***
Перед началом Зельеварения я успеваю впихнуть Скорпиусу книгу, пообещав, что внутри его ждет послание от Лили, и уже машу Эрику, чтобы он сел со мной, но тут рядом опускается чья-то сумка. — Ты не против? Роза улыбается мне и, дождавшись ответа, занимает место за партой. Обычно она сидит на первой, а я вот наоборот стараюсь затеряться где-нибудь посередине, независимо от того, насколько хорошо знаю предмет. Я виновато улыбаюсь Эрику и снова обращаюсь к Розе, озадаченная ее внезапным вниманием. Предыдущие три недели мы едва ли разговаривали, а весь август я игнорировала ее письма в числе прочих, так что для меня весьма неожиданно, что в ней еще остался энтузиазм для общения. Тем не менее, я рада ей и просто надеюсь, что никаких неудобных разговоров не последует. Роза, насколько я знаю, отличается чувством такта. К тому же разговаривать на лекции она не осмелится. — Как дела? — шепотом спрашивает она, пока профессор Слизнорт что-то ищет в лаборантской. — Нормально, — я пожимаю плечами. Мне нечего ей рассказать. Мне даже себе нечего рассказать. — А у тебя? — Тоже, — дипломатично отвечает Роза. — Хотя выпускной курс меня утомляет. — Не сочти за оскорбление, но я думала, что учеба не может тебя утомить. Роза фыркает. — Я всерьез начинаю жалеть, что оставила в расписании некоторые предметы. — Например? — Например, Зельеварение. Не говори Слизнорту. — Какому к черту Слизнорту? Сейчас ты оскорбила мои чувства! — все так же шепотом возмущаюсь я. — Тогда мы в расчете, — она улыбается. Я отвечаю ей тем же, и мы синхронно поворачиваемся к доске, когда профессор начинает лекцию. Тема сегодняшнего урока мне знакома, поэтому я не слишком усердствую, конспектируя ее, а вот Роза — несмотря на озвученное сожаление — внимательно слушает каждое слово. В Атлантиде у нас не было совместных занятий, кроме Стихий, где все спали или делали домашку, поэтому сидеть с ней довольно необычно. Я так привыкла к своему однообразному и не всегда приятному окружению, что даже простое соседство за одной партой с кем-то новым и приятным поднимает мне настроение. Вопреки опасениям, мне даже хочется поболтать с Розой о чем-то более личном, но ее преданное внимание своему выбору — пусть и ошибочному — вынуждает и меня сосредоточиться на лекции. Наверное, если бы она спросила, как я провела август, я бы ответила. Не слишком распространенно и больше иронично, чем эмоционально, но все же честно. Хотя, учитывая мое грубое игнорирование ее вопросов летом, вряд ли она теперь решит меня выслушать. В своем письме Роза была доброй и участливой, но моя бессердечность позволила мне вскрыть конверт только в поезде, так что уже не было смысла извиняться «за поздний ответ». Сейчас я бы сказала, что мне не хватало ее в августе. Ее и всех остальных. И знай я, переступая порог дома Селвинов, что в конце лета меня ждет только презрение и разочарование, я бы ни за что не отказалась от возможности хоть ненадолго почувствовать себя нужной. Только вот август прошел, и я никогда не смогу его вернуть. — Кто-нибудь из вас знает, что надо сделать, чтобы зелья сохраняли свои свойства долгие годы или даже века? Я, не задумываясь, поднимаю руку. — Да, мисс Нотт? — Правильно подобрать сосуд, — отвечаю я. — Обыкновенное или даже зачарованное стекло не спасет зелье от потери свойств. Зато редкие фарфоровые сосуды, если они герметично закрыты, делают зелья практически вечными. — Верно, десять очков Слизерину, — профессор достает из шкатулки и выставляет на своем столе несколько флаконов — по размерам от меньшего к большему. — Благодаря особой технологии изготовления и свойствам материала, фарфоровые сосуды буквально могут увековечить зелье. Посоревноваться с ними мог бы только алебастр, который использовался еще в Древнем Египте для хранения мумифицированных органов, однако он вступает в реакцию с соляной кислотой, а потому не может использоваться для некоторых зелий. Магические фарфоровые сосуды очень дороги и крайне ценны. Если вы не знаете, на что потратить карманные расходы, — это отличное капиталовложение. По классу проходят смешки. Я тоже улыбаюсь, но вскоре опять выключаюсь из темы: в МАЛе я прочла целую книгу о фарфоровых сосудах. Интересно, как там Поль? Зелье для улучшения зрения уже кончилось, а проблему навсегда оно не решает, так что он, должно быть, снова носит очки. Или сам сварил что-то подобное, а может, даже обратился к целителям. А может, ему и вовсе стало так привычно ходить в очках, что без них он чувствует себя некомфортно. Может, он даже посчитал, что я влезла не в свое дело, намекнув, что проблему со зрением можно исправить. Да, может, это было бестактно. С другой стороны, к хорошему так быстро привыкаешь, что потом и представить не можешь, как жил раньше. Уверена, что к возможности видеть мир отчетливо это тоже относится. Вспомнив, что одолжила книгу о сосудах у Поля, я снова задумываюсь о том, могла ли просто забыть, откуда у меня учебник, который принесла Лили. Если бы я брала его в МАЛе, то наверняка прочитала бы, а потому узнала бы название или суть. «Вездесущую нумерологию» — как указано на обложке — я вижу впервые. Так что, либо Скорпиус и Лили будут подсовывать мне что-то более очевидное, либо я перестану им подыгрывать в их своеобразных развлечениях. Перед тем как отпустить нас на короткий перерыв, профессор Слизнорт объявляет, что следующая часть занятия будет практической, а потому некоторое время все готовят столы к зельеварению. Мы давно не работаем в парах, но даже просто немного поболтать с Розой кажется мне приятным времяпрепровождением. Еще более приятным, чем само зельеварение, а это о многом говорит. Я уже собираюсь спросить, как прошло ее путешествие в Европу, когда приближается Скорпиус и, поздоровавшись с Розой, просит меня выйти вместе с ним. Я пожимаю плечами и соглашаюсь, гадая, о чем пойдет речь и не придется ли мне таким же тупым образом возвращать книгу Лили. — Это было не для меня, — как-то взволнованно говорит Скорпиус, помахивая нумерологией перед моим лицом. — У Лили есть кто-то ещё? — притворно удивляюсь я. — И что ты чувствуешь по этому поводу? Он, кажется, собирается осадить меня, но вместо этого вздыхает и молча протягивает мне книгу. — Записка для тебя. Сама поймешь. Я недоверчиво перелистываю страницы в поисках бумажки. — Там ведь не эротическое содержание? Скорпиус, я честно ее не соблазняла, а рыжие и веснушчатые вообще не в моем вкусе… Вытащив записку, я разворачиваю ее одной рукой и мельком пробегаюсь глазами. Не верю им — возвращаюсь к началу — вижу те же слова. Снова возвращаюсь к началу и к последнему слову теряю смысл послания. Здесь нет подписи, но это прислала не Лили — я помню её забавный угловатый почерк по тем письмам, которые пришли в августе. И этот почерк я знаю оттуда же. Это писал Джеймс. Скорпиус держит меня за локоть, но я не понимаю, как давно. Колени предательски ослабели, и я чувствую, как кружится голова, заставляя стены качаться, а пол уплывать. Дергаю рукой, чтобы удержаться за брата, но промахиваюсь, ощущая лишь касание плечом, и что-то давит на ребра с обеих сторон. –…лани. Мелани. Я медленно моргаю. — Ты в порядке? Я киваю. — Ничего страшного не произошло, что с тобой? Я мотаю головой. — Садись, — он ведет меня куда-то, и я едва чувствую, как касаюсь ногами пола. Потом качаюсь назад и опускаюсь на фальшивый подоконник. Холодный камень немного приводит меня в чувство, и я выдыхаю, сама не понимая, что это было. — Больше не падаешь в обморок? — Я не… Это было странно. — Сейчас все нормально? — Да, — отвечаю я, прислушавшись к себе. — Просто голова закружилась. Так бывает, если я резко встаю. — Но тебе стало плохо после записки… — Мне стало плохо, потому я не должна была ее получать! — огрызаюсь я. — Скажи, что ты не был в этом замешан?! — Нет, иначе я бы не стал забирать у тебя книгу. И вообще, зачем тогда Лили передавать ее тебе лично, если Джеймс мог сразу написать мне, чтобы я поговорил с тобой? Я мотаю головой на каждое его слово, а потом просто начинаю трясти ей, в попытке выкинуть из головы все, что слышала и видела. — Нет, нет, я… — Ты ответишь? — Он не ответа просит! — огрызаюсь я. Скорпиус молчит. Я сжимаю записку, которую каким-то чудом не выпустила из руки, и все внутри просит меня разорвать ее, сжечь, уничтожить — и притвориться, что ее никогда не было. Но я и пошевелиться не могу. Она жжет и царапает мне пальцы. — Я не собираюсь на тебя давить, — говорит Скорпиус, опираясь спиной на стену и засовывая руки в карманы брюк. — Да уж будь добр, — бормочу я, поднимаясь с подоконника. — Нам надо на урок. Он со мной не спорит. Идет следом, держась достаточно близко, чтобы подхватить меня, если я начну падать, но мое сознание ясное, как никогда. Я вижу все даже слишком отчетливо. — Сегодня вы попробуете сварить Тонизирующий эликсир из корня мандрагоры, который, помимо свойства снимать недавно наложенные проклятия, так же отличается крайне коротким сроком годности — не больше тридцати шести часов после приготовления. В конце занятия наиболее удачные экземпляры мы поместим в фарфоровые сосуды и снова испытаем эликсир через неделю, месяц и в конце семестра. Прошу внимания на доску. Я достаю ингредиенты, которые у меня есть, а потом приношу нам с Розой два пузырька с настойкой мандрагоры. Полностью сосредоточившись на измельчении трав, я все равно возвращаюсь мыслями к