Грешники: Без права на ошибку

А началось всё это максимально странно. — Тебе нужно хобби, — заладил Ким и почти что ходил за ней хвостиком. — Тебе нужно хобби, которое по душе именно тебе самой, а не всем вокруг, — талдычил он с завидным постоянством. Маринетт тяжко вздыхала и продолжала игнорировать все эти поползновения, прячась за домашкой. Недостаток красноречия Ким компенсировал упорством и дурной силой, поэтому в какой-то момент он просто закинул её на плечо и притащил в актовый зал — там уже несколько дней как проходил набор в каст студенческого театра. — Ты должна попробовать! — уверенно припечатал он, сгруживая Маринетт прямо на сцене. — Но я не-хо-чу, — в очередной раз прорычала Маринетт, яростно тряся волосами. Ким не впечатлился. Впечатлился какой-то пацан за столом, возомнивший себя не то директором, не то режиссёром: — Ли Тьен, если тебе не хватает любования своей девушкой, любуйся ею на здоровье, но где-то, где НЕ ЗДЕСЬ. У меня и без тебя проблем много. Скудная толпа, рассевшаяся тонким слоем по всему партеру, одобрительно запыхтела и захехекала (коне-е-ечноже слушок о том, что засранец Ли Тьен и необъяснимая Дюпен-Чен теперь пара, с неотвратимостью отравляющего газа расползся по лицею в рекордно короткие сроки, а сама пара просто смиренно не отрицала). Но Ким невозмутимо повернулся в сторону зала и скорчил язвительную рожу: — Грыж, не ты ли выебал всем встречным мозги, что не можешь найти себе Красную Королеву? Считай, я сжалился и сделал всё сам, долг взыщу как-нибудь при случае. Маринетт досадливо закусила губу и тут же получила шлепок по подбородку за вредную привычку. О спектакле она была наслышана — почти что отдала себя в добровольное рабство костюмерному цеху, но успела поговорить по душам с Адрианом и, впав в полнейшую апатию, радостно прозевать великолепную возможность сдохнуть за раскроем сценических костюмов. Окей, а почему она ляпнула Киму, что шитьё для неё — ещё одна из бесконечных обязанностей? Зачем было так жизнь себе любимой усложнять? По правде сказать, о спектакле, явно укуренном, но очаровательном и смелом переосмыслении «Алисы в стране Чудес», хоть что-то слышали все лицеисты. Алиса там свергала Королеву, и вообще вроде как пьеса поднимала всякие социальные проблемы и заканчивалась очень оптимистично — чуть ли не смертью главного персонажа… Но в первую очередь даже толком не поставленный спектакль был известен своим актёрским составом, точнее — отсутствием в нём Красной Королевы, второго главного героя после Алисы. Алису подобрали быстро, Алиса была великолепна в своей роли — и омерзительна в своём характере. Маринетт не видела списки, но догадывалась, с кем, одна за другой, отказывались работать девчонки из параллели. Хлоя кого угодно могла задавить, хоть авторитетом, хоть придирками, а Королева должна возвышаться. Пока возвышаться — или даже просто быть равной Хлое — не получилось ни у одной из претенденток, и белобрысая катастрофа прочно обосновалась на стуле в неприметном углу, высматривая слабые точки очередной жертвы. Пацан-постановщик матерился и буквально бился в истерике, пока Хлоя ехидно ухмылялась, очередная студентка безуспешно пыталась взять себя в руки, а дата в календаре приближалась к фестивалю. Театр был на волоске от того, чтобы прогореть по срокам и пролететь в ежегодном конкурсе, и обо всём этом Маринетт честно слышала, но очень-очень-очень мимоходом. Возможно, даже почти сочувствовала, но остатки жалости своими топорными методами принуждения из неё только что выбил Ким. Маринетт приготовилась стоять насмерть. — Дюпен-Чен всегда в своем репертуаре, — лениво протянула Хлоя и хищно поднялась на ноги. — Как славно, что плебеям вроде тебя с рождения положено осознавать собственную ничтожность и кротко не отсвечивать. — Рождение в богатой семье не значит, что тебе по умолчанию есть, чем отсвечивать, Хлоя, — ядовито отбила Маринетт. — Ум и талант, знаешь ли, такие вещи — над ними надо работать. А у тебя на все виды труда смертельная аллергия. Шуршание стихло. Краем глаза Маринетт заметила, как Грыж заинтересованно поднял голову, а Ким, самодовольно лыбясь, скрылся в тени. — Твоё положение в рейтинге ничего не доказывает, Чен, — довольно зашипела Хлоя, подходя ближе. — Оценки не главное. — Не знаю, слышала ли