Cut me open and tell me what's inside* Diagnose me ‘cause I can't keep wondering why And no it's not a phase ‘cause it happens all the time Start over, check again, now tell me what you find ‘Cause I'm going out of frequency Can anyone respond? It's like an avalanche, I feel myself go under ‘Cause the weight of it's like hands around my neck I never stood a chance, my heart is frozen over And I feel like I am treading on thin ice
Первое, что почувствовал Питер, когда пришел в себя, это был жар. Всепоглощающее, голодное пламя, охватывающее все тело. Казалось, что Паркер наблюдает за собой со стороны, будто бы его специально посадили перед пуленепробиваемой стеклянной стеной и заставили смотреть на то, как языки пламени снова и снова ласково оглаживают его тело. А сделать он ничего не мог. Чувство, будто бы закатали в бетон, лишая возможности не то что пошевелиться, а даже и вздохнуть. Осталось только смотреть, смотреть и осознавать, как ты сам сгораешь заживо. Чувствовать запах горящей плоти и ощущать всю боль. Оглушающе. Только через какое-то время, которое могло быть секундами или неделями — Питер не знал, парень понял, что очаг возгорания в голове. Виски давило с такой силой, что снова отчаянно хотелось упасть в спасительную темноту. Наверное, такую сильную физическую боль подросток не ощущал еще никогда. Это сродни снова и снова переживать кошмар в 7D очках, полностью ощущая все эмоции главного героя. Херово, одним словом. Когда Питер пришел в себя, он даже удивился. Удивился тому, что он не в огне, что его кожа на месте, нормальная, не обугленная, и он даже может шевелить конечностями. Первая попытка открыть глаза сопроводилась новой вспышкой огня в голове. Паркер был уверен, что снова отключится, но, видимо, лимит темноты закончился. Забавно. Голоса вокруг волнами сбивались в неразборчивый гул, белый свет до боли прожигал веки. К счастью, скоро стало темнее и парень, с усилием, но смог-таки разлепить веки. Белые стены, большое окно, белые шторы. Белая подушка, постельное, белый халат. Белый, белый, белый. Паркер понял, что он в больнице. Капельница в его теле и большая повязка на голове подтверждали это предположение. Правда, ощупать себя Питер смог не сразу, ибо тело все еще слабо поддавалось ему. Темные синяки, гематомы на коленях, расцарапанные руки и немного лицо. Петарды в висках, взрывающиеся при любом малейшем движении. Весело, ничего не скажешь. Воспоминания медленно начали накатывать на подростка, будто солеными волнами ударяя в лицо. Ведьма… Лес… Ночь… Луна… Волчий вой… Бег… Горящие легкие… Страх… Удар, и еще, еще, еще один… Темнота… Ах, да. Еще и цветок. Вспомнив о нем, подросток подорвался на койке, за что поплатился ощущением лавы в венах по всему телу. Больно. Тихо заскулив, парень снова лег. Сердце стучало предательски быстро, грудная клетка вздымалась на максимум. Боль уже не казалась режущей, она нежно обнимала, притягивая в свои когтистые лапы. На грани видимости красное свечение привлекло внимание подростка. Там, на полу, на его многострадальном рюкзаке лежал цветок. Тот самый чертов цвет папоротника. «Смог… Я все-таки смог… Я не подвел Мэй» Мазнув легкой улыбкой по тьме палаты, Паркер снова провалился в спасительное ничего.◆◇◆
Ласковые лучи солнца лениво мажут по окну, опускаясь. Горящий оранжевый диск, будто бы нехотя, прячется за кромкой хвойного леса, плавится. Питер сидел на кресле качалке и пил чай, смотря вдаль. На кухне хлопотала Мэй, готовя ужин. Парень не хотел расстраивать ее тем, что аппетита не чувствовал уже около двух недель. Зачем волновать тетю по пустякам, ведь так? С прошлого полнолуния прошло чуть больше недели. Без сознания Питер пробыл два дня, а все остальное время парня держали в местной больнице. Или, точнее, небольшом помещении с парой врачей и двумя пожилыми медсестрами. Ну, это лучше, чем ничего. Парень хотел выбраться домой раньше, но его не отпускали. Конечно, ведь сотрясение мозга и многочисленные гематомы по всему телу — это не шутки. К счастью, все обошлось без переломов и внутренних кровотечений. Мэй почти все время провела в палате племянника, смотря на него грустным обеспокоенным взглядом, будто бы чувствовала себя виноватой. Но Питер не винил ее. Да и вообще, парень был доволен исходом событий: он жив, цветок у него, и Мэй, возможно, вскоре станет лучше. Что еще нужно для счастья? Пребывая в приподнятом расположении духа, Паркер даже позволял пичкать себя всякой больничной едой (читай: дрянью). Хотя, по сути, ел он ничтожно мало. Этому свидетельствовали темные синяки под глазами, острые ключицы, что вот-вот могли прорезать одежду, и более явно выделяющиеся на бледном лице скулы. Но Питер не обращал на это внимание. С детства привыкший к объятиям трудностей и потерь, парень не считал нужным думать о себе. Ведь есть вещи гораздо важнее, ведь так? «Я же не бесполезен, ведь так?» Нежные оладьи Мэй буквально таяли во рту. Забыв уже, насколько вкусная домашняя еда да и вообще, каково это: нормально есть, Питер отправлял в рот все новый и новый кусочек, щедро купая их в мёде. Запивая чаем, парень наслаждался ужином, не замечая, каким взглядом на него смотрит тетя. Женщина была очень рада, что ее мальчик уже дома и он, наконец, нормально ест. Она надеялась, что теперь все наладится, хоть совершенно и не верила в чудодейственность этого цветка. Но Питер верит, и это главное. Паркер, убедившись, что цветок надежно расположен на ложе Мэй, поднялся к себе в комнату и упал на мягкую перину. Не сдержав стона наслаждения, подросток посильнее зарылся в пуховое одеяло, чуть ли не мурлыча от того, как же это удобно. «Не то что жесткие больничные матрасы» Ленивая улыбка не сходила с лица парня, в душе взрывались фейерверки, разноцветными огнями и красками заливая сознание. Спать