* * *
Тебя зовут Виктор, и ты ощущаешь, что должен сейчас оставить Юрия. Ага, наверное, о тебе уже все позабыли, и ведут себя, как привыкли, но ты всегда рядом. (Не как Сбербанк, но всё же). Видишь то, что происходит с Плисецким. Он стал гораздо активнее, сбросил ауру вечной безысходности, перестал задерживаться в Спортивном Клубе Чемпионов дольше, чем до половины десятого вечера. (Если так посмотреть, то ты просто одержимый слежкой за юным дарованием). Но почему-то ты уверен, что должен был быть рядом. Наверное, в каком-то смысле, ты чувствуешь себя виноватым. В том, что тогда, два года назад, оставил его… Не сдержав своё древнее обещание. Сейчас ты вспоминаешь эти детские, полные уверенности, целеустремлённости и жёсткости глаза. — Забирайте талон и паспорт, — голос выводит тебя из кокона мыслей; взяв документ, направляешься к дверям, выводящим к месту посадки. Тесный автобус, довозящий людей до самолёта. Его ярко-зелёный корпус немного слепит. Последняя проверка. Сиденье, иллюминатор. Ремень. Взлёт, прижало к спинке. Вспоминаешь, что возвращаешься к Юри, самому дорогому человеку. Однако… Юрий дорог тебе не меньше. Не меньше, но по-другому. Сон побеждает желание наблюдать за облаками, и ты погружаешься в царство Морфея. Искренне улыбаясь и видя перед собой успех. До этого ты никогда бы не подумал, что у успеха грустное лицо.* * *
Ты, как всегда в полном непонимании происходящего, пересматриваешь свои старые скетчи от скуки. Ну, как старые. Те, что были сделаны в первые дни твоего пребывания на месте работы в Спортивном Клубе Чемпионов. Сначала это просто люди, внешность которых определялась случайным выбором, потом лица некоторых особо выделяющихся спортсменов… А потом сплошь Плисецкий. Как человек творческий, ты не имеешь права отрицать тот факт (именно — факт), что Юрий очень красивый парень. Правда, с туевой кучей скелетов в шкафу. Вот тут слишком резко заведена рука, тут нога как палка торчит, а здесь «О Имбирный Пряник, это я глаза рисовала?!». Да уж, художник от слова «худо» — это про тебя. Стук в дверь, ты напрягаешься, прячешь все листы в ящик стола и разрешаешь войти. — Здравствуй, — свободно выдыхаешь. Всего лишь папа. Тогда какого чёрта он стучится?.. — Доброе утро… — растерянно отвечаешь. Вроде виделись же… — Как там у Тигра делишки? — не сразу приходит осознание того, о чём (точнее, о ком) речь. Отец роется в шкафу с папками, явно что-то разыскивая, при этом шепчет себе под нос. — Что потерял? — Да так… — А если я видела? — встаёшь, хмуришься и ставишь руки на пояс. — Ты уходишь от вопроса, — подловил. — Всё в порядке. Кажется, он наконец находит нужное, поэтому пожимает плечами и молча удаляется. Обидно. Вновь садишься пересматривать эскизы и только притворяешь ящик, как в дверь снова стучат. Да что ж такое-то! — Войдите! — несколько резковато, грубо, но пойдёт. — Вот те на, ещё ничего не делал, а уже дерзят, — притворно обиженно звучит знакомый голос. И что же тут забыл твой товарищ? Хотя, не, какой он товарищ. Вражина ещё та. И эта вражина крепко держит правой рукой левую ладонь, а сквозь пальцы видна насыщенная краснота. Он серьёзно?.. — Твою мать, Плисецкий! Ты же уже фигурист со стажем! — хватаешь из аптечки перекись водорода и вату, а также марлю. — Показывай!!! Не ожидая, пока парень расцепит кисть, ты сама убираешь её и… Сволочь. В следующий раз ты не поверишь. И пускай спасается сам. Его рука абсолютно цела, а якобы «кровь» — всего лишь густо разведённая гуашь. Отлично. Все пальцы в гуаши, как ещё халат не побагровел. Ты в ярости. Как он посмел?.. — Нежданчик, да? — усмехается? Серьёзно, чёрт возьми?! — Ты