***
Джек смотрел из отмытого наспех окна на широко шагающего друга, постепенно исчезающего из поля зрения. Вот, все уменьшаясь, уходя вниз, под горку, пропала его лохматая, плохо расчесанная после душа шевелюр. У Джека руки так и чесались привести ее в порядок. Вопреки бурной деятельности по мойке посуды, которую изображал для напарника, теперь кибер открыл дверь трейлера, сел на пороге и заторможенно уставился в зеленую даль. Туда, где волнами ходила трава и где-то шумели гейзеры.***
Бывший хозяин, Янис, браконьер, был красивым и наглым. Смуглое тело и чувственные губы, темные волосы и пронизывающие глаза нравились многи. Его самодовольство отчетливо читалась в каждом жесте, каждом сказанном слове. Для него не существовало морали и правил поведения, совести и законов. Важно было лишь то, чего хочет он сам, Янис. Женька был совсем другим. Простым и в чем-то незамысловатым, порой поражающим Джека своей тупостью, ненужным благородством или упрямством. Да и внешность его была простой, также ничего особенно выдающегося или запоминающегося не было. Сильное тело, накаченные мышцы и простецкая улыбка могли быть привлекательными, если бы их хозяин хоть немного сознавал это или умел себя подать. Хотя порой, когда он улыбался, или смотрел на огонь, или рассказывал что-то интересное, он сиял изнутри. Джек влюбился в Яниса. А в него невозможно было не влюбиться. В широкую самоуверенную улыбку. Блеск хитрых глаз, когда задумывал очередную пакость для своей выгоды. В шелковую кожу тела. В ловкость, с которой тот врал и крал, бил и обманывал. Кибер учился у него всему этому, как раньше — как варить кофе и печь пирожки у своей обожаемой первой хозяйки. Люди были для него чем-то вроде школы, он усваивал их привычки и варианты решения конфликтов. Но до поры до времени лишь зеркалил, не проявляя инициативы. Пока был маленьким по меркам киборгов. Он учился и впитывал все, что могли ему дать эти такие странные, непоследовательные и хрупкие создания. Он любил Яниса. Не как хозяина. Как мужчину. Как партнера. День, когда программа это осознала, был для нее первым днем срыва. Осознание. Сбой. Самопроизвольное учащение пульса. Усиленное сердцебиение без видимой причины. Они возникали сами по себе при виде хозяина. Они были… странными, но приятными. Джек стал меняться. Он думал. Наблюдал. И любил Яниса до тех пор, пока… До того дня, как произошел его первый раз. В отличие от людей он прекрасно мог контролировать эрекцию, в течение пяти секунд вызвать у себя физиологический оргазм, просто подумав о Янисе. Ему было любопытно, испытывают ли подобное другие киборги, но это была явно не та информация, которой стоило обменяться при встрече. Когда в ту ночь Янис пришел к нему на медвежью шкуру, на которой киборг спал за неимением кровати (а зачем она слуге?), — он вначале обомлел. Обрадовался… И принял. Киборг должен же выполнять все желания хозяина, правда? От Яниса пахло анисовой водкой, его крупные темно-вишневые губы кривились, когда он насаживал Джека на свой крупный член. Карие шоколадные глаза были полузакрыты от удовольствия. Крепкие руки, не переставая, гладили и направляли, ласково теребили ирокез партнера. Его глаза изумленно и презрительно раскрылись лишь тогда, когда киборг кончил раньше него. Янис пробормотал что-то. А утром ничего не помнил. Джек сразу бы почуял, будь это не так. Но все было как прежде. «Принеси, добудь, охраняй». И внутренне разрывался, недоумевая и восхищаясь простотой подхода, эгоизмом натуры и властностью. Он не знал, как быть и как относиться. Ведь его использовали как вещь. Правда, Джек сам этого хотел. Он и есть вещь… Тогда почему так… неприятно и больно? Не в теле. Он не знал, где. Непонятно… Женька никогда, ни словом, ни делом не посягал на его тело. Доброта и нелюбовь к самому себе были таким контрастом Янису, что сперва киборг думал о притворстве нового босса. Но нет, с этим человеком вполне можно было жить. Оказывается, люди бывают и такие. И Джек захотел Женьку себе. Надолго. Чтобы… готовить ему, гулять и работать вместе по лесу, помогать Степановне, оберегать. Янис. После того, как киборг против воли узнал об участии браконьера в деле Саргона, он понимал, что хозяин опасается невольного свидетеля. Одно дело кабанов в капканы ловить, омлохи валить и на зайцев охотиться, другое — побег из тюрьмы и убийство. Он нередко ловил на себе опасливые взгляды темных красивых глаз. Янис был трусом. И в первый раз тогда он был готов к словам: «уничтожь все данные и…» и