***
С начала урока прошло всего пятнадцать минут, но моя рука уже болит от постоянного движения. Профессор Бинс читает лекцию без пауз и перерывов, и я едва поспеваю записывать за ним. Я записалась на Историю Магии, потому что хотела учиться у преподавателя, который вел уроки еще у моего прапрадедушки, но ничего полезного или хотя бы интересного не узнала. Даже первое занятие в году он начал с монотонного рассказа о войне русалок без приветствий и предисловий. Мне это не нравится, но не думаю, что мне разрешат отказаться еще от одного предмета. Я вздрагиваю от неожиданности, когда на место рядом со мной кто-то садится, и отрываюсь от конспекта. Прямо посреди урока за мою парту пересела гриффиндорка. – Прости, – говорит она с извиняющейся улыбкой. – Я не хотела навязывать свое общество, но мне стало тебя жаль. Я бросаю взгляд на профессора Бинса, но он не обращает на нас никакого внимания и продолжает лекцию. – Не знаю, с чего ты взяла, что меня нужно жалеть, но я прекрасно чувствую себя в одиночестве, – холодно отвечаю я. Улыбка девушки исчезает, а потом она округляет глаза. – Нет, я не это имела в виду! – говорит она поспешно. – Просто… Ты единственная в этом классе, кто пишет конспект. Я хотела предупредить, что делать это необязательно. – О, – я обвожу кабинет глазами и действительно не вижу перьев в руках своих однокурсников. – Вся информация, которую говорит Бинс, есть в учебниках, и там она изложена гораздо понятнее, – продолжает гриффиндорка. – А сам он не знает наших имен и вообще на нас не смотрит. За пять лет он ни разу не собирал конспекты, так что на его уроках все занимаются своими делами. Это кажется мне крайне неуважительным по отношению к профессору. Но он и правда не проявляет никакого интереса к студентам, а мою руку скоро сведет судорога. Поэтому я кладу перо на парту и разминаю свою кисть. – Спасибо. – Пожалуйста, – снова улыбается она, а потом протягивает мне руку. – Робин Свифт. Свифт. Я не знаю ни одного чистокровного семейства с такой фамилией, но я и не ожидала благородного происхождения от незнакомой мне гриффиндорки. Тем не менее, в этой девушке есть что-то располагающее к себе, не говоря уже о том, что от нее я получила наиболее дружелюбный прием в этой школе. Поэтому я пожимаю ее руку. – Адела Селвин. Рада знакомству. – И я, – говорит она. – Как прошли первые недели в Хогвартсе? – Интересно, – отвечаю я. – Хотя ко многому приходится привыкать. – Я представляю, – с сочувствием произносит она. – Тяжело быть новенькой на шестом курсе. – Очень, – вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать. Я не должна жаловаться, но мне настолько приятно, что кто-то встал на мою сторону, что хочется высказать сразу все свои переживания и разочарования. Это странное желание, но отвлекать Адриана от дел такими глупостями я не могу, а Скорпиус, хоть и пытается поддержать меня словами, что скоро я освоюсь, не совсем меня понимает. Робин Свифт же с первого взгляда производит впечатление человека, который выслушает, если я захочу выговориться. Разумеется, делать этого я не буду. Я ничего не знаю об этой Робин, чтобы мой порыв довериться ей был оправданным, к тому же, одна моя неосторожная реплика уже стоила мне дружбы с Терезой, и с еще одной полукровкой я этой ошибки не повторю. – Мне жаль, – говорит она, поджав губы. – Наши ровесники могут быть довольно злыми из-за собственных комплексов. Главное, не позволяй их словам влиять на тебя. Хогвартс – твой дом, точно так же, как и каждого из нас. От переизбытка чувств у меня перехватывает дыхание. Обычно мне не свойственны сильные эмоции, но, видимо, мне не хватало доброты, которую внезапно проявила ко мне шестикурсница-гриффиндорка. – Спасибо, что сказала это, – говорю я. На лицо Робин возвращается улыбка, и я невольно отвечаю тем же. Ее губы