не хотелось совершенно, хоть Питер и устал за день. Но, с другой стороны, хотелось, чтобы наступило утро безумно сильно. Так, что в душе чесалось что-то легкое и воздушное, и казалось, что вот-вот, дотронься до груди и из проломившихся ребер вылетят сотни разноцветных воздушных шаров, игриво вздымаясь ввысь порывами ночного воздуха. И крыша дома не была бы преградой. Причиной такой радости было то, что Паркер ждал «действия» от цветка. Даже не зная, что конкретно должно измениться, парень хотел проснуться и, если даже не услышать голос Мэй, то заметить по ее лицу, что ей больше не больно, что те ужасные приступы раздирающего кашля остались позади, и что они, Мэй и Питер, снова смогут жить, как раньше. Что Питер не останется больше один. Никогда-никогда. Конечно, подросток понимал, что ведет себя по-детски и, наверное, даже глупо, но какая к черту разница? Разве он не заслужил, после всего, что пережил за это время, хоть немного счастья и радости? Разве он, просто подросток из Квинса, не заслуживает хоть день прожить, не боясь остаться одним? Одним навсегда. Не заслуживает не винить себя в смерти самых дорогих ему людей? «Честно, я даже не знаю…» Внутри его груди жило чувство, сродни восторгу маленьких детей перед рождеством. Когда ты всю ночь не можешь заснуть, ворочаешься из стороны в сторону, нервно кусаешь губы в этом ужасающе прекрасном ожидании. Ждешь момента, когда, наконец, откроешь глаза, поддаваясь утреннему туману и, словно заведенный, сломя голову бежишь к елке, лишь бы найти под ней большую коробку с подарком, перевязаную красной лентой. И ты знаешь, что там — твой самый-самый желанный подарок, и теперь в твоей жизни все будет хорошо — ведь ты всего лишь ребенок. В твоей жизни еще нет проблем. Как бы Питер хотел вернуться в счастливое беззаботное детство. Детство, которое у него отняли.◆◇◆
Ночи сменялись днями, но чуда так и не произошло. Мэй выглядела так, как обычно: ранее загорелая кожа была неестественно бледной, густые каштановые волосы, казалось, потеряли весь свой блеск, всегда стройная фигура казалась еще точенее в сравнении с прошлыми годами. Но Питер не переставал надеяться. Каждый вечер поправлял цветочек у подушки Мэй, подолгу сверля его взглядом. После чего нежно касался подушечками пальцев мягких лепесточков и после этого помогал Мэй укладываться спать. Каждую ночь подросток просил у неведомых сил лишь того, чтобы его тете стало легче. Лишь бы он не потерял и ее. Время шло, солнце уже более настойчиво прогревало землю, стоя высоко в зените; цветы распускались на прогретом Майским теплом грунте; лесная жизнь бурлила, порой даже своим гомоном не давая Питеру ночью заснуть. Но ничего другого не менялось. Никаких «подарков под елью» Паркер не нашел. Подросток чувствовал себя так, будто бы застал родителей за тем, как они подкидывали подарки под новогоднее дерево — будто бы все это хрупкое чудо, в которое ты верил все свое детство вмиг тает, стекая липкими каплями разочарования по стенкам сознания. Чуда не произошло. «Возможно, все это было зря?» Как бы не хотелось, ничего, можно сказать, не изменилось в жизни Паркеров по сравнению с прошлыми месяцами. Кроме липкой тучи безысходности, что, казалось, нависла над их домом. Ведь как бы они не пытались делать вид, что все хорошо, как бы не избегали насущных тем, оба знали: Мэй медленно умирает. Паркер вновь перестал улыбаться. Будто бы все те воздушные шарики в груди кто-то ловко попротыкал иглой — казалось, осталось всего один-два маленьких слабых шарика, воздуха в которых с каждым днем все меньше и меньше. Питер знал, что когда этого воздуха, именуемого надеждой, не останется вовсе, то он сломается. Сломается и сдастся. Раз и навсегда.◆◇◆
Ночной воздух лениво пробирался под тонкую толстовку, оставляя на бледной мраморной коже толпы мурашек. Звезды вырисовывали причудливые узоры на небесном темном полотне, сталкиваясь между собой будто миллионы разных течений, буйных, диких, но ослепительно прекрасных, перемешиваясь во все новые и новые формы. Кафель на крыше еще теплый, дышит легким паром после длинного солнечного дня. Накинув капюшон на голову, Паркер опустился на шершавую поверхность и вставил в уши наушники. Этой ночью ему снова не спалось. Тяжелые липкие мысли не отпускали из своих холодных лап, заставляя возвращаться к ним снова и снова. Как бы Паркер не старался прятать воспоминания о том дне где-то в самую-самую темную и далекую коробку сознания, ему не удавалось. Мысли и воспоминания, подобно едкому запаху приторных духов, распространялись в воздухе, медленно, но верно. И у тебя не было выхода, хочешь не хочешь — вдохнешь. Ну, или же, упадешь на землю бездыханным грузным телом. Понимая, что больше игнорировать тревожные мысли Питер не может, он медленно поддался и опустился в прохладную темноту дальних уголков сознания. В голове стали всплывать воспоминания: лес… Ночь… Белая огромная луна и яркий горящий цветок. Но это все лишь на поверхности, истинные причины того, что парень снова и снова возвращается в свои мрачные мысли лежали гораздо глубже. Ведь, черт, это все было не нормально, понимаете? Он, семнадцатилетний подросток, который раньше в своей жизни не видел ничего страшнее, чем темные пейзажи в видеоиграх и мрачные проулки в Квинсе, пошел ночью в лес. Один. В лес, в котором он до этого даже ни разу не был, да? Вооружившись лишь маленьким ножиком, который парень даже достать не успел! Это было безумие чистой воды. Конечно же, он не думал ни о себе, ни о защите, ни о последствиях. Было лишь одно желание — спасти самого родного человека. И он сделал все для этого… Да, вроде бы все не так и ужасно. Если не принимать во внимание одну маленькую деталь. За ним, Питером, блять, гнались в этом чертовом лесу! Его преследовал кто-то или