тексту записки, и решаю занять чем-нибудь еще и голову. — Как прошла твоя поездка в Европу? — спрашиваю я у Розы. — Замечательно, — она довольно улыбается. — Хотя у меня уже все перемешалось в голове — где мы были и что видели. Мы посетили одиннадцать стран. — И правда головокружительно, — смеюсь я, но выходит не слишком искренне. — Хотела бы куда-нибудь переехать? — Пожалуй, — Роза ненадолго задумывается, — я бы хотела пожить какое-то время в Италии, где-нибудь на вилле за городом, где не так пасмурно, как в Британии. И вообще хорошо бы иногда уезжать куда-нибудь на месяц или два. Но остаться я, наверное, хотела бы здесь. Не думаю, что кроме Британии какое-то место сможет стать мне домом. Я улыбаюсь, судорожно пытаясь придумать что-то еще для разговора. — Как дела у Алекса? Если Розу и удивляет череда моих вопросов, она не подает вида. — Хорошо, — кивает Роза, а потом сильно понижает голос: — В следующие выходные он приедет в Хогвартс. — Правда? — удивляюсь я. — Каким образом? — Думаю, что уже сегодня это станет известно, так что я могу сказать. Первый матч в Чемпионате Школ будет между нами и Дурмстрангом. Алекс вступил в команду, чтобы приехать. — И надолго они к нам? — Всего на два дня. Квиддич ведь не должен мешать учебному процессу, поэтому в воскресенье вечером они уже уедут, — Роза вздыхает, но это все равно не гасит предвкушение на ее лице. — Но и это здорово! — подхватываю я. — Конечно, — улыбается Роза еще шире. — Мы ведь вообще не рассчитывали, что так скоро увидимся. Я думала, только на Рождество. — Да, до Рождества еще столько времени, — вздыхаю я. — Целая вечность. До конца учебного года — две вечности. А потом каждый день после моей свадьбы, как заговоренный, будет растягиваться до невероятного, делая жизнь такой долгой и нескончаемой, что я рискую сойти с ума, даже просто представляя это. Если бы я встретилась с Джеймсом, как он просит, это стало бы такой же пыткой, а потом — лишь мучительным воспоминанием. Хоть июльские дни и утешают меня, когда становится совсем тоскливо, — они же разрывают меня на части болезненной невозможностью их вернуть. Я не хочу снова ковыряться в этой ране. Чем больше времени проходит, тем меньше глупых надежд во мне остается. В конце концов это пойдет на пользу. — А как, — начинает Роза, и я тут же поворачиваюсь к ней, чем, очевидно, смущаю ее, — как прошел твой август? — Ничего особенного, — пожимаю плечами я. — Было очень много дел, ну, знаешь, рутина. Готовилась к школе. Я молюсь, только бы она не спросила про письма. Я уже не чувствую той раскованности, и теперь мне просто стыдно за свое поведение. Уж на Розино письмо я могла ответить. Даже знай Адриан его содержание, это бы мне не навредило. Хотя что бы я написала? Лесть, чтобы ублажить его эго? Ложь, чтобы успокоить Розу? Даже сейчас я с содроганием вспоминаю эти долгие четыре недели, а тогда… кто знает, что я могла бы сказать тогда и чем бы это обернулось? Презрением и унижением — это все равно обернулось бы презрением и унижением! — Я не обижаюсь из-за письма, Мелани, — мягко произносит Роза. — Я просто хотела узнать, как у тебя дела. Я переживала, что ты будешь чувствовать себя одиноко и… небезопасно. Я совершенно не контролирую свое лицо — не понимаю, что оно теперь выражает, но Роза грустнеет, закусывает губу и отводит глаза. — Твое зелье. Я склоняюсь к котлу, закрываясь волосами, и поспешно добавляю следующий ингредиент. Медленно помешиваю, пока глаза не перестают слезиться, а потом, почти взяв себя в руки, выпрямляюсь. Я не знаю, что ей сказать. Если открою рот — сболтну лишнего, а здесь слишком много лишних ушей. Молчать же — горько и тяжело. Боль и отчаяние распирают меня изнутри. Я мысленно глажу себя, словно кошку, пытаясь успокоиться. Пока у меня есть шанс сохранить лицо — я буду его держать. — Если тебе нужна будет помощь, ты всегда можешь прийти ко мне, — говорит Роза, и я автоматически киваю, сначала отбрасывая эту мысль, а потом находя ей применение. Роза могла бы запереть меня где-нибудь, чтобы я не могла покинуть замок, потому что последнее, что мне сейчас нужно — соглашаться на предложение Джеймса поговорить. Впрочем, о таком я могу попросить и Скорпиуса, и ему не придется ничего объяснять. Но пока я еще в здравом уме и не замужем, я и сама могу сделать этот выбор. Я никуда не пойду. Я снова погружаюсь вглубь котла, упуская предмет разговора, и Розе приходится коснуться моего плеча, чтобы я очнулась. — Мелани, — Роза указывает на какую-то бумажку, лежащую на нашей парте. Я вздрагиваю, подумав, что это выпала записка Джеймса, и судорожно хватаю ее. — Кажется, она прилетела от Скорпиуса. Я облегченно выдыхаю и уже спокойнее вглядываюсь в текст. «Нижний сук у основания ствола, противоположная от замка сторона. Вингардиум левиоса вполне подойдет». Я комкаю записку и убираю ее в пенал. Сразу бы сказал: я не давлю на тебя, Мелани, но давай ты тоже будешь тайно встречаться с кем-то за спиной своего жениха, чтобы не мне одному было стыдно. А я никуда не собираюсь идти. Так что не нужны мне ваши пароли, явки и секретные ходы. Я никуда не собираюсь идти, потому что со стороны это смешно и легко, а на деле лучше гореть заживо, чем снова так поступить. Я никуда не пойду. — Как ваши успехи? — Я никуда не пойду, — отрезаю я и замираю, понимая, что сказала это вслух, да еще и профессору Слизнорту, который с интересом изучает содержимое моего котла. — Прошу прощения? — Я… никуда не отхожу от зелья… потому что беспокоюсь, что оно выкипит. Тонизирующий эликсир такой сложный, и я… боюсь, что могу его испортить, — лепечу я первое, что приходит в голову. — Ну что вы, моя дорогая, — Слизнорт посмеивается, ободряюще похлопывая меня по плечу, — вы справлялись и не с такими зельями. Вам осталось совсем немного, не переживайте, — он переходит к Розе, а я устало опускаюсь на стул, скрещивая руки на груди, в попытке держаться спокойнее. Я нахожу глазами Скорпиуса, который внимательно смотрит в мою сторону, — наверное, слышал слова профессора, — и мотаю головой. Соблазни меня хоть всеми благами мира и чудесами света: сегодня в семь вечера в Визжащей хижине меня не будет.***
Догадываюсь, чем таким важным занят Скорпиус во время обеда, но понять, куда подевалась Адела, никак не могу. И все же это хорошее обстоятельство, потому что мне, наконец, удается сесть вместе с Эриком, Уолтером и Николь, что гораздо приятнее. — Ты как раз вовремя, Мел, — улыбается Николь и понижает голос: — Мы обдумываем сегодняшний побег в хижину лесничего. — О, мне нравится, — оживляюсь я. — Во сколько? Может, в семь? Я ведь не смогу быть в двух местах одновременно. — Давайте попозже, — предлагает Уолтер. — Я еще не сдал профессору Лонгботтому огромный дневник наблюдений, да и вообще не выращивал летом никаких растений, так что придется долго и мучительно выдумывать, как и в каких условиях вело себя то, чего никогда не было. Мы делаем сочувственные лица, а потом я предлагаю: — Тогда мы с Николь можем принести с кухни еды. — Я достану нам бутылку чего-нибудь покрепче, — кивает Эрик. — А я буду делать домашку, — мрачно добавляет Уолтер. — Можешь оставить ее, и мы придумаем что-нибудь все вместе, когда соберемся, — говорит Николь, и я ее поддерживаю. — Нет уж, я собираюсь приятно провести время хотя бы вечером, а не портить вечеринку еще и вам. Просто соберемся около восьми. Хотя, может, я закончу все перед ужином. Расписать по дням жизненный цикл сеймурской кольценожки — это же не очень долго? Я издаю негромкий, но протяжный вой. — Я заполнила за ней тридцать два листа, — признаюсь я. — И то потому, что она довольно быстро сдохла. После того, как я уехала в лагерь, Дикси снимала для меня результаты всего несколько дней. Но профессор Лонгботтом уже забрал мой дневник, так что я не могу дать тебе списать, — предугадываю я его вопрос. Уолтер негромко ругается. Я оглядываю стол в поисках явившегося Скорпиуса, но его так и нет, зато я вижу, как в нашу сторону идет Адела. Рядом как раз имеется пара свободных мест, но, заметив меня, она слегка замедляет шаг и садится рядом с младшекурсниками. Нет, я, конечно, рада, что и она стремится избегать моей компании, но такое показательное пренебрежение неприятно меня удивляет. Сколько ещё раз ей нужно вытереть об меня ноги, чтобы удовлетворить свое оскорблённое… ничего? Да, родственники и друзья порой ненавидят тех, кто предал их близких, но суть в том, что после предательства люди должны расходиться. Презирать друг друга на расстоянии или вовсе выкидывать из головы тех, кто сделал больно. Смысл в том, чтобы отпустить все, что тебя ранит, и держаться от него как можно дальше. В нашем случае, мне и Аделе удастся разойтись по разным домам, а нам с Адрианом — по отдельным комнатам. Вот бы мы вообще никогда не увидели друг друга сразу после свадьбы. Никакой брачной ночи, общей кровати и «можете поцеловать свое яблоко», потому что — осторожно! — кто-то его уже надкусил. А сколько девушек надкусали самого Адриана? От него вообще хоть огрызок остался? — Мелани, — зовет Эрик, и я отворачиваюсь от Аделы. — Я еще не говорил вам, но мой брат решил жениться. — Решил? — хихикает Николь. — А девушка решила выйти за него? — И на ком же? — добавляю я, заинтересовавшись. — Април Нотт, — отвечает он, следя за моей реакцией. — Это же твоя родственница? Какого… — Моя кузина Април? — ошарашенно произношу я. — Ты