиды. В который раз его заставляют чувствовать себя беспомощным и ни на что не способным. Снова Пионер демонстративно указывает на своё превосходство. По сравнению с ним Рома просто червь. Художник так и сидел на стуле, не сводя глаз с того, кто растоптал его прежний взгляд на Мир «Совёнка» и, конечно, на себя. Хранитель сакральных знаний высокомерен. Такие люди всегда вызывали отвращение, потому что зачастую у высокомерия в родном мире не было никакого фундамента, никакой основы. А что же здесь? Опыт Пионера недоступен никому. По крайней мере, так он говорит. Но, даже увидев часть возможностей этого парня, не зазорно назвать его сверхчеловеком. Таким вообще не должно быть дела до простых смертных. И всё же Пионер не единоличник. Под его эгидой собираются ради спасения. Он обещал найти решение. Ему не безразличны проблемы подчинённых. Рациональное начало Ромы снова взяло верх. Обида постепенно улетучилась. Художник встал и вознамерился покинуть кабинет, когда наставник в очередной раз вышел из транса: — О, ты ещё здесь. Хорошо, я как раз поразмыслил. Пока что продолжим тренировки в обычном режиме, а если результата так и не достигнем, придётся применить запасной вариант. — И что за запасной вариант? — Скажем так, своеобразный костыль. Раньше мне не приходилось встречать не способных к переходам, так что он, скорее всего, и не понадобится. Я надеюсь, ты освоишь их не хуже остальных. — Угу, — кивнул Рома и вспомнил про вторую цель своего визита. — Есть ещё одно дело. Можешь дать ключ от моего дома? — Боишься воров? — повёл бровью Пионер. — Предпочитаю иметь возможность закрыть за собой дверь. — Твоё право. — Пионер не глядя завёл руку за спину, открыл ящик стола и мгновенно бросил что-то Роме. Тот ловко поймал передачу — в руке лежало металлическое кольцо с ключом и биркой под номером шесть. — Спасибо, — кивнул Рома наставнику и отправился домой. Нужно продолжить тренировки самостоятельно. Нужно доказать для начала самому себе, что не станешь для команды обузой.