Bring Me The Horizon — Deathbeds (!!!) That little kiss you stole It held my heart and soul And like a deer in the headlights I meet my fate Don't try to fight the storm You'll tumble overboard Tides will bring me back to you
На потолке было ровно тринадцать трещин и четыре скола. За три дня, проведённых в палате, Питер успел прекрасно запомнить это. Ведь что ещё делать, когда не можешь даже пошевелиться? Если честно, подросток не уверен, что прошло именно три дня. Просто количество седативных веществ в крови превышает норму, и удержать на плаву сознание немного трудновато. Особенно, когда твои руки и ноги привязаны к кровати. Возможно, этого сейчас не было бы, если бы Питер не пытался вырваться: не брыкался, когда ему ставили капельницы; не пытался сбежать, толкая и пихая каждую медсестру и доктора, что подходили к нему; не дергался бы, не кричал, срывая голос, проклиная каждого, кто смел приблизиться. И, конечно же, не выл бы раненным зверем от сумасшедшей боли, что разрывала его грудную клетку. Если бы не это, он бы сейчас не чувствовал себя конченным психом, чьё сознание подавляют блокаторы — но не до конца. И, черт, теперь мальчишка понимал, как чувствуют себя заживо погребённые люди. Ведь он погиб там. В замке зверя. Стоило только раздаться щелчку. Нет. Питер старался не думать об этом. Пытался как мог, отвлекался на такие вещи, как подсчёт трещин на стене, количество птиц на дереве возле окна, определение возраста расхаживающих вокруг медсестер. Хоть и прекрасно понимал, как же это, блять, тупо. Но не вспоминать не получалось. По крайней мере, когда он был внутри себя. Каждое утро и вечер Паркеру вкалывали успокоительное, а на ночь и снотворное, чтобы он спал и не мешал лечению. Все-таки две пули в теле, что задели мягкие ткани и чудом не раздробили кость — это не шутка. Но мальчишка не хотел лечиться. Потому что смысла нет. Просто не осталось. Ничего, блин, не осталось. И каждый раз, когда подросток проваливался в забытье, густое, темное и горькое из-за веществ в крови, приходили воспоминания. То, о чем бы Питер предпочёл не вспоминать больше никогда. Воспоминания накатывали ледяными волнами. Холодно, темно, слишком горько, но расплывчато. Последнее четкое воспоминание — это сильные руки Баки, что оттаскивали его из замка. Взрывы, громкие, оглушающие; пыль, что пушистыми клубами забивалась в нос и рот, оседала на слизистой. Крик. Он слышал крик, видел, как самый дорогой и любимый ему человек исчезает под яркой вспышкой из огня и пыли.Eyes like a car crash I know I shouldn't look but I can't turn away.
Взрывчатка подействовала отменно. Стены задрожали, стёкла не выдержали этого напора и осыпались на потресканный бетонный пол. Страшно. Питер кричал, казалось, но звук рушащихся стен заглушал все. Баки тянул его на улицу, но мальчишка цеплялся, цеплялся за все, что мог, оставляя царапины от ногтей на бетоне, но мужчина был сильнее. Сильнее, но увидеть это он не помешал. Увидеть, как огромные бетонные плиты замка трескаются и падают на двух сцепившихся мужчин. Тони и Стива. Крик мальчишки был оглушающим. Но недостаточно громко, чтобы помочь. Спасти. Последний взгляд — в самые родные глаза. В них не было страха, Тони не боялся. Было лишь сожаление, что их маленькая вечность закончилась так быстро. От рук Барнса остались гематомы, но Питер из последних сил цеплялся за ступени. Рвался. Вырывался что есть мочи, чтобы вернуться. Прибежать к Тони, кинуться в огонь, не важно, но помочь. Хоть что-то сделать, лишь бы не смотреть, как языки пламени танцуют свои дикие танцы вокруг тел Старка и Роджерса. Не видеть, как огромные куски бетона заваливают их, падают сверху, отделяя. Отстраняя кричащего от ужаса мальчишку и зверя, который пожертвовал собой, лишь бы Питер жил. Крошка бетона сыпалась прямо в глаза. Ещё немного, и завалила бы и их. Сквозь леденящий скрежет разрушающегося замка Питер еле услышал выкрик Барнса: — Хватит! Им уже не помочь! Ох.Body like a whiplash, Salt my wounds but I can't heal the way
Питер вмиг замер, даже обмяк в чужих руках. Внутри что-то взорвалось, лопнуло с такой силой, что захотелось кричать, но мальчишка молчал. Просто вмиг осознал то, что произошло. Осознал, что Тони больше нет. Его самого близкого, дорогого зверя. Нет, человека. Хотелось зарыдать, но слез не было. Выплакал все, что мог. С глотки вырвался сдавленный скулёж и единственное, что подросток смог, это хрипло закричать: — Тони… Тони! Пожалуйста… Я люблю тебя, Тони! Люблю… так люблю тебя… Пожалуйста!I feel about you.
Истерика захлёстывала. Сильные руки на рёбрах сжимают до синяков, горло саднит от дыма, от огня что разъедает кожу. Подросток только и может что кричать и судорожно шептать самые важные слова. Даже когда его неаккуратно откинули на пыльную землю прямо у ворот замка. Мальчишка хотел было подняться и побежать обратно, внутрь, к Тони, но… поздно. Оглушающий звук, очередной взрыв и замок начал разваливаться прямо на глазах. Огромные вековые плиты дрожали, трескались, ломались, мозаикой складываясь друг на друга. Питер кричал, кричал снова — под этими плитами остались два погребённых тела. Если до этого этого был шанс, что Тони выжил, то теперь последние надежды завалило обломками замка. Замок разрушен. Уничтожен, как и вся жизнь Питера. Баки тянул его оттуда. Казалось, появились какие-то люди. Вроде бы — в белых халатах. Мигалки, сирены — возможно. Мальчишка ни в чем не уверен, ведь все это время просидел, уткнувшись лицом в решётку кованых ворот и просто скулил раненным зверем. Барнс не пускал его внутрь, туда, где гуляло адское пламя, стоял смог и густая пыль заслоняла взор.I watch you like a hawk I watch you like I'm gonna tear you limb from limb
Ночь вступала в своё законное право. Темнота. Холод. Слёзы на мертвецки бледных щеках подростка почти что застывали. Его трясло — хотя, возможно, это была паника, а не просто озноб. Тогда ему казалось, что панические атаки в его жизни были просто детским лепетом — ведь боль внутри сейчас была сродни того, будто бы его схватили за затылок и со всей силы впечатали лицом в раскалённые угли. Не самое приятное ощущение, окей? Кто-то чужой пытался отлепить его от забора. Тянул, говорил что-то. Мальчишка сопротивлялся что было мочи, вырывался, стоило чужим ладоням коснуться его. Чужим. Теперь, после того как он ощутил касания Тони, любые руки будут чужими. Любые губы будут вызывать отвращение. Любой запах будет душить. Его жизнь ему теперь чужая. Отбиваться не удалось долго. Тело холодело, вместе с кровью вытекала и жизнь. Время тянулось липкой вереницей, тягуче-медленной. Хотя на деле прошло не больше получаса. Сирены скорой помощи давили на голову, но Питер продолжал рваться в замок. Точнее, к его развалинам. Пока в шею не вошло что-то холодное и острое. Игла. Тихий скулёж потонул внутри горла, когда картинка перед глазами помутилась. Краски поплыли, стекаясь в один сплошной цвет. Грязный. Серо-коричневый. Такой, каким сейчас является сознание мальчишки.Will the hunger ever stop? Can we simply starve this sin?