уверен? — Кажется, да, — осторожно подтверждает Эрик. — В воскресенье Бен познакомил ее с родителями. Мама была под большим впечатлением от этой девушки. — О да, большое впечатление — это она умеет, — кривлюсь я. — С ней что-то не то? — хмурится Эрик. — Нет, — я вздыхаю. — Но я ее терпеть не могу. Хотя, если Бену она нравится — это его право. — Теперь я жалею, что меня не было на том ужине. — Поверь, это ненадолго, — хмыкаю я, но, спохватившись, успокаиваю его: — Не переживай, она довольно безобидна. Если конечно, у тебя иммунитет к психологическому насилию. Я шучу. Правда. Април можно даже назвать милой. Ума, как и хитрости, у нее на чайную ложку, так что, вероятно, Бен в ней души не чает. — Тогда за что ты ее так не любишь? — Эрик улыбается. — Это между нами, девочками, — отвечаю я не менее очаровательной улыбкой. — А что с Аделой? — спрашивает Николь, заметив, где обедает Селвин. — Мой язык не повернется сказать, что с ней все в порядке, — я пожимаю плечами. — Но мне дела нет. — Она выглядит одинокой, — печально продолжает Николь. — Не смей звать ее к нам, — предупреждаю я. — У нее есть друзья? — Уолтер тоже поглядывает на Аделу, но не так пристально и тоскливо, как его девушка. — Она не так хороша в поиске друзей, как в поиске врагов, — отвечаю я. — Да ладно, Мел, — я слышу в голосе Эрика легкий упрек. — Нас всех воспитали тем или иным образом. Ей просто не повезло учиться по устаревшим нормам. Но, так или иначе, она увидит, что мир изменился, и последует за ним. — Или нет, — бросаю я. — Разве тебе нравится, что она так себя ведет? — Мне нет никакой разницы, — я начинаю злиться. — Тогда лучше пожелать ей удачи, чем провала, — примирительно заканчивает Эрик. — Если бы могла, она привязала бы меня к позорному столбу, а лучше — отвела на костер, причем ветки загорелись бы от одного ее пламенного взгляда, — цежу я. — А мне ей удачи желать? — Я не знала, что Адела тебя ненавидит, — вмешивается Николь с любопытством. — Что между вами произошло? Я растягиваю губы в очевидно-фальшивой улыбке. — Это тоже между нами, девочками, — говорю я, и, пока Николь не обиделась, добавляю: — Между нами, невестками. Ребята озадаченно переглядываются, но больше с вопросами не лезут, за что я им признательна. Сейчас у нас урок Защиты от Темных искусств, куда мы идем в полном составе, но Николь берет меня под руку и намеренно тормозит, пропуская мальчиков вперед. Я замедляю шаг, ожидающе глядя на нее. — Почему ты думаешь, что Адела тебя ненавидит? Она ведь ко всем относится снисходительно, порой даже высокомерно, но вряд ли она действительно желает кому-то зла. Тем более тебе, когда вы почти родственники. Скорпиусу она вообще в рот смотрит, — негромко говорит Николь. Я молчу, тщательно избегая ее взгляда. — Ты что-то не рассказываешь нам про лето, и, судя по всему, что-то важное, — продолжает она с обидой в голосе. — Хотя я могла бы чем-то помочь тебе. — Но мне не нужна помощь, — наконец говорю я. — И нет ничего особенного, о чем я не рассказывала бы вам. — И Эрику тоже? Я внимательно смотрю на нее. — Что ты имеешь в виду? — Вы с Эриком ближе, чем мы с тобой. И я знаю, что ты доверяешь ему больше, чем мне, — Николь замолкает. Мне нечего ответить на это. — Меня не задевает это, — говорит она. — Я всегда знала, что вы друзья, а я просто твоя соседка. Но я все равно беспокоюсь о тебе, Мелани. Мы знакомы целых шесть лет и… Я не хочу верить слухам, но, если я не знаю, как все было на самом деле… — Каким слухам? — спокойно спрашиваю я. Николь бесшумно выдыхает, но я чувствую, как опускаются ее плечи. — Что в Атлантиде у тебя был… роман. Адриан об этом узнал, но простил тебя и не стал отменять свадьбу. Все думают свое и… можно я не буду пересказывать тебе все догадки, которые ходят? Я не верю им! — она останавливается, смотря мне в глаза, но не выдерживает взгляда. — Не собиралась верить, пока ты не сказала, что Адела ненавидит тебя. — А что ты хочешь узнать, Николь? — сдерживая разочарование, спрашиваю я. — Был ли у меня кто-то? Потому ли Адела презирает меня? Отпускал ли Адриан мои грехи и не виновата ли я сама в том, как он ко мне относится? — Я не… Мел… — она испуганно замолкает. — Прежде чем я утолю твое любопытство, ответь сама: ты осудила бы меня, окажись это правдой? За то, что я была с кем-то, кроме Адриана? Она медлит. — Я понимаю, как тебе сложно выходить замуж за нелюбимого мужчину… — она замолкает. — И мне правда жаль, что вы так… — Я спросила не об этом, Николь, — жестко прерываю я. — Имела ли я право быть с тем, кем хочу, и так, как сама хочу? — Конечно, — шепчет она. — И мог ли Адриан, поступить так же? Я отвечу сама — мог и поступал, — гнев горит у меня в горле, не позволяя зародиться слезам. — А имеет ли он право ненавидеть за это меня, но оправдывать себя? — Но, Мелани, когда ты узнала, что Адриан был с кем-то другим… Ты ведь тоже была зла на него? — Да, была, — честно отвечаю я, — но, когда попыталась рассказать об этом, меня не восприняли всерьез. Сказали, я все не так поняла, ведь мне было всего двенадцать. А ему семнадцать — прямо как мне сейчас. Но ходили ли слухи, что новоиспеченный лорд Селвин трахается с кем-то, будучи обрученным с другой? — теперь у меня будто горит все лицо. — Но ты знаешь, что нам всегда уделяют больше внимания! — она вскидывает голову, и я вижу горечь в ее глазах. — Если мы оступаемся, это замечают чаще. — Значит, по-твоему, мне все-таки не нужно было заводить никаких отношений, — сглатываю я. — Теперь ты ответила на мой вопрос. Ты осуждаешь меня. — Нет! — восклицает Николь. — Я не осуждаю тебя! Я не верила слухам не потому, что хотела, чтобы они были ложью. Я просто боялась, что они навредят тебе, и ты больше не сможешь построить с Адрианом хороших отношений. — Но он сам никогда не стремился их построить! Ни до, ни после того как… пошли эти слухи. Не надо говорить, что только я все испортила. — Но сейчас это ты оскорбила его, — говорит она. — И теперь твоя очередь идти навстречу. Ради вас обоих. — Ты думаешь, Адриан извинялся передо мной, когда я застала его с другой? Николь отвечает после небольшой паузы. — С тех пор прошло столько лет. И тебе тогда было всего двенадцать. Вы были помолвлены только на словах, а теперь вы взрослые и уже объявлено о свадьбе, — она смотрит на меня с искренним сочувствием, от которого мне ничуть не легче. — В такой ситуации ни один мужчина не захочет узнать, что кто-то другой спит с его невестой. Разочарование затмевает мне глаза. Я не собираюсь плакать, но от ее слов мне хочется скулить, выжимая из легких весь воздух. — Когда ты уговорила меня перестать носить кольцо, я и правда поверила, что ты хочешь, чтобы мне стало легче, — с трудом произношу я. — Ты говорила, что Адриан не будет владеть мной, потому что мы равны. Но теперь ты считаешь меня лишь женой, на которую он имеет права, а потому я должна убедить его, что так и есть. Чтобы не задеть его драгоценную гордость, я должна заверить его, что принадлежу ему, — истеричный смешок вырывается сам. Я вырываю руку из руки Николь и иду вперед, но почти сразу останавливаюсь и оборачиваюсь к ней. — Нет, вообще-то ты уже можешь мной гордиться. Я провела в доме Адриана весь август, показывая, что я в его распоряжении. Спойлер: он все равно презирает меня.***
Люпин сразу просит нас разделиться на пары, но я просто физически не могу стоять рядом с Николь, поэтому иду на другой конец класса и останавливаюсь возле Скорпиуса. Альбус рядом с ним не выглядит дружелюбным, а у меня еще немного — и сорвется голос, но все же я прошу: — Ал, ты не мог бы найти себе другого партнера на сегодня? Он даже не кивает — просто уходит, а я нервно перевожу дух, вставая перед братом. — Что произошло? — спрашивает он, вглядываясь в мое лицо. Я мотаю головой. — Я не уверен, что хочу быть с тобой в паре, когда ты в таком состоянии, — он касается пальцами моих рук, в которых я неосознанно сжала палочку, и я замечаю, что они дрожат. — Ты кого-нибудь прибьешь. — Я же не Лили, — бросаю я в ответ. Он только вопросительно поднимает брови. Я выдыхаю сквозь зубы. — Это Николь. Она выбесила меня. — Воу, — удивляется Скорпиус. — Я думал, это роль… Сама-Знаешь-Кого. Я дергаю уголком губ, не сумев улыбнуться. — До нее дошли слухи про меня, и она решила убедиться, что они лживы. Потому что, если они лживы, то это Адриан виноват в нашем… разладе. Но если слухи говорят правду, то мне стоит убедить его, что я принадлежу только ему. — Не совсем понимаю. — Если ты не изменял Аделе, то ты хороший, а если изменял — то лучше бы тебе пойти к ней и заверить, что она — твоя единственная, — желчно расшифровываю я. — Ясно. Хотя, погоди. С каких пор ты обсуждаешь помолвку с Николь? Я передергиваю плечами. — С прошлого лета. И я не обсуждаю с ней помолвку. Она просто знает, что я не хочу этой свадьбы, но выбора у меня нет. — Она знает про договор? — хмурится Скорпиус. — Конечно, нет, — я закатываю глаза. — Я сказала, что мой дедушка настаивает на этом и я не могу ослушаться. Но она спрашивала о моем женихе, и мне нужно было что-то ответить. Я думала, она на моей стороне. Она даже убедила меня снять это чертово кольцо Маделейн, чтобы меньше думать о свадьбе. — Я не заметил, что его нет, — признается он. Я отмахиваюсь, показывая, что это неважно, и понимаю, что нервная дрожь прошла. — Я устала, Скорпиус, — я тру лицо рукой, не сразу вспоминая, что на нем