Переломный момент

Палата, в которую несколько дней назад перевели Энакина, представляла собой небольшое светлое помещение. Оно было создано с учетом наибольшего комфорта, никаких раздражающих ярких цветов и угнетающих мрачных, светло-бежевые стены, белый потолок и занавески на окнах темно-жёлтого цвета. Всё приятное глазу и жизнеутверждающее. Вот только больница, как её не назови и не обустрой всё равно таковой и останется, а значит желание у пациентов вызывает только одно — поскорее оказаться вне этих стен. Хотя, к Энакину это убеждение сейчас явно не относилось, не готов он пока ещё был к возвращению в Орден, не мог он сейчас ни видеть людей, ни говорить с ними. Да, впрочем, к этому его пока и не принуждали, рановато было, учитывая нынешнее состояние Скайуокера. Оно по-прежнему оставалось достаточно тяжёлым, хотя критическим более не было, однако, и о выписке ещё даже не заговаривали. Вставать ему было запрещено, сидеть так же не рекомендовалось, и большую часть времени Скайуокер находился в полусидящем положении. Такое положение способствовало облегчению его пока ещё трудного дыхания и позволяло как можно меньше тревожить внутренние швы. Кровать была не очень широкой, но довольно удобной, рядом, на тумбочке лежал датапад с выходом в голонет и бутылка воды. Каждое утро и вечер Энакина навещал дежурный врач, иногда это были Нема или Сайд, сделавший ему операцию, а иной раз и вовсе незнакомые целители. Однажды пришла Стасс Алие, недавно вошедшая в Совет вместо Ади Галии, погибшей в бою с генералом Гривусом. Он, кстати, пережил её не так уж и надолго, Оби-Ван уничтожил его в тот день, что и Энакин Сидиуса. Только сказать не успел, не до того всем было. Зато Стасс рассказала ему всё и даже больше, например, про тот самый передел правил в Ордене и отношения, что уже намечались. Например, что Магистр Винду предложил Шаак Ти посетить ресторан «Небо над Корусантом» и она обещала подумать, а Кит Фисто и Эйла Секура уже вовсю обниматься в коридорах Храма. Но лучше бы она проводила осмотр молча, прерываясь лишь, чтобы спросить о состоянии, попросить не дышать или раскрыть пижамную рубашку. Но увы, сказанное вернуть не способна никакая из сил и пришлось жить с тем, что есть, вернее, что задало новое направление мыслям Энакина. Ведь если до этого всё время между обоими врачебными обходами он либо спал под действием обезболивающих, либо сидел в сети, отыскивая статьи про Силу и световые мечи, то теперь чаще всего размышлял. Тема для этих мыслей была чаще всего одна. То, что не смог сделать Сидиус. То, что не успела война. То запросто удалось этой маленькой хрупкой женщине, которую он любил больше всех на свете, ради которой Энакин был почти готов предать свою нынешнюю жизнь. Она взяла и плюнула в это, растоптав и смешав с грязью. Всё то, что он испытывал к ней было искренним и шло от самого сердца, не допуская и сомнения в том, что в ответ получает такое же. А теперь нет, сейчас Скайуокер знает, что это было только иллюзией, красивой сказкой, придуманной для тех, кто не знает настоящего мира, думая, что он на самом деле такой, как в их мечтах. Тринадцать лет, большую половину своей жизни Энакин носил в себе это чувство, сросся с ним, приучившись считать его своим, как если бы это был орган или часть тела. И теперь её нет, отрезали, нет, вырвали с мясом, насильно и без наркоза. Надо было привыкать жить без него. Трудно с этим смириться, но ещё труднее принять и жить так, как до этого, как до момента знакомства с чувством. И долгое время, если не спал, Энакин думал об этом всем и параллельно заглядывал в себя, пересматривая свою жизнь и с ужасом замечая, сколько он совершил ошибок и понимал, что полностью заслужил то, что с ним сейчас случилось. Как будто чужие юноша раз за разом анализировал прошедшие годы, начиная с поступления в Орден, хотя начал он со дня, когда стал помнить себя сознательно. Выводы совсем не утешали, скорее наоборот с каждым последующим годом вызывали всё более яркое разочарование в самом себе. Миловидный мальчик-раб, любознательный и смышлёный, мечтавший о далёких мирах, но при всём этом добрый и открытый, любивший маму и помогавший ей, смиренно терпя суровые взыскания, побои и брань хозяина лавки запчастей. Уже в те годы Энакин был умелым техником и блестящим гонщиком с задатками пилота, но никогда не хвалился этим, используя свои умения только на благо общества. Даже и в тех самых гонках, в честь праздника Бунты Скайуокер согласился участвовать скорее для того, чтобы помочь джедаям заработать на детали для корабля, чем из желания произвести