Темнота усмехалась голосами в голове. «Ты хотел меня?» *** Следующие дни были как в тумане. Да черт, как же Питер задолбался испытывать это. Последние пол года жизни слились в одну серую картину, будто бы грязным пеплом осыпали холст. В больнице холодно. Палата слишком белая. Больно. Раны затягиваются медленно, бедро и ноги онемели, перевязанные тугим бинтом. Горько. На языке привкус морфия, когда агония становилась слишком сильной. Отдаёт терпким миндалем. «Заменили цианидом?» Что же, он явно не расстроился бы. В сознании мальчишка пребывал лишь вспышками, периодами, когда действие химикатов в его крови спадало. Возможно, так не было бы, если бы Питер не пытался отбиться от каждого, кто к нему прикасался. Медсестры, врачи, Мэй — досталось всем. Но разве был подросток виноват, что теперь каждое чужое прикосновение вызывало отвращение и приступ паники? Так сильно, что хотелось просто содрать с себя кожу, лишь бы не ощущать эти фантомные грязные касания. Невозможно. Поэтому, намучившись, Паркера решили усмирять доступными способами — почти круглые сутки колоть успокоительное и снотворное. По другому парень просто-напросто рисковал задохнуться от панической атаки. Это не казалось таким плохим вариантом, если честно. Дни шли. Паркер продолжал лежать на койке, смотреть в потолок. Он не плакал — ни разу с того рокового дня. Просто не осталось воды в глазах. Говорить не хотелось. Ни с кем. Как и видеть. Мэй не заходила с того момента, как Питер в агонии оттолкнул ее, сильно так, чуть ли не вытолкнув в окно. Он не жалел, нет. Но через неделю она, всё-таки, пришла. Мальчишке как раз сняли бинты, надев просто повязки, ведь раны уже не выглядели так ужасно. Хотя, самостоятельно ходить он сможет ещё не скоро. Стоял вопрос о том, что делать дальше. Из возможностей — перевод в общую палату либо возвращение домой с каждодневным посещением медсестры. Питер домой не хотел. Женщина стояла под дверью какое-то время, мялась, не зная, как вести себя. Ожидаемо. Стук — как будто бы Питер мог не пустить — и дверь открылась. Неловко откашлявшись, она подошла ближе к койке, но сесть на неё не решилась. — Питер, милый, как ты? Это «милый» резануло слух обоих. Питер тихо фыркнул. Попытка вести себя как раньше была заведомо неудачной, и Мэй это прекрасно знала. Но как вести себя по-другому, не знала. Ответа на вопрос не последовало. Он и не был нужен — разве не понятно, как он? — Я… я хотела извиниться перед тобой. За то, что накричала тогда, дома. — Забавно. Голос подростка был бесцветным. Равнодушным даже. И это не было притворством. Какой смысл сейчас от этих извинений? От прощения? Если жизнь уже закончена. Если это не исправит нихрена. — Я… я не должна была реагировать так. Извини. Молчание. Мальчишка смотрел в потолок и его внутреннее состояние выдавало лишь прикусывание губы. — Это же… Мы же не в первый раз ссоримся, Питер! Я не хочу, чтобы такая мелочь портила наши отношения. Осталось немного. — Ну подумаешь — разбила зеркало! Вспылила, каюсь. Но ничего же не случилось! Бам. — Ничего не случилось? Ничего?! — прорычал мальчишка. Он не кричал, нет. Пассивная агрессия передала эмоции куда лучше, дьявольским огнём в глазах и льдом в голосе. — Питер, я… — Нет, ты послушай. Я долго терпел это. Твоё отношение ко мне, твою терпимость. То, как ты пытаешься сделать вид, что у нас нормальная семья! — выдохнул подросток, наконец смотря на тетю. — А на деле тебе было всегда наплевать на меня! — Что ты такое говоришь? Мне никогда не было плевать на тебя! — Не ври! Ты всегда стремилась создать видимость идеальной семьи, но никогда не думала о том, что будет лучше мне. — Питер, пожалуйста, дорогой, успокойся! — возмутилась женщина. — Я всегда хотела для тебя лишь лучшего! Но ты же ребёнок, ты ещё не можешь решать все сам. А сейчас ты злишься из-за такой мелочи… — Мелочи? — снова зарычал ребёнок, подавляя желание подняться на кровати. — Жизнь человека для тебя мелочь?! — Ч-что? — Из-за тебя он погиб! Из-за тебя!And on my deathbed, all I'll see is you
Не сдержавшись, Питер все-таки выкрикнул последние слова. Глаза Мэй расширились и пару секунд она не понимала, в чем дело. — Не надо, не надо этого притворства! Не делай вид, что не понимаешь, о чем я. Из-за тебя погиб Тони! — Что? — почти что прокричала в ответ Мэй, сжимая руками быльцу койки. — Ты переживаешь из-за этой твари?! Да его убить мало за то, что он сделал! — Заткнись, боже, закрой рот! — прошипел Питер и все-таки поднялся на кровати. Перед глазами все поплыло, но он не обратил на это внимание из-за красной пелены перед глазами. — Не смей так говорить про него, просто не смей! Он… он лучше вас всех! Нас всех!The life may leave my lungs
— Ты с ума сошёл? — крикнула в ответ тетя. — Как ты можешь защищать это животное? После того, что он сделал? Как обращался с тобой?! — Да он единственный, кто реально думал про меня! Кто интересовался мной! Кто, черт возьми, любил меня! — Я не могу в этой поверить! — женщина прикрыла лицо руками. — Боже, Питер, да он промыл тебе мозги! А ты ещё говорил, что тебе не нужен психолог! — Считаешь меня психом? Да, давай, говори, не останавливайся, — подросток сжали руками простыни, в попытке заземлиться. — Я всегда знал это. Но, знаешь что, это ты меня таким сделала. Все вы! Да я всю жизнь живу в чувстве чертовой вины. Жру ее на завтрак, обед и ужин. Чувствую себя должным всем никчемным психом! И это жизнь по твоему? — И поэтому ты сейчас защищаешь его? Да, Боже, Пит, ты рад должен быть, что его нет! Что ты свободен! — Да, может, я не хочу этой свободы! — ответил парень, негромко. Потухшим взглядом по стене. — Я хотел лишь быть нужным… быть любимым. Безвозмездно. Просто так, за то что я — это я. Разве я много просил? А ты лишила меня этого…But my heart will stay with you
— Да что за бред? Что я сделала? — Ты позвонила Стиву. Рассказала ему про то, что я иду к Тони, — бесцветным голосом, будто бы вмиг сдулся. Он ведь впервые говорит об этом… Впервые с того дня. — Они выследили меня. И пришли к Тони по моему следу… — Но я же… Я же хотела, как лучше. — Ты всегда хочешь, как лучше. Но, к сожалению, никогда не думаешь, как лучше мне, — Питер прикусил губу, смотря в окно. — Он погиб из-за твоего «лучше». Погиб, понимаешь? Его больше нет… В груди было больно так, что каждый вздох ощущался раскалённым железом. Но, все равно, подросток ещё не до конца понимал, что произошло. Ещё не признал… Будто бы все это было страшным сном, кошмаром — а он только-только проснулся. — Питер, дорогой, мне жаль. — Нет, тебе не жаль. Не ври мне, пожалуйста. Не ври хоть сейчас, — тихий шёпот. — Ты лишилась проблемы — для себя. И теперь можешь вздохнуть с облегчением. Ещё одной проблемы лишу тебя я. — Что ты имеешь ввиду? — спросила тетя, прищурившись. — Я больше не вернусь домой… — произнёс парень и сразу же поправил себя, ведь это место уже не считается домом для него: — В твой дом. Ты теперь свободна. Можешь жить так, как считаешь нужным. — Молодой человек, что ты надумал? — женщина подошла ближе, но сдержалась от прикосновений. — Ты ещё не совершеннолетний. Ты не можешь жить вне дома! — А разве это дом? Дом, это место, где тебя любят и понимают… — выдохнул парень, прикрывая глаза. — Прости, но я не вернусь туда. Из-за тебя погиб мой любимый человек, Мэй. Я не смогу… прости. Женщина не знала, что и ответить. Она никогда и представить не могла, что ее разумный племянник будет так отзываться об человеке, который испортил ему жизнь. Не догадываясь, правда, что сама испортила не меньше… Слов не было. Было лишь непонимание и разочарование. Правда, оставалась надежда, что Питер перебесится и снова станет собой. Таким, каким был раньше. Послушным, удобным мальчиком. Уже на пороге, женщина произнесла: — Надеюсь, что ты поймёшь, что я хотела, как лучше. Дверь захлопнулась. Подросток невесело усмехнулся. Да, она хотела. Но ведь даже сейчас