косметика. Смотрюсь в стекло ближайшего шкафа и снова поворачиваюсь к брату. — Адела меня осуждает, Николь осуждает… Роза не осуждает, но, разговаривая с ней, я сама себя осуждаю. — А что… с твоими планами на вечер? — Мы с ребятами собирались… черт, — я закрываю глаза и морщусь. — Уже никаких, я не пойду. Мы хотели посидеть в хижине лесничего после ужина, но… Не хочу видеть Николь. — Придется спать в другой комнате, — напоминает Скорпиус без издевки, но я все равно взвиваюсь: — Но уж не в Визжащей хижине! — Мисс Нотт, — профессор смотрит на меня. Я понимаю, что сказала это слишком громко, пока все слушали его объяснение. — У вас какой-то вопрос? — Нет, простите. — Если ты не придешь, это будет конец, — шепотом говорит Скорпиус, наблюдая теперь не за мной, а за Люпином. — Спасибо, я умею читать. Но нельзя сказать, что это плохая новость, правда? — Смотря, чего ты хочешь, — он пожимает плечами. — Если навсегда потерять его… — Не говори глупостей, Скорпиус, — я невесело усмехаюсь. — Я уже потеряла его. Все кончено. — Записка утверждает обратное. Я больше ничего не говорю. Пытаюсь следить за объяснением профессора, но не могу удержать мысль. И Джеймс, и Адриан — они оба должны презирать меня. В итоге я не была верна ни тому, ни другому. Что бы ни писал Джеймс в письмах, мое чувство вины сильнее всех его слов. Я могла бы переступить через неуважение Николь, презрение Аделы, гнев Адриана и, возможно, даже разочарование матери, но через боль, которую он снова испытает, когда я уйду, — нет.***
К концу занятия я успокаиваюсь, увлеченная новым заклинанием, и Скорпиус, которому тоже не особо хочется возвращаться в спальню, предлагает прогуляться. Для конца сентября еще не слишком холодно, хотя солнце окончательно исчезло за облаками, предвещающими дождь. Наколдовав пару пледов, мы садимся на один из них под деревом неподалеку от Черного озера, а второй набрасываем на спины. Мне не очень хочется разговаривать, поэтому несколько минут мы просто смотрим на воду, думая каждый о своем. В конце концов сидеть становится уютно, а свежий воздух проветривает голову, убирая беспокойные мысли. Я смотрю на Скорпиуса, который замотался своей половиной пледа по самое горло, и увиденное забавляет меня. — Ты похож на старую сову. — Ты тоже, — фыркает он. — Только я сниму плед, а тебе это не поможет. — Где ты вообще такой цвет видел? — Это благородный песочный. — Вперемешку с илом и водорослями, — добавляю я. — Все равно красивее, чем твой, — он кивает на плед, на котором мы сидим. Я забыла про него, потому что он слился с землей. — Туше, — киваю я, не расстроившись. — Април выходит замуж. За Бена. — Уоррингтона? — Скорпиус морщится. — Да. Я ему почти сочувствую. — А я нет. Это тебе Эрик рассказал? — Да уж не Април. — С ее стороны вполне ожидаемо, — замечает Скорпиус. Он прав, и я только киваю. Април всю свою жизнь стремилась выйти замуж или хотя бы завести парня, поэтому моя помолвка ей крайне досаждала. Вернее, стала досаждать с тех пор, как на пятом курсе ее подружки посмеялись, что у ее двенадцатилетней сестры есть жених, а у нее нет. Да еще какой жених! Если что и останавливало девушек от того, чтобы вешаться Адриану на шею, так только наличие у него какой-никакой невесты. Впрочем, останавливало не всех. Наверное, Април просто хотела показать однокурсницам, что она не хуже меня, но так как завести свои отношения было сложнее, чем поставить под удар мои, она позвала меня в тот злополучный коридор, где я увидела Адриана с другой девушкой. В ее воображаемой вселенной — где я после этого бросаю Адриана, становясь одинокой, а она выглядит менее жалкой в глазах подружек — брак по принуждению ничем не отличался от романтических книжных приключений, которые она втайне заливала слезами, и я бы сама предпочла жить в такой сказке, где чудовище оборачивается принцем. Но случилось наоборот: Принц оказался Чудовищем, я — в кошмаре, а Април — в моем черном списке, наряду с Адрианом. Сначала я была слишком мала, чтобы проучить ее, а потом поняла, что она просто дура. Так что вряд ли я приду на ее свадьбу, даже если меня позовут. — Думаю, Джеймс уже не злится на тебя. Злился какое-то время, но сейчас нет. — Тебе-то откуда знать, — спрашиваю я, не успев остановить себя. — Или он и тебе записки шлет? — Нет, я просто видел его в августе. — У Поттеров? — В Косом переулке, когда ты сбежала от нас с Аделой, — отвечает Скорпиус. Я фыркаю. — Не от вас, а от него, потому что я пришла туда, чтобы… — я осекаюсь и непонимающе смотрю на него, не сумев озвучить свою мысль. — Это… ты. Это ты! Убедил меня пойти туда, а я даже не хотела! Оплачивал нам книжки, мантии, обеды — чтобы я не сбежала раньше времени! — Тебе нужна была эта прогулка, — спокойно говорит он. — Прогулка, а не встреча с Джеймсом! — я собираюсь толкнуть его локтем, но так замоталась в плед, что не могу достать. — Ты сказал ему, что я там буду? — Я. — Зачем? Для чего?! — злюсь я. — Ты хотел нам всем больнее сделать? Отвечай! Вопреки мне он молчит. — Потому что с ним тебе лучше, чем с Адрианом. — Я и так это знаю! — я все-таки вытаскиваю руку из тепла, чтобы ударить его в бок, но кулак тонет в слоях пледа. — А ему без меня лучше, чем со мной! Ты не понимаешь? — Нет, — кажется, он пожимает плечами. — Вам лучше вместе. Как и нам с Лили. — Ой, да ладно? — я раздраженно смеюсь. — Ты просто забыла об этом, — мягко говорит Скорпиус. — За тот месяц самоистязания, что ты себе устроила, ты забыла о том, что это ненормально. Мучиться. — Давай, расскажи мне, — деланно миролюбиво произношу я, — что лучше, конечно, помучить других. — Ты поэтому не хочешь встречаться с ним? Думаешь, ему будет больно? Я не отвечаю. — Он не маленький, Мелани, — Скорпиус качает головой, но, когда смотрит на меня, я отворачиваюсь. — Если бы ты не делала все, что ты делаешь, из неверных соображений, что кому-то так будет лучше… Я бы не стал вмешиваться. — А просто поверить мне на слово? — Ты доказала свою опрометчивость, — хмыкает он. — Мне нужна живая, счастливая и психически здоровая сестра, а не кукла, у которой зрачки не реагируют на свет. Я сглатываю, не придумав никакого оправдания. — Летом ты сказала мне, что люди имеют право сами решать, что делать и что для них хорошо. Если Джеймс хочет тебя увидеть, значит, он понимает, что — возможно — потом ему будет больно. Сейчас он все знает. Ты ничего не скрываешь. И он все равно написал тебе и писал весь август. Ты читала? — Да. Он удовлетворенно кивает. — Значит, ты знаешь, что он чувствует. Почему бы тебе не дать вам шанс? — Потому что… — начинаю я и замолкаю. Кутаю замерзшую руку обратно под плед и откидываюсь к стволу дерева. — Не хочу, чтобы Адриан узнал. От этого будет плохо Джеймсу или мне — и это то, чего вы с ним никак не можете понять. Я просто знаю, чувствую, что ничем хорошим это не закончится. Если Адриан узнает… — Да как он может узнать? Его здесь нет, — морщится Скорпиус. — Зато здесь Адела. Она постоянно рядом с нами — иногда мне кажется, что она за мной следит! — Это маловероятно, — не верит он. — Ты видишь в ней какого-то ангела, даже после того, как она показывает себя с худшей стороны, — цежу я, буравя взглядом его затылок, чего он, разумеется, не чувствует. — Это неправда. Но Адела гораздо больше рассказывает, чем скрывает. Просто не понимает, о чем нужно молчать. Думаешь, у нее было бы столько проблем, если бы она была тайным шпионом Адриана? Она привлекает слишком много твоего внимания для того, чтобы вести слежку за тобой. Я выдыхаю, несогласно качая головой, хотя его аргументы и кажутся довольно логичными. — В любом случае, если ты хочешь увидеть его, ты должна сделать это для себя. Не позволяй Аделе, Адриану или кому-то еще манипулировать тобой. Никто не должен решать за тебя, что тебе делать. С кем быть и когда. Я недоуменно хмурюсь и молчу некоторое время, а потом наклоняюсь вперед, чтобы выразить подозрение: — Я чего-то не знаю? Скорпиус ухмыляется, глядя на озеро. — Никогда такого не было и вот опять. — Я серьезно. Он кивает, потом еще раз и наконец смотрит на меня. — Помнишь, когда в лагерь вернулась Ребекка? — Да, ты сразу же решил показать всем, что ты порядочный, — я закатываю глаза. — За час до ее приезда я искал Лили, чтобы объяснить ей все. Про помолвку. Я хотел помириться с ней, вернее… вообще-то, да, я собирался вернуть ее. — А потом разыгралась совесть. — Нет. Потом Крейг показал мне фотографии, на которых были мы с Лили. Он как-то умудрился шпионить за нами. Собрать компромат. Угрожал показать это Алу и Джеймсу, если я не брошу Лили. Он не знал, что мы с Лили уже поссорились. И я решил, что безопаснее будет… не мириться с ней. Сделать вид, что Крейг победил. — Стой-стой, — я жмурюсь от абсурдности его рассказа. — Крейг? Какое ему вообще дело было до тебя и Лили? — Это была месть за то, что я бросил Джейн. — Ты расстался с Джейн, — поправляю я. — Не то чтобы есть разница… — Она есть, — отрезаю я. — Ты не изменил ей, не поступил подло, не обманул ее и не сделал ничего низкого. Ты был честен, сказав ей, что у вас нет будущего. — Я сказал не совсем так, — морщится он. — Но в целом, да. — Не важно, это все равно справедливо. Ты не стал тратить ее время, осознав, что больше не хочешь быть с ней. Лучше было держать ее в ложных надеждах еще пару лет, не позволяя ей найти того, кто действительно сделает ее счастливой? — Как поразительно