идиот?! — осекаешься. — Погоди, не так. Ты идиот!!! — Ага, — юноша опускает глаза и садится на диван в кабинете. Его руки всё ещё в краске. Надолго твоего праведного гнева не хватает (впрочем, так бывает постоянно), а потому отправляешь Юру к раковине, чтобы он всё смыл и отдраил раковину за собой. — Слушаюсь, товарищ лейтенант! — шутит, зараза… — Смотрите за очками! — Чего, блин?.. Юрий отворачивается, шумит вода. Вскоре он возвращается на диван. Бесит. Ему не надо тренироваться идти, нет? Уже полторы недели так зависает в твоей «берлоге». Причём, ладно бы хоть одна ваша беседа зашла дальше взаимных подколов и жёсткого стёба. А может, зачатки нормальных разговоров каждый из вас не замечает и просто хоронит до рождения?.. — Слушай… — неожиданно спокойно и как-то неловко проронил он, — а можешь руку всё-таки перевязать? Я просто… ну… — Не только надо мной пошутил? — наконец-то, место для парирования! — Типа того. Фыркаешь и как бы свысока, снисходительно улыбнувшись уголком рта, вновь берёшь в руки вату и марлю, аккуратно дотрагиваешься ладони юноши (почему-то чувствуешь себя не в своей тарелке), прикладывая кусочек ватки, заматывая белой лентой. Как учили на уроках ОБЖ. — Г-готово, — обрезаешь ножничками лишнее, выкидываешь в урну. Плисецкий кивает, осматривает перебинтованную кисть. Встаёт, потягивается, но валить что-то как-то не спешит. Заснул?.. Кидаешь вопросительный взгляд на приятеля поверх очков… и да. Как бы то ни было, переписываетесь и разговариваете с фигуристом вы ежедневно. И тебе даже нравится. Не нравится лишь одно, но в этом ты стесняешься себе признаться… В коридоре слышны шаги и нервное «Юрий!». — Ладно, симпатяга, бывай, — Юра поднимается. — Знаешь, в мой адрес это довольно обидно прозвучало. — Скрестила руки на груди, слегка наклонив голову. — Ну… Знаешь, — он подходит ближе, и тебе это совершенно не нравится. — Научиться общаться с людьми можно, только научившись обижать или переносить обиду. Иначе всё без толку, — юноша потрепал тебя по волосам, аки маленького ребёнка, и покинул медицинский кабинет. Ты ничего не понимаешь. Но последнюю его фразу прокручиваешь в голове вновь и вновь. А не нравится тебе то, что разговоров с подобными репликами вместо колко-острых шуточек у вас не бывает. Конец дня пришёл быстро, твой отец сказал, чтобы сегодня ты ехала домой пораньше, потому что мама готовит какой-то там сюрприз. Вообще, от такой новости ты ни капли не радуешься, ибо если мама готовит тебе сюрприз, значит, стоит морально подготовиться к… ко всему. Не то чтобы ты плохо относишься к матери или что-то типа того, но просто печальный опыт с дохлым хомячком на десятый День Рождения не прошёл бесследно. (Страшная история). Ты выходишь из тёплого здания. И тут же хочешь вернуться обратно. Денег на такси ты решила не просить (дабы не утруждать себя, ха-ха), так как «сама можешь прекрасно дойти». Холодрыга ужасная. Ледяной ветер задувал полы пальто и проникал под воротник. Ты поёжилась, набираясь смелости. Оглядываешься. Серый Петербург. Какой-то чужой и далёкий. В кармане завибрировал телефон. Дисплей долго отказывался слушаться промёрзших пальцев. Plisetsky: обернись, сплюха Тяжёлый вздох. — Я так надеялась, что ты по-настоящему убился, — протягиваешь ты. — Вот так, значит? — опешил юноша. В зелёных глазах промелькнуло ошеломление. — А я уже хотел предложить пройтись… — Идём, а то уже полторы недели маемся. — Поддерживаю. Напряжение. Очень гадкое, свинцовое, отягощающее воздух. Хоть бы этот идиот чего пошутил! Но и ты, замолчав, чувствуешь неловкость. Ещё и потому, что вы, вроде как, не друзья и даже не приятели… — О чём