накрашены красной помадой, но на ней это не смотрится вульгарным. Мне нравится, как она выглядит. Кроме помады, ее лицо свободно от макияжа, и это отличает ее от всех остальных девушек школы, которые отчаянно пытаются привлечь внимание парней. Ее светлые волосы заправлены за уши, открывая маленькие серебряные серьги, форменная рубашка застегнута на все пуговицы, воротничок идеально выглажен, и вообще все в ней говорит об опрятности и аккуратности, пусть она и не похожа на аристократку. Честно говоря, она выглядит приличнее многих чистокровных слизеринок. – Это то, что все остальные должны были тебе сказать, – Робин пожимает плечами. – Я могу провести тебе экскурсию по школе, если хочешь. Не знаю, как много ты уже обошла, но я даже за пять лет учебы здесь не выучила все коридоры досконально. – Было бы здорово, – соглашаюсь я. – Свободное время я обычно провожу в музыкальной комнате. – На чем ты играешь? – заинтересованно спрашивает она. – На фортепиано, – отвечаю я. – Дома у меня рояль, но здесь только фортепиано. А ты играешь на чем-то? – Нет, – Робин качает головой. – Но я заходила в музыкальную комнату несколько раз, когда гуляла по замку, и никогда никого там не видела. Мне кажется, ты одна ей пользуешься, хотя играть умеют многие. – Да, все девочки из моего круга получили музыкальное образование, – киваю я. – Но, видимо, им достаточно базового уровня. – А тебе нет? – У меня нет цели стать великим музыкантом, – говорю я. – Но я очень люблю играть. Мама начала учить меня, когда я была совсем маленькой, и когда я сажусь за инструмент, я… Я замолкаю, удивленная собственной откровенностью. Не знаю, почему я об этом заговорила. Мадам Мутэ обучала меня тонкостям ведения светской беседы несколько лет, и внезапно я нарушила все правила в одном разговоре. – Ты чувствуешь с ней связь? – мягко спрашивает Робин, не дождавшись продолжения. – Да, наверное. У нас дома висит ее портрет, и я часто беседую с ним, но это другое. Я чувствую себя очень странно. Даже не помню, когда в последний раз обсуждала свою маму с другим человеком, но это точно было больше пяти лет назад. У меня есть одно мимолетное воспоминание – как я сижу у нее на коленях и нажимаю на две доверенные мне клавиши в такт основной мелодии, которую играла мама. Это не та деталь, которая может быть кому-либо интересна, и мне никогда не приходило в голову озвучить ее. Но Робин слушает меня внимательно, как будто это что-то очень важное, и мне тоже начинает так казаться. От этого становится неуютно, и я спешу перевести разговор в более нейтральное русло. – Я могу как-нибудь поиграть для тебя, если хочешь. У меня редко бывают слушатели. – Это было бы здорово, – с энтузиазмом отзывается Робин. Остаток занятия она рассказывает мне о Хогвартсе и учителях, и я снова чувствую себя в своей тарелке. Не знаю, что именно в Робин настолько вывело меня из равновесия, но мне удалось вернуть надлежащую дистанцию. Тем не менее, общение с ней кажется мне положительной заменой прежнему одиночеству, поэтому я намерена продолжать его и дальше. Когда урок заканчивается, она поднимается со стула, но не уходит, а остается смотреть, как я собираю свои вещи. – У тебя ведь сейчас Защита от Темных искусств? – спрашивает она. – Да. – У меня тоже. Можем пойти вместе. – Да, давай, – улыбаюсь я. Мне приятно, что она сама это предлагает. Пытаясь наладить отношения с соседками по комнате, я всегда проявляю инициативу, и обычно они встречают ее неодобрением. Я уже не рассчитывала на то, что чье-то расположение мне не придется завоевывать. Конечно, я не уверена, что расположение Робин может принести нам с Адрианом хоть какую-то пользу, но я могу позволить себе одного человека, с которым можно общаться просто так. В коридоре я замечаю на нас удивленные взгляды некоторых однокурсников. Я уже привыкла