что-то, бежал за ним так быстро, что подросток не успевал даже вдохнуть, убегая. И это что-то выло на весь лес, выло блять, и сотрясало кроны деревьев своим рыком. Это был не просто человек, нет, Питер уверен в этом на все сто процентов. Обычные люди не могут бегать так быстро, преодолевая пол-леса за считанные секунды, не могут так по звериному рычать и выть как чертов волк на луну. Впрочем, версию, что это был волк, Паркер тоже отмел. Ибо, ну, где вы видели волка с накаченным торсом и сильными, рельефными руками. Да еще и такого горячего, что Питер боялся расплавиться, вжатый в это до безумия обжигающее тело. Если быть честным, призрачное ощущение рельефной спины, перекатывающихся мышц и просто-ахренеть-какой-горячей кожи все еще ощущается на кончиках пальцев, заставляет парня моментально заливаться цветом спелых персиков вплоть до линии аккуратных ушей. Закрыв пылающее лицо ладонями, подросток принялся шумно дышать, дабы успокоить сбившееся сердце. Он не знал, что именно заставляет его тело реагировать так — животный страх или же волнение от такой близости. Хотя, может быть и знает, но просто боится признаться самому себе в этом. Ибо, ну, знаете, когда твой первый близкий контакт с человеком, причем не с милой девушкой по типу Лиз, а с сильным, горячим во всех смыслах мужиком произошел так — это оставляет свой след. Питеру не хотелось даже вспоминать, как же ничтожно он, наверное, выглядел тогда: грязный, побитый, весь в царапинах и ссадинах. Его, как тряпичную куклу, взяли на руки, особенно даже не напрягаясь и понесли куда-то. Хотя, почему, как? Он и был куклой, беспомощным бездыханным телом в чужих сильных руках. Беззащитный. Слабый. Жалкий. И, если быть честным с самим собой, Паркер не знал, почему его так сильно волнует то, как он выглядел в глазах этого невъебически странного существа. Да и не хотел знать. Такое чувство, будто бы кто-то еще при рождении Питера сделал на его подобии куклу вуду и всю жизнь продолжает колоть его особо острыми иглами. И, видимо, его мучитель знает, где у Паркера самые чувствительные места. Ибо он никогда не промахивается. Подросток не знал, почему этот загадочный преследователь поступил именно так. Почему он вначале гнался за парнем, так яростно и настойчиво загоняя свою жертву, но, вроде бы, даже не прикладывал особых усилий. А после этого просто спас. Хоть мог воспользоваться телом подростка как хотел, сделать, что хотел, да даже сожрать. «Серьезно, Паркер, ты жалуешься, что тебя не сожрали?» — учтиво вмешался внутренний голос. И самое главное — он отнес его домой. Просто, блять, взял и вынес из этого чертового леса, принес к поселению и оставил возле дома Паркеров. Как он понял, где именно Питер живет, тот не знал. «Ну не по запаху же, ведь так?» Ах, да, он еще и цветочек с собой захватил. И рюкзак. И все вещи на месте. Не ограбил, не убил, даже не изнасиловал… Это было странно, очень странно.◆◇◆
Осознание пришло где-то недели через две. За все это время у Мэй не случилось не единого приступа. Вообще ничего. Ни раздирающего кашля, ни нехватки воздуха, ни потери сознания, ничего. Когда парень понял это, его сердце забилось в груди как загнанная птица, порхая и ударяясь хрупкими крыльями об решетку ребер. «Возможно, цветок все-таки помогает?» Вскочив ночью с кровати, Питер понял, что уже не сможет уснуть. Противоречивые чувства бились в его груди подобно тем же птицам, вот только врезались они друг в друга, лишаясь своих перьев и когтей. Запустив руку в свои отросшие, цвета шоколадного латте волосы, парень оттягивал кудри, меряя комнату шагами. Вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад. Единственное, что ему сейчас хотелось, это схватить сонную Мэй, посадить ее в машину и отвезти в медицинский центр Доктора Беннера. Чтобы он взял нужные анализы и объявил, что тётя полностью здорова, что они могут снова вернуться к нормальной жизни… И вернуться обратно в Квинс. Но, с другой стороны, Питер боялся. Снова боялся, да черт, как же ему уже надоело это чувство! Этот липкий, холодный страх, стекающий по стенкам встревоженного сознания. Но на этот раз Паркер боялся своей надежды. Боялся, что улучшение в состоянии Мэй это лишь плод его измученного воображения. Ведь… Если никаких изменений на самом деле нет, и даже Брюс ничего не найдет, то единственное, что будет ждать Питера — это разочарование. И тогда у него вряд ли останутся силы, чтобы продолжать бороться… Яичница с беконом шкварчит на сковородке. Так как больше заснуть Питер не смог, он решил встать и приготовить завтрак для них с Мэй. Ну, если точнее, то только для женщины, ибо самому подростку есть не хотелось совершенно. Он уже начал прослеживать закономерность между своим ментальным состоянием и наличием голода. И пришел к выводу о том, что чем больше он волнуется и переживает, тем меньше хочет есть. Ну, а если быть точнее, то не хочет от слова совсем. Если бы не постоянные уговоры тети, он бы мог продержаться и без пищи. Но, опять же, он не должен разочаровывать тетушку. Он же хороший мальчик. — Мэй, я хочу с тобой поговорить… — начал парень, ставя на стол две порции с ароматным завтраком. Женщина перевела на него взгляд и немного нахмурилась. В прошлый раз, когда ее племянник начал разговор подобным образом, ни к чему хорошему это не привело. — В общем, я думаю, нам стоит съездить в одно место… Не смотри на меня так, я не нашёл очередную ведьму, правда, — поспешил реабилитироваться парень и поднял руки в примирительном жесте. Брови женщины свелись еще ближе. — Я хочу, чтобы мы снова съездили в больницу к Доктору Беннеру, — быстро выпалил подросток и зажмурился, будто бы ожидая удара. Но его не последовало. Лишь звон чайной ложки, ударяющейся об тонкий фарфор кружки. Наверное, более громкий, чем требовалось. — Мэй. Просто