Переломный момент

Событие, произошедшее сегодня в Ордене стало общественным диссонансом. Весь храм, не дожидаясь утра, узнал об этом и только ленивый или бездушный дроид не изъявил желания повидать героя. И если бы не Сайд и Оби-Ван, стеной вставшие возле палаты Энакина, ему пришлось бы туго. Впрочем, что храм, если и за его пределами говорили только об этом, ведь сенаторы — народ общительный, имеющий много друзей на своих и соседних планетах. Что делать, положение обязывает. Однако, имелось на Корусанте одно-единственное место, в котором не придавали значения делам общественного масштаба — маленькая квартира в старом здании на окраине Среднего уровня Корусанта. Причина тому была объективная и понятная любому, знавшему единственную её обитательницу, молодую девушку-тогруту, сидевшую сейчас на подоконнике, задумчивым взором глядя во двор. Прошло полгода, как она навсегда оставила храм джедаев и не желала иметь ничего общего ни с ним, ни с его обитателями, даже теми, кто был ей когда-то близок. Девушку звали Асока Тано и по странному совпадению, не подозревая о том, что произошло сегодня ночью с её учителем, она сейчас думала именно о нем. Неизвестно, с чего это вдруг так нахлынуло, ведь они с ним уже полгода как совершенно чужие друг другу люди, не связанные ничем, кроме общего прошлого. Хотя, если подумать, то и здесь причина тоже имелась — сегодня был выходной и Асока решила прибраться в квартире, которую купила на те небольшие сбережения, что остались на её счету после ухода из Храма. Тано устроилась работать в ремонтную мастерскую и честно старалась забыть обо всем, что связывало её с Орденом. И вроде начало получаться, но нет, всё изменилось, стоило ей только, помыв полы и вытерев пыль, начать разбирать шкаф. За полгода жизни здесь там собралось много всего и далеко не все вещи были ей нужны. Асока открыла дверцу и принялась выгребать сперва всю свою одежду, лежавшую в правой стороне шкафа. Тут оказалось не так много всего, однако, разобрать тоже не мешало, раз уж взялась, ну вот, например, вот этот красный топ, больше всего похожий на полоску явно занимает тут лишнее место, Тано носила его в первые годы ученичества и давно выросла из него. Впрочем, этой мини-юбке того же цвета здесь тоже делать нечего, она сейчас для Асоки не длиннее широкого пояса. А эти белые колготки...старые и потерявшие вид. Почему она до сих пор не выбросила всё это, ей ведь давно уже не четырнадцать, с тех пор она сильно вытянулась в росте и фигура приобрела несколько иную форму, ушла лишняя угловатость и появились кое-какие округлости. С шикарными формами сенатора Амидалы, конечно, не сравнить, однако, всё равно есть на что глянуть. Как минимум двоим. Жаль, не троим только. Подумав так, Асока вдруг вспомнила как впервые надела этот наряд и что было потом, почти три года назад, когда её только назначили Падаваном Рыцаря Скайуокера. И подумав об этом дальше, внезапно с тяжёлым вздохом сложила весь свой ученический комплект и убрала обратно в шкаф, отчего-то резко передумав от него избавляться. И захлопнув створку отделения одежды, открыла вторую, где хранились документы, фотографии и прочие мелочи, а так же несколько голокронов. Вот тут поле для деятельности было более обширным и на полу с каждой секундой росла куча ненужного смятого хлама. Старые записки, давно уже потерявшие актуальность, устаревшие документы, исписанные блокноты. Об этом не стоило сожалеть, чего не скажешь о голокронах. Теми не стоило пренебрегать, они сами-то по себе стоили недёшево, а уж с учетом того, что там хранилось... Кодекс джедаев и другие учебные программы для падаванов; Руководства по фехтованию и владению световым мечом; А также другой, простой на вид, способный иметь ценность лишь для самой Асоки. Не удержавшись, она взяла его и положив на ладонь, открыла. Много долгих месяцев не делала она этого и сейчас из округлого голокрона постепенно выступила желтая сфера, в которой медленно появилась голограмма Энакина, одетого в темно-синий костюм с красными линиями, какой он обыкновенно надевал во время тренировок. Он стоял посреди сферы и взяв в руки активированный меч, неспешно демонстрировал приёмы. — Повторяй так изо дня в день, и результат не заставит себя ждать, обещаю — сопровождал действия знакомый голос, звучавший так тепло и доброжелательно. Вот только сейчас Асока не повторяла, она просто досмотрела до конца и поставив голокрон на место, продолжила прерванную приборку. Очередь дошла до фотографий. Вообще, говоря