среагировал за секунду до приговора себе. В отличие от Женьки Янис, умный сукин сын и не пробирочник, не поленился прочитать инструкцию, чтобы правильно формулировать приказ. Джек задвинул тогда, после срыва и уничтожения гарнитуры, файлы с такой мучительной первой любовью к Янису как можно дальше, заархивировал, и все равно ожидание человеческого коварства и ожидаемого эгоизма уже намертво вписалось в его программу. Он не сорвался на Женьке в первое время лишь потому, что ему нравилось вымещать на этом человечке все то, что не успел на Янисе. Это была кибер-истерика. Тупость и наивность нового «хозяина» поразили его. А потом… Тупость превратилась а медлительность и основательность, наивность в доверчивость и открытость. Раз за разом женькины забота и беспокойство за него отогревали киборга, вносили новые данные в программу. Оказывается, человек может рискнуть собой ради механизма. Прыгнуть в пропасть. Оказывается, с ним может быть интересно и… уютно, что ли. Он не анализировал толком ни своих чувств, ни мыслей до той проклятой палатки с засоленным, как икра крибитов, телом Саргона. Стоя и слушая, как осторожно, крадучись подходит Кэм, надеясь застать Женьку врасплох, Джек осознал и свою любовь к нему, и стремление выгородить и спасти, и свою ошибку. Он действительно сорванный. Ненормальный. Не такой, как все киборги, раз постоянно влюбляется в хозяев. Идиот он, а не Леший. Это, наверное, какой-то сбой. Надо потом, как нибудь с Женькой проверить… А ведь через пять минут не станет никакого Женьки. И может быть, и его самого. Компаньона били, а Джек лихорадочно расставался с последними канонами DEX-компани, предписывающими ему… Да епт! Не важно, что они там приказывали, не важно, что Кэм имел право… Ведь именно этот Кэм, и Антон, и Брайан, и скотина-Янис уничтожили его руками самого доброго и самого замечательного эдемского лешего… Уже улетая с ними, он улыбнулся. — Эй, ты что? — Что у вас там прои… Джек убил их. Вернее, так: спровоцировал нападение и способствовал их смерти. Иначе он бы не смог. И мнимый Антон, и Брайан, и Кэм ее заслуживали. А воздух в легких у Женьки в ледяной воде мог закончиться раньше, чем подоспеет помощь. Он не сказал об этом никому, тем более спасенному лесничему. К тому же Джек понимал, что, останься они живы, рано иди поздно у них обоих начнутся большие проблемы. Так что здесь он решил проблему быстро и виртуозно, как идеальный механизм. Джек вздохнул, встал с порога и оглядел открывающийся вид. Ему нравилась его свобода. Эта планета, их должности. Нравилась его жизнь с Женькой. Только вот что делать со своими чувствами к «хозяину» он не знал. Как и то, насколько он нравится компаньону. С одной стороны, он видел, ощущал и анализировал специфический интерес. С другой, относил его во многом за счет женькиного сексуального одиночества и неискушенности. Хотя… Он же всячески объяснял тогда этому глупцу, что тот нравится Алле. Однако тот все так же проводил время с ним, киборгом и не стремился настойчиво ухаживать за дамой. Джек опять вздохнул. Эту привычку он перенял у своей хозяйки, той первой, самой любимой, научившей его готовить… Ее он тоже любил, по-иному, но все же… Нет, не зря он бракованный.***
…А тяпушками, здесь, оказывается назывались местные птицы. Новый экошериф читал про них и их повадки на сайте. Просто там они были официально обозначены, как водится, длиннющим названием на латыни и обычным — утка Кольхельмера. Тяпушки подходило им гораздо больше. Размером с зайца, что водились на родном для Женьки Эдеме, они были волнисто пестро-серые, с зеленоватым хохолком и под крыльями. Клюв был смешной, напоминающий человеческий кулак в миниатюре. У самочек поменьше и изящнее, у самцов — крупный и ярко-красный. Летать, они, как и большинство птиц Нового Уэльса, не умели. Вдвоем с Петровичем Женька лежал в высокой изумрудной траве и открыв рот, завороженно слушал его рассказ. — А тяпушки, стал быть, такую повадку имеют… Самки-то у них, как яйца высидят, улетают сразу, те еще мамаши. Ну а эти, стал быть, высиживают их, да. Только вот, дурачье, дерутся… — Дерутся они, устанавливая иерархию в стаде, выясняют кто главнее, это понятно, — покивал понимающе экошериф, — Ничего страшного! — Да как же ничего, а яйца? До смерти ж бьются! Петрович повел пальцем, отводя траву, — вон, видишь того самца, с крупной дулей? Дулями он называл клювы тяпушек. — Ага, вижу… — Ну и вот. Крупный самец, чуть больше обычного размера, оторвался от своего скучного занятия высиживания