тетя не уточнила, лучше для кого она хотела. *** Питера перевели в общую палату. К счастью, людей было немного, и все время подросток просто лежал с наушниками в ушах и смотрел в окно. Он спал, много спал, ел, хоть и не чувствуя вкуса. Просто жил по инерции, на автомате, потому что надо. Хотя, кому и зачем это «надо», он не знал. Конец был так близко — просто дотянись рукой. Мальчишка мог снова перестать есть, либо же просто-напросто наглотаться таблеток — в больнице с этим проблем не было бы. Но он продолжал просыпаться каждое утро, даже не видя смысла в этой монотонной жизни. Возможно, прошлый Питер так и сделал бы, нашёл бы более простой путь, закончил бы свои страдания. Ведь смерть — это спокойствие, свобода. Жизнь труднее. Но что-то не давало парню поступить так сейчас. Паркер осознавал, что отныне сам отвечает за свою жизнь, особенно после разговора с Мэй. Больше не будет тети, которая решала его проблемы, не будет Тони, который ранил душу и сам же излечивал ее. Он один. Сам за себя. Сам будет решать, какой будет его жизнь дальше. Поэтому, самоубийство казалось ему уделом слабых. Иногда Питер даже сам удивлялся, как равнодушно переносит, казалось бы, самые ужасные события его жизни. Апатично. Будто бы у него выработался иммунитет к боли. Возможно, он действительно повзрослел? Но сейчас у него появились другие черти. Паническая боязнь прикосновений. Нежелание говорить. Равнодушие и хладнокровие. Жестокость — возможно. А еще, иногда ему казалось, что кто-то зовет его. Будто бы ветер ночами шептал его имя. Это не было удивительным после всего, что он пережил. Все эти события, они сделали его сильнее. Ведь раньше мальчишка бы захлебывался слезами и жалел себя. Ведь было за что. И сейчас — особенно. Ведь он потерял часть своего сердца. Свою родственную душу. Пару. Но, возможно, мертвое сердце просто не может болеть? «Питер…» Ах, не стоит забывать одну вещь. Блокаторы. Он ест волшебные таблеточки горстями с самого того дня. Сейчас уже меньше — ведь достать их не так легко, но все же. Поэтому, «в себе» он уже давно не был. И лишь одно напоминает ему себя старого — ночные кошмары, от которых он просыпается среди ночи и даже просто закричать не может, лишь хватает ртом воздух, задыхаясь от ужаса. Ведь во снах продолжает видеть его глаза — но мертвые и пустые. Через две недели после ранения Питер уже смог вставать самостоятельно. Хоть движения причиняли адскую боль, быть больше беспомощным куском дерьма он не хотел. Стиснув зубы, до крови кусая губы, парень поднимался и ходил — вначале лишь пару шагов по палате, потом и по коридору. Нога горела огнём — порванные сухожилия срастались долго и болезненно. Но ему ещё повезло, что пуля не пробила артерию, ведь тогда он бы просто умер от потери крови ещё в самом замке. Мэй приходила. По началу через день — заходила в палату, молча, приносила судочки с едой и какое-то время сидела рядом, — потом два раза в неделю, сейчас — ещё реже. Последний раз Питер видел ее дней семь назад. Честно, он не жаловался, ведь находится с тетей в одном помещении было неприятно. Тяжело, даже. Просто не мог он воспринимать ее больше, как родного человека, после всего, что произошло. Мэй не делала вид, что сожалеет о чём-то, Питер — что у них все хорошо. Конечно, было немного обидно, что женщина начала проводить большую часть времени с Алексом, но он не жаловался. В конце-концом, он сам решил поставить точку во всем этом. Через месяц Паркер уже спокойно передвигался по территории больницы. Конечно, нога все ещё болела, да и длительные физические нагрузки были непривычными. Но лучше так, чем сутками лежать на койке. Честно, из больницы он и не стремился. Ведь, во-первых, идти-то было некуда. Дома у него теперь нет, идти не к кому. А во-вторых, перед тем, что он хочет сделать, нужно набраться сил и вернуться в форму. Поэтому подросток поставил себе задачу — неделю хорошо питаться и каждый день наворачивать круги вокруг корпуса, чтобы полностью восстановиться. Такие мелкие задания — челенджи самому себе — помогали ему просто не сойти с ума. *** Наконец, наступил день, когда Питер почувствовал себя, ну, сносно. Проснулся рано, что уже было привычкой, пока все в палате ещё спали. Рюкзак стоял у стены, готовый ещё с вечера. К счастью, самые нужные вещи были с ним, ещё с того момента, как он возвращался домой за зеркалом. Встать, потянуться, сделать легкую разминку ног — такие команды Паркер давал себе все время, просто чтобы не теряться внутри себя. В боковом кармане рюкзака лежала пачка седативных, чтобы, если снова начнётся приступ, заблокировать разум можно было достаточно быстро. Заправить постель, чтобы не сразу спохватились; оставить на тумбе старую кепку, имитируя присутствие; открыть окно. Это чёртово дежа вю уже откровенно бесило — слишком много раз за последний год он уже сидел на подобных подоконниках в больнице. И ещё ни разу ничем хорошим это не закончилось. Но в этот раз Питер будет умнее — он просто не будет ставить ожидания. Решиться прыгнуть было сложно. В большей степени из-за больной ноги, но и страх где-то внутри отвлекал тоже. Это было непривычно для Питера, так как таблетки убивали почти что все ощущения и эмоции. Но он не пьёт их уже два дня. Просто хочет чувствовать. В последний раз. «Давай, Паркер. В этот раз тебе уже действительно нечего терять.» Прыжок. Боль вспышкой тока прошлась по телу. Приземление было жестким, больная нога чуть не подкосилась, заставляя подростка тихо вскрикнуть. Сев прямо на землю, он зажал рот рукой, чтобы стонов боли не было слышно, и просто ждал, пока боль утихнет. Главное не повредить ногу снова, иначе он застрянет тут навечно. Когда он снова смог нормально дышать, мальчишка поднялся и поплёлся к забору. Шёл он медленно, так как нужно было экономить силы. Всё-таки, дорога неблизкая. У ворот Питер остановился, повернулся к зданию и окинул его взглядом. В последний раз. — Нет, скучать я не буду… За забором было тихо. Люди ещё спали, и Паркеру это было на руку. Меньше людей — меньше свидетелей. Дорога лежала через их с Мэй дом. Это было небезопасно, но, давало возможность проститься. Подниматься на холм было тяжело, нога уже начинала болеть от напряжения, но за месяц с лишним подросток привык к этому. Привык терпеть. Правда, без таблеток было сложнее. Парень глубоко дышал холодным утренним воздухом и это помогало отвлекаться. Делая несколько перерывов на отдых, подросток добрался до дома. Его бывшего дома. Внутри было темно, да и не удивительно — скорее всего, Мэй была у Алекса. Питер был рад за неё, за то, чтобы она смогла снова быть счастливой. И надеялся, что он тоже когда-нибудь сможет. Тетя не будет одна, и это главное. Паркер может оставить ее с чистой совестью — ведь сделал все, что было в его силах, чтобы излечить ее. И, вроде бы, удалось. Правда, кто бы теперь излечил и его? — Надеюсь, ты будешь счастлива, Мэй… — искренне прошептал подросток, прижавшись лбом к двери. Как бы он не храбрился, покидать это место было сложно. Покидать все и всех. Хоть у него почти ничего и не осталось. Но плакать он не будет, нет. — Спасибо за все. Чтобы не передумать, мальчишка быстро направился прочь от дома. Дальше, так быстро, как только мог, чтобы не травмировать ногу снова. Вскоре начался лес. Он принял Питера в свои холодные свежие объятия как родного. Хоть это и звучало бредово, парень чувствовал некую связь с этим местом. Лес дал ему многое, отнял — ещё больше. Мальчишка узнал, каково это — быть любимым; понял, что даже ранее разбитому потерями сердцу бывает больно. Но, главное, он осознал, кем есть и каким должен быть. Лес стоял тихо. Ветра не было, многовековые стволы не шевелили своей густой листвой. Темно, свет не проникал внутрь, не было видно ни дорожек, ни троп. Питер просто шёл, ведомый каким-то внутренним чувством, сливался с лесом, будто бы пропуская его внутрь себя. — Давай