честно, большинство таковых было у неё в датападе, но некоторые, особенно дорогие и важные, Асока распечатала и теперь хранила, надеясь потом отдать некоторые из них тому, кто был изображён на большинстве из них. Один или с ней вместе. Её любовь, вторая и самая сильная, но столь же неудачная, чем первая. Но если в первом случае у Тано просто изначально не имелось никакой надежды, о чем ей сразу же дали понять, чётко и ясно, то во втором всё было не так. Сперва не так. Пришлось, конечно, повоевать, не без этого, даже соперница была, куда ж без неё-то? Но в итоге всё стало просто замечательно, как и хотела тогрута. Было. Ровно несколько месяцев. «Нет» — поправилась тут же Асока, не желавшая признавать очевидного всем, кроме неё одной — «Не не было, а есть, у нас просто временные трудности, но вскоре всё наладится и мы снова станем близки, как раньше». Но видимо говорят верно, что нет ничего более постоянного, чем временное, иначе как ещё объяснить то, что подобной иллюзией Асока утешает себя уже почти год. Не забывая, правда, время от времени подкреплять свои слова делом, за что получала совсем не то, зачем приходила. Раскалённая лава искренних чувств раз за разом встречалась с ведром ледяной воды и со стуком падала вниз, превратившись в тусклые безжизненные камни. Лишь, чтобы по прошествии ещё некоторого времени повторить то же самое. И опять с тем же результатом. Ну не верила она, что всё кончено. Ну не могло быть так, чтобы столь сильные, яркие, эмоциональные отношения завершились так нелепо и так бесповоротно, что не оставили после себя ничего, кроме этой глухой, абсолютно серой пустоты, непроницаемой для чего-то извне. Как свинцовая гладь открытого моря, спокойная и невозмутимая, но такая пустая, без единого яркого пятна, зацепившись за которое можно проникнуть вовнутрь. «Нет, всё не так, это только кажется, у других, может и так, но у меня нет. Не у меня, у нас. Ничего не закончено и скоро это увидят все» — вновь вернулась Асока к спасительному самовнушению, которым спасалась почти весь год и неизвестно сколько ещё так будет спасаться. Может даже и долго, до самого конца, который уже едва не наступил целых два раза за последние полгода. Если в первый раз ещё можно было обвинить в этом кого-то, помимо себя, то вина за второй целиком и полностью лежит на одной Асоке. Никто не вкладывал ей в ладонь упаковку с лекарством. Никто не высыпал ей на ладонь горсть ярко-красных таблеток. Красных, как капельки крови, брызнувшей из разорванного сердца. Никто не налил в стакан воду из крана, заставляя запить безвкусные таблетки. Никто. Только она сама. Никто, кроме неё. До того сильным было последнее унижение, нанесённое самым близким человеком. Тем, кого Асока считала близким. К кому так безотчётно продолжало стремиться её израненное бесконечными ударами сердце. Её сердце. Его ударами. Но продолжало надеяться на то, что унижения снова сменятся на любовь, такую же, как раньше, когда она засыпала, положив голову на его плечо, а он обнимал её и шептал: — Я люблю тебя, Звездочка. Он часто называл её так. Асока же не могла даже произнести его имени, боясь, что в её устах оно прозвучит недостаточно красиво, как должно было бы. А память об их близости до сих пор не утихала в каждой клеточке, даже прикосновение самой себя к своему телу причиняло страдание, напоминая о том, чего никогда больше не будет. «Будет, непременно, чуть позже, но будет, пускай не сразу, но он поймёт свою ошибку и придёт, непременно, точно, иначе нельзя» — словно, как и сейчас бывший её учитель, находясь под наркозом, твердила Асока свою мантру, хотя за столько времени можно было бы уже и усомниться в её правильности, а так же прекратить и бессмысленные действия в отношении того, что распалось и признать, что оно никогда уже больше не будет целым. Надо бы, но только не ей. Асоке, что продолжала слепо верить и ждать, что возлюбленный придёт и снова обнимет, назвав своей Звездочкой. Не было ни дня, чтобы Асока не думала о нем, о том единственном, любовь которого никак не желала признавать умершей. Вот только сегодня, против своего обычного правила девушка подумала не о нем, а совершенно о другом человеке, не менее дорогом для Тано и сыгравшем в её судьбе неменьшую роль. И поняв, что всколыхнувшись раз, воспоминания не уйдут так просто, Асока поднялась с пола и закинув в мусорку отобранный хлам, уселась на подоконник и обняв колени руками, посмотрела в окно, мыслями унесясь назад на долгих три года...