…there's a strange love inside, it's getting louder, and louder, and louder, and louder, and louder there's a danger I can't hide, who I am, it's who I am, it's who I am, it's who I am…
Окна временного пристанища Макса недалеко от родного моторхоума выходили куда-то на север, поэтому первое, о чём он подумал, — это то, что отсюда он опять не увидит ни рассвет, ни закат. Прекрасно. Будет повод выйти наружу. Его нельзя было назвать истинным ценителем прекрасного и поклонником природы и её пейзажей, но он точно понимал одно: когда их созерцаешь, мысли и идеи рождаются ярче и интереснее в самой глубине сознания, где скрываются все самые тайные переживания, а ещё какие-то страхи и тревоги, о существовании которых и не подозреваешь вовсе. Утром это волнение, мысли о рождении, о чём-то новом, переменах или надеждах. А вечером — уходящий день, лёгкий налёт грусти, и опять надежда. Вера в то, что завтра будет лучше. Он взял бутылку со стола и медленно глотнул. Вода была тёплой и оттого настолько противной, что её невозможно было пить. «Отрава», — прошептал Макс, но всё равно сделал ещё пару глотков: обезвоживание ни к чему. Голландец, укутавшись в раздумья, вышел прогуляться. Благо, солнце хотя бы на время спряталось за небольшое сероватое облачко. Жить можно. Вокруг никого, лишь тишина, нередко где-то вдалеке нарушаемая шумом оживлённой работы механиков перед гонкой. «Идеально. Ну почти…» Весь прежде яркий небосклон сейчас был застелен полупрозрачными, будто прямо поверх него нарисованными серо-голубой акварелью облаками. Контуры тени потеряли чёткость, и она размытым силуэтом смиренно плыла по дороге слева от парня, чью форму так старательно пыталась повторить. Через минуту после его исчезновения в комнату пожаловал гость. Смуглый кудрявый парень осмотрел четыре стены и (на всякий случай) пол с потолком, и, не найдя нигде друга, собирался уйти. Но что-то его задержало. Хотелось нагло залезть в его шкаф, осмотреть все вещи, достать его футболку, зарыться носом в тёмную плотную ткань и глубоко вдохнуть этот упоительный аромат. Кстати, этот резкий запах сладковатого одеколона ударил в нос сразу же, как Риккьярдо сюда зашёл. Все вокруг подшучивали над Ферстаппеном из-за его «ужасного вкуса на парфюм»; все, кроме Дэна. Ему он почему-то нравился неимоверно, ведь в нём было всё: и грубость древесных нот и пачули, и холод цитрусов, и слегка приторная, еле уловимая сладость ванили, и мягкий, опьяняющий бергамот — в общем, совместили несовместимое, на первый взгляд. Возможно, это тоже была причина, по которой ему так не хотелось уходить. Он единственный понимал неповторимую прелесть этого букета; он напоминал ему что-то (или кого-то) дорогое сердцу. Вдруг его внимание привлекла одинокая кепка, неуклюже брошенная на столике. «Странно, он же в ней родился, а сейчас забыл…» — Рик взял её и задумчиво повертел в руках, улыбаясь собственной шутке. И, конечно же, в этот момент вернулся хозяин кепки собственной персоной. — Дурак что ли, кепку забыть… — пробурчал самому себе Макс, поднял глаза и заметил испуганный взгляд Дэна, как будто его застали за непристойным занятием. Ферстаппен недоумевающе хлопнул глазками и, дёрнув подбородком и вскинув брови, задал немой вопрос. — Я тебя тут ждал. — слова вылетели, как из пистолета с глушителем: коротко и тихо. — И почему ты трогаешь мои вещи? Что ты вообще тут делаешь? — Макс сразу раздражённо нахмурился. — Я просто держу кепку! Что тут такого? — Не учили в детстве не брать чужое? — он грубо выхватил кепку из рук Рика и надел на голову, изображая укоризну. Тот еле успел её отпустить, пальцы за ней по инерции потянулись к нему, но он сжал их в кулаки и смирно опустил. — Макс, прости, я просто пришёл, а тебя тут не было, и я взял… — он растерянно начал повторять историю сначала, но его снова прервали. — Да, я видел. Не мог подождать снаружи? Почему ты лезешь в мою жизнь? — говорил он так, будто в этой кепке действительно вся его жизнь. Дэн уже понимал, что они находятся на грани очередной ссоры, поэтому не выдержал и, разозлившись, поджал