впечатление. Но всё вышло как вышло и его забрали в Орден, вот тут-то всё и началось. Нет, первые дни всё было относительно так же, но вот когда Энакина не приняли, это зародило первое сомнение в его душу и разбудило желание поспорить с этим, доказать, что они ошиблись и он достоин быть в Ордене. С этого и началось нравственное падение, превращение наивного и скромного, чистого душой мальчика в настоящего борца за свои интересы, причём, не всегда честного. Впервые эта чистая душа надломилась в момент, когда он, хотя и случайно, один уничтожил станцию управления дроидами на Набу. Все смотрели на него, как на героя, это радовало, но в то же время вызывало нехорошее злорадное чувство. «Вот, а я же вам говорил, что достоин, а вы не верили». Второй удар, оставивший след в душе Энакина постиг его в момент смерти Квай-Гона — первого учителя и первого джедая, которого он узнал. Это был единственный человек, что был в Ордене за него, рядом с которым Скайуокер чувствовал себя защищённым и успокоенным, как ощущал бы себя возле отца, если бы помнил его. Энакин верил, что джедаи сильные и непобедимые, каково же было ему теперь узнать, что это не так. Что возможно и иное. И теперь он остался совсем один, против целого Ордена, настроенного к нему не очень дружелюбно. Оби-Ван не смог заменить эту потерю, хотя бы потому, что он изначально как и все, был против вступления Энакина в Орден и сразу же его невзлюбил, ревнуя к нему Квай-Гона. Правда потом их отношения изменились и Кеноби смог искренне привязаться к нему, как к младшему братишке, однако, не лучшим образом положенное начало знакомства ещё долго давало о себе знать. Энакин вспоминал это при любом споре с учителем, а иной раз высказывал вслух, не замечая, что эти слова доставляют Оби-Вану ужасную боль, ведь он тоже любил Квай-Гона и тосковал без него. Лишь только к концу обучения они смогли полностью принять друг друга став самым настоящим тандемом, в котором уравновешенный, интеллигентный Кеноби, по прозвищу Переговорщик, прекрасно дополнял импульсивного, вспыльчивого Скайуокера. Бывшие такими разными, они отлично сработались и сделались грозой преступников. Вот только душа Энакина была уже вовсю подвержена горделивому самолюбованию, почти заслонившему от других и от него самого прежнего себя. Этому способствовало покровительство верховного канцлера, который взял за правило во всем соглашаться с Энакином, принимая его проблемы, как свои и вскоре он был совершенно уверен в том, что Орден к нему несправедлив. Магистры завидовали тому, что он другой, лучше, талантливей любого из них и главное, смог познать настоящее чувство, не то, что эти «чванливые девственники». Всё это росло и крепло, питаясь так же неукротимой болью от возможной утраты близких. Смерть матери, беременность Падме, волнение за жизнь её и ребёнка... Только теперь по прошествии хотя и недолгого времени Энакин, глядя со стороны на себя тогдашнего, с ужасом понимал, каким он был идиотом. Глупым, тщеславным идиотом, который легко принимал на веру то, что было на поверхности. Да, Энакин смог хорошо выучить все формы владения световым мечом, многие практики Силы и ментальные техники, но в плане жизни реальной продолжил оставаться по-детски наивным и доверчивым. Плюс ко всему имел привязчивое, горячее сердце и открытую душу, чем и воспользовался подлый канцлер, заставив Энакина поверить в себя такого, каким он никогда не был и которого никогда не было в действительности. Энакина—великого и могучего, повелителя всех и вся, который имеет право возвышаться над всеми. В то время, как он на самом деле был самым обычным юношей, хотя и с более высоким уровнем медихлориан в крови, которому всего-то и нужно было человеческое отношение и мудрый товарищ, способный выслушать и поддержать. Скайуокер был уверен, что этим кем-то стал для него Палпатин, однако он являлся его злым гением, едва не превратившим его жизнь в его же трагедию. Он и Падме. При мыслях о жене, точнее, о бывшей супруге, Энакин болезненно поморщился. Потом, не сейчас, когда рана ещё слишком свежая. Обе раны, причинённые ею. Они заодно, взяли в плен чистую душу, измазали грязью и бросили, поняв, что ничего не удалось. И кому какая разница, что он чувствует после этого? Ведь после эксперимента подопытный материал, как правило, выбрасывают и его дальнейшая судьба никого не волнует. Вот, что теперь ему предстоит. Энакин прикрыл глаза и попытался понять, как он мог допустить подобное. И он понял, поэтому уже к вечеру, когда Оби-Ван пришёл его навестить, Скайуокер встретил его весьма неоднозначной просьбой.