мудро ты определяешь, кто с кем будет счастлив, — иронично замечает Скорпиус. Я толкаю его плечом, чтобы не вытаскивать руку. — В общем, Крейг вроде как мстил за нее. Хотел сделать мне больно, а заодно спасти от меня Лили. — Какая невероятная благодетель. — Я сразу понял, что он просто был влюблен в Джейн, а она выбрала меня. А потом еще не… — он переводит дыхание, — не могла отойти от разрыва. — Настолько, что попросила Андерсена отомстить, разрушив твои отношения? — Конечно, нет, — серьезно говорит Скорпиус. — Джейн никогда бы так не поступила. Она очень хо… — Очень хорошая, я знаю, — передразниваю я. — И дружит с таким мудаком. — Хорошие люди таким грешат, — слабо улыбается он. — Ага. — Если бы Лили не попала в больничное крыло, — продолжает Скорпиус после паузы, — я не знаю, решился бы я тогда поговорить с ней. Просто… испугался. Я сочувственно смотрю на него, но, не имея возможности обнять, опускаю голову ему на плечо. — И сказать правду Альбусу я тоже побоялся, — жестче произносит он. — А в итоге он все равно узнал — через того же Крейга, который показал фотографии Джеймсу. Я просто потерял время, понимаешь? А мог… потерять Лили. Я кусаю губы. — Если ты хочешь быть с Джеймсом — плевать на Адриана и то, что он может сделать. Плевать на Аделу. Нам и так не оставили выбора — не лишай его хотя бы сама себя. — Если бы все было так просто, — выдыхаю я, закрывая глаза. — Я бы сожгла все мосты, ведущие в дом Селвинов.***
Поднявшийся ветер загоняет нас обратно в замок, но до ужина остается совсем мало времени, поэтому мы приходим в Большой зал первыми — за десять минут до начала. Столы накрыты пустыми тарелками, и несколько ближайших к нам блюд немедленно наполняются едой. Сегодня эльфы приготовили жареную рыбу, картофель, рагу из овощей и на десерт — тыквенный пирог. Я скучала по осенней кухне, и сейчас мне впервые приходит в голову, что следующий урожайный сезон в Хогвартсе пройдет без меня. — Ты уже решил, что будешь делать после школы? — спрашиваю я, с аппетитом и грустью рассматривая влажно-блестящий кусочек белой рыбы на своей вилке. Отправляю его в рот и едва успеваю прийти в себя, чтобы расслышать ответ: — Если получится попасть на стажировку в департамент международной безопасности — будет здорово. Я киваю, сосредоточенно дуя на дольку картофеля. — А ты? В Мадрид? — Если не рожу. — Я, конечно, меньший знаток женской физиологии, чем ты, но, кажется, роды наступают через девять месяцев после зачатия, — хмыкает Скорпиус. — Не говори мне про зачатие, иначе я блевану тебе на тарелку. — Извини, — он и правда выглядит сконфуженно, так что я отмахиваюсь. — Я имел в виду, что ты в любом случае успеешь поступить в академию и, возможно, даже отучиться в ней. Ты ведь все еще этого хочешь? — Хочу. Или не знаю. — Что-то поменялось? — Когда я представляла свою учебу в Мадриде, я… Я всегда чувствовала себя свободной. В том воображаемом будущем я не была замужем и — тем более — не была беременна. Может, только влюблена или… Я не знаю. Это странно. — Почему? — Потому что я была помолвлена всю жизнь, — я пожимаю плечами. — А мечты об Академии казались мне такими… правдоподобными. Я просто… Просто я всегда хотела именно такого. Учиться зельеварению и алхимии и быть свободной. Не скованной никаким обязательством. И теперь, когда я понимаю, что так никогда не могло быть, мне начинает казаться, что и сама Академия мне не нужна. — Мелани, — произносит Скорпиус почти строго, но не успеваю я поднять голову, чтобы посмотреть на него, как рядом с ним на скамью садится Адела, и у меня мигом пропадает аппетит. — Я искала вас после занятий, — говорит она, — но не нашла. Я пропустила что-то интересное? У меня нет желания отвечать ей, поэтому я оставляю это на Скорпиуса. — Нет, мы просто ходили прогуляться к озеру. — Я тоже гуляю, перед завтраком, — оживляется она. — Мои соседки встают довольно поздно и занимают ванную, поэтому приходится опережать их. Правда, на озере я еще не была — только во внутреннем дворе. Я бы прогулялась с вами в следующий раз. Скорпиус отвечает ей что-то, и, надеюсь, это вежливый отказ. Я обращаю все внимание на свою тарелку, стараясь насладиться ужином. — Я слышала, что на следующей неделе в школу прибудет делегация из Дурмстранга. — Да, они приедут на матч. — Как проходит ваша подготовка? — Отнимает много времени. — Да, я заметила, что ты часто тренируешься, даже в плохую погоду. Вчера дождь лил, не переставая, не понимаю, как в таких условиях можно играть в квиддич. — Иногда мы с командой встречаемся, чтобы обсудить тактику и стратегию. Нам нужно победить Дурмстранг, иначе вылетим в первом же матче. — Уверена, вы выложитесь на полную и заслуженно пройдете дальше. — Спасибо. — Мелани, а где твое кольцо? — Что? — я поднимаю голову, не уловив суть вопроса. — Где кольцо, которое дал тебе Адриан? — повторяет Адела, в упор глядя на меня. — Разве ты не носишь его? — Нет, я… Зачем мне носить его в школе? Она поджимает губы. — Потому что это помолвочное кольцо. Его носят, чтобы люди знали, что ты обручена. — Ты ведь не говоришь всем подряд, что обручена со Скорпиусом, — отвечаю я, подавляя раздражение и неприятную тревогу. — Не обязательно извещать об этом всех. Это личное. — Адриан подарил тебе это кольцо не для того, чтобы ты прятала его в шкатулке. Или у тебя есть причины скрывать, что ты уже обещана одному мужчине? Я смотрю на нее, не мигая. Я бы предпочла думать, что этими вопросами она намекает Скорпиусу на то, что и сама ждет от него кольцо, чтобы всем его демонстрировать, — но нет. Она упрекает меня, что я продолжаю изменять Адриану с кем-то еще. — Нет, у меня нет причин этого скрывать, — проговариваю я почти по слогам. — Тогда, пожалуйста, надень подарок моего брата, как и положено, — подытоживает она и выдыхает, как будто обсуждать эту тему ей было крайне неприятно. От ее слов у меня остается осадок, но, хуже того — несогласие. Я не хочу слушать тирады высокомерной снобки, которая уже окрестила меня шлюхой. Не хочу, чтобы она указывала мне, что делать. — Я не буду. — Ты хочешь продолжить вести себя… — выпаливает Адела, замолкая на последнем слове. — Как? — с вызовом спрашиваю я, повышая голос. — Вульгарно, — едва разжимая губы, отвечает она. — Ты не носишь кольцо, хотя это твоя обязанность. Тебе не знакомо понятие долга и ответственности… Хоть какой-то чести. Ты ведешь себя беспутно. В нашей семье уже был один порочный родственник, и мы больше не можем… — Адела осекается. — Больше нам таких не нужно. Поэтому будь добра вести себя достойно и соответствовать семье, в кото… — Иди нахер, Адела. — Что? Но я уже встаю из-за стола, уходя прочь. Тереза поспешно уступает мне дорогу, бросая странный взгляд, но я не задумываюсь об этом, стремясь скорее выбраться на воздух. Я знаю, что быстро у меня это не получится, но лицо горит так сильно, будто меня отхлестали по щекам десятком пощечин и я никак не могу избавиться от их следа. Мерзкая сука. Жалкая, чванливая, поганая, гребаная сука. Мне хочется вернуться обратно в зал и опустить ее лицом в тарелку, до тех пор, пока она не извинится, — только не будет толку от ее извинений! Адриану хватило всего раза, чтобы показать свое паршивое отношение ко мне, а его ублюдская сестра будет демонстрировать мне это при каждой чертовой встрече?! Я едва успеваю дышать, чтобы гнев и унижение, кипящие внутри, не сожгли меня заживо, но даже воздух, бьющий в лицо из-за быстрого шага, не помогает успокоиться. Я вылетаю в холл к главной лестнице, чуть не столкнувшись с какой-то парочкой, и даже не могу открыть рот ради извинения, когда узнаю студентов. Во мне вспыхивает ярость. — Ты, жалкий ублюдок, держись подальше от Скорпиуса, иначе я заставлю тебя проглотить всю твою сраную фотопленку! — я едва сдерживаюсь, чтобы не впечатать кулак в грудь Крейга, но он сразу шарахается от меня и тянет за собой Джейн. — Мелани, — в ужасе шепчет она, — ты чего? — Я не знаю, как ты преподносишь эту историю, Джейн, но ваш разрыв со Скорпиусом был мирным. Но даже если тебе было больно и ты до сих пор не отпустила его… То, что сделал Крейг, было грязно! — Что? Я не понимаю. Я ничего не делала… — Он сделал! — я тычу пальцем в Крейга, который все еще стоит в нескольких шагах от меня. — И если ты думал, что это сойдет тебе с рук, потому что Скорпиус поддался, то ты крупно ошибся. — Джейн, пойдем, она явно не в себе! — Ой, как правдоподобно, — кривлюсь я. — А когда ты вынуждал Скорпиуса расстаться с девушкой, ты был в себе? По-твоему, она заслужила ту боль, через которую прошла Джейн? — Мелани, — Джейн выдыхает, глядя мне в глаза, и я невольно повторяю за ней. — Пожалуйста, объясни спокойно… — Крейг шантажировал Скорпиуса. В лагере. Заставил его бросить девушку, которая ему нравилась. Чтобы сделать ему так же больно, как Скорпиус сделал тебе. Теперь понимаешь, о чем я? Может, это был и твой план тоже? Яростно выдохнув, я даже не жду ответа. Я вижу, что Джейн тут ни при чем, и эту забавную лагерную историю Крейг явно не собирался ей рассказывать. — Что ты наделал? — она недоверчиво смотрит на Крейга. — Ничего такого, — цедит он, как будто еще пытаясь улыбнуться. — Я наоборот сказал ему держаться от нее подальше, чтобы не причинять боль, как он это хорошо умеет… — Мне теперь тоже взять тебя за горло и заставить что-нибудь сделать? — выплевываю я. — Ведь теперь уже ты делаешь больно