ты о нейронных связях, — жалостливо покачала головой Маринетт, — но они образуются в ходе умственных нагрузок, качество которых наглядно оценивается учителями. Понимаю, сложные слова, но их надо учиться воспринимать. Почётное первое место в рейтинге их параллели прочно занимал Адриан-месье-Совершенство-Агрест — потому что «Агресты должны быть лучшими». Вторым местом почти также безраздельно властвовала Маринетт — потому что Фу требовал быть лучшей лично от неё. Иногда они выравнивались, но Агресту всё равно удавалось лидировать, благодаря расписанию, более демократичному к выполнению домашки. Хлоя, особо не парившаяся насчёт оценок, в этом месяце была десятой из пятидесяти трёх. Поэтому она окинула Маринетт оценивающим взглядом, повернулась к столу и надменно гаркнула радостному Грыжу: — Сработаемся. Берём. Какая-то писклявая девчонка попыталась возразить — а как же пробы, а умеет ли Маринетт петь, а сможет ли танцевать… Маринетт решительно тряхнула головой и, холодно, настороженно прищурившись, напомнила: — Я не согласилась. Хлоя ласково пообещала взять переговоры на себя, снизошла до прикосновений, подхватив Маринетт под руку, и гордо удалилась на обеденный перерыв. Маринетт пришлось так же гордо подстроиться под её шаг. А потом — принять помощь Адриана в выполнении домашних заданий ближайшие недели, потому что репетиции собирались занимать непозволительно много условно неучебного времени. — Мне интересно посмотреть на поющих дуэтом Буржуа и Дюпен-Чен, — лениво пояснил он свою мотивацию, и Кагами с Кимом ехидно переглянулись. Маринетт нервно поёрзала и с нечитаемой миной, присущей больше Жуку, чем ей, подозрительно пыталась выкопать подвох. Пока копали только её. Все четверо. Незамутнённый Ким, довольный своей шалостью и маленькой победой, Адриан, упивающийся её нарастающей паникой, Кагами, которая была настолько мутным типом, что создавалось двоякое впечатление жалостливой безвольной натуры и ехидного наблюдателя со стороны. И Хлоя, невозмутимо орудующая палочками для суши. — Мне твоя смерть ничего не принесёт, так что расслабься, Чен, — так же лениво протянула она, интересуясь больше васаби, чем людьми. — Делить нам нечего. Маринетт расслабиться не могла, потому что всё это пахло очень-очень-очень дурно, и надо бы встать и гордо отказаться, но… …но Маринетт соврала бы, если бы начала убеждать, что всё это ей к чертям не нужно. Ни сцена (на которой до чесотки в пятках вдруг захотелось танцевать), ни этот клуб странных детей (наладить общение с Хлоей — звучало интригующе, если честно, общая домашка с Адрианом обещала им больше невинных точек соприкосновения, которое эгоистично не хотелось терять, а Кагами увязалась бы следом, но тоже производила впечатление занятного человека). И Маринетт решила рискнуть — она всегда сможет свалить в тень, если дело начнёт вонять жареным, а Фу — проявлять откровенное недовольство. — Я не против нормального общения, Хлоя, — холодно-вежливо отозвалась Маринетт, гордо вскидывая голову, — но в таком случае прошу называть меня только по имени. Потому что её фамилию Буржуа имела привычку сокращать до «Чен» и от этого трясло. Хлоя заинтересованно взглянула ей в глаза. Видимо, что-то уловила и степенно кивнула: — По рукам, — и, замолкнув на полувздохе, выдавила, — Маринетт. Так был засвидетельствован явный прорыв в их отношениях и заложен фундамент под дружбу самого неоднозначного квинтета лицея (по меркам Маринетт, которая по долгу службы знала многое о родителях каждого из них). Маринетт легко запоминала километры текста, налету схватывала танцевальные движения любой сложности, развенчивая миф о своей неуклюжести, и неожиданно обнаружила у себя неплохие вокальные данные. Постановка сдвинулась с мёртвой точки, и Маринетт, вертясь во всём этом, вдруг чуть ли не впервые в жизни почувствовала — она на своём месте. К премьере постановки общение спонтанно сплотившейся пятёрки окончательно перестало тяготить каждого из участников, складываясь в действительно дружбу, а потом жюри конкурса присудили «Алисе» победу, и спектакль прошёл на галку — то есть был включён в программу студенческого фестиваля. И весь артхаус её социальных отношений, к которым успела прикипеть Маринетт, оказался на виду у тех, кому не было хода в повседневность лицея.

