Переломный момент

Совместная работа казалась Асоке не менее увлекательной, чем одиночное творчество, ведь исправлять чужие ошибки и расписывать предложения более красивым стилем было тоже очень интересно. Сразу вспоминалась и детские привычки придумывать и описывать умышленно красиво всё происходящее с ней. Истребитель был очень доволен её работой и неустанно хвалил, ведь благодаря её редактировке его произведение стало ещё популярнее. Параллельно с этим они часто обсуждали и другие свои идеи и советовались друг с другом по поводу уже имевшихся. Идей у обоих оказалось много и возникали они буквально из неоткуда. Асоке теперь хотелось писать круглые сутки. Она даже по улице теперь не могла спокойно пройти, ведь ей всюду, на каждом шагу виделось что-то, что навевало новую идею. И сразу хотелось написать её. Таким образом уже к Новому году у Асоки было довольно много самых разных работ, как маленьких рассказов, так и средних, а вскоре тогрута решилась и на большой. Сюжет менялся, но главными героями всегда оставались двое, Антей и Катара, человек и тогрута, напарники и лучшие друзья каждый раз по-разному узнававшие, что любят друг друга. Вскоре Асока поймала себя на том, что прототипами этих героев служат она сама и Энакин. Таким образом Тано как будто бы увековечивала их прежнюю дружбу и свою детскую влюблённость в него, робко фантазируя над тем, что было бы, если бы она ему открылась. В реальности, конечно, ничего хорошего, просто нравоучительная беседа на тему, Шпилька, ты классная, любой парень будет счастлив с тобой, но это, увы, не я, мне нравится другая и я на ней женат. — Интересно, как там сейчас у них? Небось и ребёнок есть — сказала Асока вслух, оторвавшись от главы очередной повести — А ведь правда, как бы всё повернулось, познакомься я с ним, будь он не женатым? Подумала мимоходом, вроде, но остановиться уже не смогла. Фантазия заработала в этом направлении и начала усилено рисовать картины альтернативного варианта событий. Вот они познакомились, потом она поняла, что влюбилась, но признаться решила не сразу. Понимала же, что такая, какой была тогда, Асока вряд ли понравилась бы кому-то как женщина. Да и какая она женщина была? Девушкой-то и то не назвать было. Тано как сейчас помнила какой она была пять лет назад. Тощая, угловатая, с большой головой и почти без груди. Как букашка какая, посмотреть не на что, фу. Да ещё и рост метр с монтраллами, Энакину едва по грудь была, как бы он целоваться с ней стал? Смешно представить. Ему и Падме-то в пуп дышит, Асока тем более. Это уже потом, года через два, Тано, что называется, расцвела. И ростом вытянулась, и фигура сформировалась, даже грудь появилась, не такая шикарная, может, как у Мастера Секуры, но тоже довольно красивая, лицо стало уже не детски округлым, а женственным. Конечно, в отличие от классической женской красоты той же Падме, привлекательность Асоки была скорее экзотичной и своеобразной, что однако не умаляло её очарования. Вот тогда-то Асока, набравшись решимости, хотела поговорить с учителем о них, тем более, что она хорошо видела, как Энакин смотрел на неё и как относился. Не как равнодушный человек и вряд ли как просто друг. Как кто-то скорее и близкий, желающий об этом сказать, но словно боясь реакции на это. Решилась и узнала, что он женат. Это было горе. К счастью Магистр Пло подсказал ей выход и Асока постепенно приняла ситуацию, хотя иногда и надеялась на изменение её в нужную ей сторону. Например, когда незадолго после того, как правда узналась, они с Энакином пошли на уличную тренировку. Асока в тот день плохо выспалась и так же не успела толком позавтракать и потому очень скоро почувствовала себя неважно. Правда она не показывала этого и усиленно парировала удары наставника, выставляя блоки ещё до того, как удар был нанесён, но буквально через полчаса поняла, что надолго её не хватит. — Молодец, Шпилька — сказал Энакин с улыбкой — У тебя неплохо получается атаковать, теперь отработаем защиту. — Я не могу — ответила Тано помимо воли и вдруг начала стремительно опускаться назад, истратив последние силы на то, чтобы сесть на корточки, а не бухнуться прямо на искусственный газон. В глазах уже почти совсем потемнело, а голова сделалась такой тяжелой, что с трудом держалась на шее. — Так, а это ещё, что такое? — поинтересовался Энакин, опускаясь рядом, спросил не строго, а очень взволновано. — Я не выспалась — призналась она заплетающимся языком — Голова очень кружится. — Так, всё ясно — мигом просек ситуацию Скайуокер — Прервёмся на сегодня, а сейчас идём. Затем он помог Тано подняться и видя, что она совсем не стоит, подхватил девушку на руки и понёс в сторону храма. — Ни о чем не волнуйся — сказал Энакин, поддерживая её одной рукой под спину, второй под колени — Подобное иногда случается, тебе нужно просто хорошо отдохнуть. «Всё-таки он меня любит» — подумала тогда Асока, прижимаясь к плечу наставника — «Иначе он бы не стал так обо мне волноваться». Он не стал заходить в парадный ход, вошёл через чёрный, чтобы никто не привязался с вопросами