же, веди меня… На этот раз не хотелось судорожно носиться по всему лесу, выискивая дорогу. Нет, он просто шёл туда, куда его тянуло чём-то сильным изнутри. Будто бы связь у него была не только с Тони, но и с самим этим местом. Ветки не били по лицу, густые корни не пытались зацепить его, а лесные овраги не попадались под ногами неожиданно. Будто бы сама природа хотела, чтобы он шёл. Через время Питер стал узнавать дорогу. Да, он шёл правильно. Так, как уже бежал много раз… Шел в то место, что казалось уже роднее дома. Не спеша, знакомые очертания начали появляться. Замок. Он был уже там близко. Точнее то, что от него осталось… Сдерживать эмоции было все сложнее. Видеть, как что-то столь прекрасное, старинное и крепкое было разрушено — страшно. Поэтому ноги подростка немного дрожали, когда он подходил к воротам. На них была наклеена черно-жёлтая лента с надписью «опечатано». Да, после того дня тут были многие: полиция, медики, даже журналисты пытались пробраться. Но, видимо, не зря это место окружала магия — вся шумиха быстро утихла, будто бы и не произошло ничего особенного. Поэтому сейчас тут было пусто, и, если честно, Питер даже был уверен, что вскоре люди забудут об этом месте. Забудут про Тони. Снова. Порванная лента валяется на земле. Мальчишка зашёл за ворота, не особо парясь про закон. Руины замка стояли неподвижно, пыль давно улеглась и даже кровь впиталась в землю. Груда бетонных плит выглядела пугающе величественно, но лишь для тех, кто не знал, что под ними погребены жизни. Питер встал прямо у начала обломков, там, где ранее были ступеньки. Конечно, он мог попытаться залезть глубже, но что-то будто бы не пускало его. Может, было банально страшно. А, возможно, мальчишка был не готов к тому, что может обнаружить под этими плитами — тело Старка. Дрожь по телу казалось нормальной. Питер дышал через раз, тупо смотря перед собой. Он не знал, что делать дальше. Весь его план заключался в том, чтобы просто прийти сюда. Возможно, должно было стать легче, либо же, наоборот, сложнее. Но Паркер надеялся лишь, что хоть что-то измениться, сдвинет его с этой мертвой точки, в которой он застрял сейчас. — Ну вот я и тут, — тихо прошептал. Губы чуть дрожали, как и все тело, поэтому подросток просто опустился на колени. — Привет, Тони… Я вернулся. Слова сорвались сами. Он прекрасно знал, что его мужчины тут уже нет, что его вообще нет, но что-то не позволяло смириться с этим. Что-то держало крепко так, не давая панике затопить сознание. Если честно, парень чертовски устал. Устал сдерживаться, устал от этого равнодушия, апатии. Он даже скучал по тому себе, которому могло стать легче после несколько-часовой истерики. Ведь сейчас он жил будто бы с костью в горле, которую никак не мог сглотнуть. — Я… я не знаю, что сказать, прости. Блять. Питер стал злиться сам на себя. Он находится, можно сказать, на могиле любимого человека, но не может даже слово сказать, выдавить из себя хоть одну чёртову эмоцию. От досады он ударил кулаком по земле, поднимая клубы пыли. «Господи, Паркер, да что с тобой?» Он понимал, в чем проблема. Видимо, его мозг поставил блок на все происходящее. Блок на смерть Тони. И сейчас парень просто не осознаёт до конца, что мужчины больше нет. Но, зато, прекрасно осознаёт следующее — он не сможет пытаться жить дальше, пока не отпустит. — Тоже не отпускает? Питер вздрогнул. Сзади раздался знакомый голос. Но не тот, который сейчас хотелось слышать. Баки. — Ч-что ты тут делаешь? — не поворачиваясь, прошептал парень. — Не знаю. Просто тянет сюда. Это место не отпускает. — Ясно. Говорить не особо хотелось. Как и чужого присутствия. Баки вызывал у мальчишки противоречивые чувства: с одной стороны, он был со Стивом, с другой — спас его. Он не мог ненавидеть мужчину, скорее, понимал его. Ведь они оба потеряли своих людей. — Ты… часто сюда приходишь? — спросил Питер, не выдерживая тишины. — Да. Чаще, чем бы хотелось, — Барнс медленно подошёл и сел на землю рядом с подростком. — А я в первый… — Знаю. Я бы заметил. Как нога? Питер был благодарен, что мужчина не спросил, как он сам. Возможно, просто прекрасно понимал состояние подростка. — Уже лучше. Хожу, как видишь… — Вижу. Снова тишина. Баки не напрягал его, нет, а вот своё равнодушие — даже очень. Ведь даже мужчина выглядел более разбитым, с небрежной щетиной, отросшими волосами и синяками под глазами. И глазами, потухшими и бесцветными. От бессилия хотелось кричать, но, казалось, его эмоций не хватит даже на это. — А… ты скорбишь? — прошептал парень. — Прости? — Ну… черт, прости. Да, глупый вопрос, — Питер закрыл глаза ладонями и шумно выдохнул. — Просто… я не чувствую себя правильно. — Конечно же, я скорблю. Но это было решение Стива. Он не хотел другой жизни, не видел ничего кроме мести. Даже если бы он выжил — жить вряд ли бы смог. — Ты любил его? Мужчина перевёл взгляд на Питера, чуть прищурившись. Так его глаза снова загорелись, но на этот раз болью. — Да. На этот раз тишину нарушил Барнс: — Что значит это твое «правильно»? — Я… я… черт, это сложно! — фыркнул мальчишка. — Я не… не страдаю достаточно. Так, как должен. Я не знаю, как объяснить это, но я просто не могу осознать, что все это — правда. Что тот день действительно был, что они оба… погибли. — Ты чувствуешь вину за то, что не скорбишь так, как должен? — после растерянного кивка подростка мужчина продолжил: — Но откуда ты знаешь, как должно быть? — Да я даже из-за простого заключения в замке страдал больше! А сейчас… я… да черт, я не могу даже банально заплакать. Я понимаю, что во многом тут виной таблетки, которыми меня пичкали в больнице, но это не умаляет презрения к себе! — Ты никому ничем не обязан, Пит, — Барнс впервые назвал его по имени. — Это просто защитная реакция. Твой мозг поставил блок на боль, чтобы ты просто не сошёл с ума. — Но Тони заслуживает лучшего! Я не… я даже не могу оплакать его! Кажется будто бы в тот чертов день я выплакал все свои слёзы… А сейчас меня окружает эта блядская апатия, и я просто не знаю, что делать! Питер впился пальцами в свои спутанные кудри и с силой оттянул их. Хотелось почувствовать хоть что-то — даже боль. Чтобы просто перестать сидеть тут бесчувственной глыбой, медленно срастаясь с этим разбитым бетоном… Но была лишь тишина, и она давила как никогда сильно. Ведь, если задуматься, спертая глубоко внутри боль ощущается гораздо острее — она просто рвёт тебя изнутри, впивается под кожу, режет, разрывает, но выплеснуться наружу не может. И нет, апатия совершенно не означает, что Питер не чувствует ничего. Он чувствует пиздец как много, слишком остро — но оно все глубоко внутри. Воспоминания о том дне, последний взгляд в любимые глаза, тела, заваленные бетоном и объятые голодным пламенем — все было там. И осознания самой значимой потери в его жизни тоже. Но вот выпустить эти свои эмоции мальчишка не мог, никак, как бы не пытался. Он мучился, задыхался, когда чернь затапливала его ночами во снах, но вырваться не мог. Он чувствовал себя лунатиком, когда время остановилось и выбраться из этого холодного липкого кошмара не получается никак. Остаётся лишь задохнуться…That little kiss you stole It held my heart and soul
— Тела нашли через два дня. — Ч-что? — пискнул Паркер. Голос Баки вырвал его из раздумий. — Приехала группа ликвидации чрезвычайных ситуаций. Они разобрали часть плит. И нашли их. Питер смотрел перед собой, но картинка в глазах помутилась. Он тупо открыл рот, но слова не шли. «Тела» «Это значит… значит что…» «Смерть.» Замечая замешательство мальчишки, Барнс продолжил: — Точнее, то, что от них осталось, нельзя даже телами назвать. Огонь и взрывчатка были к ним слишком жестоки. Питер не представлял, сколько сил стоило Джеймсу говорить это так, чтобы голос не дрожал, и как сильно он впился ногтями в свою ладонь. Мальчишка просто смотрел перед собой, а перед глазами так ярко появлялось все то, о чем говорил старший.And like a deer in the headlights I meet my fate