за все это время у тебя не случалось ни одного приступа. Я понимаю, что, возможно, это просто совпадение, но вдруг цветок правда помогает? Скептицизм в глазах женщины не напугал парня, и он продолжил: — Пожалуйста, Мэй. Я понимаю, что это все выглядит как форменное безумие, но… Разве у нас есть другой выход. Один раз ты уже поверила мне, и я нашел этот цветок. Не могло же это все быть напрасно! Конечно, Питер понимал, что тете не легче, чем ему. Ведь это она умирает. И каждая новая капля надежды может сделать лишь больнее… Но ему, Питеру, просто жизненно необходимо знать, что он все делал не напрасно. Но на этот раз Мэй не согласилась. Разочарованный, Питер ушел к себе в комнату, так и не притронувшись к ароматному завтраку, который готовил с таким старанием. — Здравствуйте, Доктор Беннер, я вас не отвлекаю? Решение позвонить мужчине было спонтанным, но Паркер просто не мог бездействовать. — Питер? — послышался какой-то шум и уставший голос мужчины. — Это ты? Что-то случилось? У Мэй снова приступ? — Ээ… Нет, простите, — парень залился краской аж до зуда на нежной коже, ибо ему резко стало стыдно за то, что он отвлекает Брюса по мелочам. Ну, не совсем мелочам, но все же. — С Мэй все в порядке, просто… Простите за беспокойство, я… Мне нужно с вами поговорить. — Хорошо, я тебя слушаю. Что тебя беспокоит? — Ээ… Мистер Беннер, вы верите в магию? — Гхм… Питер, я, конечно, извиняюсь, но с тобой все в порядке? — Д-да, извините, я понимаю, что это звучит очень странно, но это правда важно… Простите… — парень покраснел еще сильнее так, что даже бледная мальчишеская шея покрылась красными пятнами. Он понимал, что доктор мог просто посмеяться с него сейчас или же даже послать. Но больше поговорить об этом ему было не с кем. — Ну… Я не знаю даже, что тебе и ответить. Я человек ученый, практичный и, вообще, привык в своей жизни основываться на четкие законы и факты. Но, все же, я не могу отрицать существование чего-то сверхъестественного в нашем мире. Многие случаи, с которыми мне приходилось сталкиваться, не поддавались научному объяснению. Поэтому категорически отрицать ничего не могу. — Хорошо… — после ответа мужчины Паркер облегченно вздохнул, — А если допустить, что кому-то может стать лучше без медицинского вмешательства… Такие случаи бывают? — Да, ребенок, бывают. Не скажу, что это распространенная практика, но бывает всякое. Некоторые пациенты могут излечиться и сами, причем резко. Бывало такое и с поистине безнадежными случаями. Но также и совершенно здоровый человек может заболеть, угасая за считанные дни. И медицина тут бессильна, Питер. — Мистер Беннер… Я… Просто. Ну я подозреваю, что Мэй могло стать лучше. Просто… — парень облизал губы от волнения, стараясь подобрать нужные слова. — За эти три недели с момента прошлого приступа у Мэй не было никаких осложнений и рецидивов… Ни кашля, ни нехватки воздуха, ничего. И вот я подумал… Может ли быть такое, что ей стало легче? Честно, я не могу объяснить, почему… Это будет звучать слишком странно. Но… Блин, я просто хочу понять, изменилось ее состояние, или нет. — Так, Питер, не буду делать вид, что понимаю, о чем ты. Но, если касаться чисто здоровья Мэй, то проверить ее состояние можно как и раньше, с помощью анализов. — Да, я понимаю, но… Мэй не хочет снова ехать в город. К сожалению, у нас нет машины, а снова просить Алекса… Ну, неудобно, понимаете? — Ну тогда, ребенок, я не знаю, что тебе сказать. К сожалению, наши технологии еще не дошли до того, чтобы обследовать людей на расстоянии… — Брюс тяжело вздохнул, задумавшись о чем-то. — Хмм, а у вас там есть своя больница? — Что? А? Да, есть… — Ну тогда, парень, можем обойтись без телепортации. Просто уговори Мэй сходить туда и сдать кровь. А результаты запроси и отправь мне. Тогда и посмотрим, что и как. — Боже, мистер Беннер, вы гений! — воодушевившись, подросток чуть ли не подпрыгнул на своей кровати. — Спасибо вам! — Пожалуйста, ребенок. Это был выход, действительно выход! Если Мэй не захотела никуда ехать, то сдать анализы в местной больнице для нее не составит особого труда. Тем более завтра она собиралась спуститься к подножью, дядя Алекс звал ее в гости… Если Питер сможет уговорить ее заглянуть еще в амбулаторную часть, то это будет полная победа. Вопрос только в том, как же это сделать… Но выход нашелся сам собой. Вечером Паркеры отправились в поселение, дабы купить продуктов. Солнце уже медленно опускалось в ложе пушистых облаков, а бледный кусочек сыра, имеющий форму перевернутой буквы «с» только-только начал проглядываться на голубом небесном полотне. Магазин работал допоздна, поэтому они особо не спешили, прогуливаясь. Внутри было очень душно из-за сломанного кондиционера. Накидав в тележку нужных продуктов, Мэй пыталась вспомнить, что хотела купить еще. А Питер, воспользовавшись ее задумчивостью, кинул в тележку несколько банок энергетика. Это было единственное, что организм подростка не пытался вернуть обратно после потребления. На кассе была очередь. Стараясь не изнывать от жары, парень шумно втягивал воздух через рот. Капля пота медленно стекла по виску, что очень раздражало его. Закатив глаза, Питер вдохнул еще глубже, не обращая внимание на легкое головокружение. Предметы стали терять свое четкое очертание, а слабость во всем теле стала более ощутимой. Ну, если она может быть сильнее, чем от такого продолжительного голодания. Обеспокоенный голос Мэй слился с шумом вокруг и медленно стал тускнеть, вместе и с картинкой перед глазами подростка. Темнота не казалась уже такой чужой. На этот раз он пришел в себя довольно быстро. Все в той же чертовски белой палате, но только без капельницы и повязки на голове. Рядом уже привычно сидела обеспокоенная Мэй и медсестра в белом халате. Последняя держала в руках