***

Алю пришлось ловить за руку — с разбега она пролетела мимо Маринетт, а потом ещё несколько секунд соображала, что произошло. К великому сожалению, вживую встретиться у них получалось не так часто, как хотелось бы, и подруга её попросту не узнала — по привычке искала в толпе тёмную макушку. — А тебе идёт, — ошарашенно оглядывая её свежевыкрашенные в алый волосы, произнесла Аля и потянулась за объятьями. — Ярко, смело, непривычно, но идёт. Маринетт утянула её в заранее забитое помещение — общаться среди толпы людей не хотелось, а подсунутая вахтёру шоколадка гарантировала немножко личного пространства. По прибытии обнаружилось, что там уже обосновался Ким с Максом и Аликс, и ей пришлось смиренно закатить глаза. — Поможешь нам вычислить зазнобу этого гада? — после бурных приветствий выпалила Аликс, и Макс зазывающе помахал исписанным листом. Ким насмешливо фыркнул и принялся заедать своё потрясение маршмеллоу — видимо, сегодня планировал кутить на полную катушку. Маринетт было потянула руку к пакету, но Ким выразительно поднял бровь, и ей пришлось признать — наедаться сладким перед выступлением не самая светлая идея человечества. Из упавшего рюкзака зазывно выглядывала ещё одна упаковка. Маринетт воодушевилась. Маршмеллоу были её маленькой слабостью. Белые, воздушные, буквально тающие на языке… — Мы знаем, что они одноклассники, — продолжил тем временем Макс. — И что это — девчонка. Маринетт смешливо хрюкнула, давясь чаем. — Исчерпывающе, — скептически подхватила ехидная Аля под боком. Ким нервно дёрнулся. — Тебя не будут искать? — с нажимом уточнил он, и Маринетт злорадно покачала головой. Не должны. — Что она не боится ужастиков, — продолжала Аликс, играясь с ложечкой от йогурта. — Что примерно по плечо Киму, потому что его шуточки про боли в спине уже притча во языцех. Маринетт заинтересованно вскинула бровь. Ким абсолютно палевно заёрзал на стуле, и Аликс радостно загоготала. — Ещё она красится и, видимо, учится с ним в одной группе, — добавил Макс. — Это объясняет совместную домашку и красные волосы на всех его толстовках. Маринетт вдруг поняла, что закадычные друганы Кима — грёбаные детективы. Но ей было интересно посмотреть, к чему они придут и как много инфы в процессе накопают. Ким мрачно нажёвывал маршмеллоу. Маринетт завидовала ему чёрной завистью и потому не спешила как-то прекращать его терзания. — Не знаешь никого похожего, Маринетт? — уточнила Аля, подперев голову. — На кого похожего? — спросили у двери. — На девушку Кима! — радостно отозвалась Аликс, поворачиваясь к Адриану и вскидывая руку для приветственной пятюни. — Не знаешь, кто она? — У Кима есть девушка? — недоверчиво уточнил Нино, и Кагами, зашедшая последней, громко фыркнула. — Вообще-то я этот кабинет для себя выпрашивала, — напомнила Маринетт, потому что народу в маленькой комнатке стало слишком много. Тяжко вздохнув, она утянула Кагами на колени и печально положила голову ей на плечо. — Вот видишь, как все здесь прекрасно уместились, — подколол Адриан, принимая стаканчик с чаем. — Все свои, все под твоим крылом… — Я планировала оставить под крылом только Алю, — недовольно пробурчала Маринетт, поудобнее перехватывая Цуруги. — Мы планировали посекретничать! — Для таких нужд надо снимать номер в гостинице, а не кабинеты, — подсказал Агрест, чинно отпивая свою чайную воду. Маринетт понадеялась, что он просто не подумал, что сморозил. Но какой-то ключ в него кинула — демонстрируя всю глубину нанесённого оскорбления. Конечно же Агрест просто пригнулся, и снаряд пролетел мимо, поэтому должного удовлетворения этот выпад не принёс. — Твой парень — заносчивый мудак, — печально, словно называя диагноз, оповестила Маринетт. Кагами заливисто расхохоталась (и совершенно прелестно раскраснелась, обретая положенную подростку живость, и в такие моменты Маринетт ясно видела, за что