яиц, поднялся, скоро перебирая оливковыми лапками, взобрался на ближайший пригорок, так, чтобы не выпускать потомство из поля зрения. Немного покрутился, помахал крыльями, видимо, примериваясь, и открыл клюв. — Тяяп! Тяяап! При каждом звуке птица смешно приседала, а потом вытягивались вверх, открывая голую в зеленоватых чешуйках-перьях шею. Совсем рядом, казалось, руку протяни, послышалось более резкое и отрывистое: — Тяп! Тяп! Тяп! Другой завел иначе, резче: «Тяап! Тяап! Тяяап!» В других местах тоже затяпало. — А теперь гляди! — Петрович, тоже полностью ушедший в созерцание, подтолкнул Женьку плечом, — вон он… К крупному самцу, за которым они наблюдали, уже подлетал более низкий, но быстрый противник. Как оказалось, самым слабым местом у них была голая беззащитная шея, в которую разъяренный самец так и норовил попасть. Как тяпушки находили себе достойного противника, новый экошериф так и не понял. Они кинулись спасать отца-задиру. При виде людей один из бойцов кинулся к своим яйцам, другой исчез в траве. — Вот оно, значит, — тыкал пальцем, шепотом продолжил Петрович, — Если бы не мы с тобой, не было бы больше тяпушек. Туристы, понимаешь ты, приноровились на этих дураков ставки делать, вроде как на бойцовских петухов… Да еще и яйца потом собирают и продают втридорога, это местный деликатес, значить… Птица не домашняя, в неволе дохнет. Для сохранения численности тяпушек Женька с Петровичем долго ставили ультразвуковые чипы на самцов, — они не позволяли тем выходить за место высиживания и были ограниченны в среднем пятью метрами. — Они, вишь ты, позволяют им траву щипать, ну и жуков опять же… А драться, — ни-ни. Яйца тяпушек Женьке довелось попробовать в этот же день, когда ближе к озеру они нашли мертвого самца и рядом его противника, лежавших бесполезными тряпочками, что как-то ухитрились подраться. — Собираем…- закряхтел Петрович, — чужих они высиживать не будут. Они сняли рюкзаки и собрали два десятка зеленоватых в крапинку яиц. Они испекли их на костре поодаль от озера. Деликатес оказался невероятно нежным, сытным, похожим на смесь сливочного сыра и сыра с плесенью. — Странный вкус, — Женька достал бутерброды, что заботливо положил ему киборг, — это не Марта там купается? В укромном уголке озера плескалась черноволосая женщина в откровенном купальнике. Она тоже узнала Женьку, засмеялась, подняла руку, приветствуя. Петрович крякнул. — Красивая женщина, — и продолжил: — Это все Котька, прежний экошериф! Цеплял чипы, как приходилось, спешил вишь… Территория-большая, а эти по два-три года живут. Петрович оказался мужиком надежным и основательным. Он поначалу настороженно относился к новому начальству, в каждом вопросе подозревая подвох, а то и желание наказать или увидеть ошибку. Сыграли свою роль и отличные супергеройские рекомендации, «нарисованные» хакером. Но Леший никогда не умел притворяться не тем, что есть. Даром, что пробирочник, он быь весь как на ладони. С подчиненными вел себя просто, не ругал, даже если заставал сменщика Петровича спящим на лавочке возле озера, что, по правде, тот любил делать часто. Поэтому все подчиненные Женьки потихоньку раскрывали ему подробности о флоре и фауне Уаи-о-тапу.***
Фундамент был готов. И половина первого этажа тоже. Джек, ухитрившийся перемазаться в строительной смеси, вытер тыльной стороной руки вспотевший лоб. Пожалуй, достаточно на сегодня. Ему еще нужно приготовить особый соус к спагетти, да и Женька должен уже вернуться. Днем на место строительства заглянул их с Женькой начальник, уважительно присвистнул, оценив фронт работ. — Ничего себе вы размахнулись! Надо будет вам еще материалов подбросить. Одобрительно похлопал по плечу, спросил, где экошериф и улетел… За окном давно потемнело. Так, ну где это недоразумение носит? Зарегистрировав приближение знакомого объекта, Джек встал в позу сварливой жены, открыл рот и… На плече у Женьки сидел дракончик. Изумрудно-золотистый, сияющий, как драгоценность. С оранжевыми глазами. — Знакомься, Джек! Это Чмок. В смысле, там их много, чмоков. Название такое. Они когда сердятся, чмокают. Так забавно. Представляешь, это реально дракон, говорят, раньше они тут размером с флаер были! Да вымерли… Надо в вирт энциклопедии про них почитать. Их тут сто или двести особей осталось. А этот… Смотри, у него лапка. Он в самодельный детский капкан попал! — перевел дух и обезоруживающе улыбнулся. И Джек, который уже настроился быть просто другом и компаньоном, понял, что в капкан попал вовсе не Чмок.