Переломный момент

Энакин смог вырваться впервые за месяц и уже совсем поздно вечером, когда Асока отчаялась увидеть его сегодня и легла спать, в дверь комнаты осторожно позвонили. Тогрута ещё не успела заснуть и легко поняв, кто это, встала с кровати и прямо в сорочке из красного атласа длинной выше колен и на тонких лямках и босиком, пошла открывать. Ну так и есть. Это был именно он. Тот, кто приземлившись на взлётной площадке и продираясь сквозь ночную темноту, чуть разбавленную светом фонарей, стремительно направился к храму. Погода к вечеру подпортилась, небо собралось тучами и начал капать дождь, но Энакин шёл с непокрытой головой, капюшонов он не носил, это напоминало ему о ситхах. Слишком ярко запомнился ему тот сон, увиденный в больничной палате, где он сам был в образе Тёмного адепта и даже мысленно не желал на него походить. Капли воды стекали по плащу и тяжёлой робе, насквозь пропитавшейся потом и дымом сражений, застревая в русых волосах, как мелкие бриллианты. Энакин сильно устал, все мышцы его болезненно ныли, а царапины здорово саднили, но он всё равно был рад, что вернулся. Вернулся живым и даже не раненым и совсем уже скоро увидит свою возлюбленную, которая так ждёт его и постоянно присылает электронные письма, а он ежевечерне звонит ей по голосвязи. Но разве этого достаточно, чтобы быть счастливыми? Конечно же, нет, важно быть рядом, ощущая тепло друг друга и чувствуя одно дыхание на двоих. И каждый раз, находясь в такой же вот, как сейчас, длительный отлучке, Скайуокер непроизвольно отмечал, что это всё до боли напоминает ему отношения с Падме. Когда они точно так же зачастую бывали надолго разделаны и связывали их только письма. «Нет» — поправлял он себя тут же, — «Совсем не похожи. Ведь я уже не такой, как прежде, а Асока совсем иная, чем Падме. Она искренняя, открытая, непосредственная. Настолько чистая, что может не опасаться никакой грязи. Та просто к ней не прилипнет». И совсем скоро они увидятся. Что может быть прекраснее. А вот и чёрный вход в храм, лучше войти в него, чтобы никого не будить, а если всё же и разбудит, то избежать вопросов. Впрочем, в одной комнате жилого крыла его по-любому ждали. В любое время дня и ночи. И думая так, Энакин скрылся за дверью. Так быстро, что остался незамеченным для всех, кто ещё был снаружи, для всех, но только не для одной невысокой молодой женщины, что стояла под козырьком взлётной площадки, закрыв лицо глубоким капюшоном чёрной накидки. Она-то уж капюшоны любила, причём, по той же самой причине, по какой Энакин ненавидел их. Хотя сейчас это было скорее маскировкой, ведь для всего Ордена и тем более для определённых его представителей эта женщина была давно мертва, и пускай до поры, до времени так оно и остаётся. И сейчас она ничего не предпринимала, а просто следила взглядом за единственным пассажиром севшего корабля, который чуть ли не летя на крыльях, шёл к храму. Смотрела и не верила сама себе. «Вот это да, неужели же это Скайуокер» — думала неизвестная с нескрываемым удивлением — «Хотя, он ли это? Сейчас ему должно быть примерно двадцать восемь или около того, а этому счастливому юнцу едва ли восемнадцать дать можно». Но нет, это был он. Те же отросшие волосы, даже лежат по-прежнему, та же высокая, стройная фигура, вот только походка изменилась. Энакин шёл более уверенно и свободно, как человек, довольный жизнью, которого ничто больше не тяготит. «Ну ничего,» — подумала женщина со злорадством — «Это мы скоро поправим. Заставим некоторых крупно пожалеть о том, что они сделали. Одна кровь смоет другую. Иначе нам не называться Проснувшееся зло». Женщина пошла прочь с площадки, чтобы не нарваться на знакомых, а особенно на бывших друзей, коих за годы знакомства с Орденом имела немало. Вот только теперь это было в прошлом, отныне она тут персона нон грата, для всех, кроме одного. Ему незнакомка сейчас и звонила, сев на свой корабль, оставленный на площади. — Нужно спешить — прохрипела она в динамик — Я не могу это видеть. Я не могу так жить. Не могу...