Цуруги стоило бы полюбить всей душой). — Знаю, — с наигранной печалью отозвалась Кагами и драматично прикрыла глаза рукой. — Ума не приложу, что с ним делать. И Маринетт в этой невинной фразе вдруг увидела возможность шикарно отомстить. Почему-то Маринетт была зла. Нервы были накручены до предела, руки потряхивало, в горле першило. А тут ещё Ким, занявший её место, припёршийся Адриан, Кошак ехидный, раскидывающийся странными шуточками, Аля, побуждающая к определённым манёврам. Несостоявшийся разговор, осевший мёртвым грузом неисповедимых прегрешений. Похеренный план действий, создающий видимость контроля над ситуацией. В общем, хотелось простого человеческого — хорошенько на кого-то сорваться. — Тут только кнутом выбивать, — елейно отозвалась Маринетт, сладко улыбаясь. — Можно плёткой. Я недавно тако-о-ой классный бондаж видела! Чёрный, кожаный — ему пойдёт. Кагами заинтересованно повернулась. Адриан от неожиданности подавился своим месивом и теперь сидел и яростно отплёвывался. Пытался кидать такие же яростные взгляды, но добиться нужного ему эффекта пока не мог. — Правда? Где? — уточнила Кагами и задумчиво свела брови к переносице. — Ремни? Точно? Вдруг верёвки, и… — Нет, ну я же не смерти ему желаю, — справедливо заметила Маринетт, искренне стараясь не смотреть на Алю, чтоб не расхохотаться и не попортить всю малину. — Или ты умеешь в шибари? Кагами с такой искренней досадой покачала головой, что Маринетт не выдержала — с воем и всхлипыванием уткнулась ей в ключицу. Конечно же именно в этот момент в переполненную комнату заглянула воинственно набычившаяся Хлоя, готовая рвать за то, что её послали волонтёрствовать почтовым голубем, о чём она громко и с надрывом оповестила всех собравшихся. И только потом соизволила узнать о причине всеобщего галдежа. Стоит ли говорить, что о девушке Кима как-то все забыли? Очередную съеденную зефирку Ким посвятил богам скепсиса и секс-шопа. Хлоя сразу же врубила режим сирены, не определившись, смеяться ей, плакать или возмущаться. Получился какой-то неопределимый вой, приправленный кашляющими горловыми звуками и сеансами банального задыхания. Маринетт объявили извращенкой: — Да я же его с пяти лет знаю, какого хрена?! — (На что сама Маринетт философски заметила, что представлять пятилетних мальчиков в сбруе для сексуальных утех вообще-то нездорово и незаконно). Макс и Аликс удостоились титула «хреновых сыщиков», Ким — чёртового конспиратора, Адриану достался свирепый взгляд, а Кагами просто не успела накосячить (что, согласно авторитетному мнению Хлои, ещё не доказывало её вменяемость). — У Маринетт крыша от мандражки поехала, — театральным шёпотом нажаловался Агрест. — Я в панике, — с игривой истеричностью подтвердила Маринетт. Ким неоднозначно хмыкнул и зажевал ещё горсть зефира. Мягкого, сладкого, тающего на языке… В общем, Маринетт не могла себе отказать. Мягким, непринуждённым поползновением она попыталась совершить вероломный набег на пустеющую упаковку. Ким этот манёвр предвидел — просто завёл свою руку в сторону, и Маринетт не смогла до неё дотянуться. — Будешь потом страдать, что кругом заговор, — отбил он, усмехаясь. — Все сговорились, накормили тебя сладким перед песнями-танцами, и теперь ни песен спеть связки не дают, ни станцевать — жажда, и вообще все такие вредные и бесчувственные… В общем — ушёл в лирические отступления, потеряв бдительность. И мстительно настроенная Маринетт этим воспользовалась. Кагами дальновидно вскочила и отшагнула куда-то за Алю, поэтому резкому рывку ничего не препятствовало — разве что Ким, как конечная цель. Он, конечно, завёл руку ещё дальше, зная, что перегнуться будет проблематично, и даже вскинул голову для победной ухмылки, но… У Маринетт же чёрный пояс по придумыванию прекрасных планов из говна и палок, так что она этим воспользовалась и, просчитав риски, обрушилась