Грешники: Без права на ошибку

— Так в чём всё-таки дело, не расскажешь? А то прям интрига века! Город был необычайно оживлён туристами, наполнен ими до отказа. Они, казалось, были везде в этот ясный солнечный день, вылезали оттуда, где их не должно было бы быть, и фотографировали, улыбались, болтали, улыбались, фотографировали… Они штурмовали любую небольшую кафешку, набивались туда всем скопом, отвратительно мельтешили и совались туда, куда их не просили, словно прожорливые муравьи. Маринетт смотрела на всё это оживление и никак не могла понять, почему жизнь буквально бьёт ключом, куда ни глянь. У людей что, проблем нет? Она предпочла бы не расслышать вопрос. Предпочла бы следить, как вязкий соус капает с картошки прямо в коробку, как лопаются пузырьки в газировке (не то что бы она была её любительницей, просто душа требовала чего-то жутко вредного). Но противный Ли Тьен не сводил с неё насмешливого взгляда — о боже, как же его хотелось убить прямо сейчас — и, кажется, всё прекрасно понимал. И отмолчаться он ей точно не даст, как пить дать. Сколько они уже знакомы? Лет десять? — Ты хуже торгашей на Марсовом поле, Ким. И Альи. Причём — вместе взятых. — Да, но здесь сижу я, а не Сезар. Так что валяй. Мне жу-у-утко, — он смешно вытаращил глаза, сложив губы трубочкой, — интересно. Маринетт глубоко вздохнула, непроизвольно следя за тем, как какой-то мальчишка пытается засунуть в рот непропорционально огромный для него бутерброд. Кажется, колбаса вот-вот упадёт прямо на асфальт… — Он помолвлен, — выдала она раньше, чем собеседник успел разразиться новой волной подначек. Вслед за многострадальной колбасой на асфальте оказалась одна из трёх оливенок. Мальчик расстроенно топнул ножкой, собираясь разрыдаться от бренности бытия (и Дюпен-Чен охотно бы присоединилась), но натренированная мама быстро вручила ему яркий леденец и, пока малыш не успел опомниться, утянула его в сторону автобусной остановки. Судьба бутерброда так и осталась неизвестной, увы и ах, возложите цветы к памятнику неизвестным героям. Тишина — в смысле, со стороны Кима, кафешечка-то гудела беспрестанно — двусмысленно затягивалась, и когда Маринетт повернула на его молчание голову, то её ожидала живописно перекошенная рожа. — Это как? — Ну, знаешь, — ей вдруг страшно захотелось ёрничать, — помолвка — это когда двое людей очень сильно любят друг друга и приходят к решению, что неплохо бы было завести семью. И, собственно, заявляют об этом намерении всему миру: колечки там, мишура всякая… — Ты мне лапшу на уши не вешай! — вдруг подскочил непонятно от чего раскрасневшийся Ким, опасно нависая где-то сверху (и Маринетт, будучи Ледибаг, даже почти впечатлилась грозностью его вида). — Ты же сама себе придумываешь всякое, чтобы не так больно было от того, что послал! Просто признай уже, что ты не в его вкусе и не юли! Он тебе, небось, максимально доходчиво, вежливо, чтоб его, объяснил и расписал, напоследок крикнув что-то про то, что «ой, да найдёшь ты себе норм мужика, не зацикливайся!», да? Маринетт мрачно потягивала газировку, слушая весь этот монолог, и маленькие пузырики щекотали горло и нос, заставляя слёзы литься… А, стоп, это не из-за них. — Лучше бы послал, кстати, — откликнулась она, потому что молчание уже, по каким-то непонятным причинам, удушало. — Но тебе это понравится: Кагами действительно не просто так вылезла. Поэтому я полчаса слушала про то, какой я хороший друг, но, увы, без шансов, ибо этот бардак брак был давно просчитан их родителями, и дальше в том же духе. Тока тссс — это как бы тайна. «Самого завидного холостяка Парижа почтили минутой молчания», — надо будет что-то такое записать в дневнике. Хотя, зачем? Дневник вёлся, чтобы казаться организованней — ну, жена Агреста должна быть идеалом и всё такое… Боже, какой же дурой она была! — Ебучее кино какое-то… И не поспоришь ведь. Где там все эти люди с камерами, которые должны сейчас выскочить из-за этого вялого фикуса и вручить кругленькую сумму за нанесённый моральный ущерб? Никого? Какая жалость! Маринетт со стоном уронила голову на руки, надеясь, что игра «я в домике» решит все её проблемы. Только вот на Бражника сейчас напороться для полного счастья не хватало: как раз Нуар уехал, страховать некому да и драться нет никакого желания — комбо. — Ты это… Не отчаивайся только! А Маринетт чувствовала, как неловко Ким перебирает её волосы, и без особого желания жевала рассыпавшуюся по подносу картошку. «Ох уж эти коротковременные влюблённости длиной в три года», — мрачно думала она, слизывая с губ соль.