думаешь? — взгляд Юры направлен не на тебя, а перед собой. Как ему не холодно без шапки в одном тонком капюшоне?.. — Ответить честно или… — Или честно, — юноша мельком посмотрел на тебя. Видимо, из любителей искренности. Сам умеет врать только себе. А постоянные розыгрыши не считаются. — О горячем чае. И о дожде за окном. О пледе на коленях и… — замолкаешь. Вряд ли Плисецкому интересно слушать твои ванильные мечты. Такие простые и девчачьи. «Девичьи, — одёргиваешь себя, — бабушка говорит, что «девчачье» звучит как «собачье». — Ты не договорила, — теперь он уже полностью повернул голову на тебя. Ты намного ниже Юрия, поэтому спокойно скрываешь то, что не хочешь смотреть ему в глаза, ведь всего лишь опускаешь взгляд под ноги. — И о ком-то важном рядом. У тебя есть питомец? — гениальная смена темы, Эль. Просто прекрасная. — Нет… Ну, у дедушки остался мой кот Потя, — с какой-то особой нежностью, лаской произносит юноша кличку котика, а ты пытаешься представить себе Плисецкого, обнимающегося с пушистым созданием. Невольно хохотнула. — Ты чего? — Просто не могу придумать тебе никакой образ, кроме гопника в соседнем подъезде, — почти честно, — а с котом на руках тебя представить — тем более. — А я тебя всё врачом представить не могу. Заслужила.* * *
Ты продолжаешь дорогу со своей странноватой спутницей, но, вероятно, для неё ты не менее странный персонаж. Ты хочешь как-нибудь разбавить ваш компот из взаимных оскорблений. — А ты… на заказ не рисуешь? — Чего? — сдвигает съехавшие очки на место. — Нет, конечно. Я ужасна в этом… — Правильно. Ровно настолько же, насколько я ужасен в фигурном катании. — В фигурном шатании в твоём случае, — усмехается девчонка. Пошутила, да? — Фигурное шатание будет, если на лёд выйдешь ты. Вот и поговорили… опять. Девчонка вновь ёжится, утыкаясь носом в воротник, судя по всему, вечной вязаной толстовки. Ага, ни в чём другом ты её не видел с первой встречи. — Ты замёрзла? — отлично, Плисецкий. Давай, сострой из себя джентльмена, она поймёт, что ничем не отличаешься от всех. — Давай сразу — ты живёшь тут рядом, и так совсем случайно получилось, что живёшь один, — догадливая, однако, — и хочешь пригласить войти. — С вами приятно работать, — бросаешь сухо. Не до таких глупых шуток сейчас. Она реально замёрзла. — Я зайду, но только если у тебя есть чай. Чёрный, — отрезав это, Нора, наконец, посмотрела прямо на тебя. У неё серые глаза, но не льдистые, а какие-то… серые, как зимний свитер. Киваешь, улыбнувшись уголком губ. Кажется, девушка тоже рада хоть ненадолго спастись от пробирающей до мозга костей непогоды. Хватаешь её за рукав пальто и слегка тянешь за собой, таким образом говоря, чтобы шла за тобой. Кстати, идёт Эля с некоторым недоверием. Боится или просто не доверяет?.. В подъезде теплом и не пахнет, а пахнет сыростью и ещё чем-то не особо приятным. Юрий закрывает тяжёлую дверь, и становится совсем темно.* * *
Ты притормаживаешь, вытягивая руку и недолго пошарив ей, проверяя окружение на наличие препятствий. Однако, к сожалению, то же самое сделать и ногой ты не догадываешься, а потому на первом шагу запинаешься о близкий порожек, и в мыслях уже мелькают представления о грандиозном падении. Но, честно говоря, ты успеваешь поймать себя на том, что уж лучше упасть, чем пережить ванильную сценку из разряда «милая, ты в порядке?», если Плисецкий соизволит её поймать. Поймать не соизволил. Но придержать за широкий рукав — да. Останавливаешься, как на удочке подвешенная. Сердце колотится с нереальной скоростью, но первым делом, устойчиво оказавшись на обеих ногах, дотрагиваешься переносицы, контролирую наличие очков. Фух, они