на него с яростью всего греческого пантеона. Ким отзывчиво, со всей ехидностью и самодовольством принялся отвечать на поцелуй. Маринетт чувствовала — он улыбается, принялась улыбаться тоже, злость отступила, хоронимая крыльями бабочек в животе и в принципе… Метко выброшенную кисть, нацеленную в пакет, Ким тоже обезвредил, выкинув упаковку куда-то за спину, и с ироничной готовностью подхватил девушку за талию, чтобы предупредить её падение в совсем уж пошлую двусмысленность. Засранец. Оставшаяся на его губах сахарная пудра лишь раззадорила, и, оторвавшись, Маринетт недовольно скривилась. — Тебе нельзя, — мягко и по слогам, как неразумному ребёнку, напомнил Ким, поудобнее переставляя руки и с весёлой теплотой заглядывая в глаза. — Но ведь хочется! — Мне тоже много чего хочется, но я же противостою своим соблазнам… Он говорил ещё что-то, но Маринетт карикатурно надулась, отворачиваясь к двери, заметила, что сегодня какая-то странная, и даже почти устыдилась, но… В дверях стояли родители. Они обещали постараться вырваться на представление, видимо, нашли кого-то стоять на кассе до вечера, пришли, спросили на вахте, куда идти, а кабинет-то на её имя записан… А теперь, собственно, оба стояли в дверях и многозначительно склоняли голову. — Дьявол, — прошептала Маринетт, бросая наигранность, и все повернулись за ней, предчувствуя попадалово. Ким повернулся следом, мгновенно изменился в лице и дисциплинированно убрал руки с её талии. Маринетт на это недовольно фыркнула и, пробираясь к выходу, неуверенно уточнила: — И давно вы тут стоите? — Достаточно, — многозначительно прогремел отец, впрочем ехидно посверкивая глазами. Маринетт незаметно выдохнула. Мама веселья мужа не разделяла, сурово скрестив руки на груди, и Маринетт вопросительно нахмурилась. — Ты должна быть осторожней. В какой-то момент по-военному вытянувшись, расправив плечи, чтобы возвышаться над и так невысокой матерью, Маринетт расслабилась, когда подошедший Ким взял её за руку, машинально поглаживая запястье. Это успокаивало. — Это Ким, вы знаете Кима. Ким, это родители, счастливо познакомиться, — небрежно пробормотала она, поочерёдно указывая рукой на основные действующие лица, но не разрывая с матерью зрительного контакта. Ким послушно пожал руку её отцу, папа многозначительно хмыкнул, многолетним супружеством наученный, что если жена говорит по-китайски, то лучше не лезть, и что-то спросил у Кима — что-то про их отношения. Ким с непривычной робостью что-то ответил, они разговорились, и Маринетт совсем перестала вслушиваться — мама, непривычно взволнованная, затребовала внимания. — Ты не осторожна, — запричитала она, крепче обхватывая себя руками. — Ты не можешь просто так… — Мне семнадцать! — веско проговорила Маринетт, взмахивая руками. — Мне семнадцать, я подросток, а отношения — это именно то, чем занимаются подростки. — Но если Фу… — Проблем не будет. Я в фаворе, я не косячу, Фу не прогневается. Всё под контролем. — Ты и мальчика подставляешь, ты это понимаешь? А если… а если влюбишься — что делать будешь? Фу не позволит… — Всё под контролем, — упрямо повторила Маринетт, мотая головой. — Я не влюблюсь. Я могу бросить в любой момент, как только всё станет совсем плохо. Я не буду его подставлять. — Ты не сможешь остановить карателей, — взволнованно покачала головой мама, так же взмахивая руками. — Если Фу захочет использовать его для твоего контроля, мальчика погубят! — Я сама каратель. Если начнётся какое-то волнение — я узнаю. Я успею. Я среди лучших, Фу не станет меня за просто так ломать, а ты, напомню, вышла из диаспоры слишком давно, чтобы знать точные сведения о её политике. Мама немо раскрыла рот, готовясь сказать ещё что-то, но Маринетт опередила. — Не волнуйся, долгов не нахватаю. Я вообще не буду рожать, никогда не буду, потому что Фу вездесущ, я не повторю твоих ошибок. И я