— Я лично похоронил Стива. Выкопал яму в лесу и положил туда его тело. Ведь у него не было никого кроме меня. Никто не пришёл, никто не скорбит о нем, никто не плачет… Я был единственным, кто кинул горсть земли на его тело. Тело, что было похоже на решето из-за ранений и взрыва взрывчатки, — Барнс говорил тихо, хрипло, а его плечи мелко дрожали. — Но, думаю, он умер не сразу… Так как магия сыворотки в его теле не давала уйти так просто… Питера затрясло. Эти слова, каждое чёртово слово, относящееся к капитану у него ассоциировалось с Тони. Только с ним… Ведь у Старка тоже не было никого… Никого, кроме Питера, который даже оплакать его не может. И умирал мужчина тоже мучительно из-за регенерации зверя. — П-пожалуйста… хватит. — Я держал его ледяное тело в руках, прижимал к себе и рыдал, как ребёнок. Звал его, молил всех известных мне богов, но он не возвращался… Его глаза были открытыми, и он смотрел на меня так укоризненно своим пустым взглядом. — Н-не нужно… — Но ему повезло больше, чем твоему зверю. — Ч-что? Пожалуйста… нет… только не о Тони… — взмолил Питер, чувствуя, как в горле встаёт тугой комок и каждый вдох становится болезненным. — Тело Стива пострадало не так сильно… От Тони жёсткое пламя оставило лишь пепел… Пепел и много крови, — челюсть мужчины сжалась. Он говорил… жёстче, чем было на самом деле, но сейчас это было необходимо. Для Питера. — Его тело не было найдено. Лишь остатки плоти. Рука. Ее оторвало, когда он сделал щелчок. Паркер тихо вскрикнул, правда это было больше похоже на скулёж. Нет. Нет-нет-нет. Это не могло быть правдой… — Ты… ты же врешь мне? Врешь, да? — судорожно шептал мальчишка, затягиваясь ртом воздух. Сердце билось через раз, и он просто начал натурально задыхаться. Давясь собственной слюной, но шептал: — П-пожалуйста… скажи, что это все шутка? — Это не шутка, Питер. Он погиб. Тони, твой Тони погиб. Его больше нет… Взрыв не оставил ему шанса. — Нет. Нет… нет… з-зачем ты говоришь мне все это? — диким взглядом прямо по мужчине, дрожа всем телом. Внутри будто бы кто-то ломал ему рёбра. — Это… это не так. Тони жив! Он… жив. Он не мог… не мог! — Питер! — чужие руки сжали плечи подростка — до синяков — и резко встряхнули его. — Послушай меня. Он мёртв. Мертв, понимаешь? Ему оторвало чёртову руку! После такого не выживают! — Я не верю… нет… нет… — сотрясаясь в паническом припадке, парень хлопал глазами, смотря в пустоту перед собой и видел мертвое лицо Энтони. Видел боль, видел кровь, много крови… Видел в своей голове, как он умирает. Умирает. Действительно. Он. — Он погиб, спасая тебя, Питер Паркер. Бам. Будто бы обухом по голове, но в тысячи раз сильнее. Больнее. Оглушительнее. Будто бы враз разрывая все оковы, что сдерживали его. Слёзы потекли по щекам. Мальчишка заскулил раненным зверем и, наконец, поддался тому, чего ему так не хватало — эмоциям. Хотелось кричать, бежать не зная куда, рвать на себе волосы — лишь бы избавиться от этой зияющей раны внутри. Пустоты. Дыры, где больше нет Тони. Больше нет пары. — Он отдал свою жизнь. Это было его решение. Старк мог спастись, но не стал, зная, что это убьёт тебя, — говорил Барнс, смотря младшему прямо в глаза. — Выбрал твою жизнь вместо своей, слышишь? — П-пожалуйста, прекрати… — это уже были не просто слёзы, нет. Настоящая истерика окутала мальчишку, позволяя всей гнилой черноте выйти из него. Ведь она копилась внутри так долго… — Не надо, просто з-замолчи, прошу… — Пожертвовал собой, лишь чтобы ты жил. Ты, семнадцатилетний мальчишка. Который сейчас не может даже оплакать его нормально? Может Тони Старк ошибся? Может, ты этого не достоин? Он был глуп… — Заткнись! — зарычал подросток и кинулся в ответ на солдата, заваливая того на спину. Навис сверху и мертвой хваткой вцепился в его воротник. — З-закрой рот, не смей говорить ничего такого про него, просто не смей! Мне… мне уже нечего терять!Don't try to fight the storm
— Нечего? Ах да, ты ведь потерял все! Всех, кто любил тебя, всех, кому ты был нужен… Первый удар прилетел в скулу. Барнс дернулся, но это было ожидаемо. Ведь именно этого он и добивался. Мальчишка кинулся на него волком, пытаясь ударить, но он был ослеплён своей яростью. Эмоции. Наконец-то, он снова может чувствовать. Его удары были рассеянными, но отчаянными — Барнс легко блокировал их. Мальчишку стало злить это и он бил сильнее, наконец попадая — особенно, когда Баки продолжал говорить. Оба тяжело дышали, выпуская даже не пар, нет — чёрную смоляную гарь изнутри. Когда мужчине это надоело, он схватил Питера за плечи и с силой впечатал в землю. Так, что у того перед глазами все поплыло от боли и неожиданности. — Ну что, наигрался? — А… арх… — подросток лишь простонал что-то и сплюнул розоватую из-за разбитой губы слюну. Баки протянул ему руку и тот неуверенно принял помощь. — Легче? Питер удивленно посмотрел на Барнса, будто бы впервые видя его. Ведь… и правда — стало легче. Наконец, легче. И слёзы на щеках все ещё горячие и солёные. — С-спасибо, — растерянно пробормотал подросток и обхватил себя руками, усаживаясь на пыльной земле. Тело мелко дрожало, глаза щипало от подступающих слез. Теперь не хотелось рычать и драться — а вот хоть немного тепла не помешало бы. — Ты… ты все правильно сказал. — Питер… — Нет, пожалуйста, не перебивай. Я должен высказать это. Должен испытать всю эту боль сейчас… — мальчишка тихо всхлипнул. — Ведь… он действительно пожертвовал собой. Ради меня. Никто никогда за всю мою жизнь не делал и десятой доли того, что сделал он. А я… я действительно не достоин его.You'll tumble overboard
Слёзы разъедали глаза, было холодно, безумно, возможно из-за озноба и дрожи. Но холоднее всего было внутри — где было уже четкое осознание того, что Тони больше нет. И больше никогда не будет… — Говори с ним. Сейчас. — Что? — Давай же. Понимая, как глупо это будет выглядеть со стороны, Питер, все же, решил воспользоваться советом. Ведь… что ему ещё оставалось? — П-прости меня… Нет, Тони, действительно, прости, — после небольшой паузы начал мальчишка, тихим бесцветным голосом. — Я такой глупый… Это все из-за меня, Тони… с самого начала, из-за меня. Я должен был дать тебе шанс, поверить тебе и не сбегать из замка. Но я не мог, мне было так страшно, прости меня… Слова давались трудно, голос дрожал, но он должен был сказать это. Все это. — Я не мог даже представить, что ты полюбишь меня. Что кто-то вообще способен полюбить такого, как я. Но ты смог, — тихий всхлип, и слёзы сдерживать все сложнее. — Ты был рядом, ты слушал меня, слышал. Не давил, не обижал… А я сделал тебе так больно тогда, когда сбежал. Это я виноват, что зверь взял контроль… Но, знаешь, я простил даже его. Ведь вы одно целое, а я так люблю тебя. Люблю вас обоих. И я такой идиот, раз понял это так поздно. Паркер снова заплакал, не замечая руки Барнса на его плече. Горько так, и так отчаянно. — Я люблю тебя. Люблю всем сердцем, слышишь, Тони? Ты был самым лучшим человеком в моей жизни… А я подвёл тебя снова. Я хотел предупредить тебя об опасности, а на деле привёл к тебе охотников. Ты погиб из-за меня, Тони. Спасая меня… А я так не достоин этого… — слёзы градом по щекам, и дышать тяжело так. Задыхаясь всхлипами, боясь выплюнуть сердце на выдохе. — Если бы… если бы я только мог, я бы поменялся с тобой. Ведь ты заслуживал обычной человеческой жизни больше, чем все мы. П-прости, что отнял ее у тебя… Вцепиться руками в сильные плечи было необходимо. Мальчишка уткнулся носом в чужую шею и просто трясся, давясь своими рыданиями. Было так больно, будто бы вырывали душу голыми руками. Даже больнее. Ведь ничего уже не исправить. Уже все. — П-прости меня… Простите меня, мистер Старк, мне так жаль… Вы победили, снова победили, а я… простите… Тони… «Питер…»Tides will bring me back to you