к тому, что на меня все смотрят, но не обращать на это внимание пока не получается. Робин же либо не видит их, либо не придает им значение. Я еще не очень хорошо ориентируюсь в школе, поэтому просто следую за ней, но она останавливается гораздо раньше нужного места. – Я хочу тебе кое-что показать, – говорит она мне. – Думаю, тебе может быть интересно. – А мы успеем? – спрашиваю я, потому что опаздывать на урок мне совершенно не хочется. – Да, это близко. Я соглашаюсь, и она выводит меня из общего потока студентов и сворачивает в более узкий коридор, который заканчивается тупиком. – Куда мы идем? – не понимаю я. – Во-о-от сюда, – протягивает Робин, делая еще несколько шагов и останавливаясь. – Смотри. Я следую за ее жестом и вижу на стене портрет, который кажется мне очень знакомым. – Кто это? – спрашиваю я. – Генри Селвин. Ничего про него не знаю, никогда с ним не разговаривала, но, наверное, он твой предок. – Не совсем, – отвечаю я, вспомнив, что видела его на семейном древе. – У нас с ним общие предки, но наш род разветвился. Если я не ошибаюсь, Генри был племянником Бартоломью Селвина, который уехал во Францию и женился на местной аристократке. Его сын Эдмон также женился на француженке, Маделейн де Бо, и после них наша ветвь рода стала считаться французской. Мы с братом были первыми из потомков Бартоломью, кто родился в Англии. Я подхожу к портрету, и при моем приближении Генри Селвин открывает глаза. Статный и темноволосый, как и все мужчины моей семьи, Генри здесь едва ли старше тридцати. Из дневников Маделейн я помню, что кузен ее мужа довольно рано прославился как изобретатель нескольких полезных заклинаний, так что художник явно запечатлел его в этот период. – Вы что-то хотели, юная леди? – интересуется он властным, уверенным тоном, которым отчетливо напоминает мне Адриана. – Меня зовут Адела Селвин, – представляюсь я с улыбкой. – Неужели? – Генри оживляется, явно довольный знакомством. – Я думал, что последний Селвин окончил школу несколько лет назад. – Так и есть, – подтверждаю я. – Я скоро стану Малфой, так что мой брат Адриан – действительно последний Селвин. – Дорогая моя, – строго произносит он. – Какую бы фамилию вы не приняли после замужества, в вас течет кровь Селвинов, а значит, вы навсегда останетесь Селвин. Мне приятно это слышать. Я хочу выйти замуж за Скорпиуса и стать частью его семьи, но род Селвинов, его история и традиции очень важны для меня. Я не хотела бы отказываться от этого. – Если я правильно помню, что говорил ваш брат, вы – потомки Бартоломью? – Да. – Даже удивительно, – Генри качает головой. – Я думал, что французская ветвь не продержится долго после того, что с вами сделала моя невестка, но вот прошли сотни лет, и я разговариваю с ее представительницей, когда моих собственных потомков уже давно нет в живых. – Мне жаль, что так вышло, – говорю я. Даже не представляю, каково это – смотреть, как твой род медленно приближается к вымиранию, и не иметь возможности ничего сделать. – Все чистокровные роды рано или поздно прерываются, – философски замечает он. – Возможно, даже Маделейн пожалела бы о своем поступке, если бы увидела, сколько вас осталось в итоге. – Маделейн сделала все, чтобы сохранить наш род именно таким, каким он должен быть. Если бы не она, кровь Селвинов давно смешалась бы с… – Адела, – окликает меня Робин, и я оборачиваюсь. – Извини, но нам пора, скоро начнется урок. Я прощаюсь с Генри, пообещав навестить его еще, и мы отправляемся на урок. К звонку мы не успеваем и заходим в кабинет последними, но профессор Люпин пропускает нас без выговора. – Я всегда сажусь впереди, тебе нормально? – спрашивает Робин. Я киваю, и мы занимаем первую парту. Профессор начинает урок с проверки материала прошлого урока. Робин дает ответ на первый вопрос, и он удовлетворенно