пока они счастливы. *** Коридор жилого крыла был почти совсем тёмным, но если знать, куда идти, никогда не заплетаешь. И Энакин уверенной рукой звонил в третью комнату от входа. Асока, словно его и ожидая, выскочила на порог прямо в сорочке и босая. Как же хотелось ему прижать её к себе и подняв на руки, никогда не отпускать. Но придётся повременить, нельзя же прикасаться к любимой, когда ты грязный и липкий, словно Джабба Хатт. И ограничившись коротким, приветственным поцелуем, Энакин поспешил туда, где мечтал оказаться всю дорогу домой. В душ. — Я скоро, вот только вымоюсь и сразу к тебе — пообещал он тогруте и скрылся в санузле. Там он немедленно и с большим удовольствием сбросил с себя пропыленную робу и мокрый плащ и после этого шагнул за бортик душевой кабины. Горячая вода, устремляясь вниз бурным потоком уносила с собой усталость и весь негатив, что предшествует любой встрече с врагами. Энакин закрыл глаза и подставил голову под струю душа, смывая невольные воспоминания, когда он вот так же возвращался с войны. И возвращался совсем не сюда. Когда же от этих мыслей у него перестанут набегать слезы? Слезы пустой юности и едва не загубленной жизни. А ведь так и не рассказал ничего Асоке, просто не смог. Она, конечно же, увидела шрам и он предпочёл отговорится привычной отмазкой про ранение на миссии. Асока поверила или просто не стала расспрашивать, чтобы не напоминать. Тем лучше. Вода мерно шумела и постепенно успокаивала нервы, скрывая все остальные звуки, даже легкий скрип открывшейся двери и шум шагов на кафеле. И даже то, что кто-то перешагнул бортик кабинки и встал прямо за спиной. Асока вошла в санузел и первое время просто рассматривала окутанную паром фигуру возлюбленного, отмечая каждую линию мышц, вспоминая ощущение их под своими руками, постепенно загораясь вполне определённым желанием. И вместе с тем не могла перестать думать о том, что же этот человек так часто переживает. Сколько раз за последнее время его вызывают на самые сложные мисии, заставляя раз за разом подвергать себя риску. Асока слышала как проходит каждое из них, канцлер Органа еженедельно зачитывал итоги, а ей осталось только переживать и надеяться, чтобы всё обошлось и Энакин снова был с ней. Жаль только, в последнее время так редко... Тогрута перешагнула через невысокий бортик, не став снимать сороку. Энакин пока не видел её и Тано, взяв с прозрачной полки бутылку с мятным гелем, щедро выдавила себе на ладони изрядную порцию и положив их на плечи Энакина, принялась мягко водить по его коже, намыливая её приятной охлаждающей субстанцией. Руки плавно очерчивали каждый изгиб, вот уже новая порция геля легла на ладони Тано, а желание всё ближе подступало к обоим. Энакин повернулся и не скрывая улыбки, потянул Асоку за собой, под тёплые струи душа, насквозь промочившие сорочку и уже там влюблённые слились наконец в давно ожидаемом поцелуе. Рука Энакина проникла за спину тогруты и найдя молнию на сорочке, потянула вниз, заставив лямки свалиться, открывая уже достаточно возбужденную грудь с тёмными сосками. Она смотрела прямо перед собой и ясно намекала на желаемый контакт, но когда Скайуокер наклонился, чтобы привычно поймать губами налившуюся кровью плоть, как Асока вдруг резко подняла голову и прихватила Энакина губами за мочку уха, потом проведя языком от неё до плеча. И не дав ему опомниться, подпрыгнула и обвив его ногами за пояс, самовольно впустила с себя готовое к бою оружие. Скайуокер удивился такому повороту и только лишь просунул руки ей под бёдра, чтобы та не свалилась в порыве страсти и встал у стены, чтобы не дать себя повалить. Асока раскачивалась и постанывая от страсти, кусала Энакина за шею и ключицы. Тот не оставался в долгу, покрывая горячими поцелуями шею и грудь тогруты, до тех пор, пока горячий поток их страсти не устремился в водосток, а влюблённые, тяжело дыша, не расцепились, но не разжали рук. — Мне кажется, или кто-то из нас двоих немножко извращенец? — хитро улыбнулась Асока, вытирая Энакина большим полотенцем и заматываясь в него вместе с ним. — А по-моему, так не один из нас, а все двое, — рассмеялся Скайуокер, щёлкая её по носу — Но этот вопрос мы более внимательно осветим на нашем почти супружеском ложе. Ты как? Готова к этой высокоинтеллектуальной дискуссии? — Вполне, любовь моя — произнесла Тано, поцеловав его в лоб — Я так рада, что ты вернулся. «А уж я-то как рада» — подумала бы та самая незнакомка, если бы видела их сейчас — «Радуйтесь пока, голубки, недолго ведь осталось».