ватку, которая пахла очень резко, так, что у подростка заслезились глаза. — Ну наконец-то. Питер, ты снова напугал нас, — начала пухленькая пожилая женщина, успокаивающе улыбаясь, — ты тут уже частый гость. — П-простите… А… Что случилось? — Ты потерял сознание в магазине, вас с твоей тетей доставили сюда. И вот с помощью нашатырного спирта ты снова с нами. — А… А что со мной? Мне можно домой? — Нет, малыш, пока что нельзя. Тебя должны осмотреть… Да и так, невооруженным глазом видно, что у тебя переутомление и, скорее всего пищевое расстройство. Ты бледный как мел… — женщина сочувствующие поджала губы, — когда ты ел-то в последний раз? — В-вчера… Вроде бы… Не помню. — на грани слышимости прошептал Питер и опустил взгляд. Ему было стыдно, очень стыдно, что из-за него Мэй опять приходится волноваться. — В общем, какое-то время, по настоянию твоей тети, тебе придется побыть тут. Я пойду позову врача, а ты лежи. После этих слов медсестра скрылась за дверью, а Мэй села на край кровати и грустно, но строго посмотрела на племянника. — Я знаю, что ты хочешь сказать… Но… Я не могу заставить себя нормально есть. Мне просто не хочется, честно. Прости… Женщина лишь погладила своего мальчика по голове. — Я хочу домой… Отрицательный кивок. «Ну конечно, Паркер. Что ты еще ожидал-то?» Подросток понял, что никакие уговоры тут не помогут. Ибо даже доктор, проверив его состояние, подтвердил ранее предположенный медсестрой диагноз. Пищевое расстройство. Бессонница. Критически низкий уровень сахара в крови. Находиться несколько дней в больнице не хотелось от слова совсем… Но, с другой стороны, Паркер понял, что это его шанс. — Мэй, хорошо, я останусь в больнице на столько, сколько нужно да и позволю пичкать себя всей этой гадостью, но при одном условии. Ты тоже сдашь анализы и отправишь результаты Доктору Беннеру. Питер не знал, что это будет настолько сложно. Весь следующий день он провел лежа с капельницей в вене. По настоянию врача полезные вещества и микроэлементы вводились прямо в его кровь, ибо состояние парня можно было назвать критическим. Проблема была не только в бессоннице и недоедании, нет. Когда доктор сказал Мэй, что у Питера, возможно, булимия на начальных стадиях, женщина заплакала. Слезы стояли в ее глазах почти весь день, Питер буквально кожей чувствовал, как тете больно и как она страдает. Питеру было плохо, ужасно плохо. Плохо настолько, что вся еда, которой парня пичкали, рвалась наружу. Три раза за день он уже успел склониться над белым другом, содрогаясь от очередного приступа тошноты, позволял всем остаткам пищи покинуть его и без того истощенное тело. Это было сродни аду. Горло саднило, каждый глоток ощущался будто бы раскаленное масло по нежной коже пищевода, глаза слезились и текли почти все время. Говорить Паркер почти не мог, ибо раздраженная слизистая грудной клетки горела огнем, вызывая вспышки все новой и новой боли. А каждый шаг, сделанный парнем, сопровождался приступом головокружения. Именно поэтому парню не было позволено просто так вставать. Да и «питание» было решено вводить в организм парня внутривенно. Хотелось просто лечь на койку, свернувшись в клубок, и заплакать, как маленький котенок. Но Питер не мог, не мог показать как ему больно и плохо на самом деле. Ибо это было не самое ужасное, нет. Хуже всего было видеть, как страдает Мэй. Он разочаровал, снова разочаровал ее. Подвел единственного человека, который его любит. Он чувствовал себя полным ничтожеством, беспомощным и жалким. От этого слезы еще сильнее текли по щекам, обжигая нежную кожу. Казалось, что соль скоро разъест ее вплоть до кровавых дыр. Но Питеру было все равно на это. Он просто хотел исчезнуть, пропасть, раствориться в воздухе, лишь бы не заставлять больше Мэй так волноваться. И плакать. Заснул он только тогда, когда ему ввели снотворное. Результаты анализов Мэй пришли на утро, и Питер сразу же отправил их по почте Доктору Беннеру. Благо в больнице ловил слабый сигнал вай-фая. Все остальное время Паркер был как на иголках. Но одновременно с этим внешне парень выглядел совершенно спокойно. Не вставал с кровати без лишней надобности, такой, как, например, тошнота, часами смотрел в одну точку и почти что не шевелился. Мэй заходила к нему очень часто, но подросток не хотел, чтобы она была сейчас рядом. Не хотел, чтобы она видела его таким: слабым, беспомощным, жалким. Казалось, даже и слез уже не осталось, как и просто сил на то, чтобы плакать. Питание, что вводилось парню внутривенно, особо сил не придавало. «Не впадаю в голодные обмороки, и то хорошо. Хотя… Кому хорошо?» Он ждал, тупо ждал, пока придут результаты. Ибо понимал, что от них зависит вся его последующая жизнь. Брюс Беннер перезвонил Питеру через два дня. Причем в два часа ночи. — Алло, да?.. — хриплым от долгого молчания голосом, спросил парень. Сердце забилось с бешеной силой, когда он понял, кто именно ему звонил. — Питер, это Брюс. Прости, что в такое время, но раньше я не мог позвонить. Работы слишком много… Как только руки дошли, я взялся за анализы Мэй. И, знаешь, ребенок. Я бы дождался утра, если бы не был в таком шоке от результатов… — Ч-что, в смысле, да, я вас слушаю, боже, говорите, пожалуйста… — заикаясь, залепетал подросток, приняв сидячее положение на койке. — Питер… По результатам моих исследований крови твоей тети, я вообще не сразу понял, что образцы взяты у живого человека. — Ч-что? Боже, она умирает? Процесс ускорился? Н-не молчите, пожалуйста, ну… — Успокойся, ребенок. Я не знаю, как тебе правильно это объяснить, ох… В общем, состояние организма твоей тети напоминает после коматозное. Кома, думаю ты знаешь, — состояние длительного отсутствия сознания, которое характеризуется резким ослаблением или отсутствием реакции на внешние раздражители, угасанием рефлексов