губы, как перед атакой, и выпалил всё и сразу: — Потому что я люблю тебя, идиот! В одно мгновение всё замолкло. Между гонщиками повисла стеклянная тишина, от неё зазвенело в ушах. Злость моментально ушла с его лица. Вместо неё комом к горлу подступило осознание того, что он только что сделал. У Макса буквально отпала челюсть. — Ты… что? — он подошёл ближе, не отрывая взгляд. Риккьярдо молчал, стыдливо смотрел в пол, чертыхаясь про себя. Ферстаппен приближался. Он всего на пару сантиметров выше (а может и нет; в любом случае, они не раз уже успели больше в шутку, но всё-таки поспорить об этом), но сейчас он казался грозным великаном, которому кто-то посмел угрожать. Ну или признаться в любви. Голландец думал, что это шутка, что его дорогой друг каким-то образом узнал его страшную тайну и теперь издевается над ним. Что-то внутри не позволяло ему поверить в вышесказанное. — Ты всё слышал, Макс. — максимально тихо, сдавленно ответил Даниэль. Он прижался к стене, будто пытаясь спрятаться, но от чего? Чего он так боялся? Он и сам не знал, да в общем-то у себя и не спрашивал. С другой стороны, это же Макс — горячая кровь. От него можно ждать что угодно. «Вероятно, он сейчас думает, с какой стороны удобнее ударить меня по лицу кулаком… Или может лучше впечатать меня в эту чёртову стену?..» — думал Риккьярдо, но ничего не происходило, и это, если честно, пугало ещё больше; биение своего сердца он слышал уже под челюстью. — Дэн. Посмотри на меня. — тот неуверенно поднял глаза. Макс на пару секунд перестал дышать, затем (многозначительно) выдохнул и продолжил: — Ты не представляешь, сколько раз я прокручивал у себя в голове подобные моменты, когда ты говоришь мне это и всё заканчивается хорошо. Звучит как сказка, правда? Ты себе даже, чёрт подери, не представляешь, как много я убивался из-за того, что чувствовал. Ты никогда не видел моих слёз. Я клялся себе, что никто не увидит. И не узнает, что сам Макс Ферстаппен, такой сильный, агрессивный и безбашенный, влюбился в кого-то, как чёртов сопливый подросток. Хотя, по сравнению с тобой… И не просто в кого-то — в партнёра по команде! Вот удивительно, скажи! — он сглотнул желание заплакать. — И сейчас ты приходишь и говоришь, что любишь меня. Это не реально, нет. Я… — Макси. От этой смеси звуков, сложившей его имя, от того, как австралиец его произнёс, робко, спокойно и ласково, в его таком душевном жанре, именно так, прямо здесь и прямо сейчас, Ферстаппен готов был взорваться от всех эмоций. Слишком много их за последние минуты. — Вот почему ты злился… и все эти наши ругательства, и вспыльчивость… чёрт, прости, я ведь не знал. — Незнание не освобождает от ответственности. — Ты невыносим. — Я знаю. Дэн сочувственно свёл брови, опять извиняясь, за всё, что он сделал, и ещё больше за то, чего не сделал. Он готов был буквально сгрызть самого себя, потому что скажи он это раньше, и Максу не было бы больно лишний раз. И вот, австралиец просто молча подошёл и нежно, медленно и осторожно прижался к другу. Их щёки соприкоснулись, ласкаясь мягкой щетиной; руки Даниэля юркнули партнёру-сопернику за спину. В глазах Ферстаппена целый океан вышел из берегов: ледник наконец растаял. Он несмело обнял его в ответ и вдруг понял, что это оно. То самое счастье, о котором он мог только мечтать. Он понял, что держит в своих сильных руках весь свой мир, чувствует трепет его дыхания. «Какой же он всё-таки тёплый…» — подумалось ему. Таких объятий у него точно ещё никогда не было. Даже во снах. Вдруг Макс засмеялся и закружился вместе с Дэном по комнате, прижав его к груди, к сердцу ещё сильнее. Естественно, тот тоже заразился этим весельем и сквозь смех лишь смог выдавить: «Боже, ты меня сейчас задушишь!» — Почему ты смеёшься? — спустя ещё пару попыток наконец спросил он. — Я не знаю! Может, это истерика? Оба расхохотались громче прежнего. От наплыва эмоций у парней даже потекли слёзы. Наконец, Ферстаппен оставил Риккьярдо, немного отошёл, завёл руки за спину, как истинный джентльмен, и с серьёзнейшим лицом произнёс: — Даниэль, могу ли я пригласить