Прошло слишком много времени, прежде чем Питер успокоился. Баки послушно предоставил ему своё тело, чтобы подросток мог плакать, сжимая руками чужие плечи и вжиматься во что-то тёплое, так как тело его продрогло. На поселение начал опускаться вечер, а Паркер все ещё не мог спокойно дышать. Но стало легче. Намного легче. Будто бы кто-то сорвал невидимую пленку с дыхательных путей или же вырезал опухоль откуда-то изнутри. Барнс. Только сейчас мальчишка осознал, как же он ему благодарен. Хоть он и ненавидел его во время разговора — просто слышать эту жестокую правду было слишком больно — но сейчас он понял, что это было необходимо. Без такого сильного эмоционального да и физического потрясения Питер просто не смог бы больше никогда чувствовать. Не выпустил бы всю боль и гниль из грудной клетки, что обвивала сердце все это время. Это как болезненный нарыв — если сильно не надавить, гной не выйдет. Через время мальчишка отстранился, растерянно смотря на бывшего солдата. — Спасибо… — Не за что. Тебе легче? — Да. Барнс встал и размял затёкшие мышцы. После чего подал руку подростку, помогая встать и ему. — Что… что мне теперь делать? — растерянно произнёс Питер, неловко потирая замёрзшие плечи. Баки какое-то время молчал, после чего ответил: — Мне кажется, я знаю, что тебе нужно сделать. Как отпустить ситуацию. Пойдём. Питер молча кивнул, неловко поёжившись. Он не считал, что что-то способно помочь ему отпустить. Но ни сил, ни желания сопротивляться не было. Мужчина шёл за ворота, подальше от замка. Туда, где начинался густой лес, темный и дремучий, но страшно не было. Паркеру вообще было все равно на происходящее, он лишь машинально перебирал ногами, ну и, пытался не споткнуться. Тишина была уютной, хоть и тяжелой — ведь вес мыслей каждого был едва выносимым. Витая в своих мыслях, Питер не заметил, как Барнс остановился и, соответственно врезался в чужую спину. — Пришли, — произнёс Джеймс. Мальчишка неловко осмотрелся по сторонам, после чего вздрогнул. От понимания хотелось истерически засмеяться. Громко так, заливисто, чтобы перепугать всех птиц, запрятавшихся в густой чаще. Это была поляна. Та самая, на которой Питер несколько месяцев назад впервые нашёл цветок папоротника. Та, с которой все началось… — З-зачем мы здесь? — растерянно прошептал подросток. — Я знал, что рано или поздно ты появишься. И знал, что тебе будет плохо, — негромко отозвался старший. — Потому что… проходил все это сам. И я подумал, что ты тоже захочешь сделать это. — Сделать что? — Похоронить его. Похоронить Тони. Ведь у него больше никого нет. Ох. Питер буквально ощутил этот удар. У него подкосились ноги и он упал на колени прямо на влажную траву. «Сколько же ещё ударов способен я вынести?» И какой станет последним? — Н-нет… Нет, Баки, я не смогу это сделать. Нет! — Ты должен, Питер, — уверенно ответил Барнс. — У него нет больше никого, кроме тебя. — Но я же… — голос предательски сорвался, и подросток сглотнул вязкую слюну. — Я не… да как ты вообще это себе представляешь?! — Я уже выкопал яму. Я знал, что ты придёшь. — Но… но как ты мог знать? Как ты мог сам сделать это все?! — крикнул Питер, осматриваясь по сторонам. — Что происходит, Джеймс? — Ты прав, — после паузы ответил мужчина и тоже сел на землю. — Мне помогли. Ванда, думаю, ты ее знаешь. Она сказала, что так будет правильно. Что равновесие нарушено, и его нужно восстановить. Да и… ее магия помогла тут тоже. — Ясно… я мог и догадаться. Опустошение. Все, что Питер чувствовал, это было опустошение, ну, и паническое неприятие. — Н-но… как я могу похоронить его, если т-тела нет? Мужчина молча достал из ямы деревянную коробку. Решался с минуту, после чего передал ее в руки подростку. — Что это? — открывать ее Питер и не думал. Внутренняя чуйка подсказывает, что просто не нужно этого делать. Но вот пауза Барнса, которого обычно тяжело смутить, напрягла ещё сильнее. Внутри что-то сжалось, сильно так. — Нет… нет, только не говори мне, что там… нет… — Да. Там прах Тони. Блять. Паркер дернулся так, будто бы его с размаху ударили по щеке. Со всей силы. Ноги снова подкосились и, почти что падая на пол, подросток оттолкнул от себя коробку и шарахнулся от неё, как от огня. — Н-нет… Зачем? — судорожным шепотом, дергая головой из стороны в сторону. — К-как? Вопросов было слишком много. Питер просто ни черта не понимал в происходящем. — Я знаю не многим больше твоего, Питер. Скажу лишь, что прошло больше месяца. Тела не могут храниться в морге вечно, если личность не установлена и нет никого, кто может его забрать. Кремация — это выход, — Барнс поморщился. Даже ему было тяжело говорить об этом. — Я многого не знаю сам. Меня нашла Ванда и сказала, что нужно сделать так. Показала это место, идеальное по ее словам для похорон. Что-то говорила про цветы, но я не понял. Питер до боли закусил губу, смотря перед собой. Черт, как же все иронично… Цветы не смогли убить Тони, но погребён он все равно будет под ними… Блять. — Баки, почему это все так больно-то, а? — прошептал подросток, жмурясь, пытаясь задавить подступающие слёзы. — Потому что мы живые. В отличие от них. Мальчишка не знал, что на это ответить. Просто внутри уже не осталось эмоций, чтобы реагировать на весь этот пиздец. Хотелось кричать, задавать вопросы, почему это все происходит именно с ним, но все это было так бессмысленно. Ведь ничего уже не изменить. А вот Тони… он заслуживает быть погребён, как подобает. Даже если это будет сделано его, простого мальчишки, руками. Он просто обязан это сделать. — Ладно. Давай сделаем это. Я готов… Барнс был удивлён, что подросток нашёл в себе силы на это, но ничего не сказал. Ведь не так давно сам хоронил Стива. Питер встал и взял в руки коробку. Руки дрожали, но это казалось нормальным. Он подошёл ближе к вырытой траншее и сглотнул слюну. — Я должен высыпать прах туда, или?.. — голос срывается, но Паркер и не пытается продолжать. — Я не знаю. Тебе решать. Парень задумался. Он не знал, как люди обычно поступают в таких ситуациях и, черт возьми, надеялся, что никогда и не узнает. Но сейчас он стоит и держит в руках то, что осталось от любимого человека и это уже нихрена не похоже на шутку. Даже злую. Выдохнув, подросток представил, что смешает Тони с грязной землей. Нет. Это неправильно. Мужчина достоин лучшего. Поэтому Питер лишь опускается на колени перед ямой и аккуратно опускает туда коробку. Глаза щиплет, но обращать на это внимание сил уже нет. — Я, наверное, должен что-то сказать? — так же на коленях, Питер задаёт вопрос старшему. Баки снова не отвечает, но лишь молча садится рядом, выражая безусловную поддержку. Паркер ему за это благодарен. — Черт, если бы я только знал… — начал мальчишка, дрожащим голосом. — Кажется, я уже все сказал там, у замка. Я даже не знаю, слышишь ли ты меня… Но, черт, Тони, мне так жаль… — истерика накатывала снова, Пит держался из последних сил. — Везде, где бы я ни был, я вижу твоё лицо. Мне так не хватает тебя… Тони… Рука Джеймса снова на плече подростка. Помогает. — Я правда скучаю по тебе… Я… я бы хотел быть таким, как ты, но никто не сможет заменить тебя. Ну, а я… я всегда буду любить тебя. Если бы я только мог, я бы вернул тебе жизнь, которую у тебя отняли. Но я не могу, — на слёзы уже просто не было сил обращать внимание. — Я лишь буду жить за нас двоих, храня тебя в сердце. Всегда. Дрожащей рукой сжать влажную землю. Выдохнуть, сжать зубы чуть ли не до скрипа. Сжать кулак, поднести над ямой, заставить себя разжать руку. Смотреть, как земля покрывает то, что осталось от его любимого. Как он собственноручно засыпает его землей. Дальше подростка мутило. Хоть желудок и был почти пуст, тошнота подступала медленно, но верно. Баки засыпал яму влажной землей, издавая лишь тихие вздохи. Внутри подростка было так же пусто, как и в его желудке. Когда безоблачная ночь опустилась на лес, Питер сидел на коленях у закопанной могильной ямы и просто сжимал в