до полного их исчезновения, нарушением глубины и частоты дыхания, изменением сосудистого тонуса, учащением или замедлением пульса, нарушением работы основных систем организма. Но в нашем случае, все немного наоборот. Мозг Мэй, как я смею предположить, работает прекрасно. А вот тело, будто бы отключилось. — То есть?.. — Подобное случается, когда мозг получает особенно серьезную травму, или же, как в случае Мэй, переносит сильное нервное потрясение, больной выходит из комы, но в мозге восстанавливаются только основные функции. Такое состояние называется вегетативным, все когнитивные и неврологические функции утрачиваются. Человек способен только самостоятельно дышать, может спать, при наличии посторонней помощи принимать пищу, но так как познавательная часть мозга утрачена, пациенты не в состоянии реагировать на окружающую среду. — Н-но, нет! Это не так! С Мэй все нормально, она ест сама, ходит сама, улыбается, плачет, думает и вообще… — В ее случае, видимо, мозг остался не поврежденным. Поэтому внешне она выглядит как обычный человек. Но внутри все наоборот. Ее организм, можно сказать, находится в состоянии заморозки. Все функции, обмен веществ, работа внутренних органов, движение крови по организму, будто бы поставлено на паузу. Честно скажу тебе, Питер… Такой случай в моей практике впервые. — И… Ч-что это значит… Она… Брюс… Она умрет? — прожигающая нежную кожу соленая капля с громким звоном разбилась об холодный кафель — Ребенок, я не знаю. Но не нужно усугублять ситуацию. Сейчас организм твоей тети находится будто бы в переходном состоянии. Знаешь, будто бы ты стоишь на перепутье и не знаешь, какую сторону выбрать. — И какие есть варианты?.. — Ей может стать либо хуже, либо лучше. Третьего не дано. Этой ночью, Питер, кончено же, не спал. Горячие, до безумия липкие слезы текли по щекам, нежно оглаживая их. Хотелось встать и начать биться головой об эти до безумия белые стены, кричать, срывая голос, бежать так далеко, как только может. Кричать, содрогаясь от вполне реальных слез, задыхаться от давящего чувства тяжести и собственного бессилия. Рыдать, рвать на себе волосы — лишь бы делать хоть что-то. Лишь бы это все закончилось, оказалось страшным сном, злой шуткой, исчезло, забылось навсегда но… Но Паркер лишь оставался на месте, сжимая в кулаках белые простыни.I need a cure for me ‘cause a square doesn't fit the circle
Воздуха не хватало от слова совсем. Задыхаясь, подросток упал вперед, приземлившись лицом в белые перья подушки. Холод не чувствовался, хоть окно в палату было открыто настежь. Либо же слезы были слишком горячими. Вставать не хотелось. Да и сил не было. В голове Питера был лишь один вопрос: «Почему? Почему это происходит со мной? Почему я? За что?»Give me a remedy ‘cause my head wasn't wired for this world
На задворках сознания билась призрачная мысль, бережно скрытая крыльями умирающей надежды — а что, если цветок все-таки помогает и состояние изменится в лучшую сторону? Но парень отмел ее, ибо, как показала практика, надеяться, это чертовски больно.I need a cure for me ‘cause a square doesn't fit the circle
◆◇◆
Следующие сутки парень помнил плохо, ибо сознание было затуманено транквилизаторами и снотворным. Ибо когда прошлым утром Питера нашли трясущимся от слез с до крови разодранными его же ногтями ладонями, только чудом парня не упекли в отделение для психически нездоровых. Но за это время, когда парень был заложником своего тела, он понял только одно. Он снова пойдет в этот чертов лес, где его чуть не убили, и найдет новый цветок. Ведь он верит, что все это было не просто так… Он сможет. Он должен. Когда его тело перестало ощущаться как желе от всего, чем Питера напичкали, парень решил, что ему нельзя тут оставаться. Полнолуние ожидалось завтра ночью, а значит, он должен будет сбежать с больницы, так как держать его тут собирались еще как минимум неделю. Питер даже удивился тому, как спокойно он относится к ситуации. Сейчас мысль о том, чтобы снова одному, ночью, пойти в лес, где живет какая-то неведомая херня, не вызывала такой волны страха. Было, скорее, интересно. «Интересно, сожрут меня на этот раз, или нет» Паркер понимал, что думает так, скорее всего, как раз из-за транквилизаторов. С одной стороны это было неплохо, но с другой, с их помощью он не сможет быть таким внимательным, как требуется для нахождения цветка. Поэтому, когда перед сном Питеру принесли новую таблетку нейролептика, парень добросовестно сделал вид, что выпил ее, а потом выплюнул нафиг. Сонливость все еще присутствовала, поэтому ночь парень, на удивление, провел во сне. Утром он даже смог съесть нормальной пищи. Совсем немного, но подросток понимал, что сегодня ему точно понадобятся силы. Когда вечером медсестра снова хотела вколоть ему снотворное, Паркер сделал вид, что и так безумно хочет спать. Видимо, актер из него неплохой. В десять вечера, как и в прошлый раз, парень собирал рюкзак. Благо Мэй еще раньше принесла ему некоторые вещи в больницу. И не заметила в подкладке рюкзака перочинный ножик, что тоже немаловажно. Страха не было, нет. Была только противная слабость во всем теле, но Питер решил снова не обращать на нее внимание. Прыгать с окна первого этажа для Паркера было не впервой. Стараясь не привлекать внимание, подросток пошел к небольшому парку у больницы, ибо еще раньше приметил там щель в заборе. Десять минут, и Питер уже поднимался по горе, ведущей к лесу. Чувство чертового дежавю настигло только тогда, когда он переступил порог леса. Ветви, уже полностью обросшие листвой, не выглядели больше так пугающе, но на этом все приятное заканчивалось. Большой белый диск луны затерялся в еще более густых кронах так, что парень почти ничего не видел. Сплошной серый туман обволакивал все вокруг. Слабый свет фонарика