кивает. – Превосходно, как и всегда, мисс Свифт. Мистер Райли, что вы можете сказать мне о… – Ты отличница? – спрашиваю я шепотом, когда профессор уходит в сторону задних парт. – Нет, – Робин качает головой. – Хотя… В этом году, может, и стану ей, раз не надо больше ходить на ненужные предметы. Умная, воспитанная и благопристойная – Робин определенно можно посчитать подходящей для меня компанией. Единственным ее недостатком, по крайней мере, на первый взгляд, является статус полукровки, но я могу закрыть на это глаза, когда речь идет о простом общении. – Я хочу прогуляться вокруг озера после обеда, – говорю я. – Составишь мне компанию? – Да, с удовольствием, у меня как раз окно, – Робин улыбается, хоть и кажется удивленной. Может быть, она не ожидала подобного внимания с моей стороны, хотя, как я успела убедиться, дружба чистокровных волшебников с полукровками уже не считается чем-то из ряда вон. Когда профессор Люпин объявляет последний на сегодня вопрос и выбирает отвечающего, Робин раскрывает тетрадь и ставит на чистой странице сегодняшнее число. У нее красивый почерк, но надпись выходит синими чернилами. Присмотревшись к ее перу, я понимаю, что никогда не видела похожих. – Что это? – спрашиваю я. – Что? – Чем ты пишешь? – О, это шариковая ручка, – объясняет Робин. Отчего-то мой вопрос ее позабавил. – Ими пишут магглы. – Ты вообще не пользуешься пером? – До одиннадцати лет я понятия не имела, что кто-то еще пользуется перьями, – усмехается она. – Я пыталась поначалу, но ручка удобнее во всех отношениях. – В смысле ты до одиннадцати лет не знала о перьях? – спрашиваю я, нахмурившись. – В моей семье нет больше волшебников, а перья у нас существуют разве что в качестве сувениров. Этого не может быть. От шока я не могу вымолвить ни слова и просто смотрю на Робин. В ее семье нет больше волшебников. – Ты что, магглорожденная? Надежда, что я все не так поняла, рушится, когда она кивает. Я просто не могу поверить. И ей я едва не предложила свою дружбу! Она поднимает брови. – Для тебя это проблема? Я не отвечаю и сама открываю свой конспект, ожидая, когда профессор Люпин наконец начнет сегодняшнюю лекцию. Когда урок закончится, об этом недоразумении можно будет забыть, а пока что я не хочу тратить больше ни слова на разговор с этой девушкой. – Ты что, серьезно? – спрашивает Робин возмущенным тоном. – Ты серьезно не будешь разговаривать со мной из-за того, что я магглорожденная? Похоже, она действительно не понимает, что неправильного в этой ситуации. Неужели мне не удастся досидеть спокойно даже один этот урок? – Почему это вообще имеет для тебя значение? – Потому что я не могу общаться с грязнокровками! – вспылив, отвечаю я. Поняв по ее лицу, что она так просто меня не оставит, я собираю свои вещи и пересаживаюсь за другую парту, чтобы окончательно прекратить это неприятное знакомство.***
– Мисс Селвин, задержитесь, пожалуйста! – говорит профессор Люпин, помешав мне первой покинуть класс. Я еле высидела эти два урока и не хочу оставаться в кабинете еще дольше. Но сейчас мне хотя бы не придется находиться рядом с Робин, поэтому я возвращаюсь к своему месту. Профессор дожидается, пока все остальные уйдут и закрывает дверь кабинета. – Мисс Селвин, – начинает он, и его суровый тон меня настораживает. – Я слышал, что вы сказали мисс Свифт. Подобные оскорбления в стенах нашей школы абсолютно неприемлемы. Да и во всем остальном мире тоже. – Я не хотела никого оскорбить, – говорю я. – Между мной и мисс Свифт возникло недопонимание. – В чем бы ни заключалась его суть, вы не должны использовать подобные слова. – Но это же простой факт, – хмурюсь я. – Робин из семьи магглов, она сама мне это сказала. Или вы не знали? – Я это знал, но мне совершенно не важно, у кого какая кровь. И проблема не в том, что вы сказали правду, а в