...if someone believed me they would be as in love with you as I am...
Он никогда не признается. Сидя у себя в номере ночью накануне первых свободных заездов в этом сезоне, Макс думает о том, что никогда не признается Даниэлю в своих чувствах. Ни в коем случае. Ничем хорошим это не закончится. Он смотрит на сумеречное небо за окном, вдыхает плотный тёплый воздух. В Австралии снова затянулось лето, жарко даже ночью. Слишком жарко для голландского парня. Таких Гран При в сезоне много, целое лето, но почти каждый день, каждый уикенд они гуляли вместе по раскалённым под ярким солнцем улицам, как бы Ферстаппену не было невыносимо. А затем он вдруг вспоминает обратную ситуацию, например, в Америке, когда теплолюбивый Риккьярдо приходил к нему, весь дрожащий от холода, и тихо засыпал в объятиях пледа и кружки горячего чая (хоть он никогда его не пьёт), даже во сне оставляя на губах лёгкую улыбку. Она была неотъемлемой. Хотелось смотреть на него вечно… а ещё лечь рядом, нежно уткнуться носом в шею, зажмуриться и так и уснуть. Но вместо этого младший забирал чашку и заботливо укрывал партнёра до самых ушей и, уходя, касался губами кончиков пальцев и легко проводил по волосам, оставляя там ему уветливый и невесомый поцелуй. И Макс никогда не признается, что предаётся этим тёплым, как австралийские ночи и сам Дэн, воспоминаниям слишком часто. Он ни с кем не поделится своей тоской по одному прекрасному гонщику во время их зимнего (у кое-кого летнего) перерыва, когда их встречи крайне редки. А ведь они так рады были друг друга видеть на первых тестах. Но нельзя, нет, ни в коем случае, он не мог допустить и малейшей возможности, что вдруг с его губ сорвутся слова «я так скучал, Дэнни». Иногда хочется кричать. От бессилия, эмоций, непонимания. Просто взять, без предупреждения прийти к нему и крикнуть: «Я люблю тебя, слышишь? Я сейчас рушу всё хорошее, что между нами есть, но я не могу больше так мучиться, понимаешь? Теперь мы оба будем об этом знать! Я тебя люблю!!!» Но он не скажет. Потому что любит. Потому что гораздо важнее быть с ним, проводить как можно больше времени, пусть как друзья, но главное – никогда не быть порознь. Это было бы невыносимо. Макс никогда не расскажет, как часто он не мог оторвать взгляд от чудных глубоких глаз Дэна (пусть он и шутил про их цвет, но был бесконечно ими восхищён), и как его сердце замирало каждый раз, когда он слышал за спиной этот бархатный низкий голос, и как ему нравится его смех и те моменты, когда он широко улыбается и откидывает голову назад в порыве искреннего хохота, как ветер треплет его чуть кудрявые смоляные волосы, как сияет его смуглая кожа в лучах яркого солнца, как он двигается, как его лицо спокойно во сне, лишь иногда подрагивают веки, как он тихо и размеренно дышит. Как он существует и живёт. И как он неоднократно хотел прикоснуться к нему. Нет, не просто как-то случайно, или, например, руку пожать, нет. Нежно провести рукой по щеке, убрать непоседливые кудри со лба и запустить в них пальцы, ощутить вкус его мягких губ, прошептать на ухо что-нибудь, что тотчас же заставило бы австралийца смущённо покраснеть и засмеяться. Никто об этом не узнает. Иначе Максу останется только провалиться на месте. Тишина – величайший подарок природы. Но порой она невыносима. Когда исчезают внешние голоса, начинают просыпаться внутренние. Мысли беспорядочно роятся, как встревоженные пчёлы. И никуда от них не деться. Разве что можно только отвлечься, например, разговором с другом, но все эти беседы обычно сводятся к одному. К прежнему. «Ну а вдруг это взаимно, ты не думал?» Думал. Каждую минуту представлял и мечтал. Но как такое возможно? «Дэн не может любить меня так.» А Дэн как раз-таки может. «Я дурак! Дурак, понимаешь? Чертов идиот!!!» Макс злился на себя. За мнимую слабость, за слёзы, за сильные (даже слишком, как ему казалось) чувства и еле сдерживаемые эмоции. За любовь. Он часто ловил себя на мысли, что лучше ничего не чувствовать, чем подвергать себя таким пыткам. Он не верил, что не виноват в этом. Он корил себя за то, что не мог просто избавиться от этих чувств и нормально жить, быть хотя бы просто хорошим другом. Ни одна живая душа на этом паддоке даже не догадывалась, через что проходит Ферстаппен уже который год. Все видели в нём просто отличного гонщика, страстного и целеустремлённого, но понятия не имели, кто же он на самом деле. Ну а Макс этого и не расскажет. Подобно шторму на знаменитых картинах разъяренно метались мысли и чувства голландца, когда они просто сталкивались взглядами. Потому он так часто держал голову опущенной, желая избежать зрительного контакта, иначе внутри у него точно произошла бы катастрофа. Но взгляд его всегда был исполнен любви, и он боялся, что он это увидит. И поэтому он решил скрыть свои чувства за ледяными стенами. «Так будет лучше». Лучше не стало. Макс любит его слишком сильно. Безмерно. Его решение вызвало только недопонимание. Он видел, как Рик обижался после резких слов, и часто, избегая конфликта (или уже по его окончании), уходил. А смотреть ему уходящему вслед невероятно больно и страшно: вдруг он не вернётся? Хотя, куда он денется, конечно. Но страх, как известно, коварен: не даёт думать чисто и правильно. И каждый раз Максу хотелось как-то задержать его и в сотый раз, только уже вслух произнести ласково «Дэнни» и просто раскрыть все карты, лишь бы он только всё понял. Но тут его ждал, похоже, главный парадокс его жизни. Внутри всё разрывалось на куски. «Чёрт, что я делаю…» Он точно никогда и ни за что не признается. Поэтому это сделает Дэн....being in love, love, love.