немного облегчал путь, но его света хватало не более чем на пару метров. «Все хорошо, Питер. Это просто лес, все хорошо… Тут нет никаких мускулистых и до безумия горячих зверей, готовых тебя съесть. Нет» Было тихо, пугающе тихо. Казалось, что Питер слышит слишком громкие удары сердца об свою грудную клетку. Стараясь быть максимально тихим, подросток искал ту самую поляну. Вспомнить, как он до нее добрался было трудно, ибо он тогда думал о том, как спасти свой зад, а не рассматривал живописные виды этого леса. К сожалению. Время неумолимо близилось к полночи, но парень так ничего и не обнаружил. Единственное, что он помнил, это то, что нужно было идти вниз… Вниз, ибо катился он тогда явно с какого-то склона, снося на своем пути все ветки и сучки. Наконец, дорога стала приобретать небольшой уклон и Паркер вздохнул с явным облегчением. Но слишком громко, ибо ему показалось, что он услышал чей-то скептический хмык. Да-да, именно скептический! «Так, все, Паркер, видимо тебе и сегодня подсунули этих чудо-таблеточек. Галлюцинации, это, конечно, прикольно, но не в лесу в двенадцать часов ночи» Склон становится все круче и круче. Идти тяжело, Питер рвано дышит, шумно втягивая воздух через рот. Сил почти нет, а ноги дрожат из-за длительного ничегонеделанья. Подросток старается не спешить, дышать, но голова начинает снова кружиться, и кажется, что спасительная мягкая и ласковая темнота уже близко. Но нельзя, нет, ни в коем случае нельзя. Питер должен найти цветок и вернуться обратно к Мэй. Тётя должна жить, и он сделает все для этого. Нога подкашивается и Питер, с поистине девчачьим вскриком, падает на землю, раздирая коленку в кровь. Теплые капли медленно стекают по коже, а дышать становится почти невозможно. Слезы будто бы хотят присоединиться к крови — тугими каплями падают на покрасневшую кожу. Питер снова не в силах себя контролировать, снова слабый, снова такой жалкий! Осознание этого не помогает справиться с подступающей тошнотой от слова совсем. Но не-ль-зя. Он должен идти. Для Мэй. Для нее. Идти это громко сказано. Паркер отталкивается от одного дерева к другому, чуть ли не повисая на ветках. Горло саднит, ноги кажутся деревянными. Но он продолжает идти. И когда подросток видит вдалеке красноватое свечение, кажется, что это очередная выходка его разума. Подползти к цветку было не сложно, боль уже стала привычной и даже отрезвляющей. Но стоило пальцам парня коснуться нежных лепестков, оглушительно громкий в этой тишине голос прорезал чащу леса: — Пацан, а ты часом не обнаглел? Паркер дернулся как от пощечины. Всем телом, ибо, казалось, вибрации от этого грубого, низкого с толиками ужасающей хрипотцы голоса прошлись по нему всему, оседая на кончиках травы. Обернувшись, парень стал судорожно оглядываться по сторонам, но тщетно. Застывшие слезы в глазах и непроглядная тьма заставляли его чувствовать себя слепым щенком в поисках миски с едой. Замерев, он не убрал руку с цветка и не двинулся с места, хоть внутренний голос и вопил о том, что пора уносить ноги. Сзади послышался шорох листьев и подросток сразу же обернулся на звук. Но единственное, что он увидел, это темный расплывчатый силуэт среди широких стволов елей. — К-кто вы?.. — дрожащим от страха голосом спросил парень, заикаясь. — Я ночной кошмар маленьких мальчиков, которые любят воровать дорогие вещи. — Ч-Что, я не вор! Это же цветок, просто цветок. Который растет в лесу… А… Я… Ну, лес это же общественная собственность… В смысле, я имею полное право тут находиться и срывать цветы, и вообще, я… Угрожающе громкий утробный рык пронесся по лесу, прорезая пространство. Питер вмиг замолчал, так и застыв с открытым ртом и испуганно зажмурился, будто бы ожидая удара. Сердце билось об грудную клетку, чуть ли не подскакивая к горлу. Послышался шумный хриплый вздох и шелест травы. Зверь двигался пугающе медленно, будто чтобы специально заставить свою жертву испугаться еще сильнее… Он остановился в паре сантиметров от дрожащего подростка, шумно втянул воздух, принюхиваясь. Питер задрожал еще сильнее от того, что его, блять, обнюхивают сейчас! Какой нормальный человек будет так делать… Блять, а человек ли? Зверь действовал медленно, но верно. За годы своего «заточения» он отточил уже свои действия вплоть до совершенного автоматизма. Но этот мальчишка буквально взломал его систему. Такой сбивчивый и до безумия быстрый поток слов он не слышал уже несколько десятков лет, что заставило его голову сжаться от внезапного приступа мигрени. Раньше была только тишина, но когда появился этот болтливый человечишка с глазами плачущего олененка, то его захотелось просто… сожрать. Ну, знаете, запустить свои клыки в нежную молочную кожу, почувствовать терпко-сладкий привкус крови, услышать сдавленный стон боли, впиться глубже и еще, еще, еще и… Хватит. Мужчина одернул себя, ибо с каждым днем его дикая сущность берет на нем верх все сильнее и сильнее, проникая в каждую клеточку тела. Но нет, так нельзя. Нельзя… наверное. Да и вообще, мало кто из его жертв вступал с ним в осознанный диалог. В основном все просто молчали, дрожа от страха либо же кричали, моля о пощаде… Но пощады так и не получали. Ведь если никто не пощадил его, зверя, так почему это должен делать он с другими? Но это было не все. Этот мальчишка пах не так, как остальные. — Твой запах… — низким голосом прямо на ухо, обжигая своим горячим дыханием, — он не такой… Питер задержал дыхание, и так задыхаясь от страха, отравляющего кровь, и от того, что дышать было нечем. Будто бы так, не дыша, он перестанет пахнуть. — Ты пахнешь не так, как все они. — А к-как?. — еле слышно, судорожным шепотом. — Ты боишься… Но боишься не смерти. А того, что будет, если ты умрешь. Паркер не знал, что на это ответить. Он сжался еще сильнее и прикрыл