том, как вы ее сказали. Поэтому перед обедом я прошу вас заглянуть в кабинет директора. Я до сих не понимаю, почему он говорит об оскорблении. Я не пыталась задеть чувства Робин или унизить ее достоинство. Я не сказала, что не могу общаться с ней, потому что она глупая, некрасивая или нелепая. Даже наоборот – я не догадалась что она магглорожденная, потому что она показалась мне очень приятной и достойной девушкой. Но то, что она грязнокровка, – это объективная правда, и как бы ей ни нравился собственный статус, она не может обижаться на меня. Чистокровные волшебники не водятся с детьми магглов, и с этим правилом я ничего поделать не могу. – Я не знаю, где кабинет директора, – говорю я вместо того, чтобы продолжить отстаивать свою правоту. – О, – профессор удивляется, как будто забыл, что я не училась здесь предыдущие пять лет. – Конечно. Вот, следуйте за этим. Взмахом палочки он сворачивает лист со своего стола в бумажную птичку, которая поднимается и начинает парить в воздухе. – Всего хорошего, – говорит профессор и еще одним заклинанием отправляет птичку в путь. Мне приходится идти быстрым шагом, чтобы поспеть за ней, и уже через несколько минут я оказываюсь перед огромной каменной горгульей. Я не знаю, что нужно сделать, чтобы войти, но сама горгулья, будто почувствовав мое присутствие, разворачивается, открывая проход. Я поднимаюсь по круговой лестнице и, постучав, захожу в кабинет. Он просторный, полностью круглый, а интерьер, если бы не портреты по всей стене до самого потолка, я назвала бы сдержанным. Директор Макгонагалл сидит за своим столом и после моего появления поднимает голову. – А, мисс Селвин, проходите. Присаживайтесь, пожалуйста. Я прохожу и сажусь в кресло перед ее столом. – Вы знаете, почему вы здесь? – Меня отправил профессор Люпин, – отвечаю я. – Мисс Селвин, это правда, что вы назвали однокурсницу грязнокровкой? – Да, – говорю я. – Но, как я уже объяснила профессору Люпину, я не пыталась никого обидеть. Я просто сказала правду. Она вздыхает, снимает свои очки и кладет на стол. – Мисс Селвин. Я понимаю, что вы проучились у нас всего две недели и можете не знать всех правил, но я не предполагала, что мне придется объяснять взрослой студентке, что в школе запрещено оскорблять других учеников. – При всем уважении, директор Макгонагалл, как факт может считаться оскорблением? – Слово «грязнокровка» является оскорблением и приравнивается к остальным неподобающим ругательствам. – Я поняла, – говорю я, не желая и дальше продолжать эту тему. – И я приношу свои искренние извинения. – О, нет, извинения вы принесете мисс Свифт. – Что? – Я оставлю вас без наказания на первый раз, но извиниться перед ней вы обязаны, – говорит она невозмутимо, как будто не понимает, что это значит для меня. Я не хочу заговаривать с Робин Свифт больше никогда в жизни. Тем более – извиняться перед ней за то, что сказала правду и не захотела с ней общаться. Я вообще не обязана дружить со всеми, кто сядет за мою парту. У меня есть репутация, в конце концов! Положение в обществе, воспитание, обязанности перед моим родом – я не собираюсь отказываться от всего этого ради какой-то девчонки из-за того, что она… Я не собираюсь. Робин Свифт – грязнокровка, каким бы плохим не считали это слово. То, что я потеряла бдительность рядом с ней, не значит, что я должна совсем о ней забыть. Я принесу эти проклятые извинения, раз это входит в мое наказание, но после этого Робин перестанет для меня существовать. – Мисс Селвин, – произносит директор, когда молчание слишком затягивается. – Я знаю, что ваша жизнь прошла в обществе, где статус крови имеет значение. Но теперь вы в Хогвартсе. Здесь учатся разные ученики, и ко всем мы относимся одинаково. Здесь нет места какой-либо иерархии и дискриминации. Я считаю, что она не права. Сколько бы