вас на свидание? — Не можешь. — Макс на секунду завис, но Рик продолжил: — ты просто обязан! На лице голландца тут же расцвела широкая улыбка. Он смотрел на него, исполненный любви, и не мог до конца поверить. Беспокойное сердце боялось: а вдруг это просто глупый сон? Но когда они снова прильнули к друг другу, этот страх исчез. И больше никогда ни появлялся ни он, ни какие-либо сомнения. — Я правда невыносим, — тихо начал Макс, легонько раскачиваясь вместе с Дэном из стороны в сторону, — но я постараюсь стать лучше. Для тебя. Извини за всё. Я не обещаю, что всё у нас сразу получится и будет идти гладко, но я сделаю всё ради этого! — он сделал героическое выражение лица. Дэн усмехнулся и немного отстранился. — Лучше оставайся собой. — Ну уж нет, я ужасный человек, посмотри! Я прямо сейчас опять с тобой спорю! Риккьярдо лишь вздохнул. — Ты это, в общем… правда, прости меня за всё, Дэнни. Мне так жаль, что я делал тебе больно, только потому что не мог держать себя в руках и… не до конца понимал, что же мне делать. Прости, прости, прости. Я и вправду идиот. — Ну я так и сказал. — Рик не смог сдержать смешок. — Конечно, блин, я тебя прощаю! Я уже и забыл. Ну правда! К сожалению или к счастью, небо прояснилось. Как и ответ на главный вопрос: только тепло искренней любви и понимание того, что она взаимна, могут растопить лёд в душе. А это точно к счастью.…i'm in love!
…we're just two men in love…
***
— Слушай, они что, реально наконец-то признались друг другу? Как думаешь, кто первый? — хихикнув, спросил Пьер у Шарля. Всё это время они стояли поодаль и наблюдая за пилотами, как в кино. — Fucking finally, — спародировал он Кими. — Наверное Макс, нет? Он более решителен, мне кажется. Шарль был впечатлён тем, что видел прямо сейчас. Это явно было не то, чего он ожидал после, казалось, тривиальной (если так можно выразиться) ссоры пилотов. Они с Пьером уже давно следили за развитием их отношений, много шутили и во время каждой перепалки готовились включить на весь паддок «Don’t speak», предвкушая страстное завершение спектакля. Но, если отложить шутки в сторону, видимое весьма похоже на тот сценарий. Неожиданный и при этом долгожданный поворот в сюжете. «Что же это, прям по-настоящему любовь?» — думал он. — Не знаю, не знаю. Поспорим? — он хитро улыбнулся другу. — Ну уж нет, месьё Гасли, на друзьях я спорить не буду. Тем более с тобой. — Надоело проигрывать, ха? — Это было только два раза, не привыкай. Я всё равно лучше тебя. — Спорим, что нет? Оба рассмеялись, но тут же испуганно замолчали. Вдруг кто услышит этих двух шпионов. — Чего ржёте? — Ландо появился так внезапно, что заставил их обоих вздрогнуть и обернуться с распахнутыми глазами. — Вы чего? Я вас спалил? — Мы это… ну… — француз с монегаском замялись и уже, кажется, придумали приличный ответ, когда Норрис их прервал ещё на вздохе: — Ха-ха, так вы на этих двух смотрите? Что на этот раз, дошло до драки? — Хуже, — с долей сарказма ответил Шарль и, отойдя в сторону, открыл младшему вид на прекрасную картину (хоть маслом пиши, на самом деле): обнимающиеся Дэн и Макс. — О как… чёрт, вот это я удачно… зашёл... — пока британец, пребывая в шоке (что было отчётливо видно по вскинутым почти до волос бровям) пытался хоть немного вникнуть в происходящее, парни тут же взорвались беззвучным смехом. Теперь их уже не остановить. Удивительно, как только им удавалось промолчать, находясь в компании Макса. Будучи не просто знакомыми, а товарищами и соперниками ещё со времён совместных картинговых гонок, кто-то из них точно не удержался бы от подколки. Но они это сделали. Видно, и правда хорошие они друзья. Проходивший мимо Даня осмотрелся сначала на младших, потом глянул на картину крепкой мужской дружбы пилотов из Ред Булл и отметил: — Выглядит, как второсортный российский сериал. — А ты откуда знаешь, как он выглядит? — Пьер фыркнул и аж закашлялся, и заливистый смех зазвучал снова дружно втроём, а Квят уж было хотел найти оправдание, но вместо этого просто усмехнулся, махнул рукой и пошёл дальше. «Пусть себе ржут.»…i feel real.