руках землю. Все было сделано так, как нужно. Конечно, мужчина был достоин совершенно других похорон, но большего мальчишка сделать не мог. Он лишь знал, что скоро тут снова вырастут цветы, и больше не узнать будет того, что под ними чья-то жизнь. Баки был где-то рядом, но его присутствие не давило. Лишь давало понять, что он, Паркер, не один. Только вот от этого было нихрена не легче. Подросток совершенно не знал, что теперь делать со своей жизнью. Да и желания, особо-то, не было. — Что мне теперь делать? — прошептал он. — Домой, так понимаю, ты не вернёшься? — Нет у меня больше дома, — грустно, но смиренно отозвался мальчишка. — Да и вообще, смысла жить больше нет. — Это глупо. — Да какая к черту разница? — рыкнул Питер. — У меня больше ничего нет. Ни дома, ни семьи, ни родственной души — ничего. Я теперь никто… — И что, ты теперь сдашься? — Джеймс оказался рядом и немного презренно продолжил: — Прошёл столько дерьма и теперь остановишься? Разве этого хотел он? — Ч-что? — Послушай меня, — чужие руки оказались на плечах Питера и ощутимо встряхнули его. — Тони отдал жизнь не за тебя, а для тебя. Для того, чтобы ты жил дальше, чтобы продолжал бороться. Чтобы был счастлив в конце-концов. Он не был вынужден спасать тебя. Это было его решение, его желание. Ты не виноват в этом — ты просто был так сильно нужен и важен ему. Так не говори мне, что это все теперь пойдёт в зад?! Питер молчал, осознавая эти слова. Это было гораздо лучше, чем отрезвляющая пощёчина. Буквально то, что ему было так необходимо услышать. Сглотнув, он нашёл в себе силы ответить: — Ты правда так считаешь? — Да. Дело твоё, Питер, но для меня Стив бы не отдал свою жизнь… Подумай об этом. Глаза Питера заслезились снова, но, впервые за долгое время, не от боли. А от… надежды. — Но куда мне идти? Барнс молчал какое-то время, и парень уже подумал, что разговор окончен, но мужчина ответил: — Ты можешь пойти со мной. — Ч-что? Куда? — подросток повернулся к старшему и широко открыл глаза. — У меня есть квартира в Бруклине. Я думал, что после мести Стив захочет вернуться к обычной жизни, но я ошибся. Он жил лишь этим. А я… я оказался просто орудием. — Мне… мне жаль. — Сейчас я понимаю, что просто тратил свою жизнь. Жизнь, которой-то и не было… — Баки невесело улыбнулся. — Теперь я хочу начать все заново. Вновь почувствовать себя живым. И ты можешь пойти со мной. Не думаю, что я сразу же смогу общаться с обычными людьми. Да и ты… тоже. Вдвоём нам будет проще. — Ты имеешь в виду… вместе? — было так странно слышать это. — Я не имею ввиду какие либо отношения, если бы об этом. Ты мне ничего не будешь должен. Просто начнём все с чистого листа. — Я не знаю, Баки… это, это слишком неожиданно. Я не уверен… — А что тебе ещё остаётся? Больно. Да, этот вопрос как удар под дых. Но, тем не менее, это подействовало. «Что мне ещё остаётся?» — Я согласен, Джеймс. Я готов. «Питер-р-р…» *** Жизнь с Барнсом была, ну, необычной. Уезжать пришлось сразу, так как Мэй могла спохватиться быстро. Быть найденным Питер не хотел. У мужчины оказалось достаточно денег, чтобы уехать из штата — не было лишних вопросов, лишь несколько незнакомых лиц и новые документы. Конечно, это все не гарантировало полную конфиденциальность, но, почему-то, Паркер был уверен, что тетя не будет искать его особо сильно. И понимание этого оставляло за собой горько-сладкое послевкусие. Пара новых шмоток, новый телефон, несколько часов в самолете и на машине — и вот они в Бруклине. Это место было так близко к его родному Квинсу, и, на удивление, это грело где-то внутри. Будто бы его жизнь вернулась туда, где ещё было относительно нормально. Быстрые перемены, новые имена, новые люди — все это не давало думать о прошлом. Первое время Барнс был начеку, они часто меняли пристанище, обрывали знакомства. Мужчина отметал ненужные «уши» и подростку было даже страшно представить, как именно он это делал. Тетя искала его. Он сам видел ориентировки в полицейских участках со своим лицом, даже один раз слышал по радио о своём «исчезновении». Но, как он и ожидал, женщина не горевала слишком долго. Дела так и остались нераскрытыми. Так же, у Баки были старые связи в полиции и даже доступ к полицейскому каналу связи. Оттуда Питер и узнал, что через пять месяцев женщина забрала заявление, а ещё через три — вышла замуж за Алекса. Честно, подросток был счастлив за неё — но вот больно внутри было все равно. Успокаивал подросток себя лишь одной мыслю — это не он сбежал, Мэй отказалась от него ещё до этого. Когда они наконец остановились в той самой квартире Барнса, точнее лофте, Питер был истощён от продолжительной беготни. У него теперь была своя комната и огромные окна с видом на город. Этого было достаточно, чтобы начинать с начала. Мужчина был рядом, в основном оказывая молчаливую поддержку. Не давил, не принуждал ни к чему. Питеру, который почти что круглые сутки сидел в квартире, прижавшись к окну, и ни с кем не контактировал, этого было достаточно. Привлекать внимание было нельзя, но была ещё одна причина, более глубокая — голоса. Когда Питер впервые услышал странный шипящий шёпот, складывающийся в его имя, он подумал, что рехнулся. Это не было удивительным после всего, что он перенёс. В первый раз мальчишка просто забил, еще тогда, в больнице. Но когда это повторилось и в третий — понял, что это не просто совпадения. Ему не кажется. Его реально кто-то звал. В основном, когда он был один, когда глубоко проваливался в свои воспоминания и смотрел в одну точку, ни на что не реагируя. Шёпот, тихий, но ощутимый. Мурашки галопом шли по спине — было страшно, да, — но удивляться уже просто не было сил. Голос шептал его имя и казалось, он зовет его. За собой, куда-то далеко. Зовет обратно, отчаянно и громко. Подросток пытался игнорировать это, убегал, прятался, но снова и снова слышал этот зов. Лишь своё чёртово имя, которое он уже начал ненавидеть. Это было редко, в те моменты, когда в груди скапливалось больше всего черни, но, тем не менее. Раз в несколько месяцев подросток ощущал себя ещё более мёртвым, чем обычно. Со временем Паркер рассказал об этом Барнсу, но мужчина, конечно же, ничего не слышал. Питер понимал, что этот странный зов предназначен именно для него, он манил, побуждал каждый раз встать и пойти на поиски его источника, но одергивал себя. Ведь понимал — стоит поддаться, и он, Питер, пропадёт. Внутри своей головы, либо же реально, физически исчезнет. Не важно. Смысл остаётся тем же. Помимо всего этого, Паркер старался делать вид, что его жизнь стала нормальной. Иногда — редко — это было правдой. Но это не значит, что его отпустило. Каждую ночь — по началу — это накатывало снова. Грубыми холодными волнами, ударяя прямо в лицо, сбивало с ног. Соленая вода забивалась в рот и нос, заполняла дыхательные пути, заливала доверху. И Питер, ведомый этой бурей внутри, задыхался-задыхался-задыхался… Сны. В них мальчишка был самим собой, в них не было отвлечения, убеждения себя, что он отпустил, самовнушения — что все хорошо. Кошмары, липкие и темные, как мазут. Больно. В них все ещё было больно, будто бы все то, в чем винил себя подросток, скапливалось и давило мертвым грузом на грудную клетку. Прессом. Паркер видел все то, что преследует его всю жизнь. Родителей, дядю Бена, Мэй… Они все были разочарованы им, особенно тетя. Но эти сны казались ему благодатью по сравнению с тем, когда снился Тони. Каждую ночь мальчишка видел тот последний взгляд своего мужчины, видел боль на его лице, желание что-то сказать, но Тони не успевал. Каждый чертов сон он умирал. Разными способами, мучительной медленной смертью, или поразительно быстро, в секунды. Умирал и все равно смотрел в эти моменты только на Питера. Будто бы хотел, чтобы подросток видел всю боль на его лице, пропитывался липким ужасом каждую ночь и не мог дышать после ещё часами. Нет, к такому не привыкнешь. Видимо, сознание