учителя ни относились к чистокровным и магглорожденным как к равным, равными они никогда не будут просто по своей природе. Магглорожденные волшебники никогда не достигнут того уровня магии, который доступен нам. Это всем известно. Впрочем, я понимаю, что директор установила такие правила из педагогических соображений, и доля здравого смысла в этом есть. – Я учту это, директор Макгонагалл, – говорю я. – Больше такого не повторится. – Я рада, что мы достигли взаимопонимания, – отвечает она. – Но имейте в виду, что, согласно уставу школы, я должна уведомлять родителей или опекунов о любом посещении кабинета директора. – У моего брата нет на это времени, – возражаю я. – Уверена, он уделит пару минут чтению моей записки. Не люблю отвлекать Адриана от важных дел, но если это всего лишь записка, то она не должна сильно его потревожить. Вряд ли в этой ситуации он принял бы сторону директора. – Хорошо, я поняла. Я могу пойти на обед? – Идите, – Макгонагалл кивает. – И не забудьте извиниться перед мисс Свифт. – Конечно. До свидания. *** Окно вместо третьей пары у нас обеих делает мою задачу гораздо проще. Не хотелось бы, чтобы кто-то подслушал, как я извиняюсь перед грязнокровкой. Я не хочу смотреть на нее весь обед, но мне приходится следить за ней, чтобы знать, где ее найти после. Она не разговаривает ни с кем за своим столом, но по виду я бы не сказала, что она сильно расстроена. Хотя с чего ей расстраиваться – это же не она рассказала мне то, что не рассказывала никому, а потом узнала, что мы не можем общаться. Я до сих пор не могу понять, как это произошло. Что заставило меня делиться личными чувствами и воспоминаниями с посторонним человеком, не убедившись в статусе его крови? Робин встает, и я поспешно допиваю свой чай. Сказав Скорпиусу, что иду в библиотеку, я следую за ней. Поднявшись на третий этаж, она заходит в кабинет, в котором я никогда не была. Я почти не уверена, что тут проводятся какие-либо занятия, но Скорпиус говорил, что в школе есть кабинеты, отведенные под собрания различных кружков и отработку заклинаний. Я прислушиваюсь и, ничего не услышав, открываю дверь. К счастью, Робин оказывается одна. В кабинете ничего не происходит, но на парте перед ней лежит учебник, а в руках она держит палочку, так что я могу предположить, что она пришла позаниматься. Она смотрит на меня, подняв брови, но не спрашивает, что я здесь делаю. Так мне было бы проще. Я закрываю за собой дверь, но не отхожу от нее. – Я хочу принести свои извинения, – говорю я. Все. Указание директора выполнено. Я могу идти. Но я еще чего-то жду. – За что ты извиняешься? – спрашивает Робин. Такого вопроса я не ожидала. За что я извиняюсь? – Я не хотела тебя обидеть, – говорю я вместо прямого ответа. – Зачем тогда ты назвала меня грязнокровкой? – Я имела это в виду просто как факт. Я не пыталась тебя задеть. – То есть, ты считаешь фактом, что я грязнокровка? – уточняет она. – Ты сама мне это сказала. Я не так тебя поняла? На мгновение во мне просыпается надежда – что, если я ошиблась? Гарри Поттер тоже жил с родственниками-магглами до одиннадцати лет, хотя сам был полукровкой и даже принадлежал к древнему роду. Может, это все было сплошным недоразумением. – Я сказала тебе, что я магглорожденная. – Да, – киваю я, не понимая, к чему она клонит. – То есть, для тебя это одинаковые слова? – Извини, что назвала тебя грязнокровкой, – говорю я, пытаясь вернуться к извинению и поскорее завершить этот разговор, от которого мне становится не по себе. – Я не подразумевала ничего оскорбительного и просто указала на твой статус крови. – Адела, – Робин кладет локти на парту и слегка наклоняется вперед, внимательно глядя на меня. – Тебе не кажется, что в слове «грязнокровка» нет никакой логики? – Что ты имеешь в виду? – Моя кровь не грязная, – говорит она. – В