окружающим! — Зачем, Крейг? — Джейн выглядит раздавленной. Мне даже жаль, что я не разобралась с ним лично, а, не вытерпев, налетела при ней. С другой стороны, лучше знать, какая змея греется под боком. — Уж точно не ради тебя, — говорю я, и Джейн переводит на меня взгляд, полный недоумения. — Может, в своей голове он и тешился мыслями, что совершает благородный поступок, только вряд ли он думал о ком-то, кроме себя. Это его Скорпиус задел. Сначала получив тебя, а потом бросив, а потом ты еще и тосковала по нему. Он просто хотел тебя для себя. Мне становится стыдно говорить ей такое. Одно дело обличать виноватого, и совсем другое — копаться в чувствах, для тебя не предназначенных. — Извини, — я поспешно ухожу, пряча горящее лицо от студентов, которые уже успели обратить внимание на перепалку. В коридоре за главной лестницей всегда только слизеринцы, так что мне приходится держать каменное лицо вплоть до своей спальни, которая — на мою удачу — оказывается пуста. Я едва успеваю опуститься на кровать, как все силы покидают меня, оставляя в теле густую тяжелую жижу. Из нее не удается выудить ни одной мысли: только странное чувство, будто я на дне, а сверху давят тонны и тонны воды. Слабый свет, бьющий через толщу озера в окно, добавляет реалистичности. Перед глазами что-то плавает: бледная ткань платья, в которой Адела похожа на утопленницу, Адриан, выступающий из темноты, белая шуршащая записка со знакомым почерком, яркие оранжевые блюда с тыквенным пирогом, овощами и яблочные деревья. Везде яблоки. Они с глухим стуком падают на землю и катятся, показывая надкусанные бока. Я моргаю и вижу серо-зеленую комнату на дне Черного озера. Вздрагиваю от того, что на мгновение мне кажется, будто я снова в доме Селвинов — проснулась раньше утра и жду начала нового дня. Место совсем другое — а чувство совершенно то же, и оно пугает меня как сон, из которого нельзя выбраться. Я сажусь на постели и беру с пола сумку, вынимая ее содержимое на покрывало. Нахожу записку и вижу, что она пуста: меня бросает в жар, но я быстро переворачиваю ее, находя текст на другой стороне. Сердце бьется чаще и чаще. «Я буду ждать тебя в Визжащей хижине сегодня в семь вечера. Лили знает, как попасть туда из замка. Если ты не придешь, я пойму и больше никогда не побеспокою тебя. Пожалуйста, Мел» У меня снова холодеют пальцы, по телу бежит озноб. Я подтягиваю колени к груди и обхватываю их, чтобы стало теплее, но это не помогает. Он правда больше не напишет мне. Завтра с этой историей будет покончено и… ничего не изменится. Адела продолжит презирать меня, Адриан не смягчится, я останусь сидеть в серой комнате до конца года, а потом в такой же — в доме Селвинов. И я по-прежнему буду выслушивать от Аделы, Николь, самой себя — за то, что я все испортила. Мне уже не переписать все это, не выйти чистой из общественного осуждения, не выиграть. Мне не выиграть. Я всегда буду виновата. Нет ничего, что я могла бы сделать, чтобы заслужить хорошее отношение. Я могу только заслужить то, что они и так думают обо мне. Я забираю записку от Скорпиуса и хватаю из шкафа пальто. Выхожу из гостиной, по коридору лестницы и на выход из замка, через маленькую дверь в высоких воротах. Темные, гремящие тучи нависли над Хогвартсом, и я ускоряю шаг, пока не полил дождь. Не знаю, как буду возвращаться, но сейчас меня это не волнует. Я добегаю до одиноко стоящей ивы, беспокойно шевелящей голыми ветвями. Сучок у основания. Я взмахиваю палочкой. Дерево застывает, чуть дрожа на ветру и обиженно наблюдая, как я пролезаю под высокий корень, открывший проход в темноту. В этот момент мне кажется, что все окна замка тоже смотрят за мной, ловя каждое движение. Но вот я делаю еще шаг, и все возвращается на свои места. Снаружи гудит холодный ветер, а вокруг пахнет сырой землей, которая нависла над головой так низко, что, даже склонившись вдвое, я задеваю мелкие корни. Они дергают меня назад, отыскивая узлы в волосах, и даже Люмос не помогает избежать их. Подземный коридор выглядит бесконечным, но от показавшейся впереди двери я пугаюсь гораздо сильнее, чем от мысли быть захороненной заживо. Наверное, здесь еще холоднее, чем снаружи, потому что я совсем не чувствую пальцев на руках. Толкнув дверь, я слышу, как она медленно отворяется. Я делаю новый шаг и начинаю различать стены коридора, еще один — и опускаю палочку, которая намертво вмерзла в пальцы. Из следующего дверного проема виднеется свет — слишком блеклый, но отчетливый. Я никогда не была в Визжащей хижине раньше. Не слышно никаких звуков. Я не ношу часы, чтобы знать точное время, и не могу утешить себя мыслью, что он еще не пришел. Мне страшно зайти в комнату и обнаружить, что в ней пусто. Поэтому я стою в коридоре, готовая в любой момент побежать назад, если все это окажется ловушкой Адриана. Я почти перестаю дышать. Впереди раздается скрип, затем едва различимый шорох шагов. Я пячусь, нечаянно захлопывая дверь спиной. Она с силой бьется о косяк. Из-за угла выходит тень, а за ней Джеймс. — Мне не стоило приходить, — вырывается у меня первое, но отступать уже некуда. — Прости, мне… мне лучше уйти… — я пытаюсь нащупать ручку двери за своей спиной. Джеймс — почему-то мне кажется, что у него сейчас выдержки больше, чем у меня, — молчит, наверное, сбитый с толку моим заявлением. Я ведь пришла. Раз не стоило — зачем тогда? — Прости меня, — я не замечаю, как слезы застилают глаза и все превращается в пятна — темные и смазанные. — Прости, мне не надо было приходить, я не должна была, я так плохо поступила с тобой, я не хотела, прости меня, мне просто не надо было приходить, а я… пожалуйста, прости меня, пожалуйста… Не видя больше никаких путей для побега, я оседаю по двери вниз, пока не упираюсь в пол. Прикосновение рук к пылающему лицу кажется мне ледяным, и в то же время я его совсем не чувствую. Только бы не видеть, как он разочарован, как уходит и больше не возвращается. Теперь, когда я сдалась и призналась, мне совершенно очевидно, что все уже не будет как раньше. Мы слишком долго были порознь — я заставила нас быть порознь, и это не вернуть просто так. Я закрываю и открываю глаза, чтобы слезы схлынули, и различаю под собой старый дощатый пол. Следы ботинок, проступившие среди пыли — мои или чужие. У него не получится открыть дверь, чтобы выйти здесь. Но вряд ли он пришел с этой стороны, и уходить ему тоже не сюда. Я вижу, как Джеймс подходит ближе и, хотя не знаю точно, что он смотрит, его внимание придавливает меня — тяжелее, чем все Черное озеро. Он садится передо мной на колени, а потом я чувствую его ладонь на своем затылке. Она горячее моих, и я внезапно начинаю рыдать сильнее прежнего, утыкаясь лбом в свои колени и не в силах остановиться. Джеймс двигается ближе, приобнимая меня, а я только продолжаю плакать и ничего больше из себя выдавить не могу. Мне хочется снова просить прощения и умолять его остаться хотя бы еще ненадолго — просто не оставлять меня совсем одну, даже если мы уже никогда не будем вместе. Если он сейчас исчезнет, я просто больше никогда не выйду отсюда. Но он не уходит. Ни через минуту, ни через время, за которое заканчиваются мои слезы. Я чутко отслеживаю каждое движение его рук, опасаясь, он уберет их, и замираю, когда он гладит меня по спине. — Не уходи так больше, — неожиданно просит он. — Пожалуйста. Я киваю несколько раз, поднимая голову, и наконец вижу его лицо. Оно усталое и облегченное, без намека на презрение или злость, которые я ищу. Я выдыхаю и — переступая через нестерпимый стыд и вину — подаюсь вперед и обнимаю его. Это позабытое чувство кажется таким естественным и отчего-то болезненным. Я стараюсь отогнать страх и прижимаюсь к нему сильнее. Лучшая минута из всех, что у меня были, — когда он обнимает меня в ответ. — Зачем ты хотел меня видеть? — я знаю, что все порчу этим вопросом, но это моя попытка вернуть нас — или разрушить до основания. — Должен был убедиться, что с тобой все в порядке. Радость настигает меня одновременно с разочарованием. Вот он убедился. А дальше? — Не мог ничего делать, — продолжает Джеймс. — Похерил команде пару тренировок. Просто не мог сосредоточиться, не зная, как ты. — Нормально, — отвечаю я, радуясь, что он не видит моего лица. Мне снова становится страшно. — Он больше ничего тебе не сделал? — Нет, — я качаю головой и отпускаю его, чувствуя себя до странного неуместно и не зная, куда девать руки. Джеймс выдыхает, как будто я уже сказала ему все, что он хотел услышать. А теперь он уйдет? — Значит… у тебя все хорошо? — спрашивает он, смотря куда-то мимо меня. Я только замечаю это и сразу отворачиваюсь сама. Так мы и сидим на полу, не глядя друг на друга. Мне даже хочется ответить «да», а потом уйти первой. — Нет, — с трудом произношу я. — Как у меня может быть все хорошо? Я задаюсь этим вопросом вслух, и сама не могу на него ответить, даже придумать правдоподобную ложь не могу. Джеймс открывает рот, чтобы сказать что-то, но не говорит. Я чувствую опустошение. — Ты не отвечала на письма, ни на чьи письма, я себе места не находил. Не представлял, что этот ублюдок с тобой сделает из-за… меня и моей дурацкой шутки. Если бы я знал, что он поднимет на тебя руку, я… Ты имела право злиться на меня. — Я не злилась на тебя, я боялась за тебя. Что Адриан что-то сделает тебе. Что ты потеряешь место в команде или что он еще как-то испортит тебе жизнь. Адриан