руками лицо, чтобы спрятать постыдный поток слез, оглаживающий бледные щеки. — Посмотри на меня, — низко, требовательным тоном. — Я н-не могу… — Я сказал, посмотри на меня, — утробным рыком, вызывая мурашки по всему телу. Подросток с силой пытался оставить веки сомкнутыми, но этот приказ будто бы будоражил все изнутри, переворачивая каждую частичку души Питера, заставлял подчиниться. Через пару секунд взгляду мужчины открылись два покрасневших глаза цвета молодой сосновой коры с щепоткой тертого шоколада у зрачков. Глаза судорожно замигали, впиваясь то в близстоящее дерево, то в небесную гладь, но никак не на него. Капли, казалось, своевольно стекали по неестественно бледным щекам, путаясь где-то в вороте растянутой светлой футболки. Хоть он и не смотрел в глаза, зверю хватило и этого. — Для чего тебе цветок? — А? Я… Ну… Он нужен не мне… — после небольшой паузы тихо ответил парень и опустил взгляд. Он чувствовал чужое обжигающее дыхание затылком, от чего внутренний голос просто вопил об опасности. Подросток был полностью беззащитным. Одна часть Питера хотела повернуться, посмотреть на обладателя столь пугающе низкого голоса, но с другой стороны он понимал, что это будет точкой невозврата. Облизав пересохшие от волнения губы подросток судорожно перебирал варианты ответа. Но когда чьи-то пальцы коснулись его плеча, заставив Паркера вздрогнуть всем телом и тихо пискнуть, он сдался, решив рассказать правду. — Моя тетя… Она больна. Уже давно и… Черт, — парень сделал шумный вдох, слова давались очень сложно, — и она умирает. Медицина тут бессильна, и ей осталось немного. Я… Я не могу помочь ей, никак… Н-но… Она все, что у меня есть. — Где твои родители? — голос не казался уже таким угрожающим, но чутье парня подсказывало, что это напускное спокойствие, чтобы заманить парня в свои сети. — Закопаны в землю на глубине несколько метров. Точнее то, что от них осталось… — картинка трупов родителей снова всплыла перед глазами, от чего Питер до боли зажмурил глаза. Это не укрылось от зверя. — Умерли, когда мне было 9 лет. — И при чем тут цветок? — в голосе не слышалось ни капли сочувствия или понимания, но подросток этого и не ждал. Он уже мысленно прощался с Мэй… — Одна ведьма сказала, что он может излечить ее… А я сделаю все, что угодно для этого. — Все, что угодно, говоришь? — в голосе мужчины послышалась усмешка. — Он нужен тебе так сильно? — Д-да… — тихо ответил парень, а внутри заплескался голосок надежды, что его, возможно, все-таки отпустят. — Сильнее, чем твоя свобода? — Ч-что? На этот раз Паркер не удержался, опешив, и резко обернулся назад. Испуганные большие глаза, покрытые мокрой соленой пеленой замерли буквально в паре сантиметров от чужого лица. Было до боли в глазах темно, и единственное, что парень смог рассмотреть, это глаза напротив, смотревшие на него с таким же интересом. Они были такими выразительными и глубокими, что подросток застыл, невольно забывая о сковывающем все тело страхе. Оставалась лишь темная, цвета горького черного шоколада радужка, границы которой плавно смешивались с цветом теплого дорогого коньяка, опьяняя ничем не хуже. Приоткрыв рот от немого восхищения, Паркер продолжал падать в омуты этих чертовых бездонных глаз, которые, казалось, светились возле зрачка золотистыми лучами заката. «Да, точно, его глаза, блять, светятся желтым свечением!» Когда осознание этого начало накрывать парня, ледяной волной вернулся и ужас, а в его собственных глазах стало темнеть от нехватки кислорода. Ибо он, ну, не дышал все это время. Вместе с шумным вдохом послышались и слова: — …меня. За все нужно платить, пацан. — Ч-что? — который раз этот глупый вопрос, но Питер, казалось, ничего не слышал из-за барабанной дроби своего сердца. Да и ничего не видел перед собой кроме этих чертовых глаз. — За все нужно платить, — снова повторил мужчина и хищно облизнулся. Хоть его лицо, кроме глаз, скрывала непроглядная тьма, это действие не укрылось от Паркера, снова вызывая по телу толпу пугливых мурашек. — Н-но у меня ничего нет… Денег и так почти не оста… — Мне не нужны твои деньги. Я позволю тебе сорвать этот цветок в обмен на тебя самого. На этот раз Питер не смог выдавить из себя ничего, лишь открыл и закрыл рот, как выброшенная на берег рыба. Усмехнувшись, мужчина продолжил: — Выбора у тебя нет. Я забираю тебя в свой замок. Сбежать даже не пытайся, лес тебя не выпустит. — Н-но я же… — Теперь ты мой, пацан. Не успев даже ничего подумать, подросток ощутил, как земля ушла из-под его зада, причем в прямом смысле этого слова. Секунда, и картинка перед глазами перевернулась вверх ногами. Сдавленно пискнув, парень понял, что его закинули на плечо, пиздецки горячее плечо, и теперь несут куда-то. — Ч-что вы собираетесь со мной делать? — Все, что захочу. «Блять, блять, блять!» Этот ответ Паркера не устроил от слова совсем, и он решил попытаться вырваться, чего бы ему это не стоило. Изогнувшись, парень заехал своему похитителю коленом по ребру и впился ногтями в спину, пытаясь спастись. Но зверю, видимо, было все равно на эти жалкие попытки. Не собираясь сдаваться, Питер прижался щекой к обнаженной спине и со всех сил укусил горячую кожу, при этом снова пнулся коленом. — Ну все пацан, ты доигрался. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому… — низко прорычал зверь и остановился. Питер почувствовал, как его чуть ли не подбросили в воздухе и сразу же настойчиво так приложили спиной об ближайшее дерево. Волны боли только начали расползаться по телу парня, как другая, острая и резкая боль пронзила его шею, пуская по венам будто бы раскаленное масло. Что-то теплое потекло по ключицам и Питер задохнулся от боли и жара, уже так привычно встречая желанную темноту.Give me a remedy ‘cause well it hits Well it hits like an avalanche