ней нет никакой грязи, чтобы меня можно было так назвать. Моя кровь красная, такая же, как твоя. Ты бы не отличила, если бы сравнивала образцы. – Ты права, это слово звучит неприятно, – признаю я. – Я просто была удивлена. Я думала, что ты полукровка, иначе я бы не внушила тебе какие-то ложные представления о нашем знакомстве. Наверное, за это я тоже должна извиниться? – Почему ты решила, что я полукровка? – спрашивает она. – Ты не похожа на магглорожденную. – Почему? – Робин презрительно фыркает. – Потому что у меня нет рогов и раздвоенного языка? Потому что я умею держать в руках палочку? Что, по-твоему, должно отличать магглорожденного волшебника? У меня есть ответ: ничего. Между мной и тобой нет никакой разницы. – Это неправда, – возражаю я. – Чистокровные волшебники наследуют магические силы всего своего рода, в то время как в магглорожденных появляются только зачатки волшебства. Способности к магии еще не делают тебя полноценной волшебницей. Это факт. – Что за бред ты несешь? – срывается Робин. Вот теперь я могла бы предположить, что она грязнокровка. – Я умею колдовать, и я учусь в школе для волшебников. Это делает меня волшебницей. Все, какие еще нужны доводы? – Ты ничего не знаешь о волшебном мире, чтобы так говорить, – замечаю я. – Неужели? А скажи мне, тебя не смущает, что самой сильной и влиятельной волшебницей во всей Британии сейчас является магглорожденная Гермиона Уизли? – Конечно, бывают исключения, – соглашаюсь я. – Но Гермиона Уизли первая магглорожденная на высоком посту. А сколько на нем было чистокровных? – Да потому что магглорожденных просто не допускали до этих должностей! – Робин поднимается, обходит свою парту и встает прямо передо мной. У меня даже возникает страх, что она меня ударит, но она ограничивается гневным взглядом. – Неужели ты не понимаешь этого, Адела? Такие, как ты, не позволяли магглорожденным волшебникам подняться, а их способности тут вообще ни при чем! – Магглорожденным не давали подняться, потому что это не их место, – говорю я. Я стараюсь соблюдать спокойствие, потому что Робин и так ждет разочарование в своем положении в обществе, но меня раздражает, что она так разговаривает со мной. – Только настоящие волшебники могут знать, что лучше для волшебного мира, и поддерживать в нем порядок. У магглорожденных просто нет этого понимания. – Я просто… не могу поверить тому, что я слышу, – цедит Робин. – Хорошо, объясни мне вот что. Если я недостойна твоего общества, почему же ты заговорила со мной? Зачем пригласила меня на прогулку? Что во мне такого, что ты приняла меня за «полноценную»? И что изменилось лично во мне, когда ты узнала, что это не так? Я не знаю, что на это ответить. Сама хотела бы понять, что со мной случилось на том уроке. – Знаешь, Адела, мне искренне тебя жаль, – говорит она. – Ты считаешь себя более умной и образованной, чем я, но на самом деле ты ограниченная. Ты не видишь ничего дальше своего маленького мирка и понятия не имеешь, как работает реальный мир. И ты самая настоящая расистка. – Я даже не знаю, что это значит, – я закатываю глаза. Если Робин собирается сыпать своими маггловскими оскорблениями, она должна быть готова к тому, что большинство ее просто не поймет. Но ее мои слова почему-то удивляют. – Ты не знаешь, что такое расизм? Я и не должна знать все их словечки, но ощущение меня охватывает неприятное. Я чистокровная волшебница из рода Селвинов, а какая-то грязнокровная девчонка выставляет глупой меня. Что бы ни значило это слово, ее выражение лица ясно выразило, что это что-то ужасное. Теперь я даже хочу знать. Что такого во мне ей не понравилось? Я не обращаю внимания на девиц, которые смеются над моими платьями и манерами, но мне нужно знать, что имела в виду Робин. – Я не хочу тратить свои силы и нервы, чтобы тебе объяснить, – говорит она и берет с парты свои вещи. – Но поизучай этот вопрос на досуге. И она уходит. Я даже не успеваю ответить – она уходит! Никому неизвестная и ненужная Робин Свифт считает, что может бросить меня посреди разговора! Что она вообще о себе возомнила? Она просто ушла, не попрощавшись и ничего не объяснив, а я осталась в пустом кабинете в одиночестве и с гадким чувством на душе.***