на месте… — Да ты, я смотрю, не только на льду скользишь, — наверняка эта постная рожа сейчас усмехается, в темноте глядя якобы на тебя. — Идём, Нора. — Огребёшь за такое обращение, — смущаешься, не зная, отчего. Продолжаешь идти за Плисецким. «Сволочь», — думаешь про себя, но с каким-то нежным, дружеским чувством. Парень уже держит тебя за руку, а не за свитер. Его ладонь всё ещё перевязана марлей. Тёплая белая лента скрывает ледяную ауру, которая витает обычно вокруг вытащенных из морозилки продуктов. Такая же аура у Юры… Но ты точно уверена, что это не более, чем аура. Юноша вставляет ключ в замочную скважину, отворяя вход. Жестом приглашает внутрь. В логово Ледяного Тигра России. Узкая прихожая, вмещающая лишь маленькую подставочку для уличной обуви и вешалку для верхней одежды. Которая, кстати, подвешена довольно высоко. Ты, сняв пальто, осознаёшь, что не дотянешься, и с наливающим тебя с пят до макушки стыдом поворачиваешься к Юрию с немой просьбой помочь. Кажется, он усмехается, но не более. — Проходи в комнату, я за чаем. — Помощь не… — С этим я уж как-нибудь сам, — парень ухмыляется. Ты идёшь в гостиную комнатку. Небольшая, ничего лишнего. Светлый линолеум «под ламинат», неброские обои. Маленький старенький диванчик, перед ним — столик. На противоположной стенке — телевизор, неширокая плазма. И коврик цвета сгущённого молока. — Что, думала, всё отделано золотом и бархатом? — оборачиваешься на смешок. В дверном проёме стоит Юрий с двумя чашками в руках. — Правильно, что не думала. — Я уже поняла… Извини, — проронив это, опускаешься на диванчик, где уже расположился Юра. — За что? А действительно. Зачем ты просишь прощения? Ты ещё никого не оскорбляла, даже в шутку, с момента захода в квартиру. — Ла-а-адно, — протягивает хозяин дома. — Слушай, я всё так и не понял. Какого хре… — осекается. Вероятно, не хочет особо выражаться при тебе. — Что ты забыла в медицинском? — Это меня там забыли. Родители. Сдала химию, биологию, и в путь. — Я разочарован, — он театрально надувается, отпив немного из кружки. — А ты думал, что меня похитили врачебные волки-оборотни и принудили там учиться, предварительно покусав? — длинно, но в точку. — Не настолько кардинально, но суть ты уловила. — Ну вот, не думай так… Вы сидите в тишине. Долго, не очень комфортно. Чувствуешь себя вновь не в своей тарелке. А теперь ещё и не на своей территории. Прошло минут пятнадцать от силы, а тебе кажется, что уже гостишь тут полдня, и действительно пора возвращаться домой. — Можно странную просьбу? — неожиданно выдаёшь ты. Серьёзно, такого заявления в твоих планах не было! Остановись, пока не… а. Уже поздно. Плисецкий быстро кивает, глядя прямо на тебя. Блондинистые волосы как всегда наполовину закрывают лицо, а взгляд зелёных глаз прожигает. Наверное, это его адекватная физиономия. Очень симпатичная физиономия. — Можешь мне попозировать чуток как-нибудь?.. — слова выходят очень трудно. Словно комок почти сухой рвоты. А ты знаешь, что такое плотная рвота… Парень, видимо, несколько опешил. Неужели ему никогда не поступало даже подобных предложений? Что, даже шампунь или парфюм рекламировать ни разу не предлагали?.. — Да, пожалуй, но при одном условии, — он вновь ухмыльнулся, и тебе эта ухмылка ну совершенно не нравится. Однако ты первая начала. — Бей. Юрий пододвигается ближе… И обнимает тебя. Порывом, резко прижав к себе, и ты понимаешь. Эта бестия напрашивается на отправление ближайшим поездом куда-подальше. А ещё, что если она туда попрётся, то ты пойдёшь следом. Если не допустит тебя с собой — будешь до безумия скучать. По холодной ауре и колким оскорблениям.