жестокий и злопамятный… — И поэтому ты решила, что лучше самой поселиться в его доме? — Мне все равно пришлось бы сделать это — рано или поздно. — Нет, Мел, пожалуйста, — он смотрит прямо мне в глаза, и я не могу отвести взгляда. — Даже если мы уже не будем вместе, пожалуйста, — пожалуйста, — не надо. Кровный договор только лишит тебя магии — Адриан же испортит тебе всю жизнь. — Магия и есть вся моя жизнь, — отвечаю я. Мне даже не удается представить, что я буду делать, потеряв ее. — Это не так, — протестует он. — Я потеряю все, что знаю. Всех, кого знаю, — шепчу я. — Не потеряешь, — почему-то уверенно заявляет Джеймс. — У тебя всегда будет Скорпиус. И буду я. Я слабо качаю головой, не зная, что сказать. Он не понимает, что это такое. Никто не понимает. Даже я. — Если ты откажешься от договора, мне будет плевать на твою магию, — убеждает он. — Я говорю серьезно. — Магию потеряет и Адриан, — напоминаю я. — Он никогда не позволит такому случиться. Он достанет меня из-под земли, если я попытаюсь отобрать у него еще что-то. — Еще что-то? — он хмурится. — Что угодно, что он считает своим по праву, — вздыхаю я. — Мы связаны. — Ты хочешь все так и оставить? Мне почему-то вспоминается Мадрид, в котором я никогда не была. Видела его фотографии в магических атласах и однажды нашла открытку в школьной библиотеке. «Мадридская академия колдовских наук приглашает для обучения студентов всего мира». Я не смогу оказаться там, если лишусь магии. Свобода достанется мне слишком высокой ценой. — Нет, — тихо говорю я, — не хочу. Но сопротивление дорого дается. Я уже все испортила с Селвинами и даже потеряла тебя. — Какого… Мел! — он поворачивает мою голову к себе, с возмущением смотря на меня. Я вкладываю в ответный взгляд все понимание, на какое способна. — Не будь дурой. Он целует меня — и я поддаюсь мгновенно, не отдавая себе отчета. Забвение длится и длится, а потом ему на смену приходит боль и соль. Я отстраняюсь, вытирая слезы и кусая губы. — Я хочу быть с тобой. И я не позволю тебе выйти за Селвина. Но если ты скажешь нет, я уйду. Я не выдержу твоих метаний. — Я… — слова камнем встают в горле. Я не могу просто сказать ему это. Что, если у нас нет шансов? Что, если нам обоим будет лишь больнее от того, что мы потеряем что-то важное? Может, нам вообще не стоит убеждаться, что мы нужны друг другу? — Мел, твой ответ — это не обязательство. Ты не будешь связана на всю жизнь теперь уже со мной. Я просто хочу помочь тебе. И быть с тобой. Ты этого хочешь? — Да, — теперь уже я первая приникаю к его губам. Спасение или утешение — это то, что мне нужно, и если я могу получить это… мне стоит за это побороться. Я обхватываю его руками за шею, прижимаясь ближе, но чувствую, что не смогу быть достаточно близко. Может, когда я освобожусь от Адриана, — может, тогда я наконец пойму, что связывает меня с Джеймсом и почему сейчас мне кажется, что я могу и не могу жить без него одновременно. — Я боялся, что ты не захочешь прийти, — шепчет он, отдалившись совсем немного. — Теперь я боюсь, что и правда могла не прийти. Я крепко обнимаю его и совершенно не собираюсь отпускать, но в нагрудном кармане Джеймса что-то нагревается. — Черт, это Бартоломей, — он достает карточку с синей эмблемой «Паддлмир Юнайтед» и расстроенно добавляет: — Мне пора идти. Но у меня кое-что есть. Джеймс вынимает из того же кармана сложенный в несколько раз листок бумаги. — Я не знаю, что из этого вы со Скорпиусом уже пробовали, но подумал, может, что-то из моих мыслей покажется вам рабочим. Я успел поговорить с Гермионой, чтобы подсказала законные способы расторжения договора, так что некоторые из них подойдут для вашей ситуации. Напиши мне, когда обсудите их, и я подумаю, что нам сделать, чтобы… Не выдержав, я снова бросаюсь к нему на шею. — Спасибо тебе. За все, — я глубоко вздыхаю. — После всего, что я сделала… Я пользуюсь моментом не смотреть на него и сильнее обнимаю. — Мел… Я сделаю все, чтобы тебе помочь. — Не надо, — пугаюсь я. — Я очень благодарна тебе, но сейчас что-то должны сделать мы со Скорпиусом, да? Мы попытаемся сами. — Но вы не… — начинает он и меняет свои слова: — Если вы зайдете в тупик, обещай, что вы попросите помощи. Я киваю. — Если будет что-то, с чем я не справлюсь, я приду к тебе, — я твердо смотрю ему в глаза. — Я обещаю. Я стараюсь быть убедительной, чтобы не продолжать говорить об этом. Нельзя позволить ему вмешаться настолько, чтобы он оказался инициатором разрыва помолвки. Если Адриан узнает, кто за этим стоит… Это должна быть я. Не Джеймс. — Хорошо, — поднимается на ноги и помогает встать мне. — Мне нужно идти. Тренер срочно всех собирает. Я опять целую его, не зная, когда мне удастся сделать это снова, и внезапно меня осеняет. — В следующее воскресенье первый матч Кубка школ. Здесь будет делегация Дурмстранга и, наверняка, много других гостей. Может быть, ты… — Я постараюсь прийти. Я же не могу пропустить квиддич, — фыркает он, и я закатываю глаза, ловя себя на такой дурацкой и невероятно привычной реакции. Джеймс смеется, быстро целует меня в нос и, отступив на пару шагов, трансгрессирует. Я стою в коридоре еще несколько секунд, на случай если вдруг он забыл что-то. Но через минуту я все так же одна, поэтому напоследок заглядываю в единственную комнату и возвращаюсь в подземный ход. Он заканчивается уже через пару шагов, и через проем, открытый корнем, заливает ледяной дождь. Я припоминаю заклинание зонта и выскакиваю под ливень, успевая сбежать из-под ветвей за мгновение до того, как они приходят в движение. Яростным раскатом над головой звучит гром, и я бросаюсь к замку, опасаясь за слабо-трещащее заклинание. Оно лопается на полпути, осыпая меня холодными каплями, и я уже не трачу время на его восстановление. В последний момент, увидев ворота в замок, мне приходит в голову, что можно было позвать Дикси, чтобы трансгрессировал меня внутрь, но ждать под дождем сейчас — глупо, да и просто жестоко по отношению к нему. Я вбегаю в открывшуюся передо мной дверь и поспешно вожу палочкой, высушиваю пальто. Горячий воздух раздувает рукава изнутри, согревая меня, и я трачу еще пять секунд на то, чтобы заново уложить размокшие волосы. Все, что осталось за воротами, кажется наваждением. Кроме Джеймса. Я уже собираюсь пойти в гостиную, когда меня охватывает непривычное воодушевление. Я быстро поднимаюсь по лестнице, вспоминая, в какую сторону идти, и после некоторых блужданий оказываюсь перед портретом Полной Дамы. — Чем я могу помочь вам, леди? — строгим голосом спрашивает она. — Добрый вечер, — вежливо улыбаюсь я. — Должна заметить, вы превосходно выглядите! Эта долгая служба Хогвартсу наградила вас особым величием. И мне совершенно неловко обращаться к вам за услугой, которая наверняка навлечет на вас неприятности. Нет, право, мне не стоит даже заикаться, — я виновато качаю головой. — Говорите же, милая леди, — тон Дамы теплеет, но не настолько, чтобы я осталась довольна. — Мне не посчастливилось быть знакомой с вами прежде, потому что я учусь на Слизерине. Там мы лишены внимания столь непредвзятой смотрительницы и буквально вынуждены сообщать пароль бездушной двери, которой совершенно нет дела до того, кого она пускает в свои владения. — Я кривлюсь. — Гриффиндору несказанно повезло, что их встречает заботливая подруга. Прежде я бывала в вашей гостиной лишь в сопровождении, и, разумеется, никто не стал бы сообщать мне пароль — а я никогда бы не осмелилась спросить его у вас. Однако мне крайне необходимо поговорить с моей дорогой подругой, и сейчас только вы можете помочь мне. Полагаюсь лишь на вашу отзывчивость и исключительное умение видеть истинные намерения людей. Моя дражайшая подруга не знает о том, что наш разговор не терпит промедления, иначе бы она встретила меня… — Просто поразительно, — тянет знакомый голос за моей спиной, и я оглядываюсь. — А еще говорила, что петь не умеешь. Лили фыркает, неспешно преодолевая последние ступени до портрета. — Какую такую драгоценную подругу ты потеряла в нашей гостиной? Бриллиантовую сережку? — Тебя, — я едва заметно кривлюсь, глядя на нее, а потом лучезарно улыбаюсь Полной Даме: — Судьба на моей стороне, а вы, миледи, скрасили мне минуты ожидания. Я беру Лили за руку и тяну в один из темных коридоров, в котором сразу вспыхивают ближайшие факелы. О том, что Поттер еще может чувствовать слабость после недавнего обморока, я вспоминаю не сразу, но поспешно притормаживаю и оборачиваюсь к ней. Опасливо отпрянув, она спрашивает: — Чего тебе нужно, Мелани? Глубоко и тяжело вздохнув, я собираю всю волю в кулак. — Спасибо. Лили недоверчиво смотрит на меня, а потом демонстративно отступает на шаг. Я приподнимаю брови. — Боюсь, что после такого ты свалишься замертво, — иронично замечает она. Закатив глаза, я отвечаю: — Не дождешься. Я правда пришла поблагодарить тебя. Ну, знаешь, — я бросаю короткий взгляд в сторону лестницы, — за записку. Лили опускает глаза на часы у себя на запястье и хмурится. — Но разве ты была в хижине? Еще только тридцать пять минут восьмого. — Я была. Правда. Ему пришлось уйти раньше, — тихо добавляю я. Лили не показывает никакой реакции, как будто ей неинтересно или она просто была против этой затеи, но тщательно скрывала недовольство. — Спасибо за это. — Это устроила не я, — она пожимает плечами. — Я рада, что вы увиделись. Это все? Я могу уйти прямо сейчас, но мне