Я планирую зайти в спальню лишь на минуту, чтобы оставить сумку с учебниками, но не могу заставить себя выйти обратно. Разговор с Робин полностью выбил меня из колеи. Мне вообще не стоит о ней думать, но я не могу перестать – хочется задеть ее, доказать, что я не расистка, заставить ее понять, что она не может просто так взять и уйти, как будто я вообще ничего не значу… Мысль прерывается, когда в комнату трансгрессирует Винни. – Добрый вечер, мисс Адела, – кланяется он. – У меня для вас сообщение от хозяина. Домовик протягивает мне запечатанный конверт. Я забираю его и говорю: – Не трансгрессируй больше в спальню, моим соседкам это не нравится. – Прошу прощения, мисс Адела. – Ты свободен, Винни, возвращайся домой. Эльф с поклоном исчезает. Убедившись, что Фердинанд спит на кровати Терезы и не примчится на шуршание бумаги, я ломаю печать и достаю из конверта сложенный пополам лист. Он исписан почти до конца. «Дорогая сестра! Сегодня днем я получил письмо от директора Макгонагалл касательно твоего конфликта с магглорожденной однокурсницей. Я понимаю твои опасения, но после войны это до сих пор остается болезненной для многих темой, поэтому вне нашего общества не принято открыто высказывать свое мнение. Будь более лояльной и не навлекай на себя их недовольство. Разумеется, ты не можешь влюбиться в грязнокровного мальчишку и отказаться выходить за Скорпиуса, но от простого общения с магглорожденными проблем быть не должно…» Мысль о том, чтобы предпочесть Скорпиусу грязнокровку, вызывает у меня наибольшее негодование, но и остальные слова Адриана кажутся мне странными. Не понимаю, почему он хочет, чтобы я принижала саму себя и скрывала свое превосходство. Я дочитываю письмо до конца и складываю обратно в конверт. Ответа оно не предполагает, поэтому после я сразу собираюсь на ужин. Адриану удалось отвлечь меня, и я чувствую, что могу выйти и даже пережить присутствие Робин в одном помещении со мной. Придя в Большой зал, я занимаю привычное место, но настроения поддерживать разговор у меня нет. Ем я медленно и без особого аппетита, что даже Скорпиус спрашивает, здорова ли я. Я не собираюсь рассказывать, что моему подавленному настроению способствовала ссора с грязнокровкой, поэтому ссылаюсь на усталость и ухожу. Я действительно чувствую себя уставшей, и пребывание в одной комнате с галдящими соседками мне тоже не поможет, поэтому я отправляюсь в библиотеку. Сумки у меня нет, но на стеллаже с учебниками, оставшимися от других студентов, я нахожу книгу по Истории магии и остаток вечера читаю главы по теме сегодняшнего урока. Когда я возвращаюсь в свою спальню перед отбоем, девочки встречают меня любопытными взглядами. У меня мелькает мысль, что они прознали о моем походе к директору, но я быстро понимаю, что причина в другом. На тумбочке возле моей кровати появилась ваза с пышной белой розой. – Что это? – спрашиваю я. – Она уже была здесь, когда мы вернулись с ужина, – говорит Флоренс. – Видимо, это подарок от твоего жениха. Я улыбаюсь и наклоняюсь к розе, почти касаясь носом ее лепестков, и с жадностью вдыхаю душистый аромат. Это «Глэмис касл» – мамина любимая. Все ее кусты в нашем саду давно вымерли, хотя этот английский сорт и считается весьма устойчивым к непогоде. Думаю, это лишь совпадение, но все равно так мило со стороны Скорпиуса – подбодрить меня столь красивым жестом в конце тяжелой недели. Все-таки мне очень повезло с женихом.