и войдя в комнату, осторожно уложил свою ношу на кровать, укрыл покрывалом и распахнув форточку, ненадолго вышел. Оказалось, ходил в столовую, откуда принёс стакан крепкого кофе с сахаром и две посыпанные им плюшки. — Вот, принимайся прямо сейчас, я специально взял сладкое, чтобы поднять давление и повысить сахар в крови, это тебе необходимо — сказал наставник, опуская поднос ей на колени. — Спасибо, вы так обо мне заботитесь — произнесла Асока растрогано и весь вечер потом любила его ещё сильнее, хотя и знала, что он женат. Потом она долго воскрешала этот случай в своих мыслях, заставлявший её душу сладко трепетать. Надо же, а теперь это почти забылось за последующими событиями, а потом была встреча с Лаксом и их взаимная симпатия, переросшая очень скоро в самую настоящую любовь со стороны Тано. По крайней мере так ей казалось. Но теперь, когда после окончательного разрыва с Бонтери прошло несколько месяцев и боль немного притупилась, отвлечённая творчеством, Асока могла уже более трезво оценивать свои былые и нынешние чувства. Как легко было теперь посмотреть на себя объективно и беспристрастно, как научил её недавно Рекс. Просто представить свою ситуацию, как чужую и проанализировать ошибки. Выводы получились удивительные. Да, её чувство к учителю было детским и на первый взгляд несерьёзным, однако, вместе с тем это лишь казалось. На деле оно было чистым и искренним, от всего сердца, как может любить только ребёнок, человек с душой, незамутненной ещё суетностью. И потому крепкий, из-за того, что не имело корысти, а только тёплую привязанность и желание сделать счастливым. Оно не исчезало и потом. Сама Асока менялась, взрослела, становилась внешне девушкой, но вот чувство не исчезало, не меняя своей первоначальной сути. Оно, подобно самой Тано, меняло лишь форму, суть оставляя неизменной. И даже когда она поняла, что надежды быть с любимым у неё не осталось, чувство, тем не менее, не исчезло. Спряталось, затаило, приняло ещё одну форму, однако, не перестало быть. Просто, используя совет Магистра Пло, а так же желая обмануть своё сознание, чтобы не страдать от безответной любви, Асока сумела переплавить её в дружбу, бросив весь пыл в совместную работу, запретив себе думать о каких-то иных отношениях с Энакином, помимо рабочих. Тем самым она смогла не потерять верного друга и не испортить их отношений, потеряв даже то, что уже было у них. Но это не означало, что Асока разлюбила его и ей не было больно от того, что Энакин не с ней. Было, ещё и как. До чего же мучительно было смотреть на Энакина и знать, куда он часто отлучается на ночь и что делает там. Тяжело было видеть вместе его и Падме, понимая, что означают их взгляды и тайные прикосновения. Просто она научилась отставлять свои чувства на второй план, отвлекаясь на что-угодно вокруг, отчего боль была не такой сильной. А потом ей подвернулся Бонтери, такой красивый, обаятельный, дипломатичный. Он понравился ей, она ему, сразу, в первую же встречу. Лакс ещё и политиком был. Ничего не напомнило? Другим, может и нет, но вот Асоке очень даже да. Ей представилась друг, что она, как и Энакин, влюбилась в политика и тоже поженится с ним, став одновременно и счастливой и похожей на него. И заодно докажет, что она тоже может нравится и имеет право на счастье. Вот именно из этих чувств, кстати, не очень хороших и не совсем чистых, очень скоро и выросла её вселенская любовь к Бонтери. Желание что-то доказать, не столько даже Энакину, сколько самой себе. Желание, чтобы завидовали, сожалели о её потере для общества. Ведь всё то время, что она провела с Лаксом, тогрута невольно думала, как на это всё смотрит Энакин и даже радовалась, что он недоволен. А когда всё рухнуло, перестала радоваться его эмоциям, её просто поглотило уязвлённое самолюбие за то, что бросили и желание вернуть это, не веря, что такое возможно. Как так, когда бросать имела право только она? Что же до чувства к Энакину, то о нем Асока за своей целью больше не думала, да и подумав бы, не стала к нему возвращаться. Из вредности. Не хотелось возвращаться к тому, с чего начала, тем самым признавая за собой своё ничтожество, достойное лишь безответности. Так она думала долго, всё последнее время, но не сейчас. В данный момент, описывая очередную историю, и обратив внимание с кого берет образы героев, до тогруты наконец дошло всё то, что она сама от себя всё это время прятала. То, в чем так долго не желала признаваться. В детском чувстве, пронесённом через всю жизнь, которое до сих пор висело за плечами, спрятавшись на самую глубину, словно понимая, что не время пока обнаруживать себя. Только сегодня решилось наконец робко показаться. Совсем чуть чуть, на уровне скорее лёгкого намёка. Большего нельзя было позволить, пока нельзя. А то испугается и совершит новую ошибку. Пускай пока творит и дальше свои рассказы. И Асока не преминула заняться именно этим. Истребитель вошёл в сеть и уже отписался по мнению о главе. Потом завёл разговор об идее. Так было весь оставшийся вечер и весь последующий год, но вот ближе к лету...