лучше к стенке на расстрел встану, чем позволю Кима в это всё втянуть. Умру, но не буду постоянно бояться, слышишь? Разве я не заслужила немного свободы? — Я хочу, чтобы ты была счастлива, солнышко, — мама робко протянула руку, поглаживая по щеке, и неуверенно — печально даже — улыбнулась. — Прости, что не могу тебе помочь. — Я уже, мама. Не всё так плохо, тебе не стоит бояться. Я сама себе могу помочь, а ты… просто живи. Не переживай обо мне. Она замолчала, и Хлоя неуверенно позвала её по имени, привлекая внимание к часам, — кажется, их опоздание становилось катастрофическим. Поэтому Маринетт быстро чмокнула Кима, наставляя не позволить себя запугать, поймала брошенную сумку и бодрым шагом удалилась в крыло актового зала. И не видела, как странно задумчивый Адриан пошутил что-то про породистую болонку, которой — слава всем богам — не грозило стрессовое знакомство с родителями, чем заработал украдкой показанный неприличный жест от Кима, который покорно удалялся с родителями Маринетт в залы изобразительных искусств. И как переварившая всё увиденное Аля наконец-то выдала ошарашенное «ахуеть», а потом — «так вот что она хотела рассказать», а Нино решил заняться просветительской деятельностью, потому что: «Бро, она по тебе с коллежа сохнет, ты в курсах ваще?» — Мы с ней это обсуждали, — Адриан медитативно помешивал сахарный осадок в кофейном стаканчике. — И вместе пришли к выводу, что у нас ничего не получится. Кагами, прекрасно зная, почему могло бы получиться, почему не получится и почему это всё доставляет этим двум немалые страдания, неопределённо фыркнула и своим французским-с-акцентом просто добавила: — Но она выглядит счастливой, пока никто не лезет. Ким делает её счастливой. — Это главное, — эхом откликнулся Адриан и больше не участвовал в дальнейшем обсуждении.

***

Но в зале сидел Фу — Маринетт прекрасно видела его и его охрану с высоты сцены, но не позволила себе сбиться с текста. Там же сидели и старший Агрест с младшим под боком, и обе Цуруги, и даже мэр, и анализировать всеобщую заинтересованность какой-то студенческой постановкой как-то не хотелось. Может, они пришли смотреть на Хлою? А потом, в самом конце, когда Красная Королева вышагивала по гимнастическому бревну и учила свергнувшую её Алису своей философии, Маринетт просто взяла — и поскользнулась. По-глупому, на последнем шаге, но осветители не подвели и всё выглядело так, будто по сценарию. Лодыжка многообещающе хрустнула, и, невозмутимо выходя на поклон с Хлоей под ручку, до последних секунд отыгрывая роль, Маринетт почему-то решила, что это какой-то знак свыше, знаменующий то ли её жизнь, катящуюся под откос, то ли падение из-за того, что она заигралась в контроль (который ей не принадлежит). Ведь когда, после представления, Фу (показывая её мэру и старшему Агресту, словно он показывал любимую дрессированную обезьянку) спросит её, почему она подалась в актрисы, а не в костюмеры, а она, на секунду испугавшись, позволит Кагами ответить за неё какую-то чушь про эксперименты и споры, Маринетт по его глазам увидит — Фу в гневе. И, кажется, будет искать способ этот гнев на неё излить. — Спектакль о том, — сухо, профессионально сохраняя холодное безразличие и вышколенную осанку, отвечала Маринетт, покорно глядя в тёмные старческие глаза, — что как бы стадо ни жаждало избавиться от гнёта диктатора, ему на смену придёт ещё один, которого они так же будут хотеть свергнуть, но без него стадо погрузится в хаос, не способное жить по-другому. И, говоря это, понимала — свергнуть Фу они не смогут. Потому что, заручившись магией Талисмана Черепахи, он живёт слишком долго и вырастил не одно поколение людей, такого же стада, которые пока не готовы жить по-другому. Как бы им ни хотелось. Свержение займёт не один год, а у неё уже нет сил за это бороться. Перебинтованная Кимом нога неприятно болела.