Питера все ещё считало себя виноватым в его смерти. От самого себя не убежишь, хоть слова Барнса и помогали жить дальше. Больно, тяжело, но жить. Иногда, когда кошмары становились совсем невыносимыми, парень просыпался среди ночи и просто кричал от ужаса, не зная, как остановиться. Его трясло, мутило, он выл как зверь и просто метался по кровати. В такие моменты рядом появлялся Джеймс. Он притягивал мальчишку к себе, обнимал крепко, почти что перекрывая поступление воздуха и сидел так, пока Питер не успокаивался. Иногда и всю ночь. Они никогда не обсуждали это на утро, но подросток был безмерно благодарен, что мужчина рядом, хоть и смущался своих слабостей. Но что он ещё мог? Баки просто не давал ему сойти с ума. Это не была односторонняя помощь. Иногда — гораздо реже — но Барнс тоже ломался. Он мог часами смотреть в одну точку, задумываясь, и вывести его из этого состояния было почти невозможно. Он начинал шептать слова на каком-то неизвестном Питеру языке и будто бы переставал быть собой вообще. Как бы Паркер не пытался выпытать у мужчины его прошлое, открывался Барнс очень медленно. Подростку удалось лишь узнать, что долгое время он пробыл где-то в Сибири (вроде так называется это холодное жуткое место, да?) и его там готовили. К чему — мужчина не говорил. Сказал лишь однажды, что именно Стив помог ему сбежать оттуда, и Барнс пошёл за ним. Из благодарности. И не только. Иногда старший начинал бить кулаком в стену, будто бы вообще не чувствует боли, но в то же время выгибался от разрывающей голову мигрени. Будто бы в его голове кто-то другой, и он тоже рвётся наружу. Питер всегда появлялся рядом, касался как мог, пытаясь помочь заземлиться, успокаивал, шептал всякую чепуху. Это помогало. В большинстве случаев. А иногда они просто целовались. Сидя на холодной плитке, в темноте, отчаянно и горько. Нет, между ними не было таких чувств, ни о какой любви и речи не шло. Они оба были слишком разбиты для этого. Просто это был способ хоть на немного заглушить зияющие пустоты в груди, там, где от вырванных сердец остались сквозные дыры. Два сломанных, сломленных человека, две чёрные души, которые просто хотят жить. Выживать. Они не целовались, нет, они зализывали друг другу раны, чтобы продержаться ещё хоть немного. Чтобы не было так адски больно, когда изнутри распирает, когда задыхаешься, а на пальцах все ещё жгут фантомные ощущения прикосновений родных душ. Голоса в голове Питера, после таких ночей, к слову, переставали появляться на долгое время. Мальчишка лишь чувствовал, будто бы это его сумасшествие было разочарованно в нем. В том, что он позволил себе. И от этого оно обиженно замолкало. Стоит ли говорить, что от этого целовать бывшего солдата хотелось чаще? Это они не обсуждали никогда тоже. *** Время шло, и с каждым днём дышать становилось немного легче. Жалеть себя больше не было смысла, ведь исправить уже ничего было нельзя. Питер смирился. Со своими потерями, утратами, болью. Он все ещё не мог назвать себя нормальным человеком, да даже выдавить из себя простую улыбку порою было сродни пытки, но он старался. Жил дальше, как мог. У него даже появилось парочка знакомых, хоть из квартиры выходить парень так и не стремился. Кошмары снились все реже, да и видеть их было уже не так страшно — Питер просто привык. И смирился. Ведь это была единственная возможность хоть иногда видеть лицо Тони. Даже мертвое. Забвение — шутка странная, и даже Паркер понимал, что рано или поздно забудет родные черты. Вот что пугало гораздо больше. Поэтому, эти редкие кошмары парень воспринимал двойственно: как проклятье и благословение. Голоса в голове тоже стали слышны гораздо реже. Шёпот стал тише и лишь иногда парень слышал, как ветер завывает такие привычные слоги его имени. Как что-то неведомое и далёкое зовёт его, отчаянно, на последнем вздохе. Его сумасшествие становилось слабым — Питер буквально чувствовал, как зов становится тише, прозрачнее. Иногда, все же, появлялся соблазн поддаться, и тогда, позволяя себе чувствовать чуть больше, парень ощущал, как это нечто тянет его назад. Туда, откуда он сбежал три года назад. В поселение, сквозь него, в лес и дальше… Туда, куда мальчишка зарекся возвращаться. Никогда. Никогда больше… Питер же не позволял себе поддаваться зову до конца, чтобы узнать — зачем. Зачем его так манят обратно. Три года, это много, наверное. Баки тоже оправился от потери Стива, иногда даже улыбался. Он чаще контактировал с людьми и даже однажды притащил домой щенка — мальчишка был так рад, что даже проступили слёзы счастья. Им обоим нужен был кто-то, о ком можно заботиться, давать ласку и получать в ответ. Барнс с Питером были друзьями — близкими, понимающими, но друзьями. Вместе было легко, но даже этого иногда не хватало, чтобы снова найти в себе силы стать счастливыми. Иногда у них проскальзывали мысли, чтобы попробовать быть такими друг с другом — но, наверное, были ещё не готовы. Да и не знали, будут ли когда-то. Полнолуния Паркер иногда проводил на крыше их высотки. Возможно, эта тяга быть поближе к Луне осталась ему ещё от Тони. Но вот только теперь, с течением времени, она уже не причиняла боль — лишь легкую тоску и ностальгию. Смотреть на звёзды было приятно, парень будто бы впадал в транс. Такие ночи нужны были ему, чтобы привести сознание в порядок. И дальше делать вид, что он обычный нормальный двадцатилетний парень. Сегодняшняя ночь немного отличалась. Было лунное затмение. Оно странно влияло на парня, и сегодня он решил позволить себе немного больше. Разрешил себе вспомнить Тони — мужчину, которого он полюбил всем сердцем, который научил его ценить свою жизнь. Даже такую никчемную. Много времени прошло и воспоминания медленно стирались с памяти. Питер не хотел этого, иногда заставлял себя перебирать в памяти все их моменты, но, даже несмотря на эти усилия, картинка в голове теряла свои четкие очертания. От этого иногда на глаза наворачивались слёзы — ведь мужчина был жив только тогда, пока парень его помнил. Почему-то вспомнился их разговор в замке, когда Тони убеждал Питера, что подтянет его по физике и — тогда ещё — подросток сможет поступить в хороший универ. Сейчас же эти мечты и планы кажутся такими далекими… куда уж ему до престижных учебных заведений. Но Старк верил в него, его глаза светились ещё сильнее, когда мужчина говорил об этом. Он действительно хотел, чтобы Питер жил достойно. «Он бы отпустил тебя в универ, он уже тогда признавал это, а ты, трус, все равно сбежал от него…» — уедливо подсказал голос в голове. Питер был с ним согласен. Скрытая небесным телом Луна светила тускло, укоризненно даже. Или же это Паркер просто винил себя… А ведь это то, что он действительно мог сделать. Исполнить желание Энтони. Внезапная мысль посетила его сознание: «А что, если ещё не поздно!» Ведь раньше главная проблема была в деньгах и здоровье тети, но сейчас… — Я сделаю это, Тони… — прошептал парень, смотря на звёзды. — Сделаю ради тебя. Чуть меньше чем через год я вступлю в наследство. Родители оставили мне достаточно средств. Я поступлю в МТИ, как ты советовал мне… Мы вместе будем там. Голос дрожал, срывался, но Паркер искренне верил в то, что говорил. Ради Тони. — Я так скучаю, Тони… Но я сделаю все, чтобы твоя вера в меня не умерла. Так же, как и моя любовь к тебе не умрет в моем сердце. Питер не отступится. Завтра он расскажет об этом Джеймсу, а тот поможет найти хороших адвокатов, чтобы не было проблем с Мэй. Ведь разве он, Питер Бенжамин Паркер, не заслужил человеческой жизни? Он сделает это. И голоса в его голове перестанут манить его обратно. Он больше не вернётся туда. Никогда. *** Преисполненный уверенности, Питер даже начал искать факультет, на который он смог бы поступить. Пока, через месяц, не раздался звонок. Это был Алекс. Мэй Паркер умерла. «Питер-р-р…»The waves will pull us under Tides will bring me back to you