13 женщин Америки

Джазовый ансамбль вовсю выдавал свой новый шлягер, чем доводил публику до совершенного экстаза и умопомрачения. Вокруг танцевали и кричали молодые люди со своими или чужими девушками, бодро приподнимавшими платья, чтобы не сковывать движения. А Альфред сидел с самой красивой женщиной в заведении, а может, и во всем Чикаго и самозабвенно курил, откинувшись на стуле. Он чувствовал себя самоуверенно и сыто, хозяином жизни и положения, а потому расточал обаяние и благодушие. Кьяра, напротив, вела себя сдержанно, приказывая взглядом жгучих карих глаз любым случайным кавалерам держаться от себя подальше. На ней было длинное светлое платье, оттенявшее кожу цвета кофе с молоком и подчеркивающее идеальные формы и пропорции. Она то и дело обмахивалась веером и жаловалась на жару, употребляя мужские порции виски с непомерным количеством льда и шампанское, хотя Джонс прекрасно знал, что у нее холодные руки, а голос слегка сиплый от недавней простуды. Италия привыкла к более жарким местам, но все равно навещала Чикаго, где гремела жизнь и плели интриги ее дети, ставшие людьми Америки. Она подстраивалась на время под его действительность, наряжаясь и слушая хриплые завывания черных в очередном подпольном баре, где ни в чем себе не отказывала. Кьяра морщила носик и строила из себя европейского сноба, но по ней было заметно, что все это ей до жути нравится. Единственное, что она отказалась делать наотрез – стричь густые каштановые волосы, каждый вечер, забирая их в аккуратную прическу и открывая лебединую шею, на которую Ал вешал очередное украшение. - Ты так молод, - заметила Кьяра, вздохнув и жестом потребовав у него сигарету. – И совершенно не умеешь любить женщин. - Почему? – удивился Альфред, поднося зажигалку к кончику сигареты Варгас. – Разве возраст играет роль? - Ммм, - кивнула Италия, делая затяжку, - ты не знаешь их, не уважаешь, не ценишь, а значит, не можешь любить. Бедный мальчик, - это прозвучало почти жалостливо, что было нетипично для вздорной итальянки. - Не будь столь категоричной, - шутливо фыркнул Джонс, тоже закуривая и следя за тем, как кудрявая прядка скользнула по ее щеке. – Что, если я тебе скажу, что уже посмел любить? - Скажу, что ты маленький врунишка, - прищурилась Кьяра, обнажая ряд белых ровных зубов. На фильтре остались следы ярко-красной помады. – Кем она была? - Юношеским идеалом, - уклончиво отозвался Америка в тон собеседнице. – Соединением реального и вымышленного. - А потом ее образ лопнул, как мыльный пузырь? Паф! – она рассмеялась и сделала глоток шампанского. Кажется, сегодня Италия выпила слишком много. - Да, - нехотя согласился американец, с досадой потушив окурок о переполненную пепельницу. – Но не будем об этом… - Что, если это лучшая пора в нашей жизни? Давай запомним ее, а, Фред? Давай? Давай этот маленький роман станет нашей сказкой, где нет места паршивым испанским ублюдкам? – она нервно рассмеялась. – За каждой яркой вспышкой следует темнота, за каждым счастьем – депрессия и… Альфред не стал дожидаться конца фразы и поцеловал ее в мягкие, холодные от шампанского губы. Кьяра не стала ругаться, только обозвала его дурачком и несильно ударила по лбу, а потом прижалась к нему крепко-крепко и долго не могла вымолвить ни слова.