хочется сказать ей что-то еще. — Я… поняла, что мне стоит… побороться за нас с Джеймсом. Я не могу ничего пообещать ему… или тебе, но я просто хочу сказать, что мне становится понятно, почему ты была со Скорпиусом, даже зная, что у вас может не быть будущего. Это безрассудно, но… я понимаю тебя, — я сглатываю. — Ты просто хотела быть счастливой и была готова бороться за это. Я тоже этого хочу. Лили выпрямляется, скрещивая руки на груди, но ничего не произносит. — Не знаю, понимаешь ли ты это, но ты делаешь Скорпиуса счастливым, — продолжаю я после паузы. — И за это я тоже тебе благодарна. Я не знаю, чем все это закончится. Но я сделаю все, чтобы расторгнуть помолвки с Селвинами. Сама или с чьей-то помощью. Если бы не встреча с Джеймсом сегодня… Я просто поняла, что все это время у Скорпиуса была ты. Если бы у меня тоже был Джеймс, я даже представить не могу, сколько я могла бы совершить. Мы все уже могли бы быть свободными. Но я начинаю сейчас и начинаю с того, что говорю тебе спасибо. Лили молчит, обескураженная моей речью. Я и сама удивлена такой откровенности, но не жалею о ней, потому что и правда благодарна. — Вау, — только и говорит она. — Теперь на меня точно повесят твою безвременную кончину. Она не просто разряжает обстановку — она убивает всю трепетность, которую я вложила в свои слова. Мне ничего не остается, кроме как ответить: — Да уж, недолго тебе радоваться. — Мелани, — наконец серьезно реагирует Лили, — я рада, что вы с Джеймсом помирились. Но я уже слушала такие обещания от Скорпиуса. И я знаю, что для расторжения помолвки вы испробовали чуть больше, чем все. Я поспешно подавляю свои комментарии кашлем. — Так что я предпочту услышать, как ваши старания наконец увенчаются успехом. Я и так знаю, что Скорпиус работает над этим. — Ну да, — хмыкаю я и поспешно улыбаюсь. — Работает. Лили хищно сощуривается. — Мне не нравится твой тон. То, что ты до этого момента не пыталась помочь делу, не означает, что и Скорпиус сидел сложа руки. — Да, его руки не были сложены, — бормочу я. — Ими он обнимал тебя в пустых коридорах. — Что ты… — Нет, Лили, я пришла сюда не скандалить! — я поспешно поднимаю ладони в воздух, отказываясь выяснять отношения. — Пока у Скорпиуса есть ты — он счастлив, и помолвка не так давит на него. Так что спасибо, — я произношу последнее слово с нажимом. — Ага, — помедлив все-таки соглашается Лили. Похоже, последняя часть нашего разговора подпортила ей настроение, но не я в этом виновата. Я пришла с белым флагом, а мне его чуть в глотку не затолкали. — Я пойду. Хорошего вечера, — желаю я и поспешно покидаю коридор, сделав маленький книксен перед Полной Дамой. Кто знает, когда мне еще понадобится попасть в гриффиндорскую гостиную.***
Я стучусь в спальню мальчиков, надеясь найти там Скорпиуса, и, когда дверь приглашающе открывается, заглядываю внутрь. — Скорпиус, можно тебя? — Мелани, — неожиданно окликает меня Эрик, и я вопросительно смотрю на него, — ты идешь с нами? — Нет, — сдержанно, но многозначительно отвечаю я. — Кажется, на тебя есть спрос, — ехидно комментирует Кристофер, не отрываясь от своей книги. — Может, мне тоже встать в очередь? Я замечаю, как дергается Скорпиус, собираясь ответить, но опережаю его: — К мамочке своей в очередь встань, — криво улыбаюсь я Розье и выхожу в коридор. Скорпиус следует за мной. — Похоже, твой ответ только развеселил его, — замечает он угрюмо. — У вас теперь шуточки для своих? — Не обращай внимания, — отмахиваюсь я, выходя в гостиную, и с неудовольствием отмечаю, сколько там народу. — Ты была там, где я думаю? — Ага, — я направляюсь в коридор к лестнице. — Куда мы идем? — Туда, где нет лишних ушей. — А Николь в вашей комнате? — Не хочу проверять. В холле мы останавливаемся, и я касаюсь палочкой незаметной двери, ведущей в подсобку под лестницей. Скорпиус оглядывается и снова запирает ее, накладывая заглушающее заклинание. — Как прошло? — помедлив, спрашивает он. — Обойдемся без подробностей, — отвечаю я, на что слышу смешок. Я взмахом усиливаю свет, чтобы хотя бы видеть лицо брата, а потом сажусь на перевернутое ведро. Скорпиус опускается на какой-то ящик. — Нам нужно избавиться от Селвинов. Срочно. Он хмыкает. — Вот это воодушевление. Кажется, мы поменялись местами, и теперь уже я напомню, что это не самая простая задача. — И тем не менее ты наврал Лили, что разбираешься с ней? — я приподнимаю одну бровь. — Я не врал ей. — Что-то я не вижу твоей бурной деятельности. Или ты как лебедь: кажется, что ничего не делаешь, а под водой усердно шевелишь своими маленькими лапками? Мое сравнение его забавляет, но ответной колкости я не дожидаюсь. — Это написал Джеймс после консультации со своей тетей, — я достаю из кармана сложенный листок. — Ты это сама читала? — спрашивает Скорпиус через минуту, дойдя до последней строчки. — Большинство факторов нас не касается. Да, мы были детьми, когда подписывали договор, но ты прекрасно знаешь, что магический закон это не волнует. И мы не самоубийцы, чтобы подавать иск Верховному чародею. Ты помнишь, кто теперь занимает этот пост. Вступить в брак и сразу развестись — не получится, потому что брак не зачтется без консумации. Придраться к формулировке, чтобы вступить в брак с Селвинами не сразу, а после других браков, — не пройдет… — Слушай, я знаю, что почти все отсюда нам не подходит, — прерываю я. — Ничего отсюда нам не подходит, — поправляет меня Скорпиус. — Если бы существовал законный способ расторгнуть договор, мы бы уже давно это сделали. — А что насчет остальных? — Ты предлагаешь отравить Селвинов или подкупить судью? Я вспоминаю Булстроуда и качаю головой. — В суде у нас нет шансов, — продолжает он. — Значит, не доведем до суда, — говорю я. — У нас еще есть один рычаг, на который можно надавить. Дедушка. — Дедушка не слушает нас. Он даже наших родителей не слушает, — возражает Скорпиус. — Мы для него — маленькие глупые дети, которые ничего не понимают. — Значит, нам не надо его просить. — Предлагаешь заколдовать его? — он морщится. — Или подсунуть ему то зелье, которое ты готовила для Адриана? — На самом деле, я думаю о чем-то более мирном. Нам нужно найти причину, по которой брак с Селвинами окажется невыгодным или даже вредоносным для всех. Скорпиус скрещивает руки на груди, скептически глядя на меня. — Учитывая твое приданое и очевидные расходы, которые понесут Малфои на свадьбу, дедушка и так не имеет никакой выгоды с нашего союза. Кроме морального удовлетворения. — Надо найти что-то или обставить все так, что Селвины — как партия — окажутся катастрофой, — почти с удовольствием выговариваю я. — Они из древнего рода, у таких должна быть целая армия скелетов в шкафу. — Хорошо, — наконец соглашается Скорпиус. — Но, по-моему, мы уже пролетели с главной причиной не родниться с ними. Селвины — проклятый род. Они никогда не смогут быть даже с современными чистокровными. Малфои, предположим, не пострадают, потому что Адела станет носить другую фамилию. Наши гипотетические дети смогут жениться хоть на магглорожденных. — Если Адела не последует примеру прабабки и не проклянет уже своих потомков. Судя по ее высказываниям, она вполне способна на такое. Скорпиус мрачно молчит. — Расслабься, — говорю я, — но не слишком. Я тоже не собираюсь продолжать эту вереницу чистокровных браков. Однажды у Селвинов просто начнут рождаться тяжело больные или психически нездоровые… Я в ужасе смотрю на Скорпиуса. — Адела, — произносит он вперед меня. — Ты знаешь, что было с ней в детстве? — Понятия не имею, но сейчас-то она здорова. — Это как посмотреть, — возражаю я, но сразу же выключаюсь из разговора. Что если недуг Аделы передастся ее детям? Ваш друг желал спасти свой род, а не загубить ваш… — я мысленно уже веду разговор с дедом, хотя в таком виде он, конечно, не возымеет эффекта. Нам нужно больше доводов и доказательств. — Как нам узнать, что с ней случилось? — спрашивает Скорпиус, глядя перед собой. — Колдомедики не дадут нам таких сведений, мы не близкие родственники. — Адриану бы дали, — задумчиво тяну я. — Оборотное? — Возможно. Мы снова молчим. — Может, начнем с чего-то законного? — предлагает Скорпиус. Я облегченно киваю. По правде, мне не хочется второй раз рисковать попаданием в Азкабан. — Надо написать Астории. Она может знать что-то. Или знать того, кто знает. — Я займусь этим, — говорит он. — Нет, — мне в голову приходит идея. — Я напишу Астории, а ты — разговоришь Аделу и узнаешь, что она думает о своей болезни. — Я не могу просто спросить ее, — хмурится Скорпиус. — Это будет подозрительно. — Скажи, что она выглядит бледной, или спроси о ее самочувствии, — я закатываю глаза. — Что угодно, только сведи это к ее прошлым недомоганиям. Немного участия, и она посыплется. Можешь упомянуть, что иногда тебя тоже тошнит от магглов. — Ладно, — со вздохом соглашается он, даже не улыбнувшись. — Только не спеши говорить Лили, что мы уже все разрешили. — Я не собираюсь скрывать, что мы работаем над этим, — отвечает Скорпиус. — Она и так думает, что ты над этим «работаешь», — я пальцами изображаю кавычки и поднимаюсь на ноги. — Ты что, разговаривала с ней? — выходит из чулана следом за мной. — Мелани? — Мм, что? Нет. О чем? Просто очевидно, что она ждет от тебя действий. Если бы она думала, что ты ничего не делаешь, она бы тебя